Красный блокчейн

– Бронь на Элгу, – сказала богиня на ресепшне.

Хунбиш погладил лысину угодливо застывшего в полупоклоне блестящего человека, на мгновение мстительно представив, что это Жорж. Они прошли в зал.

– Мы первые, – сказала богиня, открывая меню. – Заказывай.

– Какой это этаж? – спросил Хунбиш, глядя на панорамные окна.

– Шестидесятый, кажется, – ответила она, шумно перелистывая страницу. – Или шестьдесят второй. Вечером тут красиво. Салюты можно смотреть. Ну и вообще.

Над головой у них висели гроздья больших светящихся шаров. Красные кресла – почти как в Большом. Живые деревья в кадках. И стены, и потолок – стекло. Хунбиш подтянул меню поближе.

– На цены не смотри, – сказала богиня.

– Я бы помыл руки, – сказал он.

– Нет, – резко ответила она, а потом опустила меню на стол и посмотрела на него. – Ладно, иди. Это вот там.

Хунбишу показалось, что за ним приглядывают: чёрненькая официантка отиралась всё время в зоне видимости, пока он ходил по залу. Правда, она ни разу на него не посмотрела.

Он решил этим не заморачиваться. Пока.

Когда вернулся, богиня уже отложила в сторону меню и рассеянно глядела в пустоту за окном. Кажется, что-то изменилось. Похоже, она решила больше не держать в себе скверное настроение – чем бы оно ни было вызвано.

– Удалось подумать? – спросила она.

– О чём? – отвлёкся от меню Хунбиш.

– О предметах, конечно.

Подошла та самая чёрненькая официантка.

– Готовы? – спросила она.

Богиня, по-прежнему созерцая город за окном, сделала заказ. Хунбиш бессмысленно полистал страницы. Он не мог определиться.

– Могу предложить для старта сахалинский гребешок с соусом алоэ и малиной, – дружелюбно помогла ему официантка. – Также сегодня особенно хороша мраморная говядина. К ней идёт соус из печёных овощей. Вместе с перцем рамиро. Да, вот на следующей странице. Свежайшие японские устрицы, если желаете. Гриль на углях.

– Есть у вас что-нибудь из мяса? – спросил Хунбиш. – Чебуреки или что-то такое. Хорхог12. Бузы13. Что-нибудь?

– Ну вот смотрите, – склонилась над меню официантка, и они обговорили заказ. Вышло не то, что он хотел, но в этом ресторане, похоже, был скромный выбор.

Она унеслась на кухню, и скоро вернулась с бокалом белого для богини, стеклянной бутылкой прохладной воды и двумя стаканами. В зале было пусто, только у дальней стены сидела пара, занятая в основном фотографированием ещё нетронутых блюд.

– Ничего не понятно, – сказал Хунбиш. – Фотография со статуей, наверное, будет проще всего. Это же какое-то место? Можно съездить и посмотреть.

– Расскажи о себе, – богиня посмотрела ему в лицо.

– О чём? – спросил Хунбиш.

– Ну, кто твои родители. Где ты жил, чем увлекался.

Официантка принесла ему чай. Налила из френч-пресса. Чай никуда не годился: без молока, жира и соли. Просто горячая вода с чёрной травой. Хунбиш отставил его в сторону. Налил воду из бутылки.

– Я из города Сайншанд. Это на юге Монголии, где пустыня, – сказал он. – Там раньше была военная часть. Военный городок. Потом русские ушли. Остались здания. Они, правда, развалились. Мама – русская. Отец…

Он вспомнил светлый песок с комками цемента, серыми камешками и красивыми блёстками битого стекла. Раскрошившиеся бетонные плиты. Разлапистую арматуру. Редкие проплешины травы. Вспученные холмики строительного мусора. Ржавый подъёмный кран рядом с навечно недостроенной коробкой дома. Битый кирпич. Обвалившуюся стену рядом с разбитым полотном бывшего аэропорта. Звон безграничной пустоты. Гудящие на станции поезда. Остатки корабля, занесённого песком. Такие знакомые места для игр и жизни.

