Красный блокчейн

– Это береста, – сказала богиня. – Знаешь, что такое береста, китаец?

Хунбиш осторожно помотал головой.

– Береста – это такая штука… Древняя. Ей сколько? Лет тысячу, наверное? Неважно. Так вот, главное. Видишь, что на ней написано? Нет? А написано на ней всего одно слово. Велик. Вот смотри.

Она протянула бересту ближе, и Хунбиш разглядел едва видимые царапины, складывающиеся в буквы: ВЬЛИКЪ.

– Вот, – сказала богиня. – На древнерусском это «большой» или «великий». И отсылает это нас к чему-то большому. Или великому. Не знаю. Это если переводить на современный русский. А не куда ещё. Поэтому…

– Большой театр? – сказал Хунбиш. Он вспомнил рассказы мамы.

– Поэтому, – продолжила богиня, – мы будем думать в направлении… Как ты сказал?

– Большой театр, – неуверенно повторил Хунбиш.

Богиня замерла. Поглядела на Хунбиша. В первый раз заинтересованно. Потом молча взяла телефон со столика. Встала и направилась в другую комнату. «Слушай, Ирусик, а на сегодня…» – Смог услышать Хунбиш. Потом дверь защёлкнулась.

Вернулась она минут через пять. Всё это время Хунбиш молча сидел на диване и думал о том, что можно было бы неожиданно ударить Жоржа вот этой вот вазой, схватить рюкзак, и выскочить из квартиры. Он чувствовал, что первый этап плана недостаточно проработан, поэтому к активным действиям пока не приступал.

– Что ж, мой лимонный китайчонок, давай проверим твою версию, – сказала богиня. – Едем сегодня в Большой. Был там?

Хунбиш сделал плечами.

– Ну, где ж тебе, – с мягким укором сказала богиня. – Большой, друг мой – это тебе не малый. Как раз сегодня в Большом Травиата, и у нас два билета. Жорж, довези нас, пожалуйста. И подождёшь там, хорошо? Посиди в ЦУМе где-нибудь. Ну или там на месте сообразишь. Едем через полтора часа. А пока, – она повернулась к Хунбишу, – сиди тут и медитируй. Мне нужно собраться. Вот тебе пульт от телевизора. Развлекайся.

* * *

Виндкальд сказал: «Фьёльсвинн, ответь, я слышал ты знаешь, и хочу я узнать: вернётся ли тот, кто ищет это оружие, и обладать им желает?» Фьёльсвинн сказал: «Тот, кто меч этот ищет и обладать им желает, назад возвратится, если вручит редкий подарок богине Аургласир».

Речи Свипдага II

* * *

008

И всё-таки, при входе в зал Хунбиш не смог не замереть. Он просто остановился, и всё внутри него остановилось, а люди так и продолжили обтекать его с двух сторон. Величие и роскошь – вот что обрушилось на него. И придавило. Расплющило. Затылок снова начал раскалываться.

Глазу не за что было зацепиться, он просто проскальзывал по золоту и красному бархату. Не было ни одной выделяющейся детали. Применительно к Большому это означало что-то обычное, из привычных человеческих интерьеров.

Какой-нибудь кусок стены, выкрашенной как в подъезде. Да хотя бы шкафчик из дешёвого пластика. Ну ладно, шкафчик. Понятно, что прошу слишком многого. Хотя бы одиноко качающуюся над входом лампочку. Просто лампочку, и всё.

Хунбиш попал внутрь огромного пузыря другой реальности.

Впереди был золотой занавес с росписью над ним – конечно, золотом. Высоко вверх карабкались балконы. Сколько рядов? Четыре? Он задрал голову и насчитал шесть золотых полос, опоясывающих зал. Люстра! На потолке – хрустальная люстра размером с автобус. Роскошь одновременно подавляла и вызывала восторг.

