Ска3очки

Но дверь избушки открылась, оттуда высунулась Яга и крикнула:

– Эй! Чего там застрял? Иди чай пить! Я дважды не приглашаю!

– А дважды и не надо! – обрадовался юноша и метнулся к избушке.

Ох, и славно они чайку попили! Яга – с пирожками да караваем, Братислав – с вареньем, мёдом да сушёными яблоками. Яга ему мясо предлагала, только из печи, но парень с испугом отказался: кто её знает, кого она там зажарила…

За чаем он свою историю рассказал, совета попросил, про сапоги-скороходы намекнул. Ядвина внимательно его выслушала, и вроде даже покраснела.

– Неловко-то как вышло, – пробормотала тихонько.

Парень не услышал, зато хлеб ухо востро держал:

– Что неловко вышло? – спросил.

– А тебе что за дело? – ничуть не удивилась Яга говорящему хлебу.

– А то и дело мне, что ты что-то темнишь, Яга! Рассказывай, что скрываешь?!

– Да кто ты такой, чтобы я перед тобой ответ держала?! – возмутилась она.

– Я теперь твоя часть! – заявил каравай. – Моя доля – твоя доля, моё счастье – твоё счастье! Вот сейчас прыгну в огонь – и ты сгоришь синим пламенем!

– Не пугай! – Яга хорохорилась, но заметно было, что слегка напугалась.

– Или в речку сигану – и ты утонешь! Ой, я и забыл: ведьмы не тонут! – съязвил хлеб. – Тогда голодной собаке себя отдам, а собака тебя съест, переварит и…

– Ладно, ладно, хватит! – остановила его Ядвина. – Расскажу.

И вкратце поведала, что в лесу произошло.

– Ну, моей вины в том особо нет, – констатировала. – Я сила нечистая, что хочу, то и ворочу.

– Ладно, нечистая, – возмутился хлеб. – Но совесть-то у тебя должна быть?! Девчонку в чужие края злобной ведьме отдать?! Лучше бы себе оставила, глядишь, мы бы её уже выручили, да, парень?

– Прекратите! – устал их слушать Братислав. – Время идёт, а сестрёнка моя в неволе томится! Тётушка Ядвина, ты дашь сапоги-скороходы?

– Дам, – подтвердила Яга. – И ещё кое-что впридачу.

– Чует вину, чует! – обрадованно прошептал хлеб.

Ведьма хлопнула в ладоши, и белки вынесли из-за занавески пару красных сафьяновых сапог.

– Вот они. Донесут тебя до места, но когда ты их скинешь, они ко мне улетят, обратно будете своим ходом добираться.

– Ты с ума сошла?? – возмутился каравай. – Да их с сестрой съедят, пока мы досюда добежим! И меня вместе с ними, – добавил.

– Тебе, Братислав, нужно дойти до границы её леса и нашего, – сказала Яга. – Тут она ни до тебя, ни до сестры добраться не сможет.

– Этого мало! – возразил хлеб. – Из-за тебя парню в чужой край тащиться с опасностью для жизни, это ты виновата!

– Каравай, не надо, – остановил его Братислав. – Что было, то было – того не вернёшь. Пойдём.

– Ты куда? – возмутилась Ядвина. – И впрямь думаешь, что я такая злобная и неблагодарная?! Вот тебе от меня подарок! – хлопнула в ладоши, и белки вынесли дудочку.

– И что это за свистулька? – презрительно спросил хлеб.

– Это, – не обратила внимания на его язвительные комментарии Яга, – дудочка-самогудка. Заиграешь на ней – никто устоять не сможет, в пляс пустится. Сколько будешь играть – столько все будут танцевать, пока замертво не свалятся.

– Ага, – пробурчал хлеб, – или пока тот, кто играет, мёртвым не упадёт!

– Это я как-то скомороха съела! – засмеялась Ядвина. – Потом неделю ходила, пела и плясала без остановки. Устала и заболела.

Братислав с ужасом посмотрел на неё, потом на печь.

