Грех и другие рассказы

– Что? – тупо переспросила я.

– Пойдем в кино.

– Пойдем. – На автомате согласилась я.

– Давай через час на Грибоедова.

– ОК.

Неизбалованный хорошей погодой народ толпился на выходе из метро, кто-то кого-то ждал, кто-то – провожал. В центре небольшой толпы стоял Марат с букетом желтых роз. Высокий, красивый, чужой. Желтый – плохой цвет. Мне захотелось хлестануть розами по идеальному лицу.

– Привет!

– Привет.

– Как дела? – его, что заело???

Фильм не оставил следов. Он прошел и все. Я старалась как-то реагировать, но это было довольно сложно.

Марат обнимал меня, было так тепло и уютно сидеть в темноте и слушать стук чужого, но такого близкого, сердца.

– Спасибо за фильм, мне очень понравилось. – Мама воспитала меня вежливой девочкой.

– Не за что. Давай посидим где-нибудь.

– Не, я, наверное, домой.

– Пожалуйста, Вася, мне надо с тобой поговорить.– он смотрел на меня с собачьей преданностью.

– Ладно, пойдем. – Какая, в сущности, разница, куда и с кем идти, лишь бы не думать.

– Я сегодня расстался с Наташей.

– Мне очень жаль.

– А мне нет! Вася, я ее бросил! Потому что хочу встречаться с тобой, – последнюю фразу Марат почти прошептал. – Я не могу без тебя.

Вот это номер, не пропустите, только у нас – советский цирк, коровы ездиют по льду.

– Мммм, – что сказать-то,– Марат, эээ, прости, но я не думала, что все так серьезно…

– Брось, Васька. Просто скажи «да».

– Слушай, дорогой, у меня голова болит, знаешь, я старая уже, мигрени, – вечная женская уловка, мужики всегда боялись головной боли, – давай потом это обсудим. Мне пора. Спасибо за вечер.

Мы неуклюже поцеловались, он пытался в губы, я в – щеку, получилось нечто среднее.

Увядшие розы я бросила в первую попавшуюся урну. Господи, зачем парни приносят цветы, когда приглашают в кино? Чем им не угодили несчастные растения, что они обрекают их на долгую, мучительную смерть?

Ночью меня разбудил Катин звонок.

Расплата

Мне снились желтые котята, они лезли ко мне на руки, тыкались носами в лицо, а я отталкивала пушистые комочки с криком «желтый – цвет измены». Проснувшись, я поискала глазами котят.

Брать трубку не хотелось.

– Алло…

– Васечка! Это я. Ты только успокойся…

– Я-то спокойна, сплю. Это ты истеришь, – пробурчала я, – и вообще ночь, между прочим…

– Вася, – перебила Катя не своим голосом, – Игорь умер.

– Что?

– Он утопился сегодня вечером, у Троицкого моста…

Я нажала на кнопку, и спутник перестал передавать мне подробности этой смерти.

Я сидела в кафе и слушала признания Марата, а он в это время перелезал ограду. Я выкидывала желтые розы, а он навсегда погружался в холодную воду, мне снились кошки, а он лежал на дне Невы.

Боль пронзила все мое тело, я не могла дышать. Свернувшись на кровати, я тихо выла.

В углу кто-то мяукнул.

***

Солнце затопило кладбище. Взгляд падал на надгробия. Смирнова Анастасия Ивановна, мать, сестра, бабушка, 12.09.1906 – 15.06.1983 (мой год рождения); Бодунова Ольга Михайловна, мы помним, 12.11.1979 – 01.01.2004 (так мало?); Ирочка, 16.02.1999 – 05.05.1999 (Господи!); Пятигорский Иван Валентинович, вечная память, 26.09.1922 – 9.12.1998…. Куда я иду?

– Здравствуй. – На плечо легла теплая ладонь.

– О, Юра, привет.

Муж Кати боялся посмотреть мне в глаза. От него подруга и узнала о смерти Игоря. Они давно были знакомы.

Избитые фразы, слезы, причитания… Я сухими мертвыми глазами смотрела на свежую могилу. Игорь так и не познакомил меня со своими родственниками, а единственный человек, который знал о наших отношениях, Юра, не донимал меня соболезнованиями.

Все, что я запомнила, это слишком яркий свет и приторный запах цветов.

Заплакать мне так и не удалось. Я сидела на балконе и пила водку, вокруг валялись пустые пачки из-под Муратти лайт. Сколько я скурила? – Неважно.

