Нищий

Я протянул руку к мешочкам, вдруг… меня что-то остановило – от стенок ниши исходило слабое зеленое свечение. Я подумал и кинул подушечку, снятую с кресла рядом с полкой. Внезапно подушка разорвалась в клочья от невидимого удара – ловушка! Там стояло защитное заклинание.

– Канцлер, ну мне что, убить вас? Какого хрена вы про ловушку не сказали?

– Интересно! Может, мне вас еще в попу расцеловать за то, что вы меня грабите? Попытка не удалась – берите, чего уж теперь. Больше там защиты нет.

Я пошевелил мешочки палкой – правда нет. Потом подумал – завязал глаза и заткнул уши канцлеру, воспользовавшись подушками с остальных кресел и дивана. Мне надоело волочить ногу без помощи палки, а я не хотел, чтобы канцлер знал, что его ограбил хромой, – верный способ попасть на виселицу.

Я разворачивал и смотрел содержимое мешочков – там были золотые монеты. Я их укладывал в котомку, и она стала страшно тяжелой. Часть мешков рассовал по карманам – потяжелел, как грузовик. Попался довольно легкий мешочек, заглянул – неограненные камни, красненькие какие-то – сунул в карман. Все, больше унести не смогу. Хотя в нише оставалось еще много мешочков, да это бы унести. Подошел к канцлеру ударил его кулаком по голове так, что тот свалился на пол. Связал его ноги. Пришлось для этого сорвать скатерть со стола и разорвать на полосы – вернее, разрезать клинком, очень уж плотная оказалась ткань.

Наконец я справился и пошел в обратный путь. Вокруг все еще было тихо, только где-то далеко что-то звякнуло и загремело – дом начал просыпаться. Скорее, скорее! Я заковылял через двор, рванул дверь угольного сарая и… с трудом уклонился от свистнувшей сабли.

– Вот ты где, сука! Так я и знал, что ты сюда вернешься!

Передо мной стоял охранник, в кольчуге, с саблей в руках, и намеревался снести мне голову во благо хозяина.

– То-то я смотрю, собак нет! Гляжу: дверь сарая приоткрыта – точно, тут лежат! Сдавайся, и, может, тебе сохранят жизнь!

– Знаешь, я уже раньше это слышал, – угрюмо прокомментировал я. – Ответ – нет!

Я взял палку в руки, вырвал стилет и принял бой.

Охранник бился умело, но совсем не так, как Ланкаста – тот бы меня уже зарубил. Я отбивал удары, принимая их на лезвие стилета, одновременно, другой рукой, нанося удары палкой по ногам противника. Он уже дважды вздрогнул и застонал, получив по колену и лодыжке клюшкой, потом я сделал отбив сабли палкой круговым движением и в образовавшийся прогал метнул стилет. Тот воткнулся в грудь охраннику, пробив кольчугу и войдя в самое сердце, – он пошатнулся и упал. Кольчуга не выдержала удара острого, как шило, клинка. Я бессильно опустился на деревянный ящик рядом с кучей угля и перевел дыхание – вот это засада так засада! Чудом выстоял! Чуть бы ему умения побольше, и сообрази он, что я догнать его не смогу, – и кранты. Мне еще и котомка тяжеленная мешала… Хорошо, что он оказался бестолковым, решил сам славы нажить или материального поощрения – вот и лег рядом с трупами собак. Я не хотел его убивать, но если стоит выбор: мне умереть или ему – пусть лучше он. У меня тут хоть какая-то цель появилась, еще пожить хочется… прости, охранник.

Я вынул клинок, обтер о труп и, подняв решетку в углу сарая, стал спускаться вниз. Вверху все было тихо, оставалось дойти до дома. Просто так – взять и дойти, зная, что у выходов может быть по наблюдателю. Ну и что делать? Идти надо. И я пошел…

Глава 4

Напрягшись, я поднял решетку водостока, выглянул, осмотрелся и вылез из колодца, помогая себе палкой. Было темно, и только на горизонте начинало разгораться свечение нового дня. Обе луны уже ушли с неба, и лишь моим странным зрением можно было разглядеть мостовую, стены домов и канавы при дороге. Я выбрал выход подальше от моего дома в расчете, что ближние выходы заблокированы, а дальние могли и пропустить.

