Грех и другие рассказы

– Живи! – вслух сказала Агриппина и нажала «Да».

Июньский снег

Осторожное лето заглядывало в лица прохожих, но они боялись верить в него, боялись, что оно растает в вечном дожде и тумане белых северных ночей. Тополиный снег ложился на нагретый солнцем асфальт, превращая землю в постель для великана. Аккуратно кружилось волшебство, чтобы не повредить панцирь обыденности, оно легкими прикосновеньями зажигало искорки в глазах людей и улетало обратно в детство.

Ее звали Мила. Ее душа светилась, переливалась сиреневым, розовым и зеленым. Глаза ярко голубые, цвета летнего неба и любви. Сколько времени живет любовь? Долго, если она взаимна, мучительно долго, если она безответна, вечно, если она безысходна.

Толчками от сердца к глазам поднималась Милина влюбленность, создавая розы на губах и звезды в глубине зрачков, темных, как январская ночь, ставшая ей матерью. Казалось, крылья растут за спиной, а ноги наливаются свинцом. Но наша Мила шла, упорно и прямо, высоко подняв голову. Хотя ей хотелось смеяться и плакать, ей хотелось бежать, потому что там, за стеной тополиного пуха, был он, и он будет ее всего несколько минут, несколько сладостно болезненных слов, капля мучительного счастья, полуигры – полуправды.. А после, лишь ежевечерние молитвы о снах, которые никогда не снятся. Все что угодно, работа, давно потерянные подруги, незнакомые города, все она видела во сне, но не его. Почему? Неужели она просит слишком много? – Лишь один короткий сон.

– Привет!

– Привет, – словно, эхо его слов.

– Будешь ты?

– Не знаю, надеюсь, хотя…

– Спасибо, ты лучшая

– Я знаю.

Наверное, он ей не снится, потому что она никогда не успевала запомнить его глаза. Потом, ворочаясь в постели – камере на одного, она корила и проклинала себя за эту преступную невнимательность, смертельную для влюбленной. Клялась беззвездному небу в следующий раз обязательно заметить, запомнить…

– Работаешь в следующие выходные?

– Не знаю, – услышь мою любовь!

– Ну, увидимся, спасибо.

– Не за что…

А если нет? Если умереть? Исчезнуть? Мила будет ему сниться? Он увидел цвет ее глаз?

Город засыпал под пуховым одеялом тополей…

Не

-

кто

Even if it all goes wrong

When I'm standing in the dark

I'll still believe Someone's watching over me

Hilary Duff

***

Ты чувствовала мое дыхание на шее. Ты не знала, кто я, существую ли я, но ты поверила, и я родился. Уткнувшись в подушку, задыхаясь от грязи прощедщей любви, ты думала обо мне тогда, когда не хотела думать о реальности. Ты подарила мне глаза, карие, почти черные, как горький шоколад, подарила мне голос, и я смог говорить с тобой. Подарила мне руки для того, чтобы я мог обнимать тебя.Я был всегда, но ты придумала мне реальность.

1

Темнота бывает разной, а тишины не существует. Но ночь не в городе, особенно, когда отвыкаешь от отсутствия шумных машин, людей и электричества, совсем другая. Она обволакивает тебя , укрывает, словно одеялом, напоминая давно потерянные ощущения детства. Звезды ярче, воздух гуще, деревья превращаются в сказочных животных, драконов и фей, гномов и эльфов, будто их коснулся невидимый волшебник, можно услышать, как он шепчет магические слова. В этой ночи так много мистического, первозданного, что обещания данные сейчас обязательно исполнятся.

Я курю в темноте, наблюдая, как дым причудливо извиваясь, поднимается к небу, я говорю звездам:

– Я  не буду больше думать о нем, я буду думать о чем-то другом, – не подозревая, что другое уже существует.

Его придумала не я. Он всегда был.

В тишине глубокой вне городской ночи я породила существо. Он стал заменой реальному человеку и получил цвет глаз. А потом я стала сходть с ума, снова. Только в этот раз по другому. Сколько раз я уже была безумной. Каждый раз безумие забирает часть моего сознания, пережевывает, а потом возвращает на место, но как порванный кусочек пазла, каждый раз эта изжованная часть души меняет всю картину моего мира, когда-нибудь моя вселенная станет совсем другой, покореженной не только по краям, она свернется, как горящая бумага, и взлетит на воздух, надеюсь, к этому времени я уже умру.

