Шаман

– Он мне и Анастасии Петровне рассказал, что лично знает мужиков, занимающихся на Тунгуске пушным промыслом, которые своими собственными глазами много раз наблюдали в небе над тайгой странные летающие тела – СЛТ, выражаясь вашей сыскной терминологией.

– Да, это так, – подтвердила супруга губернатора. – Черных не похож на человека, который будет травить байки, тем более нам.

– Когда по времени это произошло? – требовательно спросил Кошко, в запале несколько позабыв о высоком статусе сидящих напротив него людей. Его глаза засверкали искрами приготовившегося к прыжку волка, почуявшего близкую добычу.

– Этот разговор состоялся на Рождество Пресвятой Богородицы, это я помню точно, – ответила Анастасия Петровна. – Соответственно, восьмого сентября прошлого года.

– При каких обстоятельствах?

– Черных был в Иркутске, а будучи в Иркутске, всегда нас навещал. Он крупный благотворитель, меценат. На наши с Иваном Петровичем благотворительные проекты всегда отзывался. Он очень порядочный человек, благородный.

– Я правильно вас понимаю, что нам надо начинать своё расследование с опроса этого человека?

– У нас доверие вызывает только он, – сказал Моллериус, недовольный настойчивым тоном Кошко.

У Петра в голове щёлкнула мысль, что Кошко ведёт себя в запале точно так же, как и он сам. Как он раньше этого не замечал, было необъяснимо. Характер у начальника московского сыска был его копией: эмоциональный, напористый, вздорный, только более радикальный, остро выраженный. Неужели Кошко действительно видит в нём свою юношескую копию? Может быть, поэтому тот с первых недель прихода в сыск не стеснялся проявлять к нему симпатию, чего никогда не делал в отношении с другими? И неужели в свои сорок лет он будет таким же, как и тот, человеком: тяжёлым, конфликтным, требовательным, ненавистным к проступкам и рассеянности? Прямо какое-то зеркальное слияние произошло у него в голове. В начальнике он увидел свой образ будущего. Таким отождествлением он оказался потрясён. К Кошко следовало впредь присматриваться внимательнее. И оценивать его поступки с отождествлением на свои.

Когда Пётр вернулся к происходящему, то с досадой увидел, как Моллериусы удивлённо на него смотрят. Чёрт побери, он опять забылся на минуту-другую, перепугав их своими не моргающими мёртвыми глазами! Он представлял, как неестественно в такие минуты выглядит.

– Извините, отвлёкся, – тихо сказал он, прерывая неловкую паузу. – Задумался.

Моллериус покачал головой. Выглядел он растерянным. Его жена, напротив, разглядывала Петра с проявившейся симпатией. Ну, а Кошко, как всегда, был всем вокруг недоволен.

– Почему вы 12 марта 1905-го года уехали из Иркутска в Петербург, оставив должность губернатора, а затем 21 февраля 1906-го года опять её заняли, вернувшись? – спросил он, возвращая чету Моллериусов к разговору по существу.

– Это к вашему расследованию никакого отношения не имеет, – твёрдо произнёс губернатор.

– Испытывая огромное уважение к вам, я вынужден тем не менее на своём вопросе настоять, – не поддался Кошко. – Более того, я желаю его дополнить. Почему в ноябре 1907-го года вы покинули Иркутскую губернию и опять вернулись в столицу, бросив там всё: должность, карьеру, знакомства, привычки?

Анастасия Петровна побледнела и посмотрела на мужа каким-то странным взглядом – то ли требовательным, то ли благодарным.

– Я твёрдо заявляю, что это никакого отношения к вам не имеет, – наполняясь раздражением, гневно ответил губернатор.

Кошко побагровел и пронзил его своим испепеляющим взглядом.

Пётр знал, что начальник стоит в одном шаге от бешенства: когда он багровел, лучше от него держаться подальше, об этом знал весь сыск.

– Ну, а почему не рассказать, Иван? – спросила у губернатора жена.

– Анастасия Петровна, – требовательно произнёс тот, гневно посмотрев уже на неё, – раз уж тут пошёл мужской разговор, попрошу вас комнату покинуть! Перед вами извинюсь потом, сейчас я не в том состоянии!

Жена поднялась, нежно обняла его за плечи, грустно улыбнулась гостям и тихонько удалилась в прихожую, плотно закрыв за собой двери. Судя по звуку скрипнувшей вдалеке двери, ясно слышном в напряжённой тишине, она прошла в дальнюю комнату, вероятно, к своим детям.