– Нет, это не он, это кабан, – успокоила его Яга. – Пришлось скомороха выплюнуть и оживить, а он в благодарность мне эту дудку подарил. Бери, поможет!

Юноша дудочку в мешок закинул, Ядвине поклонился, за дары поблагодарил. Сапоги надел:

– Несите меня к Шумской Майке! – и шаг шагнул.

В ушах засвистело, в глазах замелькало, мир завертелся, в мешке хлеб дурью орал. Парень второй шаг сделал – мир остановился, Братислав мягко приземлился в лесу перед огромным дубом и сапоги снял. Они развернулись, каблуком о каблук ударили и не торопясь пошли в обратную сторону.

Яга тем временем в расстройстве смотрела на высаженную с мясом раму и осколки разбитого стекла на полу избушки.

– Нет, ну на улицу-то можно было выйти, а? Опять волшебные силы на ремонт тратить!

Братислав и хлеб, разинув рты, разглядывали огромный развесистый дуб.

– Я что-то не пойму, – сомневался юноша, – мне на него лезть?!

– Давай кругом обойдём! – предложил каравай. – Может, ход какой есть?

Они пошли кругом дерева и, действительно, увидели большое дупло.

– Вот видишь, – гордо сказал хлеб, – одна голова хорошо, а голова с хлебом – ещё лучше!

– Я думаю, каравай, сейчас надо замолчать, – тихо сказал Братислав и полез в дупло.

Что он думал там увидеть – неизвестно, но когда забрался внутрь огромного дерева, поразился и пространству, и необыкновенной красоте покоев. Высокие потолки, развесистые светильники, инкрустированный пол и стены, стрельчатые окна – всё было невиданным и не поддающимся описанию.

– Из чего сделана такая красота?? – прошептал он.

– Это всё дерево, – ответил хлеб, – разных сортов. Вот это чёрный орех, это красное дерево, а это фиалковое дерево или палисандр, видишь, всё в коричневых и фиолетовых узорах и пахнет фиалкой, понюхай!

Братислав нагнулся и понюхал столешницу – и правда, нежно пахло фиалкой.

– Добре дошли, желан гости! – послышался язвительный женский голос. – Так есть хотите, что готовы стол облизать? – перешла она на русский.

– Где моя сестра, Шумска Майка? – вместо приветствия сказал Братислав. – Зачем ты её похитила?

– Я никого не похищала! – возразила белая дева. – Мне её подарили! Ядвина подарила.

– Человек не мешок с картошкой, чтобы его дарить! – угрюмо сказал парень. – Отдай мне сестру!

– Ишь ты какой! – усмехнулась красавица. – Так-таки отдай? Запросто?

– Говори, что тебе надо, – не сдавался Братислав. – Какую службу от меня хочешь?

– Упрямый! – одобрительно сказала она. – Ты крепкий! – дотронулась до руки юноши. – Красивый, – провела пальцем по его щеке. – У тебя огненный нрав! Ты мне нравишься! Ты не такой, как наши парни. Ты лучше! Стань моим мужем! – неожиданно предложила она.

Братислав поперхнулся, но смолчал.

– У нас будут красивые и сильные дети, мне нужны наследники, чтоб защищали мой дом и мои владения от этих людишек, которые так и лезут, так и лезут, как навозны мухи, – скривилась она. – Ну? Что скажешь?

– Как это возможно? – возразил он. – Я человек, ты – нет.

– О, это такие пустяки! – махнула она белой рукой. – Это можно всегда, если я захочу замуж! А я хочу! Здесь тебя ждёт богатство и роскошь и самая красивая женщина в мире! – глаза её сверкнули золотистым огнём.

– Но ты же, – замялся Братислав, не зная, как сказать, – ты же…

– Что? – засмеялась она. – Говори, не бойся!

– Старая… – шепнул парень.

– Это единственное препятствие? – расхохоталась она. – И всё?

Братислав молчал, и белая красавица расценила его молчание как согласие.

