Сестра самозванца

– Сие так, – согласился дьяк, – но письменное заверение было дано государем.

– Мало ли! Таких заверений каждый монарх дает по сотне. А сколь выполняет?

Дьяк не стал спорить с князем. Он имел тайное послание некоторых бояр к королю Речи Посполитой, о котором князь ничего не знал…

***

Король Сигизмунд принял московского посла торжественно. Было произнесено много пустых слов, но о деле никто и полслова не сказал.

Правда король не принял именования «цесарь» и назвал Димитрия Ивановича Великим князем. Сумбулов не стал заострять на сем внимания. Он знал, что главный разговор с королем впереди.

***

Дьяк Третьяк Огарков тайно в первую же ночь предстал перед королем.

Сигизмунд допустил Третьяка к руке.

– Я знаю о вашей тайной миссии, – сказал король по-польски.

Дьяк отлично говорил на нескольких языках. Он ответил на том же языке.

– Ваше величество, многие вельможи Московского государства недовольны новым царем. Ибо он есть не царского рода и ложно объявил себя сыном Ивана Васильевича.

– Но сие вы сами посадили его на трон, – ответил король.

– Сие так. Но ныне ближние люди самозваного царя хотят отдать ему не токмо московский трон, но и ваш, ваше величество.

– Что? – не понял слов дьяка Сигизмунд.

– Вельможи недовольные правлением вашего величества в вашем государстве ищут вам замену. И среди них Юрий Мнишек и его родственник великий примас кардинал Мациевский. И Мнишека можно понять, у него на сотни тысяч долгов. Посадив на трон зятя, и реализовав династическую унию царства Московского и Речи Посполитой, он освободится от выплат.

–И что за предложение вы мне привезли? – спросил Сигизмунд.

–Вам не следует признавать царя.

–Но надо мной стоит сейм. А многие вельможи хотят вести дело с новым московским государем.

– И, ваше величество, намерено требовать, дабы выполнил государь Димитрий Иванович свои обещания?

– Да.

– Тогда у короля есть повод не признать его. Ибо ничего из обещанного вам новый царь отдавать не намерен.

Сигизмунд побледнел. Он ждал чего-то подобного, но чтобы совсем не признать своих обязательств.

– Никто не даст ему на Москве раздавать земли государства.

– Но он царь! Вернее именует себя таковым. Где же его хваленное самодержавство?

– Посол Сумбулов в грамоте новое именование царское привез. И именует себя Димитрий «цесарем и непобедимым государем».

– Пусть именует. Я не признаю за ним сих титулов!

– А я привез вам, ваше величество, послание от вельмож нашего государства с предложением дать нам в цари вашего сына королевича Владислава.

Сигизмунд даже подпрыгнул в кресле.

– Моего сына?

– Вашего сына в цари. После свержения и казни самозванца.

– Но не я же его стану свергать!

– Нет, ваше величество, сие сделают наши вельможи. Сегодня Москва приветствует самозванца и именует его государем великим. Но что будет завтра? Чернь переменчива.

– Но что вам нужно от меня?

– Затяните переговоры. Не признавайте его новых титулов.

– В этом вы можете быть уверены. Цесарем я его не признаю. И буду требовать выполнения вашим новым государем своих обещаний!

– И хорошо бы иметь мне копию сих обещаний, ваше величество. Ведь нам токмо приблизительно известно, что обещал самозванец.

– А если он обещал отказаться от восточной схизмы? – спросил король.

Дьяк встрепенулся.

– Если?

– Если сие предположить.

– Это вызовет бунт, ваше величество, если сие правильно подать нашему духовенству.

– Я стану думать над вашими предложениями, пан. А переговоры я затяну, тем более что и ваш посол намерен их затягивать. Так?

– Вы прозорливы, ваше величество.

Тайная аудиенция была закончена…

***

Василий Сумбулов говорил с князем Вишневецким, который совсем недавно прибыл в Варшаву.

– Рад передать мои поздравления вашему царю, князь. Он занял Московский трон. И может занять и Польский.

– Что, пан князь, желает сим сказать? – спросил Сумбулов.

– А то, что в нашей стране не все довольны нынешним королем Сигизмундом. Этот шведский принц имеет права на трон по своей матери Катерине Ягелонке, последней из рода Ягелонов71, который управлял Польшей триста лет. Но Pacta conventa72 (Акт согласия) привела в выборности королей. И мы, шляхта, имеем право выбрать нового короля.