Я тихо поковылял по дороге, опираясь на палку, внимательно прислушиваясь и осматриваясь. Первые пятьсот метров дались мне легко, никого не было, никто не шуршал и не сопел мне в спину… но мне все время казалось, что чей-то взгляд сверлит и сверлит мою шею. Это чувство опасности никогда не подводило меня и на Земле – не раз после его появления из «зеленки» летела пуля снайпера или ракета из гранатомета.

За мной определенно следили. Вопрос состоял в том, сколько их было и как они могли замаскироваться, что я их не видел. Я был уверен, что ни один человек не сможет подойти ко мне, чтобы я его не услышал. Но ведь подошли? Когда пришлось «пообщаться» с Якорем, подкрались ведь? Так это был и не человек… Как я понял из разговоров – еще с Катуном, – эльфы обладали способностью невероятно ловко маскироваться и скрадывать добычу. В тот раз ко мне подкрался эльф, но ведь тогда я был не в форме – еще не совсем восстановился после ранений и болезни. Теперь я совсем другой – моя реакция стала прежней, после занятий фехтованием и рукопашным боем, и я был на пике физической формы… для инвалида, конечно.

Оглядевшись, я не увидел ничего подозрительного и пошел дальше, прижимаясь к стенам. Боковым зрением вдруг заметил: воздух как будто колеблется рядом со мной, переливается, ну как над асфальтом в жаркий июльский день, только послабее. Вот есть такое переливчатое пятно – и все. А в остальном будто бы ничего не изменилось: дорога стелется под ногами, булыжники, нечистоты, выброшенные на мостовую, – город спит.

Я повернул вправо, к пустырю, подошел к большому камню у стоящей в стороне огромной ветлы, снял с плеч тяжеленный «рюкзак» – хорошо, что я сделал очень крепкую сумку с лямками, груза в ней не меньше двадцати килограммов – и присел… Растер больную ногу и вытянул ее вперед, полуприкрыв глаза… Мой взгляд под приспущенными веками стал блуждать вправо-влево, и я заметил, что появилось еще одно мерцающее пятно, затем они стали приближаться ко мне с двух сторон. Я был расслаблен, только поправил на коленях свою клюку…

Пятна уже приблизились на расстояние шага… рывок – выпад клинком! Кто-то застонал, пятно замерцало на дороге и что-то забулькало. Бросок стилета – рукоятка как будто зависла над землей, потом опустилась на высоту сантиметров около тридцати и остановилась.

Я прислушался – ничего не было слышно. Подошел к странным пятнам, потрогал рукой – рука уперлась во что-то теплое. Потянул – в руке осталось какое-то одеяние, а под ним труп мужчины, зажавшего живот. Классический удар – в солнечное сплетение. Случайность, конечно, но метил я именно туда: вывел примерный овал и ударил именно туда, куда хотел. Мгновенная смерть. Те-е-ек-с, смотрим второго: стилет в груди – сердце. Молодец, Витька! Не забыл еще умения…

А вот плащики у них интересные. Рассказывал мне Катун про такие: это производства эльфов, и очень, очень дорогие – плащи-хамелеоны. Отводят глаза, принимая цвет того, на что ты смотришь. Эльфийская магия. Это что получается, за мной эльфов, что ли, прислали? Что-то я им сильно насолил… эти плащи стоят целое состояние! Ну я так думаю: может, они их поперли у кого-то. Когда этот плащ надеваешь изнанкой наружу – плащ как плащ, не отличишь от обычных, выворачиваешь назад – и тебя не видно! А мне ведь повезло… мне же рассказывал Катун, что видеть разведчиков в таких плащах способны только маги. Как я-то умудрился? Я что – маг? Опа-па, опа-па! Мага не видали!