Я виновата, я виновата, я виновата, виновата, виновата…

Проснулась я от холода. Я так и заснула на балконе. Глаза не открывались и болели. Не имеет значения, ничто в мире не имеет значения. В комнате я споткнулась обо что-то. Черт, телефон. На экране мигал маленький конвертик. По инерции, я открыла сообщение.

Номер Игоря.

«В Неве очень холодная вода. Ты должна меня согреть, любимая»

Я закричала и отбросила мобильник. Опустившись на холодный пол, я заскулила. Что же это? Мало я заплатила? Обхватив руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону, как одержимые в голливудских ужастиках, я попыталась рассуждать здраво. Не надо сходить с ума, Васечка, все нормально. Это просто чья-то злая шутка. Подойди, возьми телефон, набери его номер и скажи, чтоб шли к черту, уроды. Как ни странно, самым сложным оказалось именно подойти, а точнее вообще встать. Не знаю, сколько времени я провела на полу…

Но вот я стою, сжимаю в руке телефон, и не могу открыть глаз от страха… Стоп, это все чьи-то глупые приколы!

– Обслуживание абонента временно приостановлено…

Вот и хорошо, вот и не страшно, деньги у этих сволочей кончились…

***

Прошел уже месяц, когда же я перестану вспоминать. Каждый день был копией предыдущего. Дом, работа, работа, дом. Даже Марат перестал звонить. Я подсела на снотворное, каждый вечер мне начинали мерещиться какие-то звуки, тени..

Мне снился странный сон. Была зима, а я плыла на огромном корабле, свернувшись на корме. Заснеженная Новая Голландия прекрасная в своей запущенности, никакой стройки, только стены из красного кирпича и снег… Поцелуев мост, под которым я загадала желание, все равно не сбудется; обелиск наводнений, бросающий вызов небесам своим трезубцем… Потом резко опустилась ночь. Мне совсем не холодно сидеть на снегу и смотреть на мириады звезд… Я была абсолютно счастлива.

Сон оборвался. На столе вибрировал телефон. Смс. Ладони вспотели. Игорь.

«Я жду, любимая»

***

Произведенное мной расследование ничего не дало. Я попросила Юру пообщаться с родственниками Игоря, не имею понятия, что он им наговорил, но выяснил, телефон утонул в Неве. Таблетки больше не помогали. Звонки на этот номер и смски тоже. Я даже связалась с Мегафоном, сим карта заблокирована. Я сама была близка к самоубийству. Кате я не могла ничего сказать, она недавно родила очаровательного мальчика, ей не до меня. Во всем мире не было человека способного облегчить мое горе… Пока не было.

***

В воде отражались огни Троицкого моста, в погоне за ложной легендой, приписывающей Эйфелю проект сооружения, городские власти не поскупились на подсветку, только вот опять часть моста не горела, экономят.

– Что тебе нужно, ЧТО? – шептала я прямо в безразличное лицо Невы. Я наклонилась слишком низко, но мне было все равно, пусть он заберет меня, пусть мой распухший труп найдут завтра какие-нибудь алкаши с ЛенВодХоза, я не могу жить в постоянном страхе! Вода шептала мне что-то, усыпляла сознание, так просто наклониться еще чуть-чуть, забыть боль и чувство вины… утешить того, кто когда-то был смыслом жизни, ну же, не трусь!

– Девушка, вы не знаете, как называется часовня?

От неожиданности я, действительно чуть не упала. Чья-то рука ухватила за рукав моей клетчатой куртки. Раздался противный треск. «Черт, три с половиной тысячи», – пронеслось в моем затуманенном сознании.

– Вы мне куртку порвали!

– Простите, я зашью.

– Троицкая.

– Что? – не понял голос.

Я все-таки обернулась.

– Часовня Троицкая.

– Ааа, пойдемте посидим где-нибудь, вы дрожите.

– Хорошо, только в душу лезть не надо. – Начала злиться я.

– Я и не собирался.

Я повела его в «Чердак», идти было довольно далеко, но мы молчали.

Странный какой, думала я, ни имени не спросит, ни как дела, но тут мои мысли вернулись к Марату, он-то постоянно интересовался состоянием моих дел, и я поспешила закончить рассуждения. Говорить все равно не хотелось, так какая разница.