– И им может быть наш великий государь?

– Да. Конечно, при подписании им определённых кондиций.

– Я передам слова пана моему царю.

– И у меня есть для вас новость, князь. Вы знаете, что ваш дьяк был на тайной аудиенции у нашего короля?

Сумбулов был искренне удивлен. Этого он не знал.

– Мои люди есть в сите короля, пан князь, – заявил Вишневецкий.

– И пану князю известно, о чем они говорили? – спросил Сумбулов.

– Так далеко мои шпионы не проникли, князь. Хотя я догадываюсь. Вельможи вашего государства хотят поссорить вашего царя с нашим королем. Догадаться не так трудно, зачем им это нужно.

– И зачем? Они признали Димитрия царем.

– Пока признали, но, очевидно, готовят ему замену.

– Государственный заговор?

– Не думаю, что заговор созрел, – поспешил успокоить посла Вишневецкий. – Они прощупывают почву.

– Возможно. Ведь дьяк Огарков человек князей Шуйских.

– Тогда мои догадки верны, князь. Шуйские могущественный клан на Москве. Но и мы – магнаты Речи Посполитой кое-что можем. Моя рука и мое слово с вами, князь.

– Рад иметь такого союзника, князь…

4

Москва. Игрища.

Сентябрь 1605 года.

Царь Димитрий Иванович любил маневры воинские. Вот и сейчас он во главе сотни крылатых гусар атаковал всадников государева стремянного полка. На царе был польский шлем с козырьком, чеканный доспех со стальными полосами, украшенными орлиными перьями. Леопардовая шкура была скреплена на плече большой золотой брошью.

Всадники разъехались в стороны и по сигналу отряды устремились друг на друга. Самозванец был впереди и первым врезался в строй конных стрельцов. Те сразу раздались, боясь задеть царя, и пропустили его. Но за Дмитрием в ряды стрельцов врезались и гусарские офицеры. И они не особенно церемонились с русскими. И иногда бой казался не «потешным», но настоящим. Мечи разбивали шлемы и срывали латы с плеч всадников. Лилась кровь, хотя убитых не было и никто с коня не пал.

За маневрами наблюдали русские бояре. Они с неудовольствием смотрели, как лупит новый царь стрельцов своей саблей. Удары он наносил плашмя и громко смеялся. За ним смеялись и поляки.

Боярин Нагой наклонился к уху Богдана Бельского.

– Ты видал рожи наших князей, Богдан Яковлевич?

– Не нравятся им забавы нашего царя.

– Ты на Шуйских смотри.

– А чего мне смотреть на них? Я мысли этих панов знаю. При Иване Васильевиче они были готовы сапоги царю целовать. Помню, как однажды царь Иван сказал им, что поставит над ними татарина и будут они перед ним на брюхе ползать. И ползали! Знаю я эту подлую породу! Это тебе не польские благородные паны.

– Но и наш государь злит их ныне напрасно.

– А ты боишься их, боярин Федор? – усмехнулся Бельский.

– Бояться не для чего. А вот опаску держать стоит. Не слишком сии забавы царя на Москве одобряют.

Царь тем временем разметал стремянных стрельцов и решил устроить пешую потеху. На этот раз он командовал спешенными немецкими рейтарами. Против них стоять было приказано стрельцам приказа Протопопова.

Димитрий Иванович призвал слуг и вошёл в шатер. Там с него сняли гусарские доспехи. Для пешего боя они не годились. Были слишком тяжелы.

– Славно поработали, пан Велимир, – сказал царь, обращаясь к Бучинскому.

– Ты был первым, государь. Мощь твоей руки решила все дело.

– И гусарская сотня себя показала. Вот таких солдат мне надобно больше. Будь у меня пять тысяч крылатых гусар – кто посмеет бросить мне вызов?

– Но все же не стоит открыто пренебрегать московитами, государь.

– А что мне московиты? Я разве мало им дал? Моего отца они боялись, как огня.

– Твой отец правил не так милостиво, как ты, государь.

– Я выбрал иной путь, пан Велимир. Я не тиран, но если они вынудят меня им стать, то пусть берегутся.