Я рассмеялся своему ребячеству – мне хотелось петь: я маг! – но быстро взял себя в руки и начал обшаривать трупы. Ничего интересного не нашел: несколько монет, какие-то амулеты… и кинжалы в руках. Хотели они меня подрезать, болезные, хотели… только вот инвалид неожиданно шустрым оказался. Не надо недооценивать противника, болваны!

Я с презрением плюнул на трупы, стащил с них плащи, надел на себя котомку с баблом, крякнув от напряжения, и, придерживая лямки – боялся, что оторвутся, – натянул сверху плащи, немного испачканные в крови. Они скрыли меня с головой – теперь я не был заметен. Сверху капюшон, почти полностью закрывающий лицо. Глаза видели сквозь завесу, но не висели в воздухе, как у Чеширского кота, – это я уяснил по своим преследователям. Ужасно довольный очередным приобретением, я отправился домой. Теперь я мог спокойно ходить по улицам, не боясь, что меня заметят.

Кстати, преследователи не были эльфами, это были люди. Я знал, что эльфов в империи мало – их очень недолюбливали после войны с колониями, когда они поддержали отделение колонистов от Ласандии. Единственный эльф, которого я видел, был разведчиком у бандитов. Взятые в виде трофеев плащи доказывали, что торговля с бывшей колонией, Карасом, идет довольно оживленно и, скорее всего, контрабандно.

Теперь дорога домой была приятна, хоть я и устал как собака. Все-таки лазать по тоннелям, тащить на себе полтора пуда золота и убить четверых плюс две собаки – довольно утомительное занятие. Я бы предпочел сейчас ехать на джипе.

Усмехаясь своим же мыслям и активно передвигая конечности, я подошел к дому. Сначала направился в палисадник, снял плащи и котомку, привязал мешок к веревке. Затем, оставив плащи на месте, возле веревки, прошел в огород и стал умываться у колодца, оттирая угольную пыль и кровь. Привел себя в порядок – и снова к плащам. Один, размахнувшись, забросил в комнату, второй надел на себя и поднялся по веревке, а затем втащил в окно и ее, вместе с привязанной к ней тяжеленной котомкой.

Деньги считать я не стал, котомку бросил под кровать. Она так брякнула мешочками с золотом, что я даже напугался – Марасу бы не разбудить. Раздевшись, осмотрел себя, включив магический светильник. На левой руке и на больной ноге были ужасные кровоподтеки от собачьих зубов. Еще бы немного, и они перекусили бы кости. Конечности ужасно болели, я подумал: может, что-то болеутоляющее найти? Сейчас бы коньяку хлопнуть стакан… руки и ноги трясло от напряжения и от нервного возбуждения, которое искало выхода. Хорошо хоть, что завтра я взял выходной – решил два дня подряд отдохнуть от школы. С трудом успокоившись, я заставил себя заснуть.

Утром сквозь сон я услышал чьи-то голоса, наверное, к матушке Марасе пришли за настойкой или мазью. Она получала за свои услуги действительно немного. Я подозревал, что ее клиенты не такие уж нищие, но вечно плакались и давали ей сущие гроши. Она, по доброте своей, не обижалась и объясняла мне, что одной соседке трудно, она детей тащит, другая никак мужа-пьяницу не приструнит, который ей ни житья, ни денег не дает, а третий сосед еще мужа ее знал – как с ним говорить об оплате, да и денег у него нет…

Посетители долго сидели, тетушка гремела посудой – видно, чай пили, потом шум затих – скорее всего, гости ушли. Я, скрипя сочленениями, как заржавленный траншейный экскаватор, встал с постели и потащился вниз.

– Привет, тетушка! Как спалось? – Я плюхнулся на стул за кухонным столом и пододвинул к себе чистую глиняную чашку для чая.