Казалось, буквально вчера – ну, максимум, на прошлой неделе – он карабкался по скрипящей и раскачивающейся стреле крана вместе с Бага. Но друга Багабанди родители отдали в монастырь.

Друг Турган с семьёй перебрался в Улан-Батор.

И только он с мамой так и продолжали жить в осыпающейся пристройке к бывшему продуктовому магазину. Потом пристройка совсем развалилась, и пришлось перебраться в гэр. Хотя, на самом деле, в гэре было даже лучше.

– Что – отец? – спросила богиня, но тут официантка сопроводила к их столику человека на инвалидной коляске. Убрала одно кресло, помогла подъехать, и положила меню.

– Здравствуйте, – сказал человек. – Меня зовут Евгений Антонович. Вы хотели меня видеть?

Лицо его было несимметричным – с одной стороны впалая щека и выпученный глаз, а с другой всё нормально.

– Добрый день, Евгений Антонович, – оживившись, поздоровалась богиня. – Нам бы хотелось, чтобы вы взглянули на пару монет. Вам должны были вчера прислать их фото. Но сначала давайте поедим, если вы не против. Мы уже сделали заказ.

Евгений Антонович повертел в руках меню, словно бы не понимая, что с ним нужно делать. Появилась официантка.

– Принесите мне чай, пожалуйста, – сказал он ей и, опережая череду уточняющих вопросов: просто чёрный. Покрепче. С сахаром. Без ничего. Спасибо.

Едва официантка отошла, как он повернулся к богине.

– Могу я посмотреть монеты?

– Конечно, – сказала она и достала из сумочки пластиковый пакет с парой просвечивающих тёмных кругов.

Евгений Антонович неодобрительно прикрыл глаза, потом достал тонкие белые перчатки и привычным движением натянул их. Аккуратно, за самый край, принял из рук богини пластиковый пакет. Расстелил на скатерти две салфетки, одна на другую, и осторожно выложил на них монеты.

Официантка принесла чай, но он, не подняв взгляд, рукой отправил её выставить всё это где-нибудь в стороне. Взял одну монету и долго рассматривал со всех сторон. Достал гарнитуру с одним телескопическим окуляром. Вгляделся через него. Выпученным глазом. Принесли заказ, и богиня, не обращая внимания на манипуляции эксперта, начала есть, попутно пролистывая свой телефон. Хунбиш смотрел. Евгений Антонович изучил вторую монету, положил её на салфетку, и снял гарнитуру.

– Простите, – он обернулся к богине, которая изящно ела суп. – Вы не представились.

– Это Мао, – указала она ложкой на Хунбиша. – Ну? Что увидели?

– Вообще, – он замялся, – хорошо бы дополнительно проконсультироваться… Я знаю человека, который специализируется на этом периоде…

– Консультируйтесь, – разрешила богиня. – А теперь расскажите, что вы думаете об этом.

– Я предполагаю, что эти монеты отчеканены между тысяча триста семидесятым и тысяча триста восьмидесятыми годами. Вот смотрите, – он достал небольшой пинцет и, орудуя им как указкой, направил на одну из монет. – Вот здесь на аверсе видна явная штемпельная техника, подражающая монгольским дангам. Это период Золотой Орды. Вот это, надо полагать, арабская вязь. А на реверсе – уже кириллица! Вот, видите спираль? И геральдический знак…

– Евгений Андреевич, – сказала богиня.

– Антонович, – остановил её эксперт, и она досадливо поморщилась.

– Давайте пропустим технические детали, Евгений Антонович. И телепортируемся прямо к выводам. Что можете сказать? – она отодвинула пустую тарелку, и бросила в неё скомканную салфетку. Официантка тут же подставила второе блюдо.