Из-за деревьев послышались шаги, я подумала о маньяках и лесных чудищах, откуда мне было знать, что это ты, почти осязаемый, почти живой.  Я вернулась в дом, под защиту привычного электрического света и дыхания спящих, я же не знала…

2

Ты ушла, я остался призраком у твоей двери. Ты создала меня, теперь я обречен быть рядом. Прохладный ветер холодил кожу, звезды конвульсивно подмигивали с небесного одеяла. Сон не шел, он блуждал у твоего изголовья, одаривая тебя новыми кошмарами, а я был тут, не в силах помочь. Да, я всегда был и буду близко, так близко, что ты можешь слышать мое дыхание, но я не могу тебе подсказать, изменить тебя, прогнать твои страхи. Я только смотрю, как ты погибаешь.

3

Тихий гул в голове от отсутствия мыслей, шорох льда в стакане. Коньяк действует, парализует мыщцы. Привкус алкоголя во рту и в глазах. Одиночество – это благо, особенно если можно разделить его с тобой, мой придуманный друг. Неужели надо было дожить до тридцати лет, чтобы научиться придумывать друзей, как в детстве.

– Ну, что еще коньяка?

Хотя тебе, наверное, хватит. Нечего переводить продукты. съешь лучше лимончика, и иди, иди откуда пришел. В мой больной мозг, не способный создавать ничего кроме безумия.

Летняя ночь теплая бархатная, но уже зараженная дыханием близкой осени. Не говори со мной, дождь, не плачь по мне, я лишь ошибка в ненаписанном романе, героиня второго плана, не прописанная, лишенная имени, немая. Дверь в ночь кажется входом в лучший мир. Дождь шепчет "лети"....

4

Я вижу как ты поднимаешься, как подходишь к стеклу, плачешь, прижавшись к балконной двери. Я могу смотреть, я могу подойти, погладить твои волосы, а потом слегка подтолкнуть.

Тебя больше нет, ты летишь над тучами к звездам. А я таю в пустой комнате с запахом коньяка. Меня не было и нет.

Одиночество вдвоем

А внизу лежал город,

Доставший своими огнями,

Поглотивший тебя

Совершенно одну…

(Чиж)

Такое синее летнее небо над белым умирающим снегом! Обнаглевшие мартовское солнце боролось за свои изменчивые права. Война льда и света смешна в Городе Бесконечных дождей. Но схватка их прекрасна. Девушка шла по набережной и улыбалась воспоминаниям и весне. Давно перегоревшее счастье волнами поднималось по ее телу и взрывалось в глазах. Свет, исходящий от ее маленькой по сравнению с Городом фигурки, озарял все вокруг. Скучающие в пробке водители провожали ее завистливыми взглядами, Золотой Ангел безуспешно пытался затмить девушку своим блеском, а полумертвый снег просто радовался ее настроению, голубизне глаз, стуку каблуков.

Весна. Этот запах проникает в легкие, сердце, кровь. Она переворачивает сознание, заставляет смеяться сквозь слезы… Она насилует людей, возрождая давно забытые мечты и желания, которые уже никогда не смогут стать реальностью. Весна – сладострастный убийца. Маньяк, растопляющий лед и души. Обман… Призрак любви… Весна…

Навстречу шел парень, обычный, не вампир и не оборотень, не красавец и не урод, не скучающий Байрон и не отчаявшийся Маяковский. Просто парень, просто маленький мир желаний и мечтаний.

Каждый человек – это отдельный мир. В нем есть свои моря и болота, горы и низины, города и страны. Своя история, свои легенды, своя правда…

Молодой человек, назовем его Вася (вы не против?), увидел девушку, и свет коснулся его глаз.

Они шли друг к другу. Как планеты в огромной вселенной, чьи орбиты случайно, благодаря загадочной причуде мироздания, пересеклись. По законам природы им суждено было столкнуться…

Если бы он прошел десять минут назад. Если бы девушку не поманили золотистые воспоминания, и она вернулась бы в метро. Если бы их встреча под жестоким весенним солнцем не состоялась…

Но медленно они сходились.

– Девушка, куда вы идете?

– Никуда.

– Пойдемте вместе?

– Хорошо.

