Шаман

Андрей Морозов

Шаман

О книге

Автор запланировал написать серию из нескольких научно-фантастических книг, объединённых единой сюжетной линией. Название этой серии книг – «Трансформатор». В книгах этой серии будет описана масштабная вселенская история, взявшая своё начало 150 миллионов лет назад и которая закончится спустя один миллиард лет в будущем.

Сюжет «Трансформатора» завязан вокруг «Теории Вакуума» – гипотезе о нефизическом устройстве нашей Вселенной в частности и нашей Реальности вообще. Теория Вакуума, с нуля разработанная автором, спорна и поэтому не претендует на истину в конечной инстанции, тем не менее в своих фундаментальных предположениях она ни в чём не противоречит той картине Вселенной, которую рассматривает современная наука. Более того, она способна объяснить «необъяснимые» сегодня вещи, например такие, как существование человеческих сверхспособностей (ясновидение, гипноз, телекинез, целительство), о существовании которых и автор и многие другие люди имеют опытное подтверждение.

«Шаман» – первая книга серии. В ней описана научно-фантастическая история, произошедшая на Земле в 1908-м году. Несмотря на то, что сюжет книги выдуман, он глубоко связан с настоящей историей, произошедшей в начале 20-го века.

В книге «Шаман» описываются некоторые реальные исторические личности с их настоящими именами, судьбами и характерами, при этом никакого отношения к изложенной в книге истории они не имели. Все совпадения случайны.

В книге описана тяжёлая политическая, экономическая, социальная атмосфера Российской империи начала 20-го века, которая существовала объективно.

Автор относится с уважением к разным точкам зрения (научным, философским, историческим, нравственным), при этом имеет право на своё мнение. Свои субъективные суждения он не хочет никому навязывать, по умолчанию подразумевая их спорными.

В тексте книги используются сноски, призванные для облегчения его восприятия читателем. Исторические особенности 1908-го года, равно как и особенности сюжетные нуждаются в раскрытии или уточнении смысла некоторых слов, названий, терминов.

Пролог

16 апреля 1908 года

Среда

10 часов 50 минут

Санкт-Петербург

Набережная реки Фонтанки, 57

Министерство внутренних дел

Невысокий плотный человек сорока четырёх лет неторопливо прохаживался по приёмной министра. Здесь он был один. Пользуясь отсутствием посторонних взглядов, он время от времени поправлял на своём начищенном тёмно-зелёном сюртуке ордена и медали, пробегал пальцами по ряду застёгнутых пуговиц, смахивал с широких брюк невидимые пылинки. Такой высокий приём был для него редкостью, поэтому он стремился выглядеть безупречно.

За высокой дверью раздавались голоса нескольких людей. Разобрать конкретные слова и фразы было невозможно, только эмоциональный тон, которыми они произносились. Несколько голосов смиренно бубнили, а один, явно властный и чем-то рассерженный, выдавал громкие тирады, после которых всякий раз наступали пауза, полная тишина.

Так продолжалось минут десять. Наконец за дверью раздался приближающийся стук многочисленных каблуков. Она широко распахнулась, и в приёмную быстрым, едва ли не галопным шагом вырвались четверо офицеров жандармерии1. По взмыленным напуганным лицам было видно, что за дверью им была устроена сильная эмоциональная выволочка. Увидев перед собой посетителя приёмной, на мундире которого располагались петлицы коллежского советника2, они один за другим сбавили шаг, растерянные его присутствием.

– Здравия желаю, – холодно поздоровался пожилой подполковник.

Мужчина кивнул головой и сделал шаг в сторону, освобождая проход.

Жандармы торопливым шагом вырвались в коридор, и скоро удаляющиеся постукивания их каблуков стихли.

Из кабинета вышел идеально одетый офицер щёгольного вида. Вытянувшись по строевой стойке, он громким голосом сообщил что министр уже в ожидании приёма.

Мужчина в последний раз пробежал пальцами по наградам и пуговицам и, собравшись с мыслями, прошагал в залитый утренним светом большой кабинет, обставленный богатой мебелью.

У высокого окна, притушенного тонкими тюлями, спиной к нему стоял хорошо знакомый ему человек среднего роста, что-то рассматривающий на улице.

– Ваше высокопревосходительство, начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга коллежский советник Филиппов в вашем распоряжении! – громко поприветствовал посетитель хозяина кабинета.