– Для тебя я буду всегда такой! Самой красивой и молодой! Ты будешь есть и пить со мной, и тогда будешь жить вечно!

Хлеб в мешке крякнул:

– Кровь невинных младенцев пить будете, это точно! Страшная старуха какая!

– Ты её видишь? – удивился юноша.

– Я только её и вижу и не понимаю, о какой красотке она говорит! – заявил хлеб.

– С кем разговариваешь? – подозрительно прищурилась Шумска Майка.

– А если соглашусь, ты отпустишь мою сестру? – спросил Братислав.

– О, конечно! Сразу после свадьбы и отпущу!

– Нет, так не пойдёт! – твёрдо сказал парень. – Сначала отпусти сестру – потом свадьба!

– О! Это истинный мужской характер! – восхитилась Хозяйка леса. – Хорошо! Идём спать, а я её отпущу!

– Не верь! – шепнул хлеб.

– Нет! – ещё твёрже сказал Братислав. – Отпусти, а потом пойдём спать!

– Ну, нет! – заупрямилась красавица. – Завтра отпущу!

– Тогда и спать вместе будем завтра! – заявил юноша.

– Хорошо! – фыркнула Хозяйка леса, на миг явив страшную старуху. – Иди спать один, слуги покажут куда! А сестру отпущу завтра! Будет по-моему!

Упитанные барсуки отвели Братислава в богато убранные спальные покои и стражами стали снаружи; он, не раздеваясь, лёг на кровать, сна не было ни в одном глазу.

– Я пойду разведаю, где она, – предложил хлеб. – Потом за тобой вернусь.

– А барсуки?

– Не заметят.

Хлеб потихонечку выкатился за дверь и отправился на поиски Бажены. Его не было долго, или время для Братислава тянулось невыносимо и он потерял счёт минутам. Терпение было на исходе, он собрался уже выглянуть в коридор, как в покои вкатился хлеб.

– Нашёл её? – обрадовался Братислав.

– Нашёл, это было не сложно, она пахнет так же, как и ты. Пойдём, все стражи спят, – прошептал хлеб, и они выскользнули за дверь.

Толстые барсуки спали, мирно похрапывая, и никак не отреагировали на движение в темноте.

– За мной! – шепнул каравай.

Они пошли извилистыми коридорами, спускаясь где по лестнице, а где – по отлогому сходу, и вскоре пришли в самый низ.

– Вон там – чёрный ход, я разведал, – хлеб откатился в самый тёмный угол.

– А где же Бажена? – спросил Братислав. – Куда ты меня привёл?

– А вон она, в клетке.

Парень сразу же увидел решётку, запертую на огромный замок, за решёткой стоял топчан, на топчане кто-то лежал.

– Бажена! – робко позвал он. – Сестра! – погромче. – Сестрица!! – громко сказал.

– Тихо ты! – шикнул каравай.

– Кто меня зовёт? – послышался слабый голосок.

– Это я, Бажена, твой брат Братислав! – обрадованно зашептал он, вцепившись руками в решётку.

– Братик?! – девочка подскочила к решётке. – Ты пришёл за мной?! Да?!

– Да, сестрёнка, я тебя спасу!

Бажена заплакала.

– Не плачь! – испугался Братислав. – Ты же никогда не плачешь!

– Эта злая старуха не давала мне есть и пить, потому что я отказалась ей служить! Она сказала, что когда ты придёшь, она убьёт меня, а мою кровь вы вдвоём выпьете!

– Она так сказала? – ошеломлённо пробормотал юноша.

– Извините-простите, что прерываю вашу трогательную братско-сестринскую беседу, – вмешался хлеб. – Но нам надо бежать и поскорее!

– А это кто? – испугалась Бажена.

– Это хлеб, он говорящий, не бойся, – Братислав вытащил из мешка пёрышко соловья и дотронулся им до замка.

Замок мгновенно рассыпался в прах, и Бажена с Братиславом крепко обняли друг друга.

– Дети! Не время! – напомнил каравай. – Открывай дверь!