Девушка была отравлена давно прошедшим счастьем. Парень, я не знаю… Его мир окутан тайной неведенья. Может быть, их миры переплетутся, сольются воедино, скорее всего нет… А вдруг я не права?

Наблюдая, как уходят все дальше две фигуры, два человека, два мира, я желаю им любви, я не буду думать о том, что будет дальше. Я лучше полюбуюсь красотой новорожденной симпатии, которая, верю, превратится в прекрасный цветок.

Весна… Сладострастный убийца. Ты сталкиваешь души и миры, ты проникаешь в самые дальние уголки сознания, ломаешь навсегда запертые двери, внушаешь обманчивые надежды. Весна… Ты даришь Жизнь?…

***

Беспрестанно работает лифт,

Да все мимо кассы,

Для него твой последний этаж,

Видно, словно Мон Блан…

(Чиж)

Через несколько дней я снова увидела Девушку. Высокие каблуки, золото волос. Она уже не сверкала, в глазах – отражение серого питерского неба, в душе – крик вечно одиноких чаек. Она снова шла по набережной, но не одна.

– Когда мы снова встретимся?

– Я не знаю, не знаю, не знаю, – в голосе Девушки слышалось раздражение, почти злость.

– Я не хочу давить на тебя, пойми, ты нужна мне.

Я бы рада отвернуться, не слышать боли в ее словах, не видеть глупого похотливого упрямства парня. Я не хочу смотреть! Я не желаю слышать. Запертая в железной клетке машины, я жажду одного, отпустить их души, дать им шанс!

Соленый холодный ветер с Залива принес предчувствие зимы. Он бился ледяными волнами о классические фасады гордых дворцов, закручивал мусор в причудливые спирали, пел во дворах-колодцах. Ветер шептал Девушке, что она снова останется одна, что она уже осталась одна.

– Когда мы снова увидимся?

– Не знаю…

– Я не давлю…

Когда смотришь на мартовские мертвые деревья, на пожухлую прошлогоднюю траву, на остатки льда и свежую грязь, кажется, что Природа на этот раз не воскреснет, не наступит лето, а Город навсегда застрянет в межсезонье.

***

«…– Почему тебя не было рядом, когда мне было так плохо, почему я оставался один?

– Разве ты не понял? Тогда я нес тебя на руках…»20

Засмотревшись на мучимое ветром деревце, я не заметила, как рядом появился Он.

– Оставь ее, пусть живет.

На меня смотрели голубые прозрачные глаза. В них отражалась вся скорбь мира.

– Я бы рада, но она не имеет права жить!

– Милая, ты не наделена властью решать, – он положил излучающую слабое свечение руку на мое плечо. От этого прикосновения мне стало божественно хорошо, вся злость и обида испарились с тихим шипением.

– Валентин, почему ты пришел?

– Потому что я должен помогать тебе, потому что я люблю тебя.

– Но ничего страшного не происходит…

– Это ты так думаешь.

Словно эхо нашего разговора, я услышала Девушку.

– Пойми меня! Послушай! – это уже признак истерики.

Мы замолчали. Ангел гладил мои волосы, его пальцы не касались головы, но я ощущала ласку, будто рой бабочек летал в миллиметре от моего тела.

– Отпусти, – прошептал он, – неужели она не заслуживает счастья?

Совсем не хотелось говорить, но я ответила:

– Ты же мой Ангел, неужели не помнишь, чем кончились ее предыдущие попытки?

– А если это последний шанс?

***

Я сижу под твоими дверями и слушаю крышу,

День прошел, за собой приведя никотин.

Спать давно улеглись кошки, люди и мыши.

Я хочу быть с тобою, пока я еще жив.

(Чиж)

Девушка прижималась к чужой груди. Ей надо было немного тепла, чтобы снова заблестели глаза.

– Так вот, есть у меня друг Вова, а девушка его такая шалава. Мы, когда бухали последний раз, он познакомил…

«Замолчи, замолчи», молилась она.

– Вова нам говорит, я в нее влюбился, свадьба…

«Поцелуй меня»

– А мы ему, какая свадьба, она же проститутка! Но он заладил, прикинь..

– Ага, – кивала девушка, она давно потеряла нить и не понимала, зачем ей Вова.

– А еще была у меня девушка Катя, я очень долго влюблен был…

От крика «Заткнись, Василий!» Девушку удерживало только воспитание.

