Ска3очки

– Самая, что ни на есть.

– А что ты у нас делаешь?

– Всякое… Помаленьку шумлю, гремлю там… мешаю иногда носки вязать…

– Так это ты луковицами из подполья кидалась?

– Ну… я, – вздохнула кикимора.

– А перья у курей тоже ты выдёргивала?

– Тоже я. А чего они кудахчут всё время, спать не дают?! – возмутилась нечисть. – Бестолковые какие-то!

– А это ты у папани волосья выдрала, и он лысый стал?! – с угрозой спросила Дарина.

– Вот это не я, это мне совершенно ни к чему! – отступила от неё кикиморка.

– А кто?? – продолжала допрос девчонка.

– Откуда мне знать? Может, подполяники, на них похоже.

– А звать-то тебя как? – уже мирно спросила Дарина. – Я Дарина, а ты?

– Никто… – грустно ответила нечисть домовая. – Нет у меня имени…

– Как это? Зовут же тебя как-то, к примеру, снедать? Или спать? – не поняла девчонка. – У всех имя есть, у меня даже два! – похвалилась. – Второе при крещении дали! Марьюшка! Ой! – спохватилась и зажала рот руками.

– Не бойся, я тебе ничего не сделаю, – махнула тощей лапкой кикимора. – Никто меня ни есть, ни спать не зовёт… А вот колдуны да лешие кликали… кукимора, шишимора, кривая смерть, убоище, шишига, обменыш… эх! – загрустила она.

– Колдуны?? – вытаращила глаза Дарина-Марьюшка. – Всамделишные?? Они взаправду есть?

– Как не быть, они нас вредительству научают, а потом в дома подселяют, чтобы мы мелкие пакости творили да покойников предвещали.

– Ух ты! – девчонка призадумалась. – А кто такие обменыши?

– Это некрещёный младенец, которого нечистая сила крадёт у нерадивых матерей и оставляет вместо него своего ребенка – обжорливого, глупого, грязного и уродливого.

– А зачем они это делают? – удивилась Дарина.

– Чтобы ихнее дитя росло в сытости и довольстве, а из украденных детей делают кикимор или другую злую нечисть.

– Неужели отец и мать не догадаются, что это не ихний малыш??

– Так нечистая сила чары насылает! – воскликнула кикимора. – Иначе-то любой родитель сразу бы смекнул, что к чему. А колдовство-то им глаза застит, и они не разумеют ничего! Обменыш-то не растет, ходить не учится, все время сидит в люльке и просит есть, ровно кукушонок! А иногда леший или черт вообще могут подкинуть в колыбель березовое полено либо старый веник, а родителям всё одно будет казаться, что это ихний ребенок.

– А несчастные украденные детки мучаются, да? – в голосе прозвенела слеза.

– Их жизнь – это вечные муки, – подтвердила кикимора. – Дитя уже не может само вернуться домой, но оно же и не умерло? Поэтому оно живёт на границе живых и мёртвых. Ежели бедненький ребёнок скитается где-то совсем рядом со своим родным домом, он все равно не может к нему подойти… И родителей не может кликнуть… Ничего не может! Так и мучается…

– Ты сама из таких бедняжек? – большие голубые глаза были полны слёз.

– Нет… я из других… Я от огненного змея рождена.

– Это как? – слёзы мгновенно высохли.

– Ну, – замялась кикиморка, не зная, можно ли ребёнку такое рассказывать. – Прилетал к одной молодке огненный змей под видом её мужа. А муж-то далеко был, в городе на заработках. А уж она так тосковала по нём, так тосковала, что поверила, что это он. Ну и… я у неё родилась. Она-то как меня увидала, испугалась да и прокляла, а сама побегла и утопилась. Вот меня леший и забрал.

– Вона как… – задумалась девчонка. – А зачем ты наврала, что человек?

– Эх… – опять вздохнула кикиморка, но решила всё Даринке рассказать, чего уж там, раз начала. – Мечта у меня есть – человеком я стать хочу, вот.