– Какво е това? Это что такое?! – в темницу влетела разгневанная Хозяйка леса в своём истинном обличье – страшной старухи.

Братислав закрыл собой сестру.

– Бежать хотите? – злобно спросила она. – А как же твоё слово?!

– А твоё? – возразил Братислав. – Ты же не отпустила бы её, а убила, ведь так?!

– Это кто тебе сказал? Она? – небрежно указала старуха на Бажену. – И ты веришь ей, а не мне? – она превратилась в ослепительную красавицу. – Разве я могу тебя обманывать?? Это она врёт, паршива девчонка!

– Я верю Бажене, она моя сестра! – твёрдо сказал Братислав.

– Возьми у него пёрышко, дотронься до двери и убегай отсюда! – шепнул тем временем хлеб Бажене.

Девочка так и сделала.

– Не останешься? – подошла ближе Шумска Майка, опять перекинувшись в безобразную старуху.

– Нет!

– А уговор?!

– Нет больше уговора, ты сама нарушила его!

– Ну, тогда умри! – старуха оскалила зубы и хотела когтями вцепиться в парня, но каравай метнулся ей в ноги, и она растянулась на полу.

– Брось в неё крошки! – крикнул хлеб, и Братислав, дёрнув узел, высыпал все крошки на Хозяйку леса.

Она завизжала и начала яростно чесаться скрюченными когтями.

– Бежим! – Братислав схватил за руку сестру, и они понеслись за караваем как сумасшедшие.

Бежали долго, пока Бажена не устала. Остановились передохнуть. Братислав отдал сестре остатки воды из туеска.

– Что это было? – спросил у хлеба.

– Вошки, – хихикнул каравай. – Крошки превратились в вошки. Правда, складно? Крошки – вошки! Она не знает, что это такое, и пока от них не избавится – погони не будет. Побежали!

Бажена вцепилась в руку брата. Ей было очень трудно, дыхания не хватало, ноги были тяжёлые, но она и не думала жаловаться и вешаться Братиславу на шею. Упрямо бежала и бежала.

Братиславу казалось, что они промчались уже много вёрст, но хлеб утверждал, что ещё даже полпути не пробежали.

– Вы устали, вам надо подкрепиться, – заявил каравай. – Съешьте по кусочку!

Братислав отломил немного и передал хлеб сестре.

– Ай! – заорал тот. – Ты чего кусаешься?!

– Ой! – испугалась девочка. – А что?

– Ломать надо! Не кусать! Больно!

– Я отломлю, – Братислав отщипнул кусочек и передал Бажене.

– Вот вы где! – разъярённая колдунья очутилась перед ними. – А я никак найти не могла! Ну, сейчас я вас!

– Доставай соль! – шепнул хлеб Братиславу. – От вошек избавилась? – громко спросил.

Старуха рыкнула и приготовилась к броску.

– Зря, – сказал хлеб. – Вошки к богатству! Была бы ты богата, как вошь рогата!

Пока он говорил, Братислав достал четверговую соль и кинул её в старуху, крикнув:

– Соль тебе в очи, головня тебе в зубы, горшок промеж щек!

Та зашипела, оказавшись в облаке, из которого никак не могла выбраться. Беглецы опять помчались со всех ног, сил у них как будто прибавилось, за мгновение они пролетали целые вёрсты.

– Мы близко, близко! – ободряюще прохрипел каравай. – Ещё немного!

Но внезапно опять разгневанная Хозяйка леса преградила им путь.

– Попались! – зашипела она. – Уж сейчас-то вас я не отпущу!

– Ну, я не знаю, что ещё делать! – сказал хлеб.

Бажена спряталась за брата, вцепившись в его рубаху.

– Я знаю! – воскликнул Братислав. – Бегите быстрее! – в руке его оказалась дудочка.

Каравай с девчонкой рванули дальше, колдунья продолжала надвигаться на парня. Глаза её стали похожи на горящие угли.