– Ой, так спалось! Приснился муж, да такой молодой, улыбается, что-то сказать хочет! – Тетушка забегала по кухне, собирая мне завтрак. – И ведь не пойму, чего сказать-то хочет! Машет мне, машет! Манит меня! – Потом погрустнела: – Умру я, наверно, скоро… Вот и он говорит мне: «Скоро встретимся».

– Да ну вы чего, перестаньте! Вам еще жить да жить! – Я не на шутку расстроился, представив, что она померла. Почему-то часто хорошие, добрые люди умирают рано, как будто они нужны где-то в другом месте. А вот подонки живут весело и счастливо. Я не знаю, почему так… иногда это наводит грусть.

– Ну, не будем о плохом. Я щас тебе чего расскажу!

Я насторожился:

– И чего такого? У тетушки Сараны появилось два любовника-курсанта? Мясник раздал все свое мясо неимущим и пошел побираться? Чего там такого прям интересного?

– Да ну тебя! – стала смеяться Мараса. – Сарана… уу-ха-ха-ха… надо ей рассказать! Ну, шутник!

– Тетушка, не вздумайте! Она мне в чашку плюнет на кухне в школе! – засмеялся я и отпил чаю.

– Ой, я не могу… в чашку плюнет! А она может! Ух-ха-ха-ха… – Мараса отсмеялась и продолжила: – Нет, тут в городе такое творится! Говорят, канцлера-казначея обокрали, ночью к нему кто-то вломился, и денег вынесли – ну немерено! Просто немерено! Напугали его, убили собак, охранника! Теперь весь город на ушах! Ищут какого-то черного. Говорят, вроде как откуда-то с островов, черный совсем. Всех на базаре допрашивают, чего видели. Что будет-то! Если уж на канцлера напали, а нам тогда чего ожидать? Сказали, сам император дал задание искать грабителя. Это же надо додуматься – напасть на второе лицо в государстве!

– И правда, это додуматься надо было, – кисло подтвердил я. – Как думаете, найдут?

– Да ну, наши-то стражники? Они только девок на базаре щупать горазды да мзду собирать с честных торговцев. Хотя знаешь, есть у императора тайная служба – там и маги, там и стражники особые. Даже, говорят, эльфы есть и гномы. Эльфы лучшие следопыты, а гномы – у них своя магия, они под землей хорошо лазят. Одно слово – гномы.

– Тетушка, при чем тут лазить под землей-то? Гномы-то зачем?

– Хм… ну как зачем – грабитель-то из тоннелей вылез. Тут какая штука: объявлять всем не объявляли, но слуги-то не молчат, у всех языки есть. Быстро все разбалтывают. Так вот, он из-под земли вылез, напал на канцлера и ушел. Вот такие дела.

– А еще что-то рассказывали про это? Мне тоже интересно стало, сколько он там унес?

– Говорят, очень много – только на лошади увезти!

– А как так – только на лошади, а он унес на себе?

– Ну, не знаю. Вот что сказали, то и передаю. Много унес – казенные деньги, говорят. Канцлер у себя хранил, подати, а он унес. Теперь вся стража искать будет. Только ведь не найдут…

Мараса еще долго рассуждала о глупых и мздолюбивых стражниках, о сокровищах, изъятых у канцлера, а я сидел и думал: «Угораздило же меня вляпаться! Этот сучонок списал под грабеж минимум раз в пять больше, чем я взял, а все ведь повесят на меня! Канцлер не в убытке, а в прибытке, а ищут… хм… ищут-то они хорошо – негра какого-то!»