Бучинский понимал, что царь говорит сгоряча. Он выиграл схватку и чувствовал себя героем. Но это его настроение быстро пройдет. Димитрий часто менял свои речи и то грозился, а то проявлял излишнюю уступчивость и даже трусость. Мог ли кто-нибудь сказать Ивану Грозному: «Государь, ты солгал!» А ему подобное говорили бояре постоянно.

Слуги одели на царя легкий кожаный доспех, и он принял легкую шпагу вместо и сабли.

– Пора начинать потеху, пан Велимир!

– Пора, государь!

– Готовь рейтаров!

– Они уже готовы, государь!

***

Князь Дмитрий Шуйский был недоволен. Ему совсем не нравились эти царские игрища.

– Что скажешь, боярин? – спросил Шуйский у Катырева- Ростовского.

– Маневры, – сказал тот.

– Маневры? Сие не маневры, боярин.

– Во многих странах…

– Боярин! – строго прервал его Шуйский. – Сие есть надругательство над стрельцами! Отчего он всегда среди ляхов? Али они ему милее?

Катырев-Ростовский лишь пожал плечами. Он что ли садил сего царька на трон?

– А поляки лишь зубоскалят ему в угоду. Да и наши не все недовольны. Посмотри боярин на ту свору.

Боярин посмотрел в указанном направлении. Там был Бельский со своими.

– Богдашка завсегда рад угодить царю. Руки у него по локоть в крови.

Катырев-Ростовский ответил:

– Не у него одного, князь…

Глава 23

Страх самозванца.

1

Москва.

Дом Богдана Бельского.

Сентябрь 1605 года.

В доме бывшего опричника и воспитателя царевича Богдана Бельского собрались такие же люди, как и он, близкие к опричнине царя Ивана Грозного.

Бельский принимал гостей за богатым столом и щедро разливал заморские вина.

– Мы ныне должны взять свое! – сказал он. – Царек-то наш! Со всеми потрохами! Я его воспитатель от имени самого Грозного царя. Я его опознал! А коли что не так, то скажу, что де вор он и самозванец!

– Оно так! – согласился Федор Нагой. – Я такоже его признал как своего племенника. Хотя какой он сын Грозного?

Все согласились.

Бельский продолжил:

– И надобно нам опричнину возродить как при Иване Васильевиче. Мы станем боярам головы рубить и изведем все знатные роды на Руси. Все они изменники!

– Верно сказал, Богдан Яковлевич!

– Так и надобно!

– Тако и будет!

Бельский поднял руку, требуя тишины.

–С Шуйского надобно начинать! Хитрый человек. Еще с тех времен, когда он Бориске Годунову продался. А царька нашего припугнуть стоит. А то, что он творит на Москве.

– А что такое, Богдан Яковлевич?

– А ты не знаешь, Федор?

– Нет, – ответил Нагой.

– Патрикеев сыском ведает и знает многое. Он и сказал, что наш царек после отказа от девки годуновской захватил в городе дочку купца Лыткина.

– Как захватил? – не понял Нагой.

– А как при Иване Васильевиче делали? Али позабыли?

Присутствующие засмеялись, вспомнив старое время. Тогда опричникам жилось вольготно. Девок они хватали прямо на улицах и тащили к себе для забав. И пример показывал сам царь Иван. Жаловаться на опричников было некому.

– Но нынче так делать не стоит. Московские люди озлобятся на царька.

Михайло Нагой сказал:

– Уже озлобились, Богдан Яковлевич. Чего он творит, когда рушит основы царского благолепия? Где сие видано, чтобы царь на коне с малой свитой выезжал?

Его поддержали:

– Верно!

– А игрища его военные? Он с немцами и поляками против русских в потешных сражениях стоит. И сие православный царь?

Самозванец истинную питал страсть к воинским маневрам. Иные цари до него такими не были. Царь Иван Васильевич Грозный развлекался с опричниками наездами на имения опальных бояр, убивая человеков, также любил охоту. Царь Федор Иванович любил богомолья или сидя в своей палате часами слушал стариков о деяниях святых угодников. Царь Борис Федорович уделял время военному делу, но в меру. Этот государь любил читать и вести научные споры со знающими людьми. А Димитрий Иванович часто проводил смотры воинским полкам и устраивал потешные сражения. Так впоследствии делал Петр Первый. Но москвичам не нравилось, что их государь всегда сражается на маневрах на стороне ляхов и немцев против своих стрельцов.