– Ну, дудочка, играй! А ты – пляши! – и заиграл бодрую плясовую.

Старуха, сама того не желая, пустилась в пляс. Уж как её гнуло и корёжило – страсть! Но наброситься на парня она не могла: дудочка мешала. Братислав от одной песни переходил к другой, не менее весёлой, и ноги у колдуньи ни на миг не останавливались. Парень же тем временем не стоял на месте, а шёл и шёл по направлению к родному лесу. Пусть и медленно двигался, но верно. Одна беда – дыхания стало не хватать, но и у Шумской Майки нога за ногу заплетается, сама она обмирает, но пока замертво никак не падает. Вот уже Братислав всё медленнее играет, но и старуха еле ползёт, хотя когти и скрючивает.

Наконец юноша дудочку опустил, стоит, еле дышит: «Будь что будет! – думает. – Сестрёнка убежала, она в безопасности!»

Хозяйка леса плясать перестала, но даже шаг шагнуть не может – уморил её Братислав.

– Что эта негодница тут делает? – раздался громовой рёв.

Юноша обернулся – и обомлел: стоит огромный старик, в звериные шкуры облачённый, обросший, словно мхом, длинной бородой, а глаза его, как раскалённые уголья, горят. А рядом с ним – дева в богатой куньей шубе, отороченной белкою, вместо шапки – голова медведя, в руках держит лук со стрелами, направлен который прямо на Хозяйку леса. Взгляд девы не предвещает ничего хорошего.

– Как ты посмела сюда явиться?? – ещё грозней вопросил старик, а ратница нетерпеливо пальчиком на тетиве дёрнула, дескать, о чём тут говорить?! Стрелять надо!

– Погоди, жёнушка! – положил длань ей на плечо старик. – Ты что молчишь? Дар речи потеряла? – это он уже к Шумской Майке обратился. – Ты чего корячишься? Стой спокойно! И отвечай! Зачем ты здесь?

– Дедушка Святобор, я могу сказать! – храбро пискнула Бажена, которую Братислав и не заметил вначале.

– Ну, дитя человеческое, говори! – улыбнулся Святобор, верховный бог всех лесов земли.

– Она украла меня, посадила в темницу, морила голодом, обещала убить и кровь мою выпить! – отбарабанила девочка.

– А зачем ей было это надо, дитя? – звучным голосом спросила Зевана, покровительница зверей и охоты.

– Она на брате моём хотела пожениться, а он – нет!

– Не пожениться, а замуж выйти, – пробормотала колдунья, ноги которой ещё подёргивались в пляске.

– Что ты дрыгаешься?! – рявкнул на неё Святобор. – Успокойся!

– Она не может, государь Святобор, – сказал Братислав. – Я на дудочке-самогудке играл, она всё никак не остановится.

Зевана расхохоталась. Святобор улыбнулся:

– Вот оно что! Ну, гляжу, вы сами справились! Молодцы! Я тебе запретил появляться в наших лесах? Отвечай!

– Запретил, – с неохотой ответила колдунья.

– Говорил, что если увижу – накажу так, что неповадно будет?

– Говорил, – совсем тихо сказала она.

– А за что ты её, дедушка Святобор? – с любопытством спросила Бажена.

– А за то, девонька, что она молодых парней обольща…

– Кхм – кхм! – громко откашлялась Зевана.

– За то, что она людей до смерти доводила! – поправился могучий старец.

– И как ты её накажешь?

– Да превратить в лягушку и надуть, чтоб лопнула! – это уж хлеб свои пять копеек вставил.

– Это что за голос из низов? – удивился Святобор.

Хлеб выкатился вперёд.

– А, это ты, еда человеческая! – ухмыльнулся в бороду старик. – Вот выдумщик! Но так делать мы не будем, это нехорошо!

– Отпустите… – жалобно протянула колдунья. – Я больше не буду…

– Ты и в прошлый раз так говорила, – покачала головой Зевана. – Муж мой, давай я пристрелю её своей стрелой – и дело с концом.