– Если телепортируемся… То есть вероятность, и она немалая… Вероятность того, что перед нами одна из монет Дмитрия Ольгердовича. Это удельный князь… не помню только каких областей. Брянск, скорее всего. Он участвовал в Куликовской битве.

– Хорошо. А вторая?

– А вторая, – продолжил он, – ещё интереснее. Сколько вы за них хотите?

– Я не планирую их продавать, – ответила богиня, расчленяя ножом исполосованный сеткой гриля баклажан.

– Понимаю, – сказал он. – Но, если всё же…

– Евгений Андреевич, – посмотрела на него богиня.

– Да. Так вот. Вторая… Я не сталкивался с чем-либо подобным. Период, как я думаю, тот же, но судя по деталям… – он прервал сам себя, выпрямился и положил монету. – Я бы сказал, что это монета периода правления Андрея Ольгердовича.

– Тоже Ольгердовича? – неожиданно для себя спросил Хунбиш, но богиня ничем не дала понять, что он лезет не в своё дело.

– Да, – повернулся к нему эксперт. – Они братья. Оба сражались с монголами. Андрей, насколько я помню, также противостоял попыткам принести на Русь католичество. Нужно освежить, конечно, знания по этому периоду… Там много было интересного.

– Два брата, – задумчиво сказала богиня. – Акробата. Понятно. Давайте так. Вы монеты ещё посмотрите. Если нужно. Сфотографируйте. Потрогайте. Понюхайте. Что вы там делаете. И свои выводы пришлите письменно. По тому же адресу, с которого получили фотографии. Всё, что нароете. Кто чеканил, с кем воевал, где эти монеты были. Где хранились. Были ли у них владельцы. И так далее. Полный отчёт. Но только схематично, без сочинений этих. Буллетпойнтами. И знаете ещё что… – она задумалась. – У меня такое чувство, что особенно дотошно нужно проанализировать связь монет между собой. Вы говорите, это один период?

– Да, – подтвердил эксперт. – Плюс минус двадцать лет. Конечно, для полной уверенности я бы…

– Один период, – кивнула богиня. – Да ещё и братья. В общем, если это один лот… То нужно упереться и вытащить всё, что эти две монеты объединяет. Хорошо?

– Да, конечно. Но… – начал было говорить эксперт.

– В три дня управитесь?

– В три? Я постараюсь. Правда, разные временные пояса… Мне будет нужно созвониться с коллегой.

– Созванивайтесь. Все издержки включите в финальный счёт.

– И всё же…

– Упс, – богиня сделала ладонью, – простите, мне нужно ответить на звонок. Вы, Евгений Андреевич, располагайте машиной. Она будет вас ждать. Позвоните водителю.

Она взяла телефон и отошла в стеклянный угол ресторана. Туда, где обзор города внизу был максимальным.

Хунбиш не знал, о чём говорить с экспертом, поэтому занялся едой. Эксперт тоже, судя по всему, был не в своей тарелке.

– Я, наверное, откланяюсь, – неуверенно сказал он куда-то в пространство. Хунбиш кивнул. – Спасибо, и всего хорошего.

– Спасибо, – сказал Хунбиш. – Вы пришлёте отчёт?

– Да, разумеется, – рассеянно ответил эксперт. Он напоследок ещё раз огладил по периметру обе монеты. Одну за другой. Получилась восьмёрка. – Но, если у вас будет интерес… Вам предложат честную цену. Выше рынка. После детальной экспертизы, само собой.

– Хорошо, – ответил ему Хунбиш. – Понятно.

– До свидания, – эксперт снял перчатки, откатился и взял курс на выход. К нему поспешила официантка.

Когда богиня вернулась, Хунбиш пробовал нетронутый экспертом чай. В нём тоже не было никакой густоты. Даже рисовую муку не добавили. Ко всему прочему он был сладкий. И это называется ресторан.

Богиня странно посмотрела на него.

