Русалка. Почти по Андерсену

Митя ударил его прямо в красивое наглое лицо. Ударил с наслаждением. Роберт вместе со стулом упал ногами вверх. Все повскакивали со своих мест. Роберта схватили за руки. Митя стоял бледный, с холодными невидящими глазами.

Евгений Борисович побагровел и заорал:

– Идиоты!!! Совсем с ума посходили! Нашли место! Кочерян, на рабочее место, живо! А ты, Макаров!.. Уж от тебя не ожидал…

Он перевёл дух и сказал тихо, но внушительно:

– Предупреждаю: если последует продолжение, я вас обоих из лагеря вышвырну в два счета! А могу и из института! Понятно? Все свободны. Макаров – останься!

Когда все ушли, Евгений Борисович, отдуваясь, сел за стол вытер пот со лба и пропыхтел:

– Ну, рассказывай… Только не трудись повторять, то, что все говорят, это я и так знаю. Говори толком, что стряслось.

Митя сказал:

– Извините, что не сдержался… Кочерян сказал гадость.

Директор нахмурился:

– Я тебя не об этом спрашиваю. Я хочу знать, что с тобой происходит.

Митя даже не поднял глаз:

– Евгений Борисович, что со мной происходит, это никого не касается. Я не обязан Вам отчитываться. Извините за драку и разрешите мне уйти.

– Не разрешаю! – рявкнул директор. – Я отвечаю за порядок в лагере, за каждого из вас в отдельности и за тебя в том числе. Если ты утопишься в акватории лагеря, меня посадят. А если на тебя поступит заявление об – уж извини! – изнасиловании какой-нибудь несовершеннолетней потаскушки, я буду писать отписки всю оставшуюся жизнь. Кроме того… – он помедлил, – …мне твоя судьба не безразлична. Не хочешь говорить, не надо, но если я могу тебе помочь… – он понизил голос и похлопал толстой волосатой рукой по столу, – …а я многое могу… я сделаю. Имей это в виду.

Митя поднялся:

– Спасибо, Евгений Борисович, я буду иметь в виду. Но пока ничего страшного не произошло, не беспокойтесь.

– Ну, иди… Да не забудь, – Евгений Борисович перешел на свой обычный командный тембр, – чтоб плакаты к шести часам были готовы!

. . .

После обеда, когда он выходил из столовой, к нему подошла Светка. Она была в лёгком голубом платьице и слегка подкрашена, словно собралась в город. Митя понял, что она специально ждала его.

– Митя, – Светка взяла его за руку и неловко улыбнулась, – можно с тобой поговорить? Давай зайдём в столовую, тут жарко.

Они вошли и остановились у большого во всю стену окна, за которым белым зноем сиял ослепительный день. Стойкие кипарисы гордо и печально несли эту пытку солнцем, всё остальное поникло и затаилось в изнеможении, дожидаясь спасительной вечерней прохлады.

На верхней губе у Светки блестели капельки пота, видно было, что она волновалась. Она не выпускала митину руку, ладонь её была влажная и холодная, несмотря на жару. Митя высвободил руку и вопросительно посмотрел ей в лицо:

– Я тебя слушаю.

Он был совершенно спокоен, его самого удивляло, до какой степени ему было безразлично то, что ему скажет Светка.

– Митя, прости меня. – жалобно сказала Светка. – Я сама не знаю, как это получилось. На меня что-то нашло. Прости меня, пожалуйста! – она вздохнула. – Я думала… Я думала, что он… – она замялась. – А он…

Помолчав, и видимо, истолковав митино молчание в свою пользу, Светка заговорила торопливо и доверительно:

– Ты очень обиделся? Не думай, он мне не нравится. С тобой мне гораздо лучше. Ты самый лучший, самый умный, ты самый, самый…

Митя молчал.

– Митечка, ну прости меня! Пожалуйста! – Светка зарыдала.

Митя по-прежнему молчал, смотрел на Светку, на её заплаканное, но всё равно привлекательное лицо и не понимал, почему он должен её прощать. Он слышал всё, что она ему говорила, ему было жаль её, но думал он в это время об Асе. Приближался вечер, приближалось её время, всё остальное было неважно.

– Я тебя прощаю. – сказал Митя. – Не плачь, всё будет хорошо, – и вышел из столовой.

10.

Два дня море штормило. Оно ревело, злилось, бросалось на берег лохматыми волнами, стараясь унести с собой всё, до чего могло дотянуться. Морю совсем не нужны были забытые полотенца, лодки и прибрежные постройки, просто у моря было плохое настроение. Величавое безразличие к тем, кто оскверняет его берега, вдруг сменилось ненавистью и тяжелой, исступленной злобой. Оно исходило ею, как цепной пёс, вся его исполинская мощь вкладывалась в эту злобу. Трудно было поверить, глядя на клочья пены и мутные грохочущие валы, что это та самая вода, которая несколько дней назад была разлита синим оливковым маслом до самого горизонта: ленивая, безмятежная, бесконечная…

. . .