Я усмехнулся про себя и отправился к себе в комнату под бормотание Марасы. Впрочем, скоро она подхватилась и понеслась на базар делиться новостью со знакомыми торговками и обсуждать это горячее дельце, я же вытащил сумку с деньгами и стал пересчитывать. После долгих пересчетов оказалось, что у меня пять тысяч четыреста золотых. Огромная сумма, но недостаточная. Если прибавить отложенные тысячу сто золотых, будет шесть тысяч пятьсот. Надо еще три тысячи пятьсот. Только вот как их получить – неизвестно. Теперь соваться куда-либо было опасно. И хранить их – тоже опасно. Не дай бог тетушка Мараса нос сунет… Я пошарил по карманам и достал еще мешочек с красными окатанными камешками. Достал один – он был с сантиметр в диаметре, – я посмотрел его на свет, бросил обратно в мешочек и спрятал под половицу.

Немного полежав в восхитительном безделье – а что, сытый, чистый, на чистой постели и под крышей, чем не жизнь? – я решил сходить в город и посмотреть на мир. Просто посмотреть, а не выжимать из этого мира денег на существование. Могу же я себе позволить посидеть в трактире просто так. И еще – в связи с укреплением здоровья у меня проснулись кое-какие желания… Я решил посмотреть, как тут обстоит дело с бабами.

Надев приличный костюм (не новый, но вполне пристойный), легкую куртку, суконные штаны (не от скупщика краденого), ботинки, вполне добротные, я спустился вниз.

– Что, неужто на прогулку собрался? – Тетушка Мараса с удовлетворением осмотрела мой парадно-выгребной лапсердак. – Давно пора! А то уже мои соседки поговаривают: жилец твой какой-то ненормальный – не выпивает, женщин не водит, может, вообще только мальчиков любит? Ты мальчиков не любишь случайно? – Мараса стеснительно захихикала.

– Матушка, ну что вы такую гадость говорите, – рассердился я, – если не вожу баб, так, значит, сразу мужеложец, что ли? Тьфу на вас! Может, я о вашем покое беспокоюсь!

– Ну, извини… я о тебе забочусь! Ну кто еще о тебе позаботится? – Я в свое время сказал ей, что родители у меня умерли от чумы. – Не гоже без женщины – тебе уже тридцать лет. В это время у людей по пять детишек бегает! А ты все один и один.

– Тетушка, ну кому я нужен? Хромой, убогий? Вы смеетесь над уродом? Вам должно быть стыдно…

Мараса уперла руки в бока и грозно закричала:

– Это мне-то стыдно! Это тебе должно быть стыдно! Не меньше двух девушек, мне известных, сохнут по тебе! Соседки Арании дочка Маруфа глаза проглядела – все время подглядывает, как ты моешься! Соседки Карамы дочка Ленетта все в окно выглядывает, как ты на работу идешь – а ты не замечаешь?! Правда, что ли, не замечаешь? – тихо спросила Мараса. – Ты красивый парень, руки мужицкие, высоченный, глаза голубые, да ты просто смерть девкам – даром что хромой! А что с твоей хромоты-то? У тебя хорошая работа, не всякого Ланкаста учителем возьмет, перед тобой благородные люди скачут как зайцы, а ты говоришь, кому ты нужен? Сынок, почему ты так плохо о себе думаешь? Ты уперся в свою ногу, как будто на ней свет клином сошелся! И без ног люди живут! Перестань себя жалеть и начни жить. Ты же весь мир от себя отбросил, весь мир забыл!

– Вы правы, тетушка, – с горечью признал я, – одно время я заливал боль и горе вином, потом… потом просто отбросил от себя весь мир. Хочу стать здоровым, но не могу. Это меня убивает. Мне кажется, что весь мир на меня смотрит – жалеет или издевается, и мне от этого горько. Я ходил к лицензированному лекарю, так он сказал, что мне надо десять тысяч золотых, чтобы вылечиться полностью, восстановить ногу. Где взять эти десять тысяч? Вот то-то же…

– Да, это очень дорого.