– А как это сделать? – девочка приняла живое участие в судьбе кикиморы.

– Да не знаю я, – расстроенно сказала нечисть. – Колдуны да лешие и ведают, да не скажут, а где про это вызнать, я и помыслить не могу… Думала, добрые дела мне помогут человеком стать – ан нет, не получается…

– Про это надо у деда Белуна спросить! Он про всё на свете ведает! Мама с тятей всегда к нему ходят за советом! Только они с собой обычно снедь несут: пироги, блины, яйца. У тебя есть что-нибудь? – осмотрела она тощую собеседницу и сама же решила. – Нет у тебя ничего. Ладно, сама достану! Жди меня здесь! – и умчалась, сверкая босыми пятками.

– Погоди, постой! – воскликнула кикиморка и замолчала.

Такое необыкновенное чувство разлилось в душе или что там у неё внутри находилось: кто-то решил о ней позаботиться, принял участие в её горькой судьбинушке, пусть дитя малое, но ой как приятно ей стало! Кикимора носом шмыгнула и глаза утёрла – так расчувствовалась.

– Вот, смотри! – запыхавшаяся Дарина прибежала с десятком яиц в подоле.

– Ты где взяла?

– У курей! У них яичек много!

– У родителей спросилась? – строго сдвинула почти невидимые бровки кикимора.

– Нет.

– Значит, украла? Красть – грех! – твёрдо сказала нечисть домовая.

– Я потом мамане скажу! Она не заругает! Пошли уже к деду! Побегли! – и девчонка побежала, стуча яйцами в подоле.

– Да погоди ты, егоза! Яйца-то все переколотишь! – кикиморка аккуратно сложила яички в лукошко поверх крыжовника. – Неси теперь!

Дед Белун жил один в большой избе недалеко от деревенского колодца. Был он старенький, но не немощный, и по дому, и по огороду работу делал сам, не жаловался. Никто не знал, была ли у него когда-то семья или он так и вековал свой век – бобылём. В деревне его любили, почитали и немного побаивались: уж больно много всего он знал! За любым советом можно было к нему обратиться: он и знахарем слыл, людей и скотину мог врачевать, и про приметы всё знал, про травы да деревья и всякую живность лесную и полевую многое ведал, и когда дело начинать, чтобы прибыль была, да обо всём и не упомнишь! А ещё дед был грамотен, детей читать и считать учил, говорил, что в грамоте – свет и что учёный водит, а неучёный следом ходит. За обучение ничего не брал, говорил, что это ему в радость, но деревенские по-всякому дедушку старались отблагодарить: кто снедь сготовит и принесёт, кто в дому и на огороде порядок наведёт, кто обновы ему справит, словом, не скупились. И у деда было диво дивное, невиданное – книги! Большие, старинные, толстые, с деревянными крышками, которые закрывали собой с двух сторон плотные жёлтые листы, сплошь разрисованные буквицами чёрными и красными. А ещё у него были свитки и деревянные и каменные дощечки, тоже испещрённые письменами. В общем, дед был чародейным и непостижимым. К нему-то Дарина и кикиморка и пошли совет спросить.

– Дедушка Белун! – вытягивая шею, крикнула девочка через ограду. – Ты дома?

– Дома, дома, где ж мне быть? – послышался старческий голос. – А это кто ко мне внаведался? Дарина? Ты, озорница?

– Я, дедушка!

– Ну, заходи, чего там стоишь, – абсолютно белый как лунь, высокий и крепкий, но немного согбенный годами старик выглянул из сарая. – Так ты не одна, вот оно что! Кто это с тобой? – серые глаза в оплётке добрых морщин прищурились от яркого солнца.

– Это, деда… – начала было Дарина, но Белун опередил её:

– Кикимору, что ли, с собой привела?

– А как ты догадался, дедушка Белун? – девчонка опешила.

– А чего догадываться-то? Кикимора, она кикимора и есть. Что я, кикимор никогда не видел? – дед улыбнулся в белейшую бороду.