Густо покрасневший лицом Моллериус грозно посмотрел сперва на Кошко, потом на Петра. Было видно, что он очень рассержен.

– Как вы смеете мне, тайному советнику, задавать при жене такие вопросы?!

– Извините, мы не знали, что они для вас настолько болезненны, – холодно ответил Кошко, всем своим видом тем не менее показывая, что отступать он не намерен.

– Я уже сказал, что эти истории вас не касаются, вы глухи?! Мне свой ответ повторить ещё?!

Пётр с ужасом увидел, как по лицу Кошко побежала волна тёмно-бордового цвета. Он приготовился в случае нужды своего начальника от губернатора оттащить: в ярости тот был неуправляем.

– Нас, – процедил сквозь зубы Кошко, – касается всё. И если мы потребуем от вас вывернуть свои карманы – клянусь богом, вы это сделаете!

Моллериус от этих слов оторопел. Он непроизвольно от начальника московского сыска отстранился. Кресло со скрипом отъехало по паркетинам пола на пару вершков назад.

– Мы, – процедил Кошко, – пришли сюда по особому указу Императора, полностью и досконально выяснить любые сведения, имеющие отношение к СЛТ. Раз уж вы решились написать ему вот это письмо, – Кошко кивнул на бумагу, лежащую перед Моллериусом, – то будьте добры принять инициированное Императором расследование и потрудитесь отвечать на любые наши вопросы. Даже на те, которые покажутся вам совершенно нелепыми.

– Это возмутительно! – воскликнул Моллериус. – Я немедленно позвоню Столыпину, чтобы вас от расследования отстранили!

Кошко требовательно посмотрел на оторопевшего от всего происходящего Петра:

– Пётр Васильевич, потрудитесь продемонстрировать премногоуважаемому Его превосходительству свою бумагу.

Пётр немедленно извлёк из внутреннего кармана сюртука столыпинскую доверенность, развернул её и протянул губернатору.

Моллериус взял её и начал внимательно читать. С каждой секундой его лицо становилось всё более бледным и всё более растерянным. По поведению зрачков было видно, что он прочёл её сперва быстро, потом очень медленно, потом перечитал в третий раз, остановив взгляд на правом нижнем углу, где располагалась роспись премьер-министра, скреплённая министерской печатью.

– Я такую бумагу вижу впервые, – растерянно произнёс он, возвращая доверенность Петру.

– Поверьте нам, в «Деле о СЛТ» будет много чего ещё впервые, – сказал Кошко. – Это дело чрезвычайной важности. И мы – должностные лица сыскной полиции – сделаем всё возможное, чтобы его распутать до конца.

Вы же служили в Министерстве внутренних дел и в Министерстве юстиции, служили судебным следователем, почему мы вам, опытному в правоохране человеку, должны объяснять элементарные вещи? Почему вы позволяете себе забывать, что при расследовании любые мелочи обладают особой значимостью? Нам нужна иркутская картина полностью, во всех деталях. И вы, Ваше превосходительство, потрудитесь нам сообщить об обстоятельствах своего бегства из Иркутска. Со своей стороны мы гарантируем честью, что любые раскрытые вами обстоятельства никогда, ни при каких условиях не будут разглашены третьим лицам.

Моллериус тяжело вздохнул и поднялся из кресла. Требовательным взмахом руки велев гостям оставаться на местах, он неторопливо зашагал по комнате, собираясь мыслями. В какой-то момент он встряхнул головой, приняв внутри себя окончательное решение, остановился напротив сыщиков.

– Об обстоятельствах моего отъезда из Иркутска знает только Государь Император и больше ни одна душа, – твёрдо сказал он. – За исключением одной: моего личного преданного друга ротмистра43 Гаврилова – начальника иркутского охранного отделения44, – который дважды уберёг мою семью от смерти.

Я расскажу вам эту историю. Она не имеет никакого отношения к СЛТ, и я уверен, что вам за своё любопытство станет стыдно. В жизни каждого человека есть вещи, куда не имеет права лезть ни один следователь. Если у вас есть честь, вы понимаете, о чём я говорю.