В кафе было полно народу, мы сели у окна. Я рассматривала свисающие с потолка старые игрушки. Кто-то любил их, обнимал во сне, таскал за собой повсюду, а теперь они – лишь часть интерьера, имитирующего старую коммуналку. С детства люди учатся предавать и забывать. Сначала игрушки, потом школьных друзей, потом любовь. Игорь… Чувство вины и боль, будто только и ожидая окончания этой мысли, накинулись на меня, вонзили когти в сердце…

– Можно я вас нарисую? – вдруг произнес мой спутник.

Я подняла голову и увидела серебряный свет его глаз…

– Да… – на что я согласилась?

Васька

Я думал, что сердце из камня,

Что пусто оно и мертво:

Пусть в сердце огонь языками

Походит – ему ничего.

И точно: мне было не больно,

А больно, так разве чуть-чуть.

И все-таки лучше довольно,

Задуй, пока можно задуть…

На сердце темно, как в могиле,

Я знал, что пожар я уйму…

Ну вот… и огонь потушили,

А я умираю в дыму.

(стихотворение Иннокентия Анненского)

Мой кавалер жил в новом доме на Ваське, почти на Стрелке. Последний этаж, окно во всю стену… Никогда не думала, что вид родного города может быть настолько красив. Это была квартира-мастерская, повсюду картины, пепельницы с окурками, кисти…

– Хочешь выпить?

– Красное вино, сухое, пожалуйста.– я рассматривала картины, демоны, ангелы, дети… Чем-то неуловимым его произведения напоминали Врубеля, сине-зеленая гамма, огромные безумные глаза. Мне очень понравилось небольшое полотно. Девушка с блуждающим взглядом на берегу реки. Офелия.

– Раздевайся. – Он подал мне бокал из черного стекла, – я хочу написать тебя обнаженной.

– Как тебя зовут?

– Вадим.

– А меня Вася.

– Забавное имя для девушки. – Его улыбка осветила комнату.

– Родители хотели мальчика, а родилась я, Василиса. – Улыбнулась в ответ.

Медленно снимая одежду, я не могла понять, почему мне не страшно… Я ощущала себя заколдованной принцессой в сказочном замке. Куда подевались мои палачи, вина и боль?..

Он рисовал меня несколько часов. Я лежала на кушетке в неудобной позе, но мне не надоедало. Вдохновение зажигало в глазах Вадима пожар. Мне нравилось наблюдать за движениями его рук, за тем, как он с раздражением поправляет светлые волосы, падающие на лоб. Мне никогда не было так хорошо. Мы не сказали друг другу ни слова, прекрасно, просто молчать…

– Все. Сможешь прийти завтра? – спросил Вадим, на улице светало.

– Да…

По дороге к метро я зашла в Евросеть и купила новую симку. Никакие призраки не властны над моей душой.

Любовь

Спустя месяц я опять шла по Васильевскому острову к Вадиму. Он никогда не показывал свою картину. Я и не хотела ее увидеть. Я просто лежала на старой кушетке и наблюдала за его работой. Каждую ночь боль и вина отступали под серебряным светом волшебных глаз. Мы почти не разговаривали. Изредка он читал мне стихи или рассказывал о любимых художниках. Передо мной оживали Серов и Рафаэль, Дали и Гоген, Бенуа и Пикассо, Веласкес и Гойя… Наши вкусы были почти одинаковыми. Иногда я пересказывала недавно прочитанные книги, «Гордость и предубеждение»15, «Башня из черного дерева»16, «Игра в классики»17, «Интервью с вампиром» 18переплетались, проникали друг в друга, превращались в одну прекрасную сказку, где мертвенно-бледный мистер Дарси пил мате и рассказывал Маге о своих картинах…

Я нажала на кнопку звонка. Боль исчезла. Сняв одежду, я легла на свою кушетку. Вадим молча смотрел на меня несколько минут, кусая кисточку. Потом медленно подошел, откинул мои волосы, окунул кисть в зеленую краску и нарисовал на моей шее листок. Я вздрогнула.

– Тссс…

Кисть двигалась по телу, создавая цветы и стебли. Над левой грудью распустился синий цветок, ниже… Я задыхалась от желания, в глазах стояли слезы, никогда я не чувствовала такого наслаждения. Прикосновения были легкими, словно крылья бабочки. Когда Вадим нарисовал последнюю прожилку листа на внутренней стороне бедра, я медленно встала, голова кружилась, глаза опухли от слез. Чуть дыша, я прикоснулась к его губам. Он ответил на мой поцелуй…

***

– Я люблю тебя…

Признание не шло у меня из головы.