– Я вот никогда…

– Ну, твой век как у воробья пока, а вот поживёшь с моё, тогда и поговорим! Заходите, чада, в дом, медком вас угощу.

У Белуна ещё и пасека была, мёд он добывал вкусный-превкусный! Никогда его не продавал, угощал только, и пчёлы у него были кудесные: никогда никого не ужалили.

Собачка Хорсик, беленькая с чёрным ушком, обрадованно заскакала около Дарины, выпрашивая ласку, на кикимору она рыкнула разок, показав, что видит её, но больше и внимания не обращала.

– Ну, гости дорогие, присаживайтесь к столу, сейчас я вам медку дам.

В избе было прохладно, пахло сухими травами и хлебом. Старик поставил на стол мису с нарезанными ломтями сотами, вручил по куску хлеба:

– Сейчас ягодный взвар налью, мёд запивать.

Гости с удовольствием принялись уплетать и мёд, и хлеб и взвар большими глотками пить. Дед не отвлекал от важного дела, ждал. Вот Даринка наелась, напилась и про яйца вспомнила:

– Дедушка, это тебе! – передала ему лукошко.

– А за что это? – удивился старик.

– За совет.

– Да я не ведаю, смогу беде вашей помочь или нет, а ты уж меня гостинцами даришь, – улыбнулся он.

– Деда, ты всё на свете знаешь! – уверенно сказала девочка.

– Ну, коли ты так думаешь… – дед опять улыбнулся и усами, и глазами. – Какой совет надобен?

– Вот она, – Даринка пальцем показала на притихшую и скукоженную кикимору, – хочет человеком стать!

– Неужели? – старик внимательно посмотрел на оробевшее существо.

Кикиморка кивнула.

– А зачем тебе?

– Я, – хрипло начала она и откашлялась. – Я не хочу зло людям делать, я мечтаю жить как обычный человек, как все!

– Как все ты будешь жить человеческий недолгий век, а кикиморы живут дооолго, палкой не докинешь, – возразил Белун.

– Я не хочу жить дооолго! – с отчаянием сказала кикимора. – Я мечтаю, чтоб у меня друзья были, хочу добро творить и помогать всем… хочу, чтоб имя у меня человеческое было! – она почти заплакала.

– Ну, ладно, – пожал плечом дед. – Это я запросто.

– Да?! – хором воскликнули Даринка и кикиморка.

– Да, – подтвердил старик. – Вот сейчас я тебя схвачу, крест в волосах тебе выстригу, на шею крестик надену – и станешь ты человеком.

Дарина захлопала в ладоши:

– Ой, как здорово, дедушка, давай быстрее!

– Но ты будешь тощая, косая, заикаться будешь и хромать, – добавил Белун.

Девочка перестала хлопать и нахмурилась:

– Это что-то неправильно, дедушка! Пусть она станет обычной девочкой, как я!

– Не получится, – вздохнул он. – Быстрый способ, он такой, не совсем верный.

– А есть небыстрый? – с надеждой спросила кикимора, которой тоже не очень-то хотелось быть кривой да косой, хромой да заикой.

– Есть очень трудный путь, чтобы из нечисти в человека обратиться. Вот тогда и жизнь хорошую проживёшь, и мужа найти сможешь, и деток родить.

Глаза кикиморы, крохотные да болотные, вдруг засияли, как звёзды.

– Вижу, хочешь по трудному пути пойти? – усмехнулся дед.

– Да, дедушка, очень хочу!

– И я с ней! – крикнула Дарина.

– И ты, озорница? Это ведь не в бирюльки играть; ежели я говорю, что путь трудный, значит, будут препоны да опасности.

– Ну, и ладно! Не одной же ей идти! – кивнула на соседку девочка. – Ветер дунет – и унесёт её за тридевять земель в тридесятое царство! Так что делать-то надо? – заторопилась она.

– Ты, егоза, не суетись, мне в книги заглянуть надо, – задумчиво сказал Белун. – Посидите пока.