– За мной, – дёрнула его богиня. Она была одета в струящееся вечернее платье. «Да, выделяться нам не нужно, но это же Большой, что поделать». Хунбиш тоже переоделся. Теперь он был в белой футболке и джинсовом комбинезоне, поверх которого был наброшен клубный пиджак.

– Большой театр, – инструктировала его по дороге богиня, – стоит в центре Москвы. Да он и есть центр, если вместе с Кремлём. Его поставили двести пятьдесят лет назад. Ну, то есть где-то там ещё бегали голожопые аборигены и снимали друг другу скальпы, а тут уже стояла эта махина. И на сцене уже танцевали великие танцоры. Зайдёшь – не надо пялиться по сторонам, веди себя прилично. Дождёмся антракта, и будем действовать.

– Что нам нужно сделать? – спросил Хунбиш, уже не удивляясь этому «нам».

– Хороший вопрос, – сказала богиня. – Если коротко, нам нужно найти ответ. Слово. Какой-то знак. Что-то необычное.

– Необычное? – переспросил Хунбиш.

– Да, понимаю, – усмехнулась богиня. – Тебе будет непросто. Выбрать из всех необычностей самую необычную. Но ты уж постарайся. Хочешь паспорт?

Хунбиш промолчал.

– Я думаю, наш знак может быть или в оркестровой яме, или в императорской ложе. Больше негде. Это самые такие места. Нам придётся проникнуть и туда, и туда. Антракт – один, так что будем действовать оперативно. И импровизировать. У Жоржа есть знакомый в охране, и в ложу нас должны пустить, а вот с ямой пока непонятно. Поэтому с неё и начнёшь.

– Что всё-таки нужно искать? – спросил Хунбиш. – Я не понимаю.

– Ещё бы, – согласилась богиня. – Ещё бы ты понимал. Если даже я не могу разобраться в этой всей хрени. Как окажешься на месте, включишь камеру на телефоне и просто будешь снимать всё подряд. Концентрируясь на необычном. Крупным планом.

– У меня нет телефона, – напомнил Хунбиш.

– Да твою ж мать! – закрыла глаза богиня. – Точно. Жорж?

Небольшая заминка, и Жорж, не оборачиваясь, протянул им телефон с водительского сиденья.

– Какая же умничка, – похвалила его богиня. – Вот за что люблю Жоржа – так это за то, что он решает проблемы. Любой сложности. А если что-то не решает – значит, человек решить это не в состоянии.

В себя Хунбиш пришёл уже в кресле. Оно было приятным на ощупь, бархатным. Сидели они слева от сцены, в тринадцатом ряду. «Хорошая примета», – сказала богиня, когда они усаживались. В проходе парочки, приняв привлекательные позы, фотографировались на фоне сцены. Наконец, прозвенел третий звонок. Всё стало постепенно затихать. Сверху объявили о необходимости выключить телефоны, и Хунбиш потянулся было в карман, но богиня больно ущипнула его за руку.

– Охренел? – ласково осведомилась она. – Ну-ка не тереби ничего там у себя в штанах. Замри. Смотри вперёд.

Хунбиш стал смотреть.

Действие началось с просторных больничных палат. Заиграла музыка. С потолка опустились колонны. Девушка встала с кровати и начала петь. Она протягивала вверх руку, вставала, снова возвращалась в кровать. Хунбиш почувствовал, как его начинает втягивать внутрь её голоса.

Он вдруг поймал себя на том, что не может сделать вдох. Что-то сжало горло, и всё. Намертво. С огромным усилием он расслабил гортань. И почувствовал, что лицо его стало мокрым. Это Сукхавати11, понял он. Вот так всё там и происходит. Все высокоранговые бодхисаттвы слушают Травиату. И именно поэтому не спешат возвращаться к страдающим живым существам, сюда, в это пространство старости, боли и смерти. Чтобы милосердно взять за руку и повести за собой. И оттого миллионы людей не могут освободиться и достичь нирваны. Бодхисаттвы просто забывают свои обеты. Потому что сидят в бархатных креслах и смотрят. Нон-стопом.