Я смотрела, слушала, молчала. Валентин зажимал мне рот эфемерной рукой.

– Отпусти, он любит ее, а она полюбит его и все будет хорошо, просто потерпи несколько дней.

За запотевшим окном машины плакала ночь… В ее слезах была весна и Солнце. Ночь хотела света, скоро она его получит. От влаги свет грязных фонарей казался размытым, потусторонним.

***

В этом городе сраном

Прикольные разные лица,

Только, знаешь,

Мне не хватает тебя…

(Чиж)

– Все! Я больше не могу! – нехорошо, наверное, кричать на ангелов.

– Сделай это красиво, – Валентин растворился в воздухе.

«Васенька, прости, я запуталась. Я лучше побуду одна», – я набирала текст смски одной рукой, другой держала рыжие волосы Девушки, она билась в истерике, она, как и ангел, становилась прозрачной, растворялась в холодном темном воздухе питерской весны.

Я быстро шла по темной улице. Голубые глаза горят, в волосах играет солоноватый ветер. Я снова одна, я снова свободна. Пальцы машинально сбрасывали Васины звонки, губы улыбались. Высоко надо мной плакал Ангел, глубоко в моей душе умирала романтичная Девушка, я снова убила тебя, Любовь.

Каждый человек – это отдельный мир. В нем есть свои моря и болота, горы и низины, города и страны. Своя история, свои легенды, своя правда… Что же нужно для того, чтобы два мира соединились в один, не разрушив друг друга?…

***

PS Притча об Ангелах.

Умер человек. На небе он встретил своего Ангела Хранителя. Ангел показал Книгу его жизни и сказал:

– Смотри, вот твои следы, а рядом – мои.

Человек увидел, что в самые страшные времена вторая цепочка следов обрывалась, и человек шел один.

– Почему тебя не было рядом, когда мне было так плохо, почему я оставался один?– спросил он.

– Разве ты не понял? Тогда я нес тебя на руках.

Она шла по узкой аллее осеннего парка

Она шла по узкой аллее осеннего парка, под ногами шелестели и переворачивались листья, словно страницы ее прочитанной жизни. Боли и страха не было, лишь легкая тоска о себе, о той молодой, когда все было бесконечно и не объяснимо

Воспоминания похожи на туман, поднимающийся над городом холодным сентябрьским утром. Тихий плеск воды дышал свежестью близкой осени, разжигая кончик сигареты, зажатой в озябших пальцах. Красочный мир бросал в лицо обрывки тумана памяти. Она закрыла глаза, сосредоточившись на своем теле, выворачиваясь наизнанку. Боль была неизбежным побочным эффектом, неприятным, но привычным. Вдох, прохладный свежий воздух наполнил пустоту легких, пальцы выпустили окурок. Ресницы дрожали, она замерла, растворяясь в тумане, мир перевернулся, вбирая ее сознание. Девушка резко открыла глаза и увидела перед собой нежно-зеленую листву весенних деревьев, ярко-голубое небо с белыми пятнами нарядных облаков, изнутри обласканных солнцем.

Каким образом происходило ежегодное чудо, она не знала, да и не пыталась узнать. Она просто отдавалась во власть превращений. Немного постояв, девушка медленно, почти не касаясь земли, пошла к кустам сирени, впитывая в себя весенние краски, растворяясь в солнечных лучах. Достигнув цели, почти невидимая, она опустилась на молодую траву и сосредоточилась. Уже скоро должно было начаться представление.

На аллее парка появилась одинокая фигурка, девочка шла неуклюже, каблуки проваливались в песок. Что-то напевая, она присела на скамейку, достала из сумки несколько кусков хлеба, специально для воробьев. Задумчиво кроша веселым птицам хлеб, девчушка не замечала прозрачного пристального взгляда, но когда угощение закончилось, а птицы разлетелись, она подняла безмятежные глаза и посмотрела на куст нераспустившийся сирени, под которым растаял воздух. Девочка, пожмет плечами и отправиться дальше. А где-то в другом далеком сентябре, она откроет глаза, встряхнет волосами и снова задумается, зачем каждый год чудесным образом, она переносится в ту весну, в непримечательное воспоминание весеннего утра и чирикающей стаи городских птиц.