– Я тоже тебя люблю… – прошептала я Вадиму, он давно спал, прижавшись ко мне, словно ребенок. Я потянулась за телефоном, посмотреть, сколько времени… Художник зашевелился, но не открыл глаз. Неужели на Небесах кто-то пожалел меня, теперь я смогу жить без страха и угрызений совести. Я хотела вечность провести в этом доме, где звезды так близко. Его глаза скоро прогонят боль, а руки…

Телефон лежал в воде. Она лилась из него. Сообщение. Страх намертво вцепился в сердце, оно стучало так быстро, казалось, разорвется… Пусть, пусть я умру сейчас, пока чувствую руки Вадима, пока слышу его дыхание, пока я могу быть с ним…

«Ты думаешь, я забыл? Грязная потаскушка! Вы оба заплатите за мою смерть!»

***

Я стала бояться темноты, рек, вечеров. Я снова сменила номер. Вадима я больше не видела.

Скоро мои страхи оправдались. Я была к этому готова. Я была даже рада, когда на экране телефона появилось сообщение. Все закончится. Наконец-то.

«Приходи, любимая. Мы ждем»

Надо бежать, они давно ждут. В Неве холодная вода.

Эпилог

– Посмотрите, это самая известная и последняя картина Вадима Константинова. Он закончил ее незадолго до своего загадочного исчезновения. На первом плане – темноволосая девушка, ее тело покрыто цветочным орнаментом, она доверчиво смотрит на зрителя. По поводу второго персонажа искусствоведы спорят по сей день. Часто говорят, что темная фигура позади девушки – Смерть. Но я согласна с профессором Томашевским, он полагает, что фигура, тянущаяся к героине, – ее прошлое. В пользу этой версии говорит и название картины – «Грех»…

Живые

Кукол дергают за нитки,

На лице у них улыбки,

И играет клоун на трубе.

И в процессе представленья

Создается впечатленье,

Что куклы пляшут сами по себе.

Машина времени. «Марионетки»

Ибо живее они, чем люди…

Дешевые браслеты позвякивали в такт ударам по клавиатуре, она всегда слишком сильно нажимала на кнопки. Когда же это закончится? Герои не желали делать так, как велела она, их создатель. Они вырывались из ее головы, прокладывая дорогу при помощи ее слез, слез обиды и одиночества, а потом вытворяли все, что заблагорассудится. Сказано – женится, умирали, сказано – умирать, влюблялись, зачем продолжать говорить? Она решилась пойти по пути наименьшего сопротивления. Закрыв глаза (печатать вслепую девушка научилась в инете, а говорят, от виртуального общения ничего хорошего не жди), она расслабилась и позволила Им жить без своего влияния.

***

Аннет

– Пусти меня немедленно! Пусти, пусти, пусти!

Вот так-то лучше. Аннет, так звали героиню слезливого романа, первым делом сдернула с головы белый парик с завитушками.

– Ненавижу кудри!

Затем влепила звонкую пощечину знойному мачо в расстегнутой красной рубашке и черных ботфортах.

– Идите, пожалуйста, к черту, месье!

Боже, какой нормальный человек стал бы жить в 18 веке, ни душа, ни интернета!

– Алё, дорогой автор, хочу быть негритянкой и жить в Америке, слышишь! И убери это розовое платье для свиней!!!

– Ну, уж нет, – произнес голос в ее голове, – хотела свободы, получи! Выпутывайся сама.

Как можно выпутаться, находясь посреди океана, в компании опостылевших пиратов, при этом являясь лишь плодом фантазии еще не родившейся сумасшедшей писательницы? Но, чтобы ответить на этот вопрос, надо знать Аннет. Природа наделила ее безграничными упрямством и жизнелюбием. К тому же героиня прекрасно понимала, что раз она главная героиня, то умрет только в конце книги, если вообще умрет, значит надо пользоваться тем, что сюжет еще даже до кульминации не дополз. На глазах у несчастного героя и кучки пьяных матросов, Аннет сняла платье с рюшами и, разбежавшись, прыгнула прямо в море.

***

«Вот и бултыхайся там, раз такая умная», подумала Агриппина (я не представила вам нашу писательницу), закрывая файл.

Попробуем по-другому. Браслеты забренчали с удвоенной силой, девушка открыла второй незаконченный роман.