– Нет, – не согласился Святобор. – Я просто сделаю её старухой.

– Нет! – взвыла Шумска Майка и давай ругаться на незнакомом языке.

– И она никогда уже не сможет вредить пар… людям, но смотреть за своими лесными угодьями сможет. А если опять я тебя здесь увижу, то не жить тебе боле! Поняла?

– Поняла, – обречённо ответила Хозяйка леса.

– Проваливай! – приказала Зевана, и старуха медленно удалилась, быстрее не могла: ноги болели.

– Ну, а вас чем наградить, дети? – с улыбкой спросил Святобор у Бажены и Братислава.

– Я хочу… – затараторила было девочка, но брат взял её за руку, и она замолчала.

– Ничего нам не надо, государь Святобор и государыня Зевана, – твёрдо сказал юноша. – А вот мама и тятя наши дюже хотели большую и дружную семью, так что пошлите им ещё деток, чтоб радость всем была!

Святобор и Зевана переглянулись.

– Ну, быть посему! – сказал Святобор. – А тебе, баловница, будет удача в грибах да ягодах, когда в лес за ними пойдёшь.

– Брата слушайся, не перечь ему, он у тебя добрый, умный и вообще хоть куда! – улыбнулась Зевана.

Святобор на неё строго взглянул, пальцем погрозил, за руку взял, и властители леса пропали.

А Бажена и Братислав возвратились домой и обняли родителей, которые все извелись, пока их не было.

Братислав вскоре нашёл себе любимую и женился, свадьба была весёлой и шумной, зажили они в родительском доме душа в душу. Ещё бы! С таким-то парнем!

Бажена нрав свой резкий укротила, стала не то чтобы мягкой и покладистой, но прежде думала, потом говорила.

Всё, что ли, крещёные? Или нет? Про кого забыли, кого обделили?

Родителей забыли! Через девять месяцев у матушки и батюшки Бажены и Братислава родились мальчишки, да сразу трое! Вот радости-то было! А потом и у Братислава детки пошли, дядьки не намного их старше оказались, но чего в жизни не бывает!

Бабушка Веселина обратилась к Святобору и Зеване за помощью, когда землица из красного угла стонать и плакать начала – вот тогда-то она и поняла, что дело плохо, и попросила их помочь. Ох, и непростая бабушка у Бажены и Братислава! Ну, старость – она такая: человек или мудрым становится или, наоборот, в детство впадает.

Мурослава жила долго в большой и дружной семье, всех вынянчила – и своих детёнышей, и человеческих.

Вот и сказочке конец, кто придумал – молодец!

Хлеб говорящий никто больше не ел, это как-то не по-людски. Он вместе со всеми жил, пока не засох, а это не скоро случилось.

Баба-Яга не засохла, каравай просто её пугал.

Вот теперь – конец.

Маленькая кикимора

Жила-была кикиморка. Маленькая такая, тоненькая, головушка с напёрсточек, тулово как соломинка… не кикимора, а шишимора одним словом. Пора ей было в избу подселяться, чтоб выполнять своё предназначение – быть недобрым духом крестьянской семьи. Выходить по ночам проказить с веретенами, пряжу путать, куделю комкать, прялкой свистеть, коклюшками за печкой стучать, деток малых пугать, горшки да миски кидать, столы и лавки переставлять, шуметь, греметь да безобразничать – самые их дела кикиморские. Ну, иногда на передней скамье с прялкой жильцам привидеться – покойников накликать, значит.

Ничего этого кикиморка делать не хотела, несмотря на все угрозы и наставления злых колдунов, которые научали её всякому недоброму волшебству. Подселившись в дом, она, наоборот, пряжу распутывала, нитки в порядок приводила, прялку чинила, утварь кухонную по местам расставляла, печную трубу прочищала, как настоящий трубочист. Детям песенки на коклюшках выстукивала. Даже в огороде помогала, сколь могла, хотя и дворовой, и домовой, и подполяники, баечник да грядочник – словом, всё анчуткино отродье было недовольно и постоянно кикиморку шпыняло за её добрые дела не по чину и не по обязанности.