Девушка натянула перчатки, прикурила следующую сигарету, дымом разгоняя вопросы, пожала плечами, и отправилась дальше, в следующий год, десятилетие. Она знала, что у нее впереди много дней, когда она будет ждать нового солнечного свидания с самой собой.

Пустота

День первый

Я проспала на работу. Работа неплохая, работала я недавно, поэтому опаздывать было страшно. Детский страх уроков по химии придавил меня к земле, мешал дышать.

Толстая тетка лет пятидесяти тыкала указкой в старую доску, исписанную непонятными жуткого вида и размера формулами. Потом поворачивалась к притихшему перед казнью 7ому А классу, и медленно, будто прицеливаясь, ощупывала нас маленькими злыми глазками. Пара приторных девочек-отличниц тянули руки, но их никогда не касался зловещий перст… я сидела в дальнем углу трясясь от холода и страха, старалась сделаться как можно меньше, может, меня не заметят, может, случится чудо, и на школу упадет бомба, тогда не надо будет подходить к доске цвета болотной жижи, не надо будет ронять мел от страха… Но бомба не падала, меня поразил метеорит, навсегда заразив неизлечимой боязнью формул:

– Романова, к доске! – наверное, сходный ужас испытывали еретики, когда хворост у их ног начинало лизать пламя…

Итак, прошло уже энное количество лет со дня окончания школы. Я проспала на работу. И мне казалось, словно сквозь все года печалей и радостей меня снова вызывает к доске Валентина Александровна. Нет!

И я побежала. Я бежала до остановки, чтобы успеть на автобус. Я бежала по эскалатору, чтобы запрыгнуть в вагон после приговора «Осторожно, двери закрываются». Я бежала по переходу, чтобы липкий страх средней школы выветрился из моего взрослого успешного сознания.

Туфли на высоких каблуках громко цокали металлическими набойками, пассажиры ленинградского метрополитена с удивлением оборачивались. Сначала мне было неудобно производить столько шума. Потом я стала бояться за сохранность туфель. И, наконец, мне стало все равно. Я бежала. В голове образовалась приятная пустота. Сердце болело. В горле пересохло. Но я бежала. Господи, за двадцать лет я совсем забыла простой детский секрет, спасающий от всех бед. Я бежала. Быстро. Проблемы не могли меня догнать.

Я бежала по переходу между двумя станциями. Не на земле, не под землей. Я убегала от прошлого и будущего, которых, наверное, у меня никогда не было. Я бежала, стараясь стучать каблуками как можно громче, чтобы металлическим грохотом прогнать свою никчемную жизнь.

Я бежала. Мне снова было 15 лет. Я бежала кросс.

За школой был пустырь. Обычный. Пожухлая трава, межсезонье, не понятно, осень или весна. На мне какие-то странные брюки и безразмерная футболка. Я не чувствую себя девочкой. Мальчиком тем более. Я странное бесполое существо, в чужой одежде. Мне надо бежать. Пустырь, вокруг которого бегу я вместе с другими бесполыми существами, пересекают люди. Они нормально одеты, несут сумки и пакеты из ближайшего супермаркета. Они люди, а мы – существа. Мы бежим. Больше ничего нельзя делать. Надо пробежать пять кругов. Ветер шумит в ушах, в боку что-то предательски покалывает, в голове – пустота.

Перед эскалатором я взглянула на часы – не опоздала. Но я продолжила странный забег. Когда ты бежишь в толпе, кажется, ты летишь. Кажется, ты не женщина больше, но еще и не мужчина, а в голове спасительная гулкая пустота и шум собственной крови в ушах.

День последний.

Навыки бега в метро бесполезны. Я раньше так думала. Но сегодня я смогла убежать от себя.

Когда-то давно я выступала на конкурсе. Конкурс был дурацкий и посвящен Пушкину, которого я никогда не любила. Надо было создать костюм из предложенных кусков материи. На сцену вызвали несколько пар. В одной из них была я и парень из выпускного класса… сколько времени надо, чтобы влюбиться? Сколько минут надо, чтобы влюбиться девочке 15ти лет? Несколько секунд, а может, достаточно доли секунды… Пара судорожных глотков воздуха и один полувздох, а потом рождается любовь, которая принесет миллионы часов счастья и сломанную жизнь.

Я навсегда запомнила его глаза цвета пустоты, руки, рисующие мой портрет в пустой квартире, губы, шептавшие банальное «я люблю тебя».