Вы, конечно же, знаете, кто такие эсеры – так называемые социалисты-революционеры. Это люди радикального толка, которые на словах обещают невежественной толпе молочные реки, кисельные берега, свободной, сытой, благоустроенной жизни, а на деле являются ничем иным, как обычными бандитами, террористами, убийцами и грабителями, мечтающими на народном недовольстве заполучить над нашей родиной абсолютную власть. Их террористическое подполье не гнушается ничем: ни убийствами женщин и детей, ни массовыми убийствами случайных людей, не имеющих к политике никакого отношения. Их инструмент – это террор. Террор нашего народа. Для большего запугивающего и провокационного эффекта они стремятся в первую очередь убивать людей, имеющих отношение к политике и к безопасности государства: чиновников, армейских офицеров, служителей полиции. Для нашей родины это чума.

В конце февраля 1905-го года, когда Иркутская губерния приняла на себя все тяготы войны с Японией, предоставив свою инфраструктуру тыловым частям нашей армии, мне приходилось работать практически круглые сутки, в жёстком режиме. Я понимал, что в такое время не имею ни малейшего оправдания для послаблений. И я был готов служить своей родине дальше, понимая, как та в моих навыках нуждается. Но что мне оставалось делать, когда ко мне явился ротмистр Гаврилов, который мне сообщил, что местные эсеры, их подпольное террористическое ядро, готовятся взорвать мой дом, вместе со мной и моей семьёй?

Вы знаете, что мужчина порой готов пойти на очень серьёзный риск. Но эти негодяи касались не мужского: они покусились на мою семью – жену, сына, дочку. Моему сыну было девять лет, а дочке семь. Я повелел жене немедленно их собирать и уезжать в Санкт-Петербург, на нашу малую родину, где живут все наши родственники и где порядка, в конце концов, больше. Но моя супруга Анастасия Петровна женщина сумасшедшая. У неё полно благородства, милосердия, но и безрассудности. Она заявила мне, что либо они поедут вместе со мной, либо останутся тут, в Иркутске, потому что без отца и мужа они своей жизни не представляют.

Я не мог покинуть Иркутск в такое тяжёлое время и не мог оставить в нём свою семью. Я не знал, что мне делать. Я обратился к Государю Императору за советом – отправил телеграмму на его имя. В конце концов, я обратился к нему, чтобы он повлиял на мою жену и убедил её из Иркутска уехать. Государь ответной телеграммой приказал мне немедленно покинуть город и вернуться в Санкт-Петербург, где нам приставит охрану. Я колебался сутки, но он прислал мне повторный приказ.

Вот так я уехал из Иркутска в первый раз.

Моллериус поправил на себе сюртук, откашлялся, сел в своё прежнее кресло и выпил чашку остывшего чая залпом. Кошко с Петром молчали. К такой истории невозможно было не проникнуться.

– Здесь, в Петербурге, я прослужил какое-то время в Совете министра внутренних дел и, в общем-то, начал обо всей иркутской истории потихоньку забывать. Но осенью 1905-го года меня вызвал к себе Государь и поведал мне, что новый иркутский губернатор не справляется, и он не знает, что делать, как не попытаться уговорить меня вернуться туда в прежнюю должность. Я сказал, что готов, но только при условии, что поеду туда один, без семьи. Государь мне сказал, что с моей супругой переговорит лично. Так или иначе, я был повышен в чине с действительного статского советника до тайного советника и в феврале 1906-го года вернулся в Иркутск в должность губернатора. Указ о назначении пришёл немедленно. Моя семья осталась в Петербурге – Государь переговорил с Анастасией Петровной.

В то время, в начале 1906-го года, в Иркутске стало потише. Жандармерия сильно придавила эсеровское подполье. Едва я на свою голову проговорился об этом в письме Анастасии Петровне, так она сразу бросилась ко мне вместе с детьми. Я понимал, насколько их приезд в Иркутск опасен, но их любовь меня на какое-то время одухотворила, вынудила смириться с риском. Жандармерия приставила нам вооружённую конную охрану, на фоне которой страхи постепенно улетучились. Я продолжал служить, Анастасия Петровна занималась благотворительностью.

В августе 1906-го года, как вы помните, эсеры взорвали дачу Столыпина здесь, в Петербурге, на Аптекарском острове. От рук этих бандитов погибли тридцать человек и свыше пятидесяти были ранены, включая малолетних детей министра. Совершенным чудом, благодаря мужеству его адъютанта, вставшего на пути бандитов, героически погибшего, жертв не стало больше.