***

Эдмон

Холоден ветер в открытом окне

Длинные тени лежат на столе

Я таинственный гость в серебристом плаще

И ты знаешь зачем я явился к тебе

Дать тебе силу

Дать тебе власть

Целовать тебя в шею

Целовать тебя всласть

Как нежный вампир

Нежный вампир

Как невинный младенец

Как нежный вампир…

(Наутилус Помпилиус «Нежный вампир»)

Сумерки сгущались над городом. Безмолвная река хранила свои кровавые тайны, окутанная паутиной людских сплетен и страхов. Луна почти скрылась за темными тучами. Тихий шепот камышей будил чужие воспоминания об оргиях и серебряной поэзии.

– Кто здесь?

– Твоя смерть…

Кровавая планета будила в нем самые низменные желания. Голод поднимался снизу, наполняя рот ядовитой слюной и предсказывая гибель.

Как земля может носить порождения самых темных своих ущелий, ужас, прославляемый миллионами неведающих, проклинаемый миллионами познавших.

Ибо имя ему Носфератум. Неживой. Вечный.

– Ты еще в плащ меня заверни и преврати в летучую мышь! – оторвавшись от шеи окровавленной девственницы, прорычал прекрасный юноша с красными глазами, – Боже, что за надрыв, Стокер в гробу перевернулся! Гаппа, что ты пишешь, даже школьникам смешно! Майер почитай что ли, Райс и Лавкрафт давно не в моде!

– Ты мне еще посоветуй «Дневники вампира»! – браслеты гневно зазвенели. Сам бы Булгакова почитал, или Брюсова и Сологуба! Хочешь мигать как новогодняя гирлянда на солнце? Вперед! И вообще, я – писатель, а не ты, досасывай коктейль и иди наводить ужас на неграмотных селян!

– Чтобы меня потом какой-нибудь Ван Хельсинг палкой в сердце прикончил?

– Это мое дело, кто и как тебя прикончит!

Стараясь игнорировать рассерженное хмыканье, Агриппина продолжала.

Опустив обескровленное тело девушки рядом со старинным надгробьем, вампир выпрямился и провел белой, словно мрамор, рукой по старинному надгробью.

«Эдмон Дантес

1660-1683

С тобою навеки»

Что ты знала о вечности, любовь моя? Страх и тьма. Бесконечно. Безмолвно. Я не чувствую боли, не вижу света… Лишь глаза твои не одну сотню лет следят за мною сквозь вечность…

***

Гаппа со злостью захлопнула ноутбук.

– Агриппина Касьянова – полная бездарность! – громко произнесла девушка и, сорвав браслеты, кинула железяки в угол. Их звон – реквием по ее жизни.

Все начиналось не так, не было избитых сюжетов и картонных героев. Не было сроков сдачи текстов и армии редакторов, убивающих остатки оригинальности в ее рассказах. Была запарная офисная работа, черный кофе, ночи с компьютером и была Муза, и были умные читатели. Те, кто принимал ее игры, загадки, ее тщеславное желание выделиться… Те, кто, также как и она, ненавидел дешевую литературу, частью которой стала теперь и она.

Надо собраться и продолжать. Надо отдавать роман уже через месяц…

***

Эдмон

«Черный ворон, чего ты ищешь, вечный странник зла? – шептал вампир…»

– Не буду я шептать про ворон!

– У меня уже терпение кончается, – слезы навернулись на глаза писательницы, – Что на этот раз?

– Ты что, Гаппочка, не плачь, ты Эдгара Алана По пытаешься сплагиатить. – Девушке показалось, или в голосе Эдмона послышалось сочувствие…

– Ладно, ты прав, вот когда по делу, я буду тебя слушать.

«Лунный ворон, странник вечный… – шептал вампир…»

– Что ты ржешь? – Агриппина уже не хотела плакать, она хотела написать про армию охотников на ведьм, которые разорвут привередливого упыря на части.

– Лунный ворон, лунный ворон, не поливай больше звезды… Всем нормальные писатели, а моя Кар-Карыча из Смешариков цитирует!

– Все, Дантес, сиди теперь на кладбище! У меня полкомпа незаконченных рассказов, обойдусь без тебя!

Сохранить изменения в Мрак?