* * *

И посылает князь Андрей к брату своему, князю Дмитрию, тайно письмо небольшое, в нём же написано так: «Знаешь, брат мой возлюбленный, что отец наш отверг нас от себя, но отец наш небесный, Господь Бог, сильней возлюбил нас и просветил святым крещением, дав нам закон свой, чтобы жить по нему, и отрешил нас от пустой суеты и от нечистой пищи; мы же теперь чем за то Богу воздадим? Так устремимся, брате, на подвиг благой для подвижников Христа, источника христианства, пойдём, брате, на помощь великому князю Дмитрию Московскому и всем православным христианам».

Сказание о Мамаевом побоище

* * *

012

Пятый день подряд не происходило вообще ничего. За окном резали глаз всё те же яркие дни конца июня. Хунбиш сидел один в квартире Жоржа. Целыми днями смотрел телевизор, лежал на диване, пробовал выстроить хоть какие-то версии относительно предметов богини. Снова изумлялся тому, что в одежде, коже, волосах не был набит пыльный песок. Что нет привычных летом скачков температуры – от испепеляющего жара дня к выматывающему холоду ночи.

Его тревожило, что о нём все забыли.

Когда ему было шесть лет, он выменял у Баги свистульку. На велосипедный звонок. Это была какая-то птица. С дырками в хвосте, на боку и в одном глазу. Она была коричневого цвета, но мама сказала, что это охра. На голове у неё было что-то вроде пышной причёски, с облезшей позолотой на неровностях. Наверное, птичку красили окунанием в краску, а позже на голову нанесли дополнительный цвет, который со временем почти весь сошёл.

Трогать её было очень приятно. Хунбиш крутил её в кармане, перебирая пальцами, доставал, особым движением оглаживал длинный хвост. Он скоро выучил все её изгибы, углубления, шероховатости. Свистеть она почти не свистела, а может, он просто не научился это делать. Из её бока вылетали только шуршание и шелест.

Потом, в первом классе, в самом начале учебного года, учительница забрала свистульку себе, и положила в ящик стола – чтобы он не отвлекался. Хунбиш пробрался к столу на перемене, открыл, но птички там уже не было. Лежали какие-то бумаги, несколько коробков спичек, рогатка, перочинный нож. Он спросил у учительницы, и она сначала рассердилась, что он открыл её стол, а потом обеспокоилась и тоже перерыла все его внутренности – при нём. Но нет. Кто-то взял свистульку. Хунбиш так и не узнал, кто это был.

Целую неделю после уроков он ходил по жарким улицам, пиная мелкие комки засохшего цемента. Лежал у железнодорожных путей, слушая пустоту. Тоска затопила его сладким томлением и одновременно тяжёлой, вязкой бессмысленностью – словно горячей битумной смолой. Придавила, зажала. Ему даже не было жалко игрушки. Он был в отчаянии, что вещь, которой он передал так много своих прикосновений, сейчас принадлежит кому-то другому. Мама обеспокоилась тогда. Даже ходила разговаривать с учительницей. Но без результата. Со временем эта тоска ослабла, но совсем из сердца не ушла.

И вот теперь она снова зашевелилась в его груди. Накрыла тяжёлым одеялом беспросветной хандры.

Щёлкнул замок, и в квартиру зашла филиппинка. Она приходила ежедневно в обед, примерно в одно и то же время, готовила еду и наводила символический порядок.

Была она микроскопической, смуглой, с низко посаженными ушами и блестящими чёрными волосами. Разговаривать она категорически отказывалась. Ни на русском, ни на английском. Только застенчиво смеялась в кулак.

Хунбиш снова ощутил накатывавшую на него весь день решимость разобраться в происходящем. Вышел к ней в коридор.

Увидев его, филиппинка улыбнулась – искренне, словно бы вернувшемуся из долгой поездки любимому человеку. И тут же, без промежуточных этапов, смущённо отвела глаза в сторону. Направилась на кухню.

– Добрый день, – сказал Хунбиш, и она спиной дала понять, что слышит, но отвечать не будет. – Как дела?