Всё понятно. Кто бы не забыл.

Музыка длилась. Лёгкие дамы в корсетах – и неземное пение. Горделивые кавалеры в смокингах – и неземное пение. Роскошь бала, предупредительные слуги, цветок камелии – и снова, и всё время изнуряюще невыразимое в своём волшебстве пение. «Ах, как влага здесь в бокале, так же пусть кипит в нас любовь!» – бежали вверху сцены субтитры. Очнулся Хунбиш оттого, что богиня пихает его в бок.

– Готовься, – сказала она.

– Что? – ответил Хунбиш, часто моргая, чтобы вернуться в реальность.

– Готовься, говорю. Пиджак бросай на спинку. Сюда. Я тебя прикрою, ныряй в яму и всё там снимай. На видео. Особенно дирижёрский пульт.

– Дирижёрский – что? – переспросил Хунбиш.

– Пульт. В центре такая тумбочка на возвышении, – ответила богиня. – Албанец. Всё, пошли.

Без пиджака, в джинсовом комбинезоне и футболке, он сразу стал похож на разнорабочего. Они светским шагом двинулись к правому углу оркестровой ямы, делая вид, что фотографируют.

Внизу последние музыканты, оживлённо переговариваясь и жестикулируя, выходили в подсценовое помещение.

– Сейчас, – сказала ему богиня.

Голову предательски сдавила боль. Хунбиш с ёкнувшим сердцем неуклюже перевалился через парапет и сразу же въехал ногами в огромный, стоящий на боку барабан. Тот начал качаться, и Хунбиш придержал его рукой.

Снизу он видел голую спину богини. Непроизвольно отметил рельефные бугорки под кожей. Судя по всему, она демонстративно делала селфи.

Хунбиш достал телефон. Потребовался пин-код, и Хунбиш понял, что не знает его. Он поднял голову наверх, чтобы попросить у богини помощь, но её уже не было. В отчаянии Хунбиш несколько раз нажал на кнопку включения, и тут в нижнем углу заблокированного экрана увидел пиктограмму камеры. Запустил её и включил видео.

Было непонятно, что конкретно нужно снимать. Он прошёлся между рядов стульев, особенно тщательно обойдя арфу. Подошёл к дирижёрскому пульту. Медленно снял его со всех сторон. Залез внутрь.

– Что вы здесь делаете?

Хунбиш выглянул наружу: из открытой служебной двери на него смотрел человек во фраке. Лицо его было напряжено. Наверху один за другим протянулись два длинных звонка. В яму донёсся отдалённый гомон из зала. Мысли в голове заметались, больно ударяясь о гудящий затылок.

– Кто вы такой?

– Жорж Маркович пожаловался, что пульт шатается, – развязно ответил Хунбиш. Неожиданно для себя он подхватил тон разговора богини и чувствовал внутри пьянящее дерзкое веселье. – Вот смотрю. Это вы вызывали? У меня вообще-то не так много времени. Второй звонок уже. Есть претензии?

– Вроде нет… – неуверенно ответил мужчина. – Сейчас.

Он снова скрылся за дверью. «Лоран, Лоран» – услышал его зов Хунбиш, и не торопясь, не привлекая внимания, подошёл к барабану. Богини не было. Тогда Хунбиш сделал выход на две, помог себе ногой и оказался снаружи. После этого, надев одухотворённое лицо, направился к своему месту, которое узнал по повешенному на спинку пиджаку. Кресло богини пустовало.

Она пришла уже после третьего звонка, когда темнота начала побеждать свет. Шум стал затихать вместе с освещённостью люстры на потолке.

– Твари, – сказала она, с размаху плюхаясь в кресло. – Лакеи.

– Что случилось? – вежливо спросил Хунбиш.

– Не пускают, суки, – ответила она. – Говорят, что меня нет в списках. Конечно, блять, нет!

Сзади тактично покашляли, и богиня развернулась.