И пошёл книги ворошить. Пока нужное искал, гости разморились да и заснули на лавке, кикиморка всхрапывала, Дарина посапывала, Хорсик рядом сидел, хвостом вертел – стерёг.

– Ну, просыпайтесь, сони! – скомандовал Белун.

Жучка звонко тявкнула – и детвора пробудилась, глаза руками протёрла, на деда с надеждой уставилась.

– Ну что, деда? Нашёл ответ? – беспокойная Даринка не могла молчать.

Кикимора просто смотрела, но вся жизнь была в её взгляде.

– И нашёл, и не нашёл, – спокойно ответил дед. – Я узнал, как тебе человеческий облик обрести и судьбу в книгу Рода вписать, потому как сейчас ты там не записана, нечисть ты мелкая, пакостливая. А вот как тебе душу вернуть да где её взять – этого и в помине в ведах нет, – сказав, Белун замолчал.

– Дедушка, а как же быть? – расстроилась кикиморка. – Ведь без души человек и не человек вовсе!

– Верно ты говоришь: душа – светоч наш, солнечные лучи человеческого естества, частица небесного огня. Без неё никакая жизнь на земле невозможна. Что ж, попробуем спросить у Зеркалицы. Приходите к колодцу, как луна взойдёт, она сегодня полная будет, нам это на руку. Не проспите?

– Нет! Я спать не буду! – Дарина и кикимора одновременно ответили.

Конечно, девчонка уснула, как сурок, и кикиморе долго будить её пришлось: в трубе гудела, половицами скрипела, ложками стучала – без толку. Проснулась Дарина, лишь когда нечисть домовая ей в ухо крикнула:

– Вставай!

Домашние ничего не услышали – и слава Богу!

Прибежали стремглав к колодцу, а дед их уже ждёт, в руке держит зеркало круглое.

– Я уж думал, проспали, – улыбнулся. – Сейчас Зеркалицу попробуем попытать. Станьте у колодца и в зеркало смотрите, но молчите, говорить я буду.

Так и сделали. Увидели в зеркале полную луну, лик её удивительно напоминал человеческий. Дарина что-то сказать хотела, да Белун цыкнул на неё, и она вспомнила, что молчать должна.

– Семеро посылов, один отсыл, не словом, а зеркальной гладью, – медленно начал говорить дед. – Нас, Зеркалица, не сурочь, не спровадь, на наши вопросы ответы дай. Щит зеркальный нас да убережет!

Сначала ничего не происходило, потом водная гладь содрогнулась, глаза луны открылись, уста разомкнулись, и она спросила:

– Кто меня звал, кто вопросами пытал?

– Это я, Зеркалица, я, Белун, – спокойно ответил старик. – Хочу совета у тебя спросить.

– Ужели в твоих книгах не все ответы есть? – в голосе Зеркалицы послышалась насмешка.

– Увы, не все, – вздохнул дед.

– Спрашивай, так уж и быть! – милостиво разрешила она. – Коли смогу – помогу.

– Как кикиморе душу вернуть? – спросил он. – Где её найти?

– Про то колдун знает, что душу её себе забрал.

– Как колдуна заставить душу отдать?

– А что мне будет за советы? Вопросам твоим конца краю нет, какова цена? – спросила Зеркалица.

– Каждый день буду солнечных зайчиков пускать, чтобы ты успела оглядеть безмерные дали Земли и Вселенной и вернуться домой счастливой! Годится?

– Годится! – обрадовалась она. – Заставь его в зеркало посмотреть, тогда он лукавить не сможет и выпустит душу или скажет, где она хранится.

– Как найти колдуна?

– В колодец упади, – зевнула Зеркалица. – Всё, я устала! Очень много вопросов!

Отражение луны стало неподвижным и мертвенным. Старик вздохнул:

– Боле ничего не скажет! Капризная стала… Всё слышали? Всё запомнили?

– Да, – ответила Дарина. – Только я не поняла, как мы колдуна узнаем?