Присутствующие много возмущались и пили вино. Бельский слушал внимательно, а затем сказал:

– Не о том говорим, бояре. Не о том. Пусть себе тешится новый царь. Иван Васильевич и не так чудил, а все терпели.

Ему возразили:

– Но Иван Васильевич был природный государь! А сей самозванец!

– Оно так!

– И многим сие ведомо! Потому ему надобно вести себя благочестиво!

Бельский поднял руку и потребовал тишины:

– Бояре! Вы снова забыли и что Ивана Васильевича многие называли не сыном великого государя Василия Третьего, а сыном боярина Овчины-Оболенского.

Нагой вспомнил:

– Государь страшно не любил, когда тако говорили. За такие слова на колья сажал.

– Именно! – вскричал Бельский. – Учредим новую опричнину и напугаем всех. Потому я и говорю – следует начать с Шуйского Васьки. Затем еще человек двадцать из знати возьмем, и все замолчат!

Кто-то спросил:

– Но кто государю про сие скажет?

– Я скажу! – согласился Бельский. – Надобно нам царька крепко испугать. Так некогда Иван Васильевич испугался и приблизил к себе верных слуг. Так была создана опричнина. И Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский не боялся руки марать в крови.

– И мы станем крепко!

– А чего не стать? Станем!

Бывшие опричники снова выпили.

Бельский внимательно следил за ними. Какие это были люди в прошлом. Не боялись ни бога, ни черта. А теперь? Что с ними стало? Неужели с годами прошла их лихость и желание брать все от жизни? Как с такими вот товарищами дела большие делать?

Федор Нагой ранее не побоялся в глаза Годунову плюнуть и на пытки шел. А что теперь? Кинь ему кость в виде новой вотчины – продаст с потрохами.

Но Бельский всё равно сдаваться не собирался. Если надо он найдет иных союзников.

Федор Нагой поднялся со своего места и поднял тяжелый золотой кубок с вином:

– Хочу выпить за здравие государя нашего, Дмитрия Ивановича! Пусть царствует нам на благо!

– Слава государю!

– Многая лета!

– Царствовать и нас не забывать!

– А коли позабудет, то напомним!

Все стали и дружно выпили…

2

Москва. Кремль.

Самозванец и Велимир Бучинский.

Октябрь 1605 года.

Велимир Бучинский стал не просто секретарем нового царя, но его доверенным другом. Он вместе с Дмитрием Ивановичем выезжал в город, участвовал в маневрах и охотах. Он даже помогал царю похищать девиц на московских улицах.

– Государь, – сказал он царю. – Тебя не пугают лица твоих подданных?

– Ты о чем, пан Велимир?

– Ты видел, как они смотрели на нас?

– Это московиты, пан Велимир. Они на многое способны. Они бы могли даже занять ваш Краков.

– Мне нет сейчас дела до Кракова, государь. Я думаю о твоем счастливом царствовании. К тебе вчера приходил боярин Бельский?

– Да. Был у меня Бельский. Говорил о необходимости новой опричнины.

– Никак не могу понять, государь, что сие значит?

– При моем отце Ивана Васильевиче русская земля была разделена на две части опричнину и земщину. Отец возглавил опричнину, а в земщине были его противники. Отец много казнил бояр и князей, которые противились самодержавству.

– Не думаю, что подобное нужно в твое правление.

– И я так сказал ему. Мне не нужна опричнина. Но он будет настаивать. Я его знаю. Бельский упрямый человек.

– Может быть, тебе удалить его от двора? Назначить воеводой куда-нибудь подалее.

– Нет. Бельский опасен и мстителен. Его надобно держать на виду. Но воли ему давать не следует.

– А ты зря уступил им Ксению Годунову, государь. Тебе следовало настоять на своем.

– Ты не понимаешь, пан Велимир. Никто не дал бы мне жениться на ней.

– Но пусть тогда это будет не Ксения. Но…

– Не Марина Мнишек?

– Зачем тебе эта девица? Неужели ты испытываешь к ней чувства, государь?