Митя стоял на берегу и понимал: сегодня он снова не увидит Асю. «Ну что ж, хотя бы высплюсь», – решил он.

В воздухе висели брызги, по небу шли тяжелые серые облака. Равнодушные чайки, неуклюже переваливаясь, ходили по песку и ждали конца шторма, они знали: им будет чем поживиться – море отходчиво. На душе у Мити было муторно…

Когда он уже собрался уходить, на самом краю пляжа замаячила фигура в красной куртке с поднятым капюшоном. Фигура подошла ближе, и Митя узнал Изабеллу Борисовну. Она кивнула ему, подошла и стала рядом.

– Не повезло с погодой. – грустно сказала Изабелла Борисовна.

Митя согласно покачал головой. Помолчали… Изабелла Борисовна многозначительно посмотрела на него из-под капюшона и спросила:

– Вы не слышали прогноз на завтра?

Митя пожал плечами. Изабелла Борисовна вдруг очаровательно улыбнулась:

– Митя, если не ошибаюсь? А у меня к Вам дело. Как удачно, что мы с Вами встретились. Евгений Борисович сказал мне, что Вы отвечаете за костюмы к празднику.

Митя кивнул головой. Изабелла Борисовна понизила голос и заговорщически прикоснулась к его руке:

– Он так хорошо о Вас отзывается… Просто влюблён… – она подождала митиной реакции, но Митя молчал. – Дело вот в чём… Наш коллектив… Вы, конечно, слышали – «Зодчие»… Мы здесь отдыхаем и работаем: готовим программу для конкурса студенческой песни… В Болгарии, в сентябре… Вы бывали на наших концертах? Нет? Я Вас приглашаю… У нас потрясающая программа!

Лицо её стало озабоченным:

– Так вот, на празднике мы будем изображать разбойников, и нам нужны костюмы. Чем Вы можете нам помочь, Митя?

Митя задумался, потом покачал головой:

– Париков у меня уже нет – черти и русалки все разобрали. Есть какие-то шкуры и еще костюмы для спектаклей агитбригады. Я посмотрю… У сторожа вы можете взять ружьё, а у Евгения Борисовича есть кинжал, но это уж Вы просите сами. Что ещё? – Он подумал ещё немного. – Чёрной ткани я Вам дам сколько угодно, можете сделать плащи и банданы. Вот, пожалуй, и всё.

Изабелла Борисовна внимательно слушала, качала головой, а на лице её было написано: «Да, костюмы… конечно… Но ведь можно говорить и о костюмах, а подразумевать, что угодно…»

– У вас будет музыкальный номер? – спросил Митя.

–Разумеется! – Изабелла Борисовна выпятила нижнюю губу. – Шикарный! Латиноамериканские ритмы с элементами фанка и арт-рока. Мои мальчики влюблены в арт-рок.

Она придвинулась ближе к Мите и, словно невзначай, прикоснулась бедром к его ноге. Митя содрогнулся, а она таинственно прошептала:

– Знаете, какую вещь я хочу обработать в этом стиле?

– «Болеро»? – вырвалось у Мити

Изабелла Борисовна выпучила глаза, потом расплылась в улыбке:

– Как Вы узнали? – последовала целая серия многозначительных взглядов. – Митя! Вы так легко прочитали мои мысли, что мне делается страшно! Вы опасный человек!

Митя улыбнулся:

– Не для Вас, Изабелла Борисовна.

– Намекаете на возраст? – она шутливо погрозила ему пальцем и почти прижалась к нему. – Это не по-джентльментски. Кстати, а сколько Вам лет, Митя? Двадцать? Двадцать два?

– Девятнадцать. – ответил Митя и безжалостно добавил: – Я Вам в сыновья гожусь.

Изабелла Борисовна вспыхнула, бросила на него испепеляющий взгляд и тяжело задышала. Она хотела что-то сказать, но вдруг сникла и отвернулась. Мите стало стыдно. Изабелла Борисовна, не оборачиваясь, тихо сказала:

– У меня никогда не будет такого сына. Это жестоко, Митя…

Она ушла, а Митя долго ещё стоял, смотрел на волны и думал, думал… Мысли его были растрёпаны, как пена на волнах. Он уже несколько дней ощущал в душе полный разброд и неопределенность. Не мог понять, как жить, как относиться к Светке, к Изабелле Борисовне, к матери, которая ушла от митиного отца, как говорили, по большой любви. Как быть дальше в отношениях с ребятами? Для чего учиться? Для чего вообще жить? Он уже понимал, что трещина легла между ним и миром, в котором он ещё недавно занимал определённое место и где ему была уготована не самая плохая судьба. Митя чувствовал: скоро ему придется делать выбор, правда, пока ещё не понимал, какой…

Между прочим, он решил поговорить с Ваней Свешниковым, чтобы тот перестал разносить по лагерю сплетни про Изабеллу Борисовну.

11.

…Они сидели на плоском камне и молчали. Митя тронул Асю за плечо. Она горько сказала:

– Уходи! И можешь не приходить, я больше не приплыву сюда.