– Кашлять будешь в муниципальной поликлинике, – громко заявила она. – Если патологоанатом разрешит.

В полной тишине прозвучали начальные аккорды второго акта, и на зал удушающим туманом опустилось волшебство.

* * *

Достигнув этого возвышенного блаженного состояния выявления, насколько оно может быть достигнуто учеником, бодхисаттва не должен предаваться наслаждению от испытываемого при этом блаженства, поскольку это означало бы остановку в его продвижении, но должен думать с состраданием о других существах и неизменно памятовать об изначально принятых им на себя обетах.

Ланкаватара-сутра

* * *

009

Обратно ехали в унынии. В императорскую ложу попасть так и не удалось.

После окончания оперы они сделали ещё две попытки – сначала богиню завернула беспощадная тётка с пергидролевым начёсом. И даже вызвала охрану. Потом подход к снаряду сделал Хунбиш, попробовав войти в одни и те же воды дважды: притворившись ремонтником. Но у входа в ложу уже стояли люди в чёрном с лицами наёмных убийц. Ему здорово повезло, что не заломили руки.

Вот если бы им удалось где-нибудь раздобыть стремянку! Хунбиш видел ролик, в котором человеку со стремянкой удавалось проникнуть в различные охраняемые помещения.

В итоге вернулись ни с чем.

– Ну, хотя бы яму сняли, – попробовал подбодрить богиню Хунбиш.

– Да кому нужна твоя сраная яма, – недовольно ответила она. – Ясно же, что центр Большого – это императорская ложа. Центрее не бывает. Если подсказка и есть, то она там.

Богиня забрала у него телефон, отправила на квартиру к Жоржу, а сама вышла на улицу, как она заявила, развеяться. Прямо в платье с оперы.

Хунбиш в одиночестве перекусил на кухне, помылся, немного посмотрел телевизор и лёг спать. Жорж не выходил из своей комнаты.

Проснулся Хунбиш оттого, что его трясла богиня.

– Вставай, китайчонок, – кричала она, – не время предаваться неге и истоме! Выше нос, товарищи! Принимаем исходное положение! Ноги на ширине! Переходим к водным процедурам!

С этими словами она швырнула в лицо Хунбиша пригоршню холодной воды. Он задохнулся и резко сел на кровати, вытирая лицо тыльной стороной руки. Потревоженная голова саднила тянущей болью.

– Что… – начал было он, но богиню было не остановить. От неё вкусно пахло вином, табаком и тонкими духами, подогретыми жаром её тела. Платье было сплошь уляпано тёмными разводами.

– Трусы – в руки, и быстро за мной! – скомандовала она. – Пошли!

Она вытащила его из кровати и повела за собой.

– Можно, я хотя бы… – попробовал он одеться, но богиня, хохоча, увлекла его на этаж выше. К себе. Прямо так, в камуфляжных трусах, полученных от Жоржа. И босиком.

В её квартире на диване сидел Жорж. Сидел он таким образом, что сразу было понятно – он в гостях. Он не владелец. Не хозяин. И при этом не было в нём ничего заискивающего, прибедняющегося, сиротского. Просто было ясно – вот гость. Сидит с достоинством. Ждёт. Никуда не лезет. Соблюдает правила.

На экране телевизора застыл размазанный кадр. Жорж приглашающе похлопал рядом. Хунбиш сел.

– Жги, – сказала богиня, и Жорж запустил на телевизоре видео с телефона.

Хунбиш узнал свою съёмку. Картинка дёргалась, металась по сторонам. В Большом ему казалось, что если быстро водить телефоном, то в кадр попадёт много полезной информации. Но теперь он понимал, что нужно было задерживаться на всех достойных внимания деталях. Двигаться плавнее. Перемещать камеру медленнее.

– Да, оператор из тебя как из сирены балерина, – весело сказала богиня. – На съёмки не позовут. Вот тут… Останавливай…

Жорж замедлил картинку, а потом и вовсе поставил на паузу. Хунбиш увидел размытую надпись и белые пятна на чёрном.