– Велимир, – ответил царь, – в ней есть что-то такое, чего нет в иных девицах. Она немного похожа на меня самого. Она не останавливается в своих стремлениях, а идет вперед.

– Что я слышу? Государь влюблен?

– Было время, что я был влюблен в Марину. Но не теперь. Однако мне придется жениться на ней.

– Зачем?

– Слишком трудно править московитами, пан. Слишком трудно. Я не могу верить охраняющим меня стрельцам.

– Но есть мои поляки, и есть немцы.

– Твоих поляков мало, пан Велимир.

– Но каждый стоит десяти!

– А вот подумай, пан Велимир. Есть в Москве больше десяти стрелецких полков. Есть чернь, взгляды которой тебе так не понравились во время нашей конной прогулки. Есть дворяне и казаки. Поди сосчитай их. И потому мне нужен Юрий Мнишек. А я нужен ему.

– Значит, именно панна Мнишек станет государыней?

– Да. Хоть мне много твердят о том, что сие плохое решение. Ты думаешь, что ты один, пан Велимир? Наши святые отцы православной церкви надоедают мне постоянно. Не надо им католички и всё. Избери, государь православную кроткую девицу. Но что тогда скажет Мнишек? Он отвернется. А мне он нужен.

– Он вернулся в Самбор.

– И там он снова наберет войска и приведет мне их вместе с невестой. Мне снова нужны крылатые гусары и немецкая наемная пехота. Если 10 тысяч таких солдат составят мой личный охранный гарнизон – мне нечего будет бояться.

– А если привлечь казаков? – предложил Бучинский. – Ведь они многое сделали для твоей победы, государь. Затем спровадили их из Москвы ваши бояре.

– Нет, – сразу отринул предложение царь. – С казаками не столь просто. Это вольница, а не войско. Иногда они бывают весьма полезны, но чуть что не по ним, могут повернуть сабли и против меня. При моем движении на Москву, когда воевали против Годунова, они были весьма нужны. Но ныне я на троне государства Московского. И мне нужны наёмники. На Москве навербовать их невозможно. И привести их способен лишь Юрий Мнишек. Потому я возьму его дочь в жены.

– Но согласись, государь, что Ксения весьма красива. Лакомый кусочек.

– Здесь ты прав, пан.

– Тогда почему отправил в её монастырь? Пусть бы пока была при тебе.

– Мнишек настоял. Не мог отказать. Да и мало ли девок на Москве? Они все наши, пан Велимир.

Бучинский засмеялся шутке царя…

3

Москва. Кремль.

Вопрос о свадьбе.

Октябрь 1605 года.

На другой день на заседании малого государственного совета, куда пригласили казанского митрополита Гермогена и патриарха Игнатия, обсуждали царскую свадьбу.

– Я имею обязательства перед девицей высокого рода панной Мариной Мнишек! – сказал царь. – Все вы сие знаете, бояре и святые отцы. Намерен я отправить моего секретаря пана Велимира Бучинского в Самбор к воеводе и сенатору пану Юрию Мнишеку. Повезет он подарки, приличествующие царской невесте, и станет от моего имени просить руки панны Мнишек.

Митрополит Гермоген поднялся со своего места и, опершись на посох, сказал:

– Не делай того, великий государь!

Митрополит был высок и сух словно иссохшее дерево. Его густая седая борода доходила до пояса святителя. Глаза горели огнем. Было известно, что он среди противников брака царя с полячкой, но царь приказал пригласить его. Самозванец думал, что митрополита все же убедили его советники.

– Что сказал ты, святой отец? Ты против моей женитьбы на дочери воеводы Мнишека?

– И не только я, великий государь! Многие против брака государя с неверной католичкой. Ибо известно, что поведения сия девица …

Царь прервал митрополита:

– Ты говоришь о моей невесте! Оно особа знатного рода и твои слова могут оскорбить воеводу Юрия Мнишека.

– Церковь против католички! – упрямо заявил Гермоген. – Нет для неё места на русском троне!

– Но на этом троне сижу я! – вскричал самозванец. – И я решаю, кому сидеть рядом со мной!

– Пусть так! – громко сказал Гермоген. – Пусть ты решаешь сие, великий государь! Но тебя будет сочетать узами брака церковь! А церковь против католички!