Она стала вытаскивать продукты из сумки, делая вид, что не замечает его. Ключи от квартиры она положила тут же, на стол.

– Как тебя зовут? – спросил он, но она никак не отреагировала. – Где твоя хозяйка? Когда она придёт? Она тебе звонила? Можешь приготовить сегодня хушууры? Ты меня слышишь?

Он развернул её за плечо лицом к себе. Она испугалась и беззвучно зашевелила губами. В ушах тускло покачивались длинные серёжки.

– Почему ты молчишь? – он повысил голос. – Ты же всё слышишь. И понимаешь. Скажи хоть что-нибудь. Так, – решительно заявил он. – Я беру вот это.

Он взял со стола ключи от квартиры.

– Нет! – крикнула она. У неё оказался приятный мягкий голос. – Сир, не делать! Нет! Нельзя! Сир!

– Ага, значит ты умеешь разговаривать, – сказал Хунбиш, почему-то приходя от этой мысли в мгновенное бешенство. – Посмотрим, что ты скажешь вот на это.

Он вышел в коридор, обулся и стал возиться с замком.

– Сир! – она пробовала помешать ему, цепляясь за локти, но силы были слишком неравны. – Сир, не нужно! Так нельзя! Пожалуйста! Сир!

Наконец Хунбиш справился с замком и на мгновение замер, пытаясь понять, что же ему делать дальше. Ничего не придумал и поскакал через две ступеньки наверх. Дверь в квартиру богини была не заперта. Не веря в такую удачу, он вошёл внутрь.

– Эй! – закричал он. – Алло! Есть тут кто-нибудь?

За его спиной появилась плачущая филиппинка, и Хунбиш развернулся.

– Как тебя зовут? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе. Она плакала, и слёзы капали на её розовый спортивный костюм. – Ну, не плачь. Я не хочу сделать ничего плохого. Просто меня держат тут уже несколько дней. Они не имеют права. Ты это понимаешь? Скажи, понимаешь?

Она часто закивала головой. Одна слезинка упала на его руку.

– Как тебя зовут? – повторил он.

– Эми, – ответила она, растерянно водя рукой по мокрому лицу.

– Вот ты какая умничка, Эми, – сказал Хунбиш, и осторожно коснулся её волос. – Вот что. Послушай. Мне нужно уйти. Я не сделаю ничего плохого. Просто возьму свои вещи, и уйду. Хорошо?

Он осмотрелся. Его рюкзак стоял около дивана. Сверху на нём лежали паспорт, кошелёк и телефон.

– Сир, не надо, – сказала Эми, жалобно глядя на него. – Плохо. Очень плохо. Пожалуйста! Сир!

У Хунбиша возникло острое чувство, что он сердится на беззащитного ребёнка. Поэтому он решительно взял свои вещи и рассовал их по карманам. Раскрыл рюкзак. На первый взгляд, всё было на месте. Он двинулся к выходу, и заметил, что на журнальном столике всё так же лежат предметы задания. Подошёл к ним. Филиппинка, всхлипывая, следовала за ним мелкими шажками, не отставая.

Всё было здесь. Береста в рамке. Глянцевые билеты, сцепленные друг с другом. Две тёмные монеты с неровными краями. Заламинированный лист с грустным бородачом. Гипсовый бюст курчавого человека. Пушкин. Он взял одну из монет, легко потёр пальцами. Зачем-то как эксперт положил на ладонь и посмотрел вскользь, сбоку. Опустил их рядом и сделал пальцем восьмёрку по контурам.

Вот из-за этих вещей… какими бы они там ни были ценными – из-за этого его держат под замком, на выпуская на улицу? Из-за них отобрали паспорт и телефон?

– Вот что, – сказал он Эми. – Я ухожу. Если… если обо мне спросит… (он понял, что не знает, каким именем назвать богиню), если спросят, скажи, что мне жаль. Ну, всего хорошего. Жоржу привет. Пока.