Столыпин развернулся на каблуках, открыв взору свою стать государственного лица высокого чина и привилегий, и указал рукой на ближайшее к окну позолоченное кресло:

– Присаживайтесь, Владимир Гаврилович, располагайтесь как вам будет удобно, – улыбнувшись сказал он.

Тронутый любезностью министра (после продолжительного гневного разговора с офицерами жандармерии тот мгновенно привёл свои чувства в порядок), Филиппов неуверенно прошагал к предложенному креслу. Но присесть в него не посмел. Он вытянулся по стойке, смущённо рассматривая человека, который вызывал у него симпатию.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, у меня с вами доверительный разговор будет. – Столыпин первым присел в кресло напротив, закинув ногу на ногу, внимательно рассматривая главного сыщика Петербурга.

Филиппов сел на краешек кресла, не смея расположиться в нём вольнее, и обратился во внимание. За его спиной щёлкнули закрывшиеся двери – адъютант министра отсёк звуковое пространство кабинета от всего остального мира.

– Империя задыхается, – тихо произнёс Столыпин, напоминая о том эмоциональном урагане, который творился здесь минутами ранее. – Террористы сеют хаос и смуту по всей стране. Список убитых государственных служащих продолжает пополняться, и конца-края этому безумству не видно. Народ, подстрекаемый революционерами, продолжает волнения. Повсюду всё ещё очень тяжёлая обстановка.

Филиппов кивнул головой. Он прекрасно знал, что вокруг творится, и понимал всю тяжесть груза, который министр на себе несёт. Но он чувствовал, что тот вызвал его сюда не за этим.

– Вчера, в последний день Пасхи, я был на приёме у Государя. О многом разговаривали, в том числе с глазу на глаз, – Столыпин доверительно прищурился. – Он обратился ко мне с очень необычной просьбой. Для её осуществления я нуждаюсь в вашей помощи.

Филиппов непроизвольно подался вперёд, внимательно слушая слова исключительно важного собеседника.

– Бывший иркутский губернатор, Иван Петрович Моллериус, в ноябре прошлого года вынужденно покинувший Иркутскую губернию и сейчас проживающий здесь – в Санкт-Петербурге, – написал Государю письмо весьма странного содержания. Вот оно, – Столыпин извлёк из внутреннего кармана сюртука вчетверо сложенный лист бумаги, протянул его Филиппову. Привстав с кресла, тот взял его. – Прочтёте позже, внимательно.

Убирая письмо в карман сюртука, Филиппов своим цепким взглядом успел заметить дату, проставленную в углу: «7 марта 1908-го года»; то есть оно было написано пять недель назад.

– Суть письма я изложу на словах, – продолжил Столыпин. – Иван Петрович долгое время прожил в Иркутске и в целом знает губернию как свои пять пальцев. В том числе он знаком со слухами, которые по ней гуляют. Вот что он сообщил Государю в своём письме и мне на словах при личной с ним встрече.

На протяжении многих лет по губернии ходят слухи, что в районе реки Подкаменная Тунгуска, протекающей в тысяче вёрстах3 севернее Иркутска, жители деревень регулярно наблюдают в небе странные летающие тела. Этот термин – «Странные летающие тела» – я предлагаю употреблять в виде аббревиатуры СЛТ, которая нужна для конспирации, потому что об этой истории посторонним людям знать ничего не следует.

Филиппов, заинтригованный словами министра, кивнул головой.

– СЛТ, со слов очевидцев – это непонятные светящиеся объекты, летающие по небу с разными скоростями и направлениями, чаще всего заметные днём, реже вечером и ночью. Обычно наблюдатели замечают одиночные СЛТ, пару раз в неделю, но иногда они прилетают во множестве – до десятка за раз. По форме это шары или вытянутые эллипсоиды. Чаще всего они излучают белый свет, но иногда светятся всеми цветами радуги: красным, оранжевым, жёлтым, зелёным, синим. Летают они, как правило, очень высоко, выше любых облаков, порой с очень высокими скоростями: от горизонта до горизонта они проходят небесный свод за считанные секунды. Во всяком случае, так говорят очевидцы…

– Показания которых надо делить на десять, – осмелился вставить Филиппов.