Вы понимаете, что испытал я, узнав об этом? Вы понимаете, что это за персонажи, эсеры? Я их даже людьми назвать не могу. У бандита, у которого остаётся хоть капля человеческого, никогда не поднимется рука на детей. Он может убить министра, губернатора, полицмейстера, по любым политическим мотивам, но он не сможет поднять руку на невинных людей, не имеющих к политике никакого отношения, тем более детей. У эсеров этой грани нет. Это животные в человеческом обличье. Ради своих политических целей они готовы убивать, калечить, насиловать всех подряд.

Поэтому, когда осенью 1907-го года мой друг ротмистр Гаврилов вновь предупредил меня о готовящемся убийстве моей семьи, я без колебаний из Иркутска уехал. Иркутскому охранному отделению удалось перехватить список лиц, кого эти негодяи планировали уничтожить в самое ближайшее время. И вверху списка стояли я и моя семья.

Гаврилов летом 1907-го года был ранен в результате нападения на себя двух эсеров. Те стреляли в него, он чудом скрылся, выжил. Но те от своих планов не отступили, и в убийственном списке он находился рядом со мной. Мы уехали из Иркутска вместе, в ноябре 1907-го года, семьями. Государь уже дал Гаврилову должность в петербуржском губернском жандармском управлении, а я новой должности до сих пор дожидаюсь. Надеюсь, в скором времени Государь меня куда-нибудь пристроит. Пока он мне выплачивает губернаторское жалованье, приказывает сидеть дома, отдыхать, набираться сил. Обещает обо мне не забыть.

Вот такая история, господа. Как я вам говорил, никакого отношения к «Делу о СЛТ» она не имеет.

– Ещё как имеет, Ваше превосходительство, – тихо сказал Кошко. – Моему сотруднику, Суворову Петру Васильевичу, предстоит в одиночку произвести в Иркутской губернии сложнейшее расследование. Ваши сведения по террористической обстановке помогут нам подготовиться к нему более тщательно. Так что не думайте, что вы рассказали нам всю эту страшную историю впустую. Мы искренне благодарны вашему мужеству обо всех этих обстоятельствах нам сообщить.

– У вас ко мне ещё есть вопросы? – спросил Моллериус.

– Думаю, что нет. Хотя с вами, благородным человеком, мы бы с удовольствием ещё пару часов побеседовали. Но, к сожалению, мы не имеем права вас задерживать в таком сложном душевном состоянии.

Моллериус грустно улыбнулся:

– Недаром о вас, Аркадий Францевич, по городу ходят слухи, что вы сыщик крутого нрава. Умеете вы из души вытянуть интересующие вас сведения.

Кошко засмущался, начал откашливаться. Он уже был спокоен, с нормальным цветом лица.

– А вы, я так понимаю, – Моллериус обратился к Петру, – его преемник. Если бы у нас вся полиция действовала так же настойчиво, как вы, о террористах и бандитах мы бы уже и не помнили. Только такие как вы способны спасти нашу родину от кровавой революции, которая обманутому народу ничего кроме страданий принести не сможет.

Вам, Пётр Васильевич, я вот что на прощание посоветую.

Иркутская губерния полна всякого отребья: революционеры, разбойники, дезертиры, фальшивомонетчики, ссыльные уголовники и политические. В губернии очень высока организованная и уличная преступность. Власти там справляются плохо. Нынешний полицмейстер коррумпирован, поэтому местной полиции не вздумайте доверять. Жандармерия там нормальная, но она работает на износ, её скудного штата не хватает.

Иркутск для провинции город достаточно большой, порядка девяноста тысяч душ, и он переполнен криминалом. Как вы знаете, уголовного сыска там нет, а местная полиция сегодня слаба, и со всем этим не справляется. Жандармерия там крепкая, и к ней можно обращаться за помощью, но учтите, что у неё не хватает людей, в результате чего она навряд ли сможет вам помочь полноценно, даже с вашей доверенностью премьер-министра.

До японской войны в Иркутске было сносно, таких беспорядков не было. Но после войны, которая сильно подорвала экономику губернии, жить там стало не только хуже в бытовом плане, но и просто опасно. Вам следует вести себя там крайне осторожно. Местные бандиты падки на приезжих людей, следят за ними с вокзала, потом грабят, часто пуская в ход ножи и даже револьверы. Останавливайтесь только в крупных гостиницах, несмотря ни на какие расходы; ни в коем случае не подселяйтесь в частный сектор.