Он направился к выходу.

– Сир, сир! – опять запричитала филиппинка. – Нельзя! Нехорошо! Так не делать! Это плохо, сир! Пожалуйста!

Он вышел за дверь, а потом вспомнил про ключи в кармане. Возвращаться обратно и переступать через порог не хотелось.

– Вот, я кладу ключи здесь, смотри, – сказал Хунбиш, и оставил их на внешнем коврике. – Пока. Береги себя.

Прыжками через две ступеньки он оказался на улице.

* * *

На это празднество Темучжина привёл какой-то слабосильный парень. Выждав время, когда все праздновавшие разошлись, Темучжин бежал от этого слабосильного парня, вырвавшись у него из рук и всего один раз ударив его по голове шейной своей колодкой. Он прилёг было в Ононской дубраве, но, опасаясь, как бы его не заметили, скрылся в воду. Он лежал в заводи лицом вверх, а шейную колодку свою пустил плыть вниз по течению. Между тем упустивший его человек громко вопил: «Упустил колодника!» На его крики со всех сторон стали собираться тайчиудцы. Они тотчас же принялись обыскивать Ононскую рощу; светил месяц, и было светло, как днём.

Сокровенное сказание монголов

* * *

013

На завтрак он заварил себе нудл суп кимчи, а потом решился, и соорудил сутэй цай. Наконец. Специально для этого сходил в Перекрёсток. Купил молоко, грузинский зелёный чай, рисовую муку и сливочное масло. Соль нашлась на кухне хостела. Как и небольшая кастрюлька.

Прокалил для начала в кастрюле всухую муку до слегка золотистого цвета. Процесс это небыстрый. Медитативный. Дождался правильного оттенка и запаха. Пересыпал муку в тарелку. Чтобы освободить кастрюлю. Помыл её. Вскипятил в кастрюле чай. Добавил молоко один к одному. От души посолил. Довёл до кипения.

Важно: если активно не размешивать сутэй цай во время приготовления, молоко может пригореть. Так что размешиваем.

Он подержал своё варево на небольшом огне. Бросил масло. Всыпал прожаренную муку. Хорошо перемешал. Дождался пока закипит, уменьшил температуру и подержал ещё минут десять. Положил в кружку ломоть сливочного масла. И залил сверху смесью из кастрюли. Стараясь, чтобы попало как можно меньше травы.

Да, понятно. Выглядит непросто. Но это вам не какой-то так называемый ресторан на шестьдесят втором этаже. Самозванцы. Хотя ингредиенты, если честно, не совсем правильные. Можно даже сказать, совсем неправильные. Да и технология нарушена.

Во-первых, нужен аутентичный чай. Брикетированный. Прессованный. Прямо с ветками. На самом деле, чем ветки толще, тем даже лучше.

Во-вторых, молоко. Молоко, конечно, должно быть не из пакета. Не эта вот жиденькая пастеризованная водичка должна быть в древнем напитке. Для приготовления настоящего сутэй цая нам потребуется свежее кобылье молоко. Ну, или верблюжье. Жирное. Живое.

Нет-нет, ещё не всё. Слушайте дальше.

В-третьих, ну какое такое сливочное масло? Хотите провалить приготовление настоящего сутэй цая – добавьте в него ординарное сливочное масло из магазина. Поэтому – отказать. Бросаем ячий жир. Куском. Он растворится, не переживайте. Не забываем всё время перемешивать. Для аэрации.

Потом, в-четвёртых. В-четвёртых, мука-то у нас уже остыла! Это потому, что готовим, как люди с социально отбитой ответственностью, в одной-единственной кастрюле. Нет, для хорошего, качественного сутэй цая нужно, чтобы при добавлении муки была она непременно горячей. Прокалённой. Только с огня.

И, в-последних. Но по важности – это номер один. Подавать сутэй цай должна обязательно наша, монгольская девушка. В меховой шапке, золотой пекторали14 и серьгах, с толстыми косами и топлесс.