– Совершенно верно, Владимир Гаврилович, – задумчиво согласился Столыпин. – Штука вся в том, что даже если поделить на сотню, мы не сможем приблизиться к скоростям аэропланов – технического изобретения последнего времени – и уж тем более к скоростям дирижаблей. Если слухи имеют под собой основание, то мы имеем дело с совершенно непонятными летающими объектами, сотворёнными загадочными силами.

– Или же имеющими природное происхождение: какие-то необычные проявления солнца или луны.

– Иван Петрович тоже допускает подобное. Ранее он не решался доложить Государю об этих слухах: он считал их чертовщиной, выдуманной суеверными невежественными людьми. Но осенью прошлого года он получил подтверждение от хорошо знакомого ему человека: ангарского купца, заслуживающего доверия. То есть якобы СЛТ действительно существуют и не являются чьим-либо вымыслом.

Может быть, природа СЛТ предельно банальна: какие-то солнечные или лунные блики в верхних слоях атмосферы. А может быть, и что-то более серьёзное, материальное, представляющее опасность.

Сам Иван Петрович эти летающие шары никогда не видел. Никто из знакомых ему людей, которым он доверял, не видели их тоже. Вот только один знакомый ему купец твёрдо заявляет, что лично знает мужиков, наблюдавших их неоднократно собственными глазами. Мужики эти – так называемые «тунгусники»: торговцы пушниной, добываемой на берегах реки Подкаменной Тунгуски.

Столыпин тихо откашлялся и наклонился вперёд, сокращая звуковое пространство до минимума. Филиппов подался встречно ещё больше. Кресло под ним заскрипело, уже едва удерживая на своём краешке его грузное тело.

– Первоначально Государь посчитал эти слухи ерундой. Сами рассудите, как ему сейчас – в тревожное смутное время, когда империя тлеет огнём революционных волнений – до каких-то там небылиц, текущих из дикой тайги в уши доверчивых людей. Но вы же знаете этого поганого беса Гришку Распутина – мерзкого деревенского колдуна при семье Государя! – Столыпин брезгливо поморщился, словно в его лицо дунул ветерок зловоний. От вида гримасы Филиппов побледнел: министр в своём презрении выглядел страшно. – Этот бес очаровал Государя, имеет на него сильное гипнотическое воздействие и, к великому несчастью, суёт свой нос во все его дела!

Тринадцатого марта, месяц назад, я был прежде на приёме у Государя в Царском Селе. В конце встречи, когда все важные вопросы по государственным делам были обсуждены в полной мере, он при разговоре со мной с глазу на глаз коротко поведал о письме Моллериуса. Тогда он относился к нему с иронией: глупая небылица ангарских купцов, того не более.

К несчастью, Гришка позже ознакомился с письмом – Государь сам предложил ему прочесть его, ожидая совета. Гришка своевольно встречался с Моллериусом, разговаривал с ним и всей этой историей заинтересовался. В итоге колдуну удалось убедить Государя в том, что таёжные слухи требуют тщательного расследования.

И уже вчера Государь разговаривал со мной об этом письме без улыбки. Он потребовал от меня без промедления разобраться.

Больше не в силах сидеть после сильного эмоционального всплеска, Столыпин поднялся на ноги, требовательным взмахом руки повелевая Филиппову продолжать располагаться в кресле, и неторопливо, явно сдерживая себя от скорого шага, начал прохаживаться по кабинету взад-вперёд, сцепив за спиной руки.

– Владимир Гаврилович, вы опытный сыщик, благородный человек, и мне больше некому доверить это непростое неясное дело. Я не могу послать в Иркутск какого-нибудь болвана, который выпьет там всю местную водку и вернётся ко мне с красными пропитыми глазами, неся всякую ахинею. Я знаю, что у вас есть хорошие кадры, способные в загадке СЛТ разобраться.

Государь потребовал от меня провести тщательное расследование – Гришка его убедил в этом. Вот поэтому я нуждаюсь в вашей помощи.

– Я сделаю всё возможное, – сказал Филиппов. – Позвольте мне, Ваше высокопревосходительство, предположить вслух смелую версию: а не могут ли СЛТ являться новейшими летательными аппаратами японцев? Что, если они занимаются разведкой наших территорий?

Столыпин остановился напротив Филиппова и принялся его внимательно рассматривать. Его глаза начали колоться требовательностью.