– Вот оно, – сказала богиня. – Увеличивай. Это было на дирижёрском пульте, с внутренней стороны. А ты хорош! – она подвернула с наклоном голову, отдавая должное. – Повышаю тебя. Теперь ты не просто китаец. Тебе присваивается внеочередное звание – господин Мао!

– Я не китаец, – сказал Хунбиш.

– Ну тем более, – легко согласилась богиня. – Знаешь, что это такое?

– Кто-то сюда чихнул? – ответил Хунбиш.

– Чихнул, да не совсем. Вот смотри. Надпись. Если приглядеться, то видно, что это «Инв. № 810». Так. Теперь, – она направила свой телефон на то, что казалось Хунбишу пятнами. На экране у неё сверху вниз побежала светящаяся линия, снова и снова. Потом изображение сфокусировалось, высветился квадрат, мигнул и превратился в строку текста. Богиня кликнула на неё. – Смотри.

Хунбиш увидел надпись «Ваш личный браузер» и красный кружок в левом верхнем углу.

– Понимаешь? – требовательно спросила у него богиня.

– Понимаю, – в тон ей ответил Хунбиш. – Но без адвоката ничего не скажу.

– Ничего ты не понимаешь, – засмеялась она. – Гений. Это браузер Опера. Линк на его скачивание. Мы нашли ссылку в опере на браузер Опера.

– И что это значит? – спросил Хунбиш.

– А это значит, – сказала она, – что, во-первых, это – задание. Наконец-то! После скольких? После тридцати уже, получается, лет? Да даже больше. А во-вторых, мы нашли слово. А может, даже два. Два из двенадцати. Восьмое и десятое.

– Что вообще происходит? – спросил Хунбиш, теряя терпение. – Что мы делаем? Что вы делаете? Кто вы? Зачем это всё?

– Многие знания – многие печали, – она подошла и игриво потрепала его по щеке.

Потом медленно, хищно изгибаясь, направилась в другую комнату. Приостановилась, отставив в сторону ногу. Завела снизу руку за спину. Нащупала застёжку платья. Протянула её ниже, чуть присела, и полностью расстегнула молнию. Выпрямилась. Повела плечами. С шелестом уронила платье на пол. Переступила. А потом ногой мощно швырнула его в дальний угол. Платье комком ударилось в стену и опало.

– Вот так, мальчики, – она не обернулась. На ней были только чёрные полупрозрачные трусики и туфли на высоком каблуке. У двери она картинно схватилась за косяк, художественно провисла на одной руке, а потом втянула себя в комнату. – Идите спать. Утро уже.

* * *

Раздумывая, откуда у меня способность оценивать красоту тел небесных и земных, быстро и здраво судить об изменяющихся предметах, и говорить: «это должно быть так, а то не так», раздумывая, откуда у меня эта способность судить, я понял, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная, настоящая и вечная Истина.

Исповедь. Блаженный Августин Аврелий

* * *

010

Хунбиш проснулся рано – наверное, из-за неплотно запахнутых штор. Повалялся. Умылся, неожиданно осознав, что наконец не чувствует пыли, незримо сопровождавшей его, словно воздух, – на коже, в волосах и в одежде – всю жизнь.

На кухне он столкнулся с низкой девушкой: тёмное плоское лицо, широкий нос, закинутые за уши волосы. Она ярко улыбнулась, показала рукой на стол, и вышла.

Завтрак был странным. Ни на что не похожим.

Тут было крымское шампанское в приплющенных бокалах, кофе, вода, фруктовый салат, тёплые тосты, варёное яйцо, овсяная каша, два небольших треугольника мягкого сыра с мёдом, виноградом и грецкими орехами. И всё. Ни куска мяса. Ни в каком виде. «У них всегда так? – подумал Хунбиш. – Если да, то я в беде».