– Я узнаю, – сказала кикиморка. – Он меня учил людям вредить и пакостничать. Значит, это он и душу мою забрал.

– Деда, а ты ведь не сказал, как ей человеком-то настоящим стать? – вспомнила девочка.

– Сейчас-сейчас. В избу идёмте.

И дед Белун рассказал им про Рода, творца Вселенной, и его дочерей Рожаниц – Живу, Ладу, Мокошь, Долю, Недолю.

– Род, милые мои, это отец и мать всех богов, это священное начало начал, из которого всё исходит и куда всё возвращается. Вот появляется на свет человек, и вся его судьба записывается в книгу Рода, поэтому никому не миновать, чего на роду написано. А Рожаницы присутствуют при рождении человека и определяют его долю и нрав. Тебя, кикимора, в этой книге нет, потому как ты наполовину нечисть. Надо, чтобы Род тебя туда вписал, вот ты и обретёшь человеческую судьбу.

– И стану по обличью человеком? – радостно спросила кикимора.

– Ещё нет, это ведь не кожу старую сбросить, как змея делает, надо облик благостный приобрести.

– А как?

– А вот тут тебе помогут Рожаницы, особенно Лада. Она покровительствует сиротам, вдовам, матерям и детям – сердце у неё мягкое, слёзной просьбой можно его разжалобить.

– Как же нам к ним попасть, деда? – притихла Дарина.

– В обитель богов? – он покачал головой. – Никак. Смертный, исторгнутый из небытия по воле божественной Прави, может вернуться туда, но для этого надобно вести жизнь праведную и безгреховную, поднимаясь по лествице совершенства. Но вы, чада, можете поднести требы богине. Идут русалии, и божества тоже любят повеселиться да полакомиться, поэтому вы пойдёте в берёзовую рощу, повяжете яркие ленточки, отнесёте мёд, оладьи, пироги да сурицу и свою просьбу выскажете. Но сначала песню споёте!

И грудным красивым басом, от которого у Даринки побежали по коже мурашки, запел:

– Гой-ма, богородица Ладо!

Благослови, боже, благослови, мати,

требу подавати, Ладо призывати!

Помоги мне, мати!

– Пойте до тех пор, пока не услышите! – велел старик.

– Что не услышим, дедушка?

– Сами поймёте, чада!

– А когда идти в берёзовую рощу? – Дарина посмотрела в окно, за которым только-только начинало светать.

– Вот сейчас и пойдёте.

– Ой, – девочка испугалась. – Маманя запрещает в лес ходить, говорит, русалки могут утащить…

– Ну, не ходи, – пожал плечами дед. – Кикимора одна пойдёт.

Нечисть согласно кивнула.

– Только вот богини её не послушают… она для них пустое место. А человек – творение божье, просьбу из его уст, особенно дитя человеческого, услышат…

– Дарина! – кикимора к девочке обернулась, ручонки к груди прижала, из глаз вот-вот слёзы готовы брызнуть. – Не бросай меня! Прошу!

– Ладно, – нахмурилась та.

– Не бойся, егоза, помыслы у тебя праведные, ни одна русалка и близко к тебе не подойдёт, – спокойно сказал Белун.

Говорить, что следом за девчонками решил пойти, на всякий случай присмотреть, не стал.

Нагруженные подношениями, Дарина и кикимора направились в берёзовую рощу. Уже розовые нити Зари начали пронизывать светлеющее небо, обещая вскорости превратиться в покрывало богини и застлать весь небосвод.

– Не страшно уже! – Дарина храбро топала впереди.

– Ага! – кикиморка меленькими шажками поспевала сзади.

Поодаль неслышно шёл Белун, приглядывая за путешественницами. Не то чтобы он не верил в успех задуманного предприятия, но в случае чего готов был прийти маленьким просительницам на помощь.

– Вот красивая берёзка, на ней много ленточек. Давай и мы свои сюда повяжем! – скомандовала Даринка, сложив на травку всё, что они принесли.