– Теоретически ими может быть всё что угодно: в диапазоне от бреда таёжных сплетников до космических кораблей марсиан. Нам надо не гадать – нам надо выяснить.

Филиппов поднялся с кресла, больше не в силах сидеть перед этим человеком: министром внутренних дел, председателем Совета министров, высшим должностным лицом государства, правой рукой царя.

– Владимир Гаврилович, попрошу вас о следующем.

Первое. О содержании нашего разговора никому ни слова. Знать об этом расследовании должны только семь человек: Государь, я, вы, Моллериус, Гришка Распутин – куда уж без него, – начальник московского сыска Аркадий Францевич Кошко и отобранный вами обоими ответственный сыщик, который его непосредственно произведёт.

– Кошко? – Филиппов посмел вслух удивиться, услышав фамилию своего бывшего помощника, два месяца назад переведённого служить в Москву.

– Да, я намерен его к этому делу подключить. – Столыпин коротко взмахнул рукой, пресекая сомнения. – Он опытный сыщик, вами в том числе высоко нахваливаемый, поэтому его взгляд на данную историю видится мне не лишним. Я вызвал его сюда, изначально планируя обсудить это дело с вами обоими. Но Государь, узнав о его прибытии в Петербург, сегодня вызвал его к себе, в Царское Село, выслушать доклад по московскому сыску. Аркадий Францевич связался со мной по телефону и пообещал явиться ко мне завтра. Я думаю, что ваше, Владимир Гаврилович, присутствие здесь при Кошко будет не лишним, поэтому попрошу вас прийти ко мне завтра повторно, ровно в десять. Мне очень хотелось бы, чтобы вы провели это расследование сообща. Ни в коем случае не сомневаясь в вашей, Владимир Гаврилович, квалификации, позволю себе вам напомнить, что два высококлассных специалиста способны сработать по делу намного эффективнее, чем один.

Филиппов утвердительно кивнул головой.

– Напоминаю вам, что в деле о СЛТ требуется полная секретность. Если эти светящиеся шары окажутся мифом, разнесённым по кабакам Иркутской губернии пьяными суеверными купцами, Государь предстанет в глазах публики в невыгодном свете, чего нам требуется избежать.

Второе. Вместе с Кошко вы приступите к расследованию немедленно. Любые документы, деньги, полномочия я вам передам. Нынешнего иркутского губернатора я извещу телеграммой, что к нему поедет моё доверенное лицо, которому следует оказать всяческую помощь. В дело о СЛТ он посвящён не будет.

Третье, самое важное. Вдвоём с Кошко подыщите в Петербурге или в Москве самого толкового сыщика, ответственного и дисциплинированного, который расследование по СЛТ произведёт. Учтите, что ему придётся идти в глухую тайгу, поэтому им должен быть молодой, физически крепкий, выносливый человек.

Государь потребовал от меня доклада по СЛТ к первому сентября текущего года, то есть у нас есть четыре с половиной месяца. Я думаю, что этого времени более чем достаточно, чтобы собрать все полные сведения.

По документам, командировочным деньгам, какой-либо помощи представьте мне конкретику уже завтра.

– Ваше высокопревосходительство, я сделаю всё от себя зависящее, – твёрдым голосом сказал Филиппов.

Столыпин улыбнулся:

– Владимир Гаврилович, только не переусердствуйте. Прошу вас не как начальник, а по-человечески, по совести: проведите расследование максимально скрытно. Никто из посторонних не должен о нём узнать. Нам не нужна волна публичных обсуждений. Сегодня страна в таком сложном состоянии, когда мы не имеем права на ошибки.

Вы свободны, Владимир Гаврилович.

Филиппов щёлкнул каблуками, развернулся и торопливым шагом покинул кабинет.

Не задерживаясь в приёмной, он выбежал в коридор и скорым шагом устремился по нему. Полицейские при виде коллежского советника, мчащегося с горящими хищным огнём глазами, немедленно расступались в стороны, освобождая широкий путь грозе петербуржских уголовников.

Как бы он хотел провести это расследование сам! На бескрайних просторах дикой первобытной тайги! Никаких террористов, убийц, грабителей, уличных хулиганов, трактирных осведомителей! Только ты и доверенное тебе уникальное дело!

Но кто отпустит главу столичной сыскной полиции одного в тайгу? Тем более сейчас, когда город задыхается от уголовно-революционных преступлений?