Ни только что сброшенных с казана в тарелку хушууров. С ещё пузырящимся на них жёлтым маслом. Ломких. Хрустящих. С сочной начинкой из рубленого мяса. Ни густого чая – с молоком, солью, рисовой мукой. И с жиром, конечно. Могли бы, если уж не хочется возиться с хушуурами, сделать борцоги, это быстро. Просто бросаешь во фритюр ленты из теста, и готово.

Наверное, едой здесь заправляет та тёмненькая девушка, которую он видел. Нужно будет пообщаться с ней. Рассказать рецепты. Но готовит она явно не свою национальную кухню. Скорее всего, это всё хотелки богини.

Да. Привыкать к новому, конечно, нужно. Но не таким же шоковым способом.

Он, в общем-то, уже вполне обжился в квартире Жоржа. Вот только ни телефон, ни рюкзак ему не возвращали. Как и паспорт. Из приобретений у него случился только массивный желвак за правым ухом. Желвак тупо ныл.

«Никогда я не буду здесь своим, – подумал Хунбиш. – Всё чужое. Всё прямо звенит чуждостью. Отталкивает. Словно босиком на кафеле, залитом скользким шампунем, и после любого шага неизбежно падение».

Вся эта еда… Это вообще еда? Какие-то разноцветные фантики, не более того. Где мясо? Шкворчащее, заставляющее ноздри расширяться. Где сытный цай?

Где, в конце концов, горизонт? А вечерние тени? Они вывернули мир, сделали из него какую-то пародию. Залезли в картонные дома, заслонили небо и пихают внутрь себя траву и подогретую в чайнике воду. Человек неспособен здесь жить.

Зашёл Жорж и прервал поток обличительных мыслей.

– Нас зовут, – он показал глазами наверх.

Они поднялись в квартиру богини.

– Военный совет! – радостно встретила она их. – Присаживайтесь! Чувствуйте себя!

На столике перед ней лежали предметы из той самой сумки.

– Итак. Ввожу в курс дела. А то некоторые коллеги совсем по нулям, – она выразительно остановила взгляд на Хунбише. – Вот перед нами шесть предметов. Сейчас я каждый из них покажу отдельно. Ага. Так. Бересту откладываем. Значит, пять. Пять предметов. Они должны вывести нас на подсказки. Пока доступно?

– Всего подсказок двенадцать? – спросил Хунбиш.

– Не подсказок, а ответов. В нашем случае ответы выглядят как английские слова. Но вообще, да, двенадцать.

– А предметов шесть?

– Я понимаю ход вашей мысли, коллега, – сказала богиня. – Да, действительно налицо явный дефицит реквизита. Но Жорж уже работает над этой проблемой. Ладно, не будем отвлекаться. Перейдём к досмотру.

Она достала гипсовый бюстик, установила его на ладонь и повертела в разные стороны.

– Александр наш Сергеевич. Прошу любить. Наше всё. Пушкинских мест в Москве много, с этим придётся повозиться. Дальше. Картинка. Цветная. Заламинированная. Старая. Судя по виду – лист из книги. – Богиня показала жёлтый прямоугольник. Она держала его за уголки и водила из стороны в сторону, словно бы стояла на кафедре перед набитым залом аукциона. – Три скреплённых между собой билета. Третьяковка, билет на Слэйер, и ещё реклама. Тут у нас текст. На рекламе. Ещё в старой орфографии. Картинка посередине. Что-то про похудение. Так. Откладываем в сторону. И, наконец, две старинные монеты. Вот. Номер один и номер два. Можете задавать вопросы, подходить, знакомиться с экспозицией. Программка – сто рублей, бинокль – двести.

Хунбиш встал и подошёл к столику. Ему всё ещё непросто давались резкие движения. А также любое изменение положения головы относительно пола.

– Это всё, что было в сумке? – спросил он.

– Да, – ответила богиня. – За исключением пары листьев, которые мы можем игнорировать. Как не относящиеся.

– Листья остались? – спросил Хунбиш.