Завязав наузы, взялись за руки и пошли кругом дерева, распевая песню, как учил дед Белун. Сначала пели тихо, потом, осмелев, всё громче и громче.

Тем временем красавица и покровительница любви и брака светлоокая Лада развлекалась на пиру. Тут была и Жива, воплощение плодородия, юности, расцветающей весны, со своей помощницей Сейвиной, и Мокошь, мать всего живого, подательница земного изобилия, олицетворение Матери Сырой Земли, Доля и Недоля, девы судьбы, на время празднования отвлёкшиеся от своих прямых обязанностей – прядения нитей жизни человеческих, Дидилия, покровительствующая благополучным родам и воспитанию младенцев, Додола, богиня лета и молодости, и птица Алконост, и Арысь-поле, и Белые девы, покровительницы облаков и дождевых источников, – словом, целая плеяда богинь предавалась пиршеству и удовольствиям.

Непременными спутниками Лады были её сыновья Лель, Полеля и Дид, всегда молодые и прекрасноликие. Лель то и дело метал из рук искры, веселя богинь и поражая сердца людей страстью, Полеля воздымал рог, в котором пенилось хмельное, как счастье молодожёнов, вино, Дид, более спокойный, чем его братья, поглаживал рыжего кота – своё воплощение.

И конечно же, верховодил пиром Ослад – бог веселья и всяческого блаженства, гуляний и наслаждений. Он и яствами и питиями стол украсил, и сделал так, чтобы беспрепятственно доносились до слуха богинь хвалебные песни, которые исполнял род людской, прославляя Сварога, Перуна, Ладу и весь сонм богов.

Ослад неустанно подливал медвяные напитки и следил, чтобы все были радостны и довольны – в этом видел своё предназначение.

Богини беспрестанно разговаривали, шутили и смеялись, было им весело и ладно. Песни человеческие развлекали, кот рыжий мурлыкал, Лель искрился и зажигал – праздник был хоть куда!

Но вот сквозь стройный хор людской стали доноситься какие-то крики. Ослад поморщился:

– Что такое?

– Ты о чём? – златокудрая Лада отвлеклась от беседы с Живой, с которой они обсуждали роль кукушки в подсчёте часов рождения и смерти.

– Да кричит кто-то, – скривился Ослад. – Совсем не в лад и невпопад!

Лада прислушалась.

– Гой-ма, богородица Ладо!

Благослови, боже, благослови, мати,

требу подавати, Ладо призывати!

Помоги мне, мати!

– Это мне поют, – удивилась она.

– Да что ж так нестройно-то! – опять поморщился Ослад. – Посмотрю-ка я, кто это, да и прикажу не петь!

– Подожди, – остановила его богиня. – Мне поют, я и посмотрю.

– Заскучала, богиня? – испугался бог утех. – Невесело тебе?

– Не переживай, Ослад! – одарила его лучезарной улыбкой Лада. – Кажется мне, что это детские голоса. Я туда и обратно, мигом обернусь!

– Сестрица, я с тобой! – Жива с интересом прислушивалась к их разговору.

Богини исчезли, но пир продолжался. Ослад чуть помедлил и отправился за ними.

Дарина и кикимора продолжали голосить и водить хоровод вокруг берёзы, хотя уже слегка осипли. Дед Белун утомился и присел в кустах, прислонившись спиной к толстому стволу.

Лада, Жива и Ослад, невидимые, наблюдали за девочкой и нечистью.

– Интересно, что им от нас надо? – спросила Лада.

– Одна – это ребёнок, а вторая кто? – удивилась Жива.

– Кикимора это, – брезгливо сказал Ослад. – Нечистый домовый дух. Анчуткино отродье.

– Так что они вместе тут делают? – поразилась Лада. – Давайте им явимся и спросим!

– Любопытно, – согласилась Жива.

– Ой, ну не знаю… – засомневался Ослад.

– Ты, Осладушка, не показывайся, ты не совсем… ммм… одет, – улыбнулась Лада. – А это девочка! Не смущай её!