Обязательно разыщите Черных. Он человек крепкий, дисциплинированный, глупостями не занимается. Скажите, что приехали от меня, – он вам поможет не только сведениями, но и шире. Он знает губернию лучше других: родился и вырос там, окреп, занимается повсюду делами, имеет массу знакомств, неограничен в денежных средствах. По характеру он сибирский человек: простой в поведении, прямой, всегда поможет, чем сможет, при этом ничего не потребует взамен. Про СЛТ он осведомлён лучше других: лично контактирует с людьми, которые якобы их неоднократно наблюдали. Соответственно, он поможет вам установить точное место, где СЛТ появляются чаще всего.

Моллериус поднялся из кресла и повелительно кивнул головой:

– Это всё, господа. Я сообщил вам даже больше, чем вы от меня ожидали услышать.

Кошко поднялся первым, Пётр вторым. Кошко взял письмо Моллериуса и убрал его в свой портфель. Они откланялись губернатору и прошли в прихожую. Быстро там оделись.

– Анастасия Петровна! – громко позвал жену губернатор. – Извольте попрощаться с нашими гостями!

Жена губернатора вышла из-за двери дальней спальни. Она прощально улыбнулась, приподняв лицо, выказывая гостям свою благородную стать уверенной в себе женщины. Пётр заметил за её спиной невысокую худенькую девочку в розовом платьице, годков десяти на вид, выглядывающую из-за матери, рассматривающую сыщиков с любопытством. Дочка Моллериусов была очень мила в своём серьёзном внимательном детском взгляде. Пётр остро осознал, какой страшной участи ей с братом и матерью удалось избежать, проявленной решимостью своего отца.

Когда они выходили на лестничную площадку, он краем глаза заметил, как Анастасия Петровна его на прощание перекрестила.

Выйдя на улицу, Кошко позволил минутой осмотреться на крыльце, надышаться сырой прохладой пасмурного весеннего дня. Дождя не было, но небо всё гуще затягивалось серыми тяжёлыми облаками, нагнетающими своим видом тоску и уныние. Затем он повелительно кивнул головой налево и неторопливо зашагал в сторону Невского проспекта (на нём в двадцати минутах ходьбы располагался Николаевский железнодорожный вокзал45). Пётр, поправив на голове котелок, зашагал от него справа.

– Ну что, Пётр Васильевич, – задумчиво произнёс Кошко, – подведём итог. Какие сведения вы посчитали для своего дальнейшего расследования главными?

Пётр тихонько откашлялся и ответил:

– Главным считаю то, что вы, Аркадий Францевич, представив меня губернатору лучшим сыщиком империи, наконец, снизошли до обращения ко мне на «вы». Это главное сведение, требующее от меня переосмысления моих с вами взаимоотношений.

Кошко остановился, внимательно его осмотрел, но развивать гнев не стал – отвернулся и зашагал дальше.

– Ты, малец, не радуйся, – сказал он спустя минуту. – Твоё зазнайство преждевременно. Моллериусу я такое сказал, чтобы наспех пресечь его сомнения в твоём невысоком чиновничьем статусе. Это было для дела нужно. Как был ты для меня разгильдяем, так по-прежнему и остаёшься.

Пётр шёл, отвернувшись в сторону, пряча свою улыбку. Но Кошко быстрым взглядом успел её заметить.

– Я тебя не хохмы ради спрашиваю, а только для того, чтобы подвести итог! Поэтому потрудись привести себя в порядок и убрать лыбу с лица! А не то меня до греха доведёшь – всё-таки всыплю напоследок! У меня до тебя руки давно чешутся!

– Очевидно, мне надо искать в Иркутске купца Черных и его подробно об СЛТ расспрашивать.

– Всё-таки ты, наглец, меня за дурака держишь, – недовольно сказал Кошко. – Ты что думаешь, я тебя об очевидном спрашиваю? Опрос Черных обсуждаться не должен, только с ним ты в Иркутске должен встретиться. Я тебя спрашиваю об оперативных сведениях.

– Не понимаю, о чём вы, Аркадий Францевич?

– А как ты можешь понять, когда твоя голова занята озорством, а не делом? Я тебя о серьёзных вещах спрашиваю. Потрудись напрячь свой мозг!