Тетушка Мараса задумалась и сказала:

– Знаешь что, есть у меня один человек, звать его Амалон. Ему уже много лет. Он старше меня. Может, ему лет семьдесят, может, и больше. Когда-то он был лекарем в императорском дворце, но его оттуда выгнали, чуть не казнили – обвинили в отравлении императорского сынка. Говорят, тот баловался веселящими грибами, а обвинили лекаря. Ну, чтобы лицо не потерять… как так принц – и балуется наркотиками. Стыдно. В общем, когда он помер, принц-то, лекаря обвинили, что дал неверное лекарство, и выгнали. Суд был, ему заменили смертную казнь на сорок плетей, так он чуть не умер, как-то его выходили… Ну я выходила, что скрывать. Никому только не говори… он, в общем-то, государственный преступник. Теперь он живет на островке в сорока милях от города, в море, там небольшой поселок, он потихоньку лечит односельчан, они его подкармливают. Вернуться в столицу под угрозой казни он не может. А он сильный лекарь, сильный маг. Он сможет вылечить твою ногу, если я попрошу его. А я попрошу. Я не знаю, какие нужны ингредиенты для лечения, меня не учили, но он скажет тебе.

– Ну вот, мы плавно перешли от женщин к лечению, – усмехнулся я, – спасибо, тетушка. Конечно, попробую к нему обратиться. Только он так далеко живет – как туда добираться-то?

– Да ну как? Идешь в порт и спрашиваешь, какая шхуна туда идет. Они время от времени возят туда продукты – так ты и доплывешь. За день-то и обернешься – чего там, сорок миль – ерунда. Четыре часа туда, четыре обратно. Иди сходи в порт, поспрашивай, как и что. Что-то мне не верится, будто лечение должно стоить так дорого, накручивают, собаки! Давай шагай в порт и… не забывай о безопасности, а? С тамошними женщинами поосторожнее – больных много. Если что, посмотри на нее, как я тебя учила на травку смотреть: болеет – не болеет, и ты увидишь. Это несложно.

– Да ну вас, тетушка, – засмеялся я, – ну все расписали. Лучше бы соседских девушек тогда привели, все интереснее.

– А надо? Я приведу!

– Все, все, ухожу! Как остров-то называется? – спохватился я.

– Остров-то? Остров Ранкель.

Через час я стоял в порту, обвеваемый морским ветром, вдыхал запах водорослей, тухлой рыбы, йода, и слушал крики докеров, которые разгружали пузатый купеческий корабль, с грохотом и матом катя бочки по сходням. Подойдя к наблюдающему за разгрузкой человеку, пузатому моряку с косынкой на голове, я спросил:

– Где мне найти шхуну до Ранкеля?

– А что ты там забыл? Хм… впрочем, какое мое дело! Иди во-о-он на тот причал. Там есть один чудак, у него шхуна «Огненный глаз». Он туда частенько летает. Именно летает – шхуна быстрая. А уж как с ним договоритесь – это ваше дело. Вали, не мешай, а то сейчас эти прохиндеи обязательно бочку сопрут. Эй ты, болван, ты куда покатил! Ах вы, ослы чумные! Только отвлечешься – сразу попрете! Кати направо!

Человек сразу забыл про меня, а я поплелся к «Огненному глазу». Шхуна была небольшая, но какая-то стремительная, с узким корпусом. «Наверное, всю душу вывернет на волнах, – подумал я, – качка на ней будет ай-ай!»

Сразу стало понятно, почему она называется «Огненный глаз»: на бортах, возле носовой части, на ней были нарисованы огромные огненно-красные глаза. Впрочем, если быть точным, на одном борту. Другой борт я не видел по причине того, что шхуна стояла левым бортом к причалу. Кто знает, может, на той стороне не красный, а синий глаз или вообще нет глаза.

Возле шхуны стоял и курил трубку забавный персонаж, даже для этого места казавшийся слишком экзотичным. Небольшого роста, с огромными висячими усами, в алых шелковых шароварах и синей шелковой же рубахе – он был похож на огромную елочную игрушку. Мне он был ростом до груди, но смотрел так, как будто я был ниже его на две головы.

– Приветствую вас. Вы не могли бы мне сказать, не вы ли капитан этого корабля? – Я постарался поизысканнее обратиться к этому красочному персонажу.