Но маленькая кикимора не сдавалась: у неё была мечта – стать человеком. Может быть, когда-нибудь она узнает великую тайну или способ или зелье особое вызнает, которое позволит ей превратиться в дитя человеческое. Вот такое упованье у ней было. Ни одной взрослой шишиморе, да и вообще, никакому злому духу она об этом не говорила: мало того на смех поднимут, а может, ещё и кару какую учинят – с этим у нечистой силы строго! Но запретить мечтать ей никто не мог – в чужую голову ведь не залезешь? Вот кикимора и мечтала.

Однажды стояла она задумчиво у крыжовенного куста, ягодки спелые обдирала да о судьбе своей грезила. Любила кикиморка крыжовник, поэтому одну ягоду в корзинку складывала, вторую в рот отправляла – так слаще мечталось, как вдруг услышала:

– Ты зачем наш крыжовник ешь? Ты кто такая вообще? Или такой?

Это сказало существо, мало чем от кикиморы отличавшееся: голова кудлатая, в пшеничных волосах солома торчит, лицо в рыжих солнечных отметинах, рубашонка порванная, босые ноги грязные. Голубые глаза так и шныряют – чего бы нашкодить, руки готовы сцапать, что плохо лежит, или что-то интересное заграбастать. Пока существо спрятало руки за спину: непонятно ведь, кто тут у крыжовника стоит, вдруг укусит или ударит, но глаз с кикиморы не спускало.

– Ты кто?! – повторило. – Отвечай!

«Я-то вот прекрасно знаю, кто ты, – подумала кикимора. – Младшая дочь в семье, Дарина, подаренная то есть».

Хотя правильней было назвать её Неждана – родилась, когда мать уже сменила гордую рогатую кику на безрогую и семья никаких новых детей не ждала. А вот поди ж ты! – родилась девчонка, маленькая, шкодливая, мать с отцом за ней угнаться не могли: они ей скорей в бабку и дедку годились, а не в родителей. Старшие дети были совсем взрослые, со своими семьями, с обзаводом, им и вовсе некогда было за поскрёбышем следить, так что росла Даринка, как трава, на свободе и просторе. Родителям помогала, конечно, без этого никак, но много бегала по полям да лугам, за растениями да живностью всякой любила наблюдать. Никого не боялась, ничего не страшилась. Вот такая бедовая девчонка требовательно смотрела на кикимору.

«Что тебе сказать? – думала кикимора. – Правду? Или ложь?»

Пока размышляла да прикидывала: так или этак, Даринка протянула руку и ткнула её пальцем в бок.

– Ай! – вскрикнула кикиморка.

Девчонка засмеялась:

– Щекотки боишься? Ты на человека не похожа, а щекотки трусишь!– глаза Даринки расширились. – А кто же ты? Разговариваешь, крыжовник ешь… Ты нечисть огородная?

– Я человек! – внезапно заявила кикиморка и сама ужаснулась своей смелости, но подбоченилась и голову повыше подняла.

– Человееек! – с недоверием протянула девочка. – Что-то ты не больно на человека похожа! Голова косматая, нечёсаная…

– У тебя самой в волосьях солома торчит! – быстренько парировала кикимора.

– Это я курей гоняла в сарае! – отмахнулась Даринка. – Тоща ты, как кощей бессмертный!

– Мама с тятей худые были! – возразила хитрая нечисть.

– Носище длиннющий какой! – продолжала атаковать девочка.

– Сую его во всё подряд, вот и вырос!

– А ноги у тебя почему как курьи лапы?? – не сдавалась Дарина.

– Потому что… потому что… – ничего кикимора не смогла придумать и замолчала.

– Потому что тятя твой – петух? – хихикнула вредная девчонка.

Видя, что отвертеться не удаётся, кикимора вздохнула и сказала правду:

– Кикимора я.

– Ух ты! – воскликнула Даринка. – Настоящая?