В спор вмешался патриарх Игнатий, человек совсем иного склада, чем Гермоген. Игнатий был греком, и слащавая улыбка никогда не сходила с его лица. Он умел владеть собой и умел идти на компромисс.

–Митрополит Гермоген говорит об обрядах, великий государь. А обряды запрещают венчать католичку с православным. Но известно, великий государь, что панна Мнишек веры своей менять не собирается. И потому, святые отцы церкви нашей настаивают на крещении девицы Мнишек в православие, а лишь затем пройдет обряд венчания.

Гермоген снова сказал:

–Пусть вначале она откажется от поганого латинства! Пусть примет истинную веру – православие!

Царь хотел возразить, но в палату вошел Велимир Бучинский. Он знаком показал, что вести у него важные…

***

Бучинский принес послание от воеводы города Царицына. В нем говорилось, что появился среди казаков новый претендент на трон.

Царь удалился в свои покои вместе с Басмановым и Бучинским.

–Читай, пан воевода.

Басманов стал читать послание:

«И появился среди казаков яицкого войска человек некий именем Петр. Звал он их в поход на неверных турских людишек. И пошли они на многих судах на Волгу к городу Царицыну. По пути взяли сии мятежники три волжских городка. Начальных людей побили и к ним присоединились воровские людишки числом больше тысячи.

Предводитель воров именует себя Петром Федоровичем законным наследником трона Московского…»

–Что это значит? Какой еще Петр? – спросил царь. – Не было у царя Ивана сыновей по имени Петр.

–Но самозванец и не именует себя сыном царя Ивана Васильевича, – сказал Басманов. – Он именует себя сыном царя Федора Ивановича и Ирины Годуновой.

–Что за ерунда! У Федора, моего старшего брата, детей не было! Царица Ирина Годунова была бесплодна! И что сделал воевода? Читай далее!

Басманов продолжил:

«И тот вор именем Петр призвал людишек всякого звания присоединяться к нему. И ныне собралось в воровской шайке до шести тысяч бунтарей. И с теми ворами я ничего сделать не могу своими силами. Часть моих стрельцов к тому вору сбежали и пополнили его шайки.

А у меня ныне есть всего 400 стрельцов, да и те ненадежны. Жду присылки войск, пока мятеж не разгорелся…»

– И сие опасно? – спросил Бучинский у Басманова. – Неужели воевода не справится…

– У меня в Путивле было меньше людей! – вскричал царь. – А за спиной Годунова было и войско, и города, и крепости. И где ныне Годунов? А я в Москве!

– Пошли меня против сего вора, государь! – попросил воевода Басманов.

– Начать войну? – царь посмотрел на воеводу. – Нет. К чему сие приведет? Сам подумай. Бориска против меня войска слал. А там сей Петр в казачьем краю. И мы были в Путивле в казачьем краю. Коли там казаки, то и войско будет у сего вора. Разобьем его, а он сбежит. И снова соберет силы.

– Тогда что делать?

– Хитростью вора поймаем! – сказал царь.

Бучинский и Басманов посмотрели на царя.

– Надобно великого сокольничего боярина Пушкина позвать. Знаю я, что он важным делом занят, но надобно его сюда срочно привезти!

– Но что сможет Пушкин, чего не сможем мы? – спросил Бучинский.

– Тебе пан Велимир скоро ехать в Самбор! Того также откладывать нельзя.

– Но как быть с новым бунтом? У вора уже шеститысячное войско.

– Я признаю его, и мое письмо повезет Пушкин.

– Что за письмо?

– Я напишу самозваному Петру, что признаю его сыном Фёдора брата моего.

– Тебе, государю, писать вору? – удивился Басманов.

– Ничего. Пусть только на Москву приедет за почестями. Тогда посмотрим.

– Но за сие вероломство казаки против тебя, государь, бунт поднять могут.

– К тому времени в Москву придет мой тесть воевода Мнишек с наёмными солдатами. И тогда пусть поднимают свой бунт. Мы потопим его в крови! А пока тянуть время!

Бучинский и Басманов склонили головы в знак покорности своему государю…

4

Варшава.

Большое посольство.

Великие вельможи Речи Посполитой не позволили своему королю занять активную позицию против нового русского царя. Третьяк Огарков так и не дождался доказательств того, что самозванец изменил православной вере. А слухи не больше, чем слухи. В них можно верить, а можно не верить.