Да и в сорок четыре года бродить по Сибири тучному, привыкшему к кабинетной работе организму уже тяжеловато. Это дело для молодого дерзкого сыщика, полного телесного здоровья и подвижного ума, не отравленного пылью архивных бумаг.

Часть первая «Путь в тайгу»

Глава 1

18 апреля 1908 года

Пятница

4 часа 10 минут

Санкт-Петербург

Набережная Обводного канала

Молодой высокий парень Пётр Суворов, сыщик уголовной полиции, насквозь продрогший от моросящего ледяного дождя, наконец добрёл до своего дома по погружённой в ночной мрак набережной.

Одинокий тусклый газовый фонарь, маяком зовущий в тёплую квартиру на пятом этаже доходного дома, живительной точкой света пробивался сквозь сырую тьму. Возле него неподвижно стояла скучающая лошадь, запряжённая в чёрную карету. Тишина.

На всякий случай сжав рукоять своего самовзводного револьвера Нагана, расположенного в самодельной кобуре под пальто за спиной, Пётр принял решение тихо проскользнуть мимо кареты в парадный вход своего дома. Смертельно уставший, он не имел ни малейшего желания пересекаться с её обитателями, кем бы они ни являлись. Но когда он поравнялся с лошадью, дверца кареты со скрипом приоткрылась, и из-за неё высунулся амбал в полицейской шинели, с петлицами губернского секретаря4, вечно недовольную физиономию которого можно было узнать при любом освещении: Николай Елагин, сыщик уголовной полиции Петербурга.

– Что за лохмотья ты напялил? – строго спросил Елагин, поднося к лицу карманные часы. – И где ты в такой час шатаешься?! Я тебя с пяти вечера тут дожидаюсь, уже одиннадцать часов подряд!

Пётр отпустил рукоять револьвера, запахнул пальто и приблизился к карете.

– Что случилось? – спросил он.

– Батя5 ищет тебя по всему городу! Весь сыск на уши поднял! Где ты только шатаешься?! – гневно рявкнул Елагин, спрыгивая на мостовую.

– Работаю по убийству, – сухо ответил Пётр, начиная наполняться от хамского тона раздражением. Елагин служил в «летучем отряде» – подразделении сыска, созданном для обходов и облав, – поэтому своими вопросами лез не в своё дело: к расследованию убийств он отношения не имел.

– Достал ты меня! В третий раз караулю тебя здесь полночи! Когда мне спать теперь?! В десять опять на службу!

Истинная причина раздражительного отношения Елагина была понятна. После проведённых Петром нескольких успешных расследований его многие сыщики стали недолюбливать, посчитав выскочкой и карьеристом. Его эффективная деятельность сказалась на общем фоне, царящем в отделении: к сыщикам, привыкшим работать посредственно, начальник сыска Филиппов стал относиться строже и требовать больше. Многим из них это не понравилось, и они увидели в Петре проблему, которая встала им костью в горле.

Елагин, например (середнячок по оперативным меркам, но ввиду огромной физической силы очень способный в задержании преступников), в свои тридцать два года не смог получить от начальства столько похвал, сколько «спесивый сопляк», всего два года назад пришедший в сыск с улицы. Как человек не очень развитого критического мышления он даже не пытался ревность к заслугам Петра скрывать. Назвать его тупым было нельзя (такие при Филиппове не служили), но и гением сыска он не являлся.

– Так что случилось, Коля? – спросил Пётр, заставив себя перейти на примирительный тон – инструмент, который практически всегда эффективно работает.

Елагин вздохнул, поправил фуражку, оглядел его с головы до ног.

– Батя ищет тебя со вчерашнего дня. Рвёт и мечет. Велел найти и передать, чтобы ты в десять утра явился к нему в кабинет. Можешь прийти в гражданке, – он осмотрел рваное грязное пальто Петра, – только навряд ли в такой. Это всё.

– А что случилось?

– Я не знаю, – буркнул из-под усов Елагин, отвязывая от фонарного столба вожжи и забираясь на козлы. – Где ты нашёл эти лохмотья?! Я тебя в них еле узнал!

Не дожидаясь ответа, да и не особо желая его услышать, он хлестнул вожжами по скучающей лошади, и та, развернувшись, спотыкаясь, замёрзшая, пошла вдоль Обводного канала в сторону реки Екатерингофки. Очень скоро тёмный силуэт кареты слился с чернотой текущей ночи. Только стуки подков да скрип колёс ещё какое-то время из непроглядной тьмы доносились.