– Ася! Что ты говоришь? – он схватил её за плечи.

Она отстранилась, потом, словно испугавшись чего-то, прижалась к нему:

– Я люблю тебя, Митя, но больше мы с тобой не встретимся. Поцелуй меня в последний раз. – голос её задрожал. – Ты меня не забудешь?

– Замолчи! – он крепко прижал её к себе. – Я все равно тебя найду. Куда ты будешь приплывать?

– Берег большой… – она вздохнула и высвободилась из его объятий.

– Ася, я не смогу без тебя жить!

– Это тебе сейчас так кажется. Всё пройдет. Ты только вспоминай меня с радостью.

Ася отвернулась. Глядя на её поникшие плечи, Митя чувствовал отчаяние. Он не понимал, что происходит, но видел, что изменить ничего нельзя, как нельзя остановить заходящее солнце или удержать волну. Если бы он сам не обманывал себя, он с самого начала должен был быть готов к тому, что они расстанутся: сказка не может продолжать вечно. Но он не думал, что конец наступит так скоро. У него сжалось сердце, хотелось кричать.

Спокойно и грустно Ася сказала:

– Всё, что у меня было хорошего, было здесь, на этом камне, с тобой. Этого у меня уже никто не отнимет. Было – значит, будет всегда. Помнишь, мы с тобой говорили: то, что произошло, впечатывается во время. Наши отпечатки остались навсегда, их никто не сотрет. И этот камень всегда будет помнить нас.

Митя почти закричал:

– Ася! Но почему? Скажи хотя бы, почему? Ты же не хочешь, чтобы я мучился всю жизнь? Я даже не знаю твоего настоящего имени. Кого я буду вспоминать? Кто ты, в конце концов?

Она повернулась к нему:

– А не все ли равно? Если даже русалка? Вот скажи, что ты – Нептун… или принц… или призрак… Что изменится для меня? Ничего! Я знаю твой голос, твои руки, твоё лицо – мои руки знают его лучше, чем глаза. Я знаю твои мысли, твою душу… Я знаю что-то, чего не могу ни потрогать, ни услышать, ни даже понять, но оно приходит от тебя ко мне и делает меня счастливой. Я люблю всё это… Я не знаю, как это случилось, но оно стало частью меня, лучшим, что есть во мне. Для меня это и есть – ты! Как тебе ещё сказать? Я люблю тебя, а не то, чем тебя называют, чем ты станешь когда-нибудь… или не станешь. И ты меня любишь, я знаю. Даже если бы ты мне ничего не говорил, я бы знала. И этого мне достаточно. А тебе этого мало. Ты – другой,и ты – мужчина!

Мне предупреждали, что любовь – это погибель. Говорили: если не любить, можно жить очень долго, даже вечно. А не хочу жить вечно. Я не хочу просто жить. Я хочу – быть! Быть с тобой, в тебе, потому что… – она запнулась, – …потому что ничего другого я не могу, потому что … мне и не надо другого.

Он убрал волосы с её лица:

– Ася, ты мне чего-то не договариваешь?

Митя взял её голову в ладони и повернул к себе. Ася заплакала:

– Да! Мне нельзя было любить. Я была строго-настрого предупреждена. Теперь я умру. Скоро… Я не хотела тебе говорить, но не могу больше тебя обманывать. – она схватила его за руку. – Кроме того, я боюсь за тебя. А вдруг ты не сможешь меня забыть? Так бывает…

– Что за бред? Ася! Почему ты умрешь? Кто тебя предупреждал?

– Ты все равно не поверишь, да я и не смогу объяснить, чтоб ты понял, я и сама не понимаю. Я просто знаю, что скоро умру. Люди ведь тоже иногда умирают не старыми, правда? Но как ты думаешь: если б я смогла жить вечно, но без тебя, согласилась бы я на такую вечность?

Она прижалась к нему:

– Все равно я была счастливой!

12.

Митя сидел на камне. Стоял нежаркий, светлый, словно умытый день. Море было спокойно и как будто ждало чего-то. Небольшие прозрачные волны с любопытством подбегали к камню, касались его и убегали, уступая место другим. Это напоминало игру. В этот день море было похоже на ребенка, для которого всё – радость, всё – открытие, и всё – на несколько мгновений.

Митя тоже был спокоен. Он ничего не боялся, ни о чем не сожалел. Ему было хорошо, потому что он принял решение и знал – иначе быть не может. Лагерь, Светка, Веня, Евгений Борисович и все остальные были словно на другой планете. Законы, по которым они там жили, были совершенно иными, чем здесь, на плоском камне, и Митя понимал, что в том мире места ему уже нет. Плохо это или хорошо, он не задумывался – так уж получилось.

Воды в этом месте было ему чуть выше пояса. Когда он спрыгнул, вода тут же забралась под футболку, обхватила и защекотала его, словно радуясь и одобряя его решение. Он шёл по каменистому дну, пока вода не поднялась по грудь, потом оттолкнулся и поплыл…