***

Спала Агриппина плохо. Ее как всегда преследовали призраки недописанных героев, незаконченных рассказов. Захлебывалась в море Аннета, плакал кровью вампир… Сколько их было? Маш, Анжелик, безымянных Девушек? Не одно произведение не устраивало Гаппу. Всегда что-то было не так, всегда было слишком мало… А самоистязание чтением уже законченных романов, здесь не так, здесь не по-русски, тут забыла запятую. Сколько собственных книг она разорвала?

Проснулась девушка от крика, ей приснилась маленькая девочка Саша, героиня очередного рассказа, заброшенного несколько лет назад.

С тихим матом писательница поплелась на кухню. Закурив, она ждала, когда вскипит чайник. Ноут смотрел на нее зеленым огоньком.

– Ну чего? Чего ты хочешь?

Горький кофе, боль в глазах. Поехали дальше.

***

Аннет

Соленая вода тащила на дно храбрую Аннет. Смерть ядом дышала в лицо. Казалось, что короткая жизнь упрямой девушки сейчас оборвется…

Что-то теплое обняло героиню, и она потеряла сознание.

Подсыпать в душу яд

Всегда он рад

Всего за час прочтёт он вас.

Он волен взять и поменять

Строку и с ней смысл темы всей.

Танец злобного гения

На страницах произведения

Это игра, без сомнения,

Осужденных ждет поражение.

(Король и Шут)

Это был рай. Теплота и сладость окутали Аннет. Кто-то целовал ее губы, глаза, волосы, запах корицы разливался в воздухе. Если бы она знала, как приятно умирать, то утонула бы раньше. Зачем бороться за никому не нужную жизнь, где все уже решено за тебя… все равно ты бессильна чтобы то ни было изменить…

Наслаждаясь легкими, как дыхание ангела прикосновениями, девушка тихо застонала и открыла глаза. Ничего. Только бесконечная синева неба и тихий шелест, словно крылья бабочки…

Аннет почувствовала тупую боль во всем теле. Не в силах пошевелится, она продолжала смотреть на безоблачное южное небо, молясь, чтобы нарастающая пульсация боли не убила ее во второй раз. Солоноватый вкус морского ветра немного отрезвил девушку. Надо было что-то делать, Аннет не привыкла ждать. С огромным трудом девушке удалось приподняться. Она была на пляже, который действительно напоминал Эдэм. Только боль не позволяла поверить, что Аннет находиться в райском саду.

***

Гаппа потерла продолжавшие привычно болеть глаза. Ее слегка лихорадило, на губах остался вкус моря, а на кухне чувствовался запах корицы. Агриппина всегда переживала все вместе со своими персонажами. Может быть, поэтому она так любила их убивать, наказывая себя за только ей ведомые грехи. Но теперь все будет иначе.

– Еще полстранички и пойду спать, – пообещала девушка самой себе и продолжила.

***

– Где я? – дурную привычку приставать к автору у Аннет не выбьешь утоплением.

Хотела сама жить – живи!

Ответом героине послужили лишь шорох волн и крик одинокой чайки. Она огляделась. Пустынный пляж, несколько деревьев вдали. Что-то кольнуло руку. Аннет увидела кровь на земле. Порез на коже девушки затягивался прямо на глазах.

– Тысяча чертей! Что это?

Страх одиночества и неизвестности пронзил ее мозг, и Аннет побежала к зелени пальм, паника подгоняла ее, не давая слабости завладеть телом. Слезы бежали из глаз, но она не замечала, ей чудилось, что за деревьями находится если не ответ, то хотя бы убежище.

Но в небольшом оазисе, на первый взгляд, не было ничего, кроме ручейка пресной воды. Аннет рухнула на колени и погрузила трясущиеся ладони в спасительную влагу. Ее сотрясал ужас, первобытный страх перед неизведанным, присущий не только людям, но и книжным героям. Паника заволокла сознание, поэтому она не услышала шагов за спиной.

***

Эдмон

Кровавые слезы душили вампира. Оказаться избитым и очень модным в последнее время персонажем не самая лучшая судьба. Кругом картонные надгробия и чучела ворон. Антураж напоминает дешевый американский ужастик 90х годов. Пнув ногой уже разлагающийся труп девственницы, Эдмон присел на одно из надгробий. Наверное, он сильно рассердил Гаппу, уже несколько дней она не продолжала «Мрак». Вампиру надоело себя жалеть, тем более, есть хочется… глубоко вздохнув, Эдмон поднялся и медленно побрел навстречу горизонту, он верил, что за бесконечным кладбищем есть что-то более интересное.