– Всё равно не понимаю…

– Ох, – Кошко беззлобно вздохнул. – Слушай меня внимательно, разгильдяй. Не вздумай что-то не запомнить.

Здесь, в Петербурге, вещей с собой много не бери, только самое необходимое: умывальные принадлежности, один комплект сменного нижнего белья, пару консервов и всё. У тебя поклажа должна быть самая минимальная. Это чтоб тебя с иркутского вокзала местные разбойники в оборот не приняли. Оденешься в простой гражданский костюм, самый скромный, я такой на тебе много раз видел. Здесь, в Петербурге, купишь самое дешёвое пальто, без меховых на воротнике излишеств. Чтобы не околеть в Иркутске, под брюки заранее надень шерстяные кальсоны, а под пиджак – вязаный свитер. Никаких лакированных ботинок, котелков, портфелей. Создашь внешний вид мелкого служащего, без гроша за душой. Это для твоей личной безопасности требуется.

Командировочные деньги огромные нигде не свети. Восемьсот рублей – это сорок-пятьдесят зарплат иркутского рабочего. За такие деньги тебя там шлёпнут не раздумывая. Распредели купюры малыми частями и зашей в подкладку пиджака. Вся сумма тебе специально выдана червонцами, пятёрками, трёшками и рублями, чтобы ты не нуждался в размене. Деньги прячь, но за них не дрожи – если, не дай бог, нападут разбойники, отдавай им всё без сопротивления. Деньги мы тебе ещё выделим, главное жизнь свою сбереги.

Документы бери с собой все: и паспорт, и служебное удостоверение, и доверенность столыпинскую. Распредели их по разным карманам и всегда думай, что кому показать. Доверенность свети только в самом крайнем случае, не то она тебе вместо помощи одни неприятности принесёт. Если по Иркутской губернии пройдёт слух, что в неё приехал столыпинский ревизор, беды тебе не миновать. Зная о масштабе местной коррупции, можно предположить настрого, что тебя уже не бандиты шлёпнут, а служивые. Сенатская ревизия московского сыска всех многому научила. Держи это при памяти, сынок.

Ни с полицией местной, ни с жандармерией сам в контакт не вступай. О тебе никто ничего не должен там знать. Единственный чиновник, с кем ты можешь пересечься, – это нынешний иркутский губернатор. Он предупреждён Столыпиным, что к нему может обратиться за помощью его доверенный человек. О твоём приезде он знает. Но обращайся к нему только в самом крайнем случае, по самому неразрешимому без него вопросу. Пытайся везде выпутываться оперативно самостоятельно. Я знаю, что тебе будет сложно без помощи, но на то тебе судьбой наглая голова и дана, чтобы выпутываться там, где скромный сгинет.

Гостиницу, в которой остановишься, выбирай с осторожностью. В самую престижную не лезь – в ней наверняка есть разбойничьи осведомители, – а в дешёвую не суйся по причине засилья в ней всякого быдла – хулиганов да пьяниц. Найди средненькую, скромненькую, но обязательно с телефоном в вестибюле. Такие шантрапа предпочитает обходить стороной, потому что с клиентов много не возьмёшь, а околачиваться возле неё опасно: портье в любой момент сможет дозвониться до полицейской помощи.

Как остановишься в гостинице, немедленно телеграфируй об этом Филиппову и мне. Это служебная необходимость. Мы должны знать, по какому адресу с тобой можно связаться, чтобы иметь возможность выслать срочное сообщение. Поэтому расценивай это как мой тебе приказ. Это вопрос и связи, и безопасности.

Самое главное моё предостережение запомни внимательно: в тайгу один не вздумай полезть. Это категорически, и это не обсуждается. Я не хочу потом встречаться с твоим отцом возле запаянного цинкового гроба. Сибирской тайги нет места на земле опаснее. Там медведи, тигры, волки, рыси, ещё чёрт знает что. Не забывай про беглых каторжников, местных инородцев характером невыясненных. Там на сотни вёрст вокруг дикие нехоженые места. Как только переговоришь с Черных и выяснишь у того точное место дислокации СЛТ, немедленно телеграфируй нам в Петербург и Москву. Мы через Столыпина приставим к тебе несколько конных жандармов, вооружённых карабинами. Понял меня?

Пётр кивнул головой. Надо признаться, Кошко удалось его застращать. Озорное настроение у него полностью улетучилось. Он крепко задумался о предстоящей опасной командировке.