Я думала, смогу забыть. Я бежала много лет. Пряталась в чужих ласках и постелях, добивалась и теряла, искала, теряла вновь.

Но его взгляд, один взгляд сквозь толпу, его прикосновение, абсолютно случайное, рассказали мне, что он давно забыл. Он ничего не помнит, а я не смогла ничего забыть.

Мне надоела эта гонка на выживание с самой жизнью.

Сколько минут надо, чтобы убежать? Кто-то бежит всю жизнь, кто-то остается на месте…

Я решила побежать и успела. Успела даже раньше, чем прозвучало роковое «осторожно, двери закрываются», раньше, чем поезд пришел на станцию.

Я лежала на рельсах всего несколько секунд, ровно пятнадцать секунд, на которые смогла опередить жизнь.

Я всегда быстро бегала.

Русалка

Я любила разводки. Ночью вести экскурсию гораздо проще. Все равно никто не слушает. Произнеся коронное: «Если у вас возникнут какие-то вопросы, буду рада на них ответить», я полезла за сигаретами.

Ха, какие вопросы? Все что спрашивали эти пьяные свиньи по ночам – это где здесь туалет?

Теплоход сильно качало, я стояла с сигаретой и наблюдала разведение Дворцового моста. Интересно, мне когда-нибудь надоест? Мысли были не веселые. Обломалась я круто, никто из нормальных капитанов сегодня не остался на ночь, а Олега я терпеть не могла, опять приставать будет, в рубку мне вход заказан.

Простите, Наталья! – бархатный теплый голос раздался прямо у меня над ухом.

Хм странно, кто-то запомнил мое имя?

Да? – вслух сказала я и обернулась. Мгновенно утонув в зеленых глазах незнакомца, я сама забыла свое имя.

Хотел спросить у вас – «только не про туалет спрашивай», мелькнуло в моем затуманенном сознании. – Что это.

Где? – глупо улыбаясь, спросила я.

В воде, – ха, так он поэт.

Я перелезла через ограждение на привальник и посмотрела вниз. Вдруг холодные как лед руки обняли меня и я оказалась в воде. Я не успела даже пикнуть.

Меня все еще кто-то обнимал и тянул все ниже в темную зеленую глубину Невы.

Я потеряла сознание. Когда, очнулась, первое, что увидела – зеленые глаза моего нового знакомого. Решив, что уже умерла, я задала довольно глупый вопрос:

– Тебя как зовут?

– У меня нет имени, меня никто никогда не называл, – ответил зеленоглазый.

– Понятно.

– Я влюбился в тебя давно, когда ты была ребенком и часто смотрела на воду. Ты говорила, но не знала, что я слышу тебя. Ты столько раз просила забрать тебя, но я боялся, а теперь проведя без тебя целую зиму подо льдом, я понял, что ты единственный смысл моего существования.

Я слушала и не понимала. Лежа на чем-то мягком и скользком, глядя в зеленые глаза, я думала только о том, что не хочу просыпаться….. никогда!

– Пойдем, я покажу тебе свой дом.

Он подал мне руку. Мы находились в просторном зале, повсюду были старинные зеркала. Я вспомнила легенду о том, что в старых зеркалах женщины всегда кажутся красивее, а мужчины богаче. Пола не было, только мягкий мокрый песок. Мой кавалер (так дедушка называл моих поклонников) оказался высоким брюнетом в безукоризненном сером бархатном костюме. Странно, перед тем как утопить меня, он был вроде одет в джинсы… и тут мой взгляд упал на отражение в зеркале. На мне было длинное зеленое платье, украшенное живыми цветами, а волосы, которые раньше были чуть длиннее плеч, теперь окутывали меня длинным рыжим плащом.

– Что со мной?

– Потерпи, я тебе все расскажу.

– Ты не узнаешь это место?

– Нет, – на минуту задумавшись, прошептала я.

Это Юсуповский дворец. Видишь ли, на дне Реки все так же, тот же город.

– Я ничего не понимаю! Почему я выгляжу по-другому? И вообще, что происходит???

– Тише, любимая, сейчас расскажу. Это было в начале 20 века. Я был младшим братом Феликса Юсупова.

Подожди! – крикнула я, – у него был только один брат! Старший, он погиб!