– Нет, – несколько раздражённо сказала богиня. – Листья выпущены на свободу. Кесарю – кесарево, листьям – листьево.

Хунбиш внимательно осмотрел каждую вещь. Особенно его заинтересовали монеты.

– И что это всё значит? – спросил он.

– Вопрос на миллион долларов! – обрадовалась богиня. – Спасибо, коллега. Удивительно своевременный и уместный вопрос. Вот наша общая задача, – она сделала выразительную паузу, – и пройти от этих предметов к ответам. Ответы, напоминаю, это английские слова. Одно из них мы уже знаем. Opera. Теперь нам нужно понять, что делать вот с этим со всем.

– Я… – Хунбиш замялся. – А что, если из сумки что-то выпало? Когда я её вытаскивал. Из кустов. Или потом, – он посмотрел на Жоржа.

– Так-так-так, – заинтересовалась богиня. – Да, моё упущение. Очень своевременный вопрос. Нужно было, конечно, с самого начала понять обстоятельства. Рассказывай. Садись и рассказывай.

– Да нечего особенно рассказывать, – пожал плечами Хунбиш. – Я сел завязать шнурок, вижу: торчит что-то из кустов. Вот я и достал.

Историю с консьержем он решил оставить при себе.

– Не договариваешь, – уверенно сказала богиня. – Ладно, Жорж всё равно раскопает. Так что лучше явка с повинной. Добровольная. А? Деятельное раскаяние и всё такое. Ничто так не способствует возвышению души, как чистосердечное признание.

– Запнулся, увидел, вытащил, – ответил Хунбиш, твёрдо глядя прямо в глаза богини.

– Ну-ну. Ладно, разберёмся. Покажешь Жоржу точно, где была сумка. А пока – думай!

Хунбиш присел на корточки, подержал каждый из предметов в руке. Ни один из них не отзывался. Никак не оживал, не давал подсказок. Это просто вещи. Хотя и видно, что с историей. Но. Если он хочет отсюда выбраться – а он хочет – нужно во всём этом разобраться. И не затягивая.

Хунбиш вспомнил, как ходил с Бага, Тумуром и Турганом в Улан-Баторе на квест. Их заперли в комнате, полной разных предметов. Поначалу глаза просто разбегались. Они наугад стали что-то дёргать, перекладывать, а потом голос сверху дал им несколько подсказок. В итоге им удалось выбраться – и довольно быстро.

Но всё это как-то не очень походило на тот квест.

После обсуждения, уже в своей комнате, Хунбиш залёг на диван и попробовал по памяти представить все виденные предметы. По-прежнему никаких мыслей. Было даже непонятно, в какую сторону думать. Жоржа не было. «Шарится в кустах на Патриках», – подумал Хунбиш.

Провернулся ключ во входной двери, и в комнату вошла богиня. Хунбиш принял вертикальное положение. Уже привычно сморщился от тяжёлых волн в голове.

– Поехали, – сухо сказала она, глядя куда-то в сторону. – Встречаемся с экспертом.

* * *

О смертные! Страшитесь осквернять свои тела сей пищей нечестивой.

Публий Овидий Назон

* * *

011

В дороге молчали. Богиня была не в настроении, и Хунбиш решил не докучать. Они проехали по ещё не забитым полуденным улицам, спустились в пару длинных и тёмных тоннелей. Впереди втыкались в небо циклопические стеклянные башни Москва-сити. Одна из них нестерпимо слепила отражённым светом. Хунбиш отвёл взгляд, но перед глазами ещё долго плавали аморфные жёлто-коричневые пятна.

Таксист попробовал завести разговор, однако никто его не поддержал. Они вышли у высоток. Хунбиш остановился и задрал голову вверх, чтобы осмотреться, но богиня быстрым шагом направилась вперёд, и ему пришлось догонять. На входе их ждали. Девушка с точно просчитанной улыбкой провела их к лифту, приложила карту и отправила наверх. В лифте заложило уши.