– Ладно, богиня, – Ослад чуть надулся, – будь по-твоему.

– Не обижайся, – мягко попросила она.

– Дети, – звонко сказала Лада, становясь видимой. – Что вы хотите? Зачем меня призываете?

– Ой! – испугалась Дарина, а кикимора за её спину быстро юркнула.

– Не бойтесь, мы не причиним вам зла, – показалась Жива.

– А вы кто? – трясущимися губами спросила девочка.

– Я Лада, а это Жива, богиня весны и плодородия, – с улыбкой представилась Лада.

– Это точно, не обманываете? – уточнила Дарина.

– Ах вы, неблагодарные, ещё и сомневаться смеете! – возмутился Ослад, постаравшийся максимально запахнуть свои одежды.

– А ты кто? – страх Дарины потихоньку прошёл, да и вообще она была не из пугливых.

– Я Ослад, бог веселья и наслаждения! – гордо сказал он.

– А! Ну, ты нам не нужен, – невежливо подытожила девчонка. – Мы богинь призывали!

Белун в кустах усмехнулся в усы. Ослад потерял дар речи. Лада и Жива звонко расхохотались.

– Не обижайся, Ослад, она же совсем несмышлёныш! – со смехом сказала Лада.

– Что же вам нужно от нас, дети? – мягко спросила Жива.

– Сначала примите наше угощенье и ленточки! – поклонилась Дарина.

– Ослад, забери, пожалуйста!

Всё ещё обиженно ворча, бог щёлкнул пальцами, и дары исчезли.

– Вот она, – храбро начала Дарина, выталкивая из-за себя кикимору, – хочет человеком стать! Настоящим! Мы просим, великие богини Лада и Жива, нам помочь!

– А почему же ты за неё говоришь? – поинтересовалась Лада. – Какой твой интерес?

– Да у нечисти язык, видимо, отсох в нашем присутствии, – съязвил Ослад.

– Вот и нет! – возразила девочка. – Она боится, что вы её не услышите и не пожалеете, поэтому и молчит!

– Кому нужно слушать нечисть домовую, – ехидно сказал Ослад, но Лада жестом остановила его:

– Значит, для себя ты ничего не просишь?

– Конечно, нет! – удивилась девочка. – У меня всё есть!

Богини с улыбкой переглянулись.

– Ну, хорошо, дети, поможем мы вашей беде! – улыбнулась Лада.– Для начала нужно тебе облик человеческий придать. Ослад, принеси-ка кубок с сурицей, что девочки нам поднесли.

– Как скажешь, богиня! – поклонился Ослад, пропал и через мгновение вернулся с кубком.

Лада ступила босой ногой на сыру землю, пролила напиток в след и, когда земля впитала влагу, щёлкнула пальцами – сурица вновь оказалась в кубке.

– Выпей это, – богиня протянула сосуд кикиморе. – Выпей до дна, ни капельки не пролей!

Кикиморка трясущимися лапками приняла кубок, поднесла его ко рту и начала пить мелкими глотками. С каждым глотком её обличье менялось, когда же она допила, то превратилась в девочку, невысокую, зеленоглазую, розовощёкую, с востреньким аккуратным носиком и тёмно-русыми волосами, заплетёнными в тугие косы. Кикиморка ахнула и приподняла сарафан, который совершенно чудесным образом заменил её рванину, – вместо курьих лап были обычные босые загорелые девчачьи ножки.

– Ой! – огромные глаза Дарины смотрели на неё с восторгом, в них кикимора увидела своё отражение – самая настоящая девочка.

– Благодарю вас, богини! – пробормотала кикимора, слёзы потекли по румяным щекам.

– Эй, эй! – воскликнул Ослад. – Только не плакать! Только не при мне! Не при боге веселья!

Лада склонилась и нежным пальчиком отёрла прозрачные слёзы:

– Не надо плакать, это ведь радость!

– Теперь девочка похожа кикимору, – обратилась к Ладе Жива.