Шутка.

Или не совсем шутка.

Или совсем не шутка.

Ну вот. Всего лишь сорок минут несложной работы, и Хунбиш налил себе в чашку почти настоящий горячий сутэй цай. Это ли не прекрасно? На двух чашках – а лучше, конечно, пиалах – даже такого эрзац сутэй цая вполне можно спокойно прожить полдня. Активных, насыщенных полдня.

– Да, сегодня. Я же говорила тебе, – донёсся женский голос, и на кухню быстрым шагом вошла девушка. Она говорила по телефону. – Через полтора часа. То есть выезжать мне нужно уже минут через тридцать-сорок. Ой, а это что?

– Хотите попробовать? – предложил Хунбиш своё гастрономическое творение. Она закатила глаза, но улыбнулась.

– Да, Илюша, – продолжала она. – Я тебе напоминала. И ты знаешь, как я этого боюсь. Я одна вообще не смогу. Просто вот там приду, постою у входа, развернусь и уеду назад. А запись – на две недели вперёд. Понимаешь? Понимаешь, как ты меня подводишь? Где ты вообще? Какой? С кем? Успеешь! Если вот прямо сейчас выйдешь и поедешь. Ну Илюш. Меня тут трясёт всю, а ты в торговом центре. Прям как баба на ярмарке. Да, и третий раз так скажу. Если так и есть.

Девушка рандомно ходила по кухне, заглядывая в холодильник, в шкафчики, в окно. У неё была странная походка. Она шла, отклонившись назад. Словно бы стоически преодолевала сильный встречный ветер. Не занятая телефоном рука была вольно опущена вниз. Голову с короткой стрижкой она поворачивала стремительно и непредсказуемо. Во всём этом было что-то птичье.

Хунбиш слышал, как она из коридора продолжает укорять невидимого Илюшу. Допил кружку. Не спеша налил вторую, придерживая ложкой заварку. Добавил ещё один шмат сливочного масла. Размешал. Подержал кружку на весу, созерцая мятущиеся в круговороте чаинки. Жизнь налаживалась.

– Ой, а можно вас попросить? – девушка вернулась. – Дико неудобно, конечно. Но если вдруг вы сможете помочь, то будет очень-очень здорово. Вы прямо спасёте меня.

Хунбиш заметил, что у неё что-то не в порядке с передними зубами, и от этого она стесняется при разговоре широко открывать рот. Смотрит в сторону. У неё был проколот нос – на обоих его крыльях поблёскивали белые камни. На шее было накручено множество шнурков от разных бус. Правое запястье обёрнуто какими-то тряпочками. Из-под них выглядывали красные нитки. Они уже размахрились, и было видно, что некоторые из них, оборвавшиеся, она приматывала к тем, что ещё держались.

– Конечно, – сказал он.

– Понимаете, – быстро заговорила девушка, в волнении расхаживая из угла в угол, – я ещё месяц назад записалась. В этот тату-салон такая длинная запись! Невозможно записаться. Мастеров у них не хватает, что ли. Но мне их хвалили. Я как раз по рекомендации к ним обращаюсь. Вот именно к ним, хотя тут в Москве столько всего. Я записалась, и говорю Илюше: «Илюша, не забудь, дружочек, мы с тобой идём». Ну, то есть иду-то только я, Илюша набивать себе ничего не будет. Но он мне нужен для поддержки, понимаете? Я сама не могу решиться. Там же знаете как больно? И надо, чтобы кто-то подержал тебя за руку. Или хотя бы просто посидел рядом. Отвлёк разговором.

Она замолчала. Интонационно это выглядело как пауза в самой середине длинного рассказа. Эпичной саги. Той, которую рассказывают у очага вечерами. С большим семейством, глинтвейном, брецелями и тёплыми пледами. Хунбиш вопросительно посмотрел на неё. Девушка вопросительно посмотрела на него.