– Ну я, – посасывая трубку, ответил этот Санчо Панса местного разлива необычайно любезно. – Че надо-то? Сразу говорю – грибов нет! Вали отсюда, ищейка!

– Грибов? Каких грибов? Мне надо на остров Ранкель попасть, каких грибов?

– А-а-а… – успокоился капитан, – я уж подумал, опять имперские ищейки ползают – одолели меня своими наездами! Все у меня грибы ищут, как будто я их вожу! Да контрабанду шарятся, ищут! А я честный капитан и слово-то такое «контрабанда» не знаю! Сволочи, лягаши хреновы! – Он хитро блеснул глазами и посмотрел на меня – достаточно ли он навел на меня дымовую завесу.

– Капитан, капитан, что это у вас такое? Что?! Вот, над головой! А-а-а… святой капитан! Можно, я прикоснусь к вашей святой мантии? У вас нимб над головой светится!

Капитан, купившийся вначале на мои выкрики, стал искать что-то над головой, наконец понял и начал ржать, держась за живот:

– Ох-хо-хо-хо! От ты подлец! А я-то купился! Хе-хе-хе… ты мне нравишься, парень. Чего тебя на остров-то несет?

– Мне надо привет передать одному островитянину.

– Ну, передай. Я передам. В чем дело-то стало? – Он невозмутимо пососал трубку и поглядел на меня: – Что за островитянин-то?

– Амалон. Знаете такого?

– Еще бы не знать… только рискуешь ты. Он государственный изменник, а тот, кто общается с государственными изменниками, может попасть под немилость Тайной стражи, ты это понимаешь?

– Переживу как-нибудь. Немилость эту. Так к делу: вы можете меня взять с собой, когда поедете к острову?

– Не поедем, а пойдем! Сухопутная крыса, – усмехнулся капитан. – Могу. Стоить это будет тебе… – он посмотрел на мой затрапезный вид, потертые ботинки, – пятнадцать серебряников.

– Но мне надо сразу будет назад уплыть – обратно сколько?

– Ну, обратно все равно возвращаться – еще пять. Итого один золотой. Устроит?

– Устроит. Когда вы выходите, чтобы мне подгадать свои дела?

– Через три дня. Приходи через два часа после рассвета на причал – пойдем в рейс. И еще, парень, не распространяйся, что ты к Амалону пойдешь, понял? Ни тебе, ни мне лишние проблемы не нужны. Тебя как звать? Я капитан Мессер.

– Я Викор.

– Викор? Это не тот ли, что преподает в школе фехтования Ланкасты? Слышал, слышал про тебя. Как-то на днях про тебя шла речь. Двое благородных говорили – я их отвозил в загородный дом, туда морем ближе и быстрее.

– И что они, сильно ругали? – улыбнулся я.

– Да нет, спорили. Один говорил, что ты учишь их детей грязным приемам, которые в ходу у уличных бандитов да грязных желтых айтанцев, что это неблагородно, а другой ему возразил: мол, лучше их дети будут пинаться и кусаться, зато останутся живы… и второй сразу заткнулся. Вот я и заинтересовался, что это за Викор такой. В общем, жду тебя через три дня, не включая этот, значит, через три, на четвертый, – уточнил Мессер, – через два часа после рассвета. Все, топай, я думу думать буду. – Он затянулся трубкой и попыхтел ею, как паровоз, усмехнувшись в усы.

Я прошел вдоль причалов, мимо муравьиной кучи грузчиков с их бочками и тюками, мимо складов с важными охранниками и суетящимися купцами и вышел на мощенную булыжником улицу, ведущую вверх, в центр города. Мне надо было посетить оружейника, а они жили и работали почти что на другом конце города. Идти было тяжело, я подумал-подумал и подозвал извозчика, скучающего у порта:

– Братец, сколько возьмешь доехать до оружейника – мне нужен поприличней какой-нибудь.