Пётр быстро зашёл в парадное, тихо прошмыгнул мимо похрапывающего швейцара и взбежал по ступеням лестницы на последний пятый этаж многоквартирного дома. Тихонько отперев дверь, он шагнул внутрь своего жилища.

Скинув с себя промокшее рваное пальто, за бесценок купленное на толкучке и используемое для конспирации, Пётр прошёл на кухню и поставил на разожжённый примус чайник с водой. Присев за стол, он протянул к пламени свои посиневшие от холода ладони и принялся терпеливо ждать, когда тепло через них разбежится по всему его продрогшему телу.

Ко сну уже не клонило: срочный вызов Филиппова его взволновал. Начальник прекрасно знал, что он работает по очень сложному делу – убийству купца на Московском шоссе, – и поэтому по пустякам вызывать бы не стал. Что такого могло случиться, чтобы тот поднял для его розыска весь сыск, было не понятно. Вроде бы нигде не накосячил, ответственно ведёт операцию по задержанию особо опасного преступника. Вероятно, случилось что-то неожиданное, экстраординарное. Но почему связанное именно с ним? Такое не могло не настораживать.

Услышав шум забурлившей воды, он выключил примус, налил часть кипятка в большую кружку с чайным листом, а остальную залил внутрь алюминиевой армейской фляги, со времён госпиталя использовавшейся им грелкой. Пройдя в спальню, он бросил флягу на кровать и шагнул к старому платяному шкафу, доставшемуся с арендованной квартирой, дверца которого опять самовольно открылась, угрожая начищенной одежде пылью. Внутри него в свете электрической лампочки сверкнул серебристыми искрами повешенный на вешалке мундирный сюртук, словно решив о себе напомнить. На тёмно-зелёном сукне располагались две медали: «Знак отличия военного ордена четвёртой степени», в народе называемый «Георгиевским крестом»6, вручённый два с половиной года назад за храбрость, проявленную в Мукденском сражении, и нагрудная серебряная медаль «За усердие», заслуженная годом позже за раскрытие убийства купца. Смахнув с чёрных бархатных петлиц пылинки, Пётр закрыл дверцу и шагнул к прикроватной тумбочке. Отхлебнув чай, он поставил на неё кружку и, потирая ладонью обожжённые свежим кипятком губы, повалился на кровать.

Петлицы на мундирном сюртуке были новыми, неделю как пришитыми. На них сверкали серебром по две звёздочки, символизирующих «губернского секретаря» – высший чин надзирателя сыскной полиции. В этот чин Петра по ходатайству петербуржского градоначальника7 возвёл своим указом царь за выдающееся расследование по «Делу Нойда». В прежнем чине «коллежский регистратор»8 он прослужил три четверти года вместо трёх положенных лет. Досрочное повышение в чине в министерстве внутренних дел было редкостью, но не исключением.

Вспомнив о горячей фляге, он уложил её на ноющее болью правое бедро и привязал полотенцем. После ледяного дождя вновь напомнила о себе былая военная рана. Тепло фляги обещало через полчаса её успокоить.

От дома до петербуржского сыскного отделения, в котором находился кабинет Филиппова, идти пешком минут сорок, поэтому у Петра оставалось четыре с половиной часа свободного времени. Можно было немного поспать, но разум оказался взбудоражен загадочным вызовом начальника, от которого можно ждать чего угодно.

Вновь пригубив раскалённый напиток, Пётр поправил на ноге флягу и улёгся удобнее. Невольно погрузился в воспоминания о недавнем «Деле Нойда», которое в глазах начальства вознесло его на вершину сыскного мастерства.

В маленькой деревушке Степановке (всего из пятнадцати домов), расположенной в двадцати вёрстах на север от Петербурга, в январе текущего года было совершено зверское убийство двух малолетних детей. Местные жители нашли трупы утром, в заброшенном сарае на северной окраине деревни. Тела бедняг были истыканы и изуродованы металлическими спицами. Подозрения сразу пали на местного колдуна, который жил с женой и двумя малолетними детьми в южной части деревни. Местные называли его Нойдом (именно таким именем он перед ними представился и ни на какие прозвища, более удобные для языка крестьян отзываться не захотел).