Могила Густава Эрикссона

Серёга Шаповалов прекрасно помнил, что его бывший начальник ОРЧ больше всего похож на Безумного Шляпника из «Алисы в Стране чудес». Но от моей просьбы и он слегка прифигел. А может быть сыграли свою роль слухи, распускаемые моими недоброжелателями, о моём высоком статусе в мире криминала. Как бы там не было, Серёга всполошился не на шутку:

– Владимирыч, я смотрю ты без нас совсем от рук отбился. Не буду я ничего делать! Зачем мне надо, чтобы тебя завалили?! Ты на роль отца по возрасту не катишь, но дядька ты нам всем хороший был. Не возьму грех на душу!

Да, на роль отца я по возрасту не подходил. Но ситуацию надо было рихтовать.

– Сынок, милый, ты за меня не беспокойся. Ты думаешь папка на старости лет совсем в деменцию впал? Или, может, просто красители слишком дорогие, и тебе денег жалко? Так давай я заплачу сколько нужно.

– Ты чего, дядь Юр, ошалел? Чтоб я с тебя денег брал? Только ты уверен, что ни в какой косяк не въедешь?

– Уверен, сынок, уверен, не переживай!

– Каким цветом будем колоть?

– Самым тёмно-синим, переходящим в чёрный.

Всего через час с небольшим фалангу моего безымянного пальца украшал перстень с жуком-скарабеем, указательного – перстень «В пределах», а среднего – чёрный перстень с короной. Для пущей убедительности на фаланге большого пальца накололи «Рождён вором». Для завершения картины маслом Серёга очень красиво и профессионально набил мне на кисть той же руки собор Василия Блаженного, на котором по странному стечению обстоятельств было двенадцать куполов. Серёга был настоящим мастером своего дела, мне даже стало жалко, что вся эта лепота через две недели побледнеет, а через месяц совсем исчезнет.

Вот таким красивым и расписным отправился я ранним утром следующего дня в Белоомут.

……….

Уже в 11 утра я слез с автобуса и пошёл заселяться в тот самый «Огарёвский дворик». Весёлая рыжая деваха-администратор, увидев художества на моей руке, спросила:

– Ты чё, дядь, блатной что ль?

Увидев, что я не проявляю к ней никакого интереса, она выдала мне ключ от самого отстойного номера.

– Э, красавица, так не пойдёт. Ты мне давай номер на третьем этаже, чтобы окна на Оку выходили и балкончик был.

Предпринимать активные действия было рановато, и я решил прогуляться и сделать рекогносцировку. Погода для 7-го октября стояла совершенно аномальная. Солнце светило по-летнему и было жарко. С Оки дул свежий и тёплый ветерок, всё вокруг купалось в солнечном свете. Красота – неописуемая, я даже забыл, зачем приехал. Есть в Белоомуте три каменные церкви. Одна из них ничего из себя в плане архитектуры не представляет, другую до неузнаваемости изуродовали большевики. А вот церковь Успения Пресвятой Богородицы в Нижнем Белоомуте – фантастический шедевр позднего русского классицизма. По совершенству композиции и дару архитектора, её строившего, эта церковь не имеет аналогов во всём дальнем Юго-Восточном Подмосковье. Я долго бродил вокруг неё, восхищаясь этим затерянным в глухомани чудом. Вот только ремонт ей ох, как бы не помешал! Да, видно, приход совсем бедный.

А ещё с этой церковью связана история, смешная и поучительная одновременно. Крестьяне в Нижнем Белоомуте жили зажиточные – торговали рыбой и хлебом, занимались винным промыслом. Помещику своему платили необременительный оброк и чувствовали себя кум королю. И вот в начале 19-го века в очередной рекрутский набор сошлись они на сход и решили сдать в рекруты несчастного, безродного и никому не нужного бобыля Христофора Надеждина. Видать, некому было заступиться за парня. Сдали и сдали, и забыли о нём. А Христофор совершил редкостный для тех времён фортель. Уж не знаю, что за способности были у этого парняги, но из солдат он выслужился в обер-офицеры. И не просто в обер-офицеры, в отставку ушёл в чине штабс-капитана, что давало ему и его потомкам право на потомственное дворянство. В отличие от своих сослуживцев-дворян Надеждин не растранжиривал папенькины и маменькины денежки, вышел в отставку человеком вполне состоятельным. И купил своё родное село – Нижний Белоомут. Судя по всему, военная служба Христофору сахаром не была. Поэтому своих односельчан, сдавших его в рекруты, он, став помещиком, просто задавил оброком. Нижнебелоомутчане пищали, плакали и называли своего барина Нехристофором. Революционный поэт Николай Огарёв, владевший Верхним Белоомутом и отпустивший своих крестьян на волю, всячески клеймил позором своего соседа и называл его «гнуснейшим порождением Николая Палкина». Но штабс-капитану Надеждину на это было плевать – он всё богател и богател. Наследников у бывшего бобыля не было, семьёй он так и не обзавёлся. А незадолго до смерти в 1839-м году пригласил столичного архитектора и на все свои деньги построил эту великолепную церковь, которая по своим достоинствам могла бы стоять и в Москве, и в Петербурге.

От Успенской церкви я вышел на берег Оки и, наслаждаясь солнечным ветром, серебряными переливами реки и игрой разлетавшихся бабочек всяких мастей, дошёл до паромной переправы. Речная ширь здесь достигала трёхсот метров, паром ходил с левого берега на правый и обратно раз в полтора часа. Я скатался за 40 рублей туда и обратно, мурлыкая на это нереальное солнышко и покуривая сигаретку. Тем временем было уже три часа. Пора начинать действовать.

……….

Я зашёл в номер и переоделся в костюм. Выглядел я очень солидно, рыжая деваха-администратор посмотрела на меня с недоумением и восхищением. Я прошёл в ресторан при гостинице и сел у окошка, выходившего на главную улицу городка – улицу Урицкого. В процессе реконструкции «Огарёвского дворика» ресторан был задуман на славу. Но денег на полную отделку не хватило. Мальчик-бармен выполнял роль официанта и метрдотеля одновременно, что недвусмысленно говорило – дела в гостинице шли совсем плохо. Умненький такой мальчик, сообразительный, глазки осмысленные. Только уж больно по-волчьи смотрит. Почуял, видать, чужака, не с добром сюда приехавшего. Я заказал ему американо и, когда он его принёс, попросил присесть на минутку.

– Молодой человек, а как бы мне повидаться с Мариной Георгиевной? Я её старинный приятель.

Мальчик оценивающе рассматривал татуировки у меня на кисти, но ответил, не задумываясь:

– А Марина Георгиевна в отъезде. Давно в отъезде. Когда будет, – никто не знает.

– Хорошо. Тогда я хотел бы встретиться с Олегом Любомировичем.

А глаза то у него совсем, как у волчонка.

– А кто такой Олег Любомирович? Извините, я такого не знаю, мне надо работать, – и ушёл.

Из Москвы я взял с собой боевую трубку с боевой симкой, на которой были только несколько относящихся к теме телефонов. Я набрал телефон Коростеля. Как ни странно, после шести гудков он ответил на незнакомый вызов.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Олег Любомирович. Я представляю интересы Бориса Моисеевича Натанзона. Вот приехал из Москвы к Вам в Белоомут. Хотелось бы побеседовать.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Для Вас я – апостол, потому что у меня благая весть. Я тут сижу в ресторане Вашей гостиницы. Не могли бы Вы со мной пообщаться?

– Никакой гостиницы у меня нет. Я так понимаю Вы в «Огарёвском дворике» сидите и решили из меня долги выбивать?

– Да, я в «Огарёвском дворике». А вот выбивать из Вас ничего не собираюсь. Наоборот, у меня для Вас очень хорошая новость. Так Вы подойдёте?

– Да, я буду через двадцать минут. Как я Вас узнаю?

– Легко. Кроме меня других посетителей нет.

– До встречи.

Я вышел на улицу покурить, потом заказал мальчику-бармену ещё один кофе. Он поглядывал на меня с неприличным любопытством. Было ясно, что я для него – реальная угроза потери работы. А другой работы в Белоомуте нет.

Олег Любомирович не заставил себя долго ждать. Уже через пятнадцать минут к гостинице подъехала довольно новая чёрная «Митсубиси Паджеро». Коростель вошёл в ресторан и сел за мой столик. Курчавые тёмные волосы, тонкие черты лица, характерный акцент, никуда не девшийся за 30 лет, – типичный западенец. Он сходу оценил мой недешёвый костюм и татуировки, но парень был, видно, неробкого десятка.

– Я бы хотел, чтобы Вы всё-таки представились.

– А Вам это ничего не даст. Юра меня зовут.

– Ну, я Вас слушаю, Юрий.

Я показал Коростелю свою доверенность и судебное решение по иску Натанзона.

– Значит так, Олег Любомирович, буду предельно краток. Есть маза соскочить с этого долга, сильно не напрягаясь. Я торчу в Вашей дыре, предположим, два дня. Вы послезавтра приносите мне пять лям. Я отдаю Вам оригинал судебного решения, и мы друг о друге забываем. Как Вам такой вариант?

По глазам было видно, что такого Коростель явно не ожидал, и вариант ему нравился. Но барыга всегда остаётся барыгой.

– Вариант очень хороший. Но, поймите, у меня нет денег. Совсем нет. По нашим временам пять миллионов – это приличная сумма. Как я смогу её собрать всего за два дня?

– Я предлагаю, давайте не будем играть в игры. Надеюсь, Вы не станете вешать мне лапшу на уши, что к этой гостинице не имеете никакого отношения?

– Не стану.

– Тогда получается, что Вы один из самых состоятельных жителей Белоомута?

– Так то, оно так. Но Вы же видите, какая тут у нас нищета.

– Нищета – это у людей, работавших тут на швейной, кожгалантерейной и деревообрабатывающей фабриках, которые давно закрылись. Вот у них – нищета. А у Вас? Только не надо мне рассказывать, что чёрный «паджерик», на котором Вы подъехали, – машина бабушки жены, а Вам только дали покататься. Вот уже два ляма. А ещё три как-нибудь наскребёте.

Коростель молчал и смотрел на меня, как на врага народа. «Э, парень, уж слишком ты жадён», – подумал я.

– Вот что я Вам скажу, Олег Любомирович. Большой симпатии к своему клиенту я не испытываю. Но если по-чесноку, при такой схеме расхода по мастям Вы его просто грабите. Поэтому либо послезавтра Вы передаёте мне обозначенную сумму (и без фортелей, пожалуйста), либо – я Вам не завидую. Так что, на чём порешим?

– Послезавтра вечером деньги будут. Как мне Вас найти?

– А я в Вашей гостинице остановился.

– Ну, тогда до послезавтра?

– Всего Вам доброго.

Коростель уехал, а я пошёл в свой номер. Проходя мимо администраторши, я широко улыбнулся ей:

– Детка, ко мне в скором времени друзья должны подъехать. Я буду у себя в номере. Ты мне набери тогда.

В номере я достал из сумки бутылку «Старого Кенигсберга», взял стакан и вышел на балкон, выходящий на Оку. Солнце уже склонялось к закату и поблескивало из-за лесов на правом берегу реки. Ох не прост этот Коростель, ох не прост! Достойный партнёр и оппонент Борису Моисеевичу. А что вы думаете, быть большой лягушкой в маленьком болотце легко? Этот не то, что с пятью миллионами, со ста тысячами просто так не расстанется. Делюга мне предстоит непростая, и пока что всё непонятно.

Не успел я осилить и сто грамм волшебного напитка, как телефон в номере зазвонил.

– Ну и друзья у Вас! – по голосу девахи можно было сделать вывод, что друзья у меня достойнейшие. – Подъехали. Спуститесь?

Я спустился на ресепшн и увидел картину маслом, моментально перенесшую меня в середину 90-х. А может быть в этом городочке 90-е никогда и не заканчивались? Меня ожидали два пассажира. Один здоровый, мордатый, с коротко стриженными рыжими волосами. Он сто процентов был главный. На шее была толщиной с палец золотая цепь. Я уже и забыл про такие персонажи. В Москве их давно повыбили, а здесь, видать, заповедник. Морда у основного была с широкими монголоидными скулами и совершенно не обезображена какими-либо признаками интеллекта. Чувствовалось, что в Белоомуте мордатый считает себя хозяином. Второй выглядел гораздо поскромней – среднего росточка, худощавый, но по общей картине угадывалось, что пару ходок он имел.

– Ты что ли приехал с нашего Коростеля долги выбивать? – спросил мордатый. Было видно, он настолько считает себя хозяином положения, что мои ответы его не интересуют. – Ну, пойдём поговорим.

Мы пришли в ресторан. Освещения было мало, но на улице ещё не стемнело, да и сели мы опять возле окошка. Мордатый сел напротив меня, его помощник справа от него. Помощник был старше мордатого лет на десять, но иерархия в их паре была видна невооружённым глазом. Я вполне миролюбиво спросил:

– Что будете пить, ребята?

– Мы то ничего не будем, а вот ты будешь пить водичку из Оки. Причём прямо сегодня, если быстро не соберёшь свои манатки и не свалишь отсюда. Ты охуел, наверно, старый? Приехал к нам сюда и решил здесь свои правки устраивать? Я тебе даю десять минут на сборы, иначе тебе пизда.

– Вам бы следовало поучиться вежливости, молодой человек, – сказал я спокойно и даже лениво. Левая рука лежала у меня на столе, и её пристально изучал второй оппонент. – Сначала надо выяснить, с кем ты общаешься, а потом вести себя так по-хамски. Хотя по-хамски вести себя ни с кем не надо. Мне кажется, что Вы умрёте молодым – такие как Вы долго не живут.

Мордатого от такой наглости просто взорвало. Так оскорбить его в его же собственной вотчине. Я даже побоялся, не случилось бы с ним припадка.

– Да я тебя! На ремни порежу! Прямо здесь! Прямо сейчас!

И тут случилось неожиданное: помощник коротким и незаметным, явно зоновским движением въехал своему шефу по почкам.

– А! Белый, ты охуел что ли?! Ты чего творишь?!

– Ну-ка пойдём, Рыжий, выйдем на улицу! Не бычься ты, беды с тобой не оберёшься! – и, обращаясь ко мне, – Вы извините, уважаемый! Нам с другом коротенько перетереть надо.

Я видел из окна, как выйдя на улицу Рыжий попытался со всего размаха дать Белому по уху, но тот ловко увернулся и ещё раз ткнул того по почкам. После этого Белый начал что-то оживлённо объяснять, размахивая руками. Было забавно наблюдать, как менялось выражение морды Рыжего. Сначала на ней была написана только злость на своего подельника, потом эта злость сменилась растерянностью и полным непониманием, а в конце всё сменилось неподдельным испугом. Да, не зря я съездил в гости к Шляпе, всё правильно сделал!

Обратно в ресторан Рыжий не пошёл, за стол ко мне подсел Белый.

– Ну что, бродяга, урезонил дурачка своего?

– Уважаемый, Вы нас простите ради Христа! И Димку не наказывайте. Он пацан правильный, только глупый очень. И жизни не видел совсем, ни разу не был в доме нашем общем. Я сколько раз ему говорил: «Смотри, с кем базаришь». Да всё без толку. Дерёвня она и есть дерёвня.

– Да что ты так разволновался? Побереги здоровье. Я же сюда не наказывать приехал, а по простому делу. Как зовут то тебя, бродяга?

– Николай я, уважаемый.

– За что чалился?

– Да по мелочи. По молодости бакланку впаяли, а потом по сто пятьдесят восьмой второй заезжал.

– По мелочи то – по мелочи, но вижу, ты человек правильный и разумный. А скажи мне Коля, когда это Коростель успел вас послать?

– Да как встретился с Вами, так сразу Рыжего подтянул и говорит: «Что хочешь делай, а только чтоб этот блатной отсюда уехал. Зря я тебе что ли плачу?» Ну, а Рыжий, чёрт, и рад стараться.

– Зря ты друга своего чёртом называешь. Нехорошо это. А скажи мне, Колюха, Коростель то сам что за человек?

– Да жлоб он конченный, уважаемый. Тридцать лет тут народ обирал в своих магазинах. За лишнюю копейку – удавится.

– Так вот ты передай ему, бродяга, чтобы больше он со мной не шутил. Я, знаешь ли, шуток не люблю. Мне при моём положении шутить не положено. Деньги чтоб послезавтра вечером были.

– Всё передам, уважаемый, не сомневайтесь! А позвольте Вас спросить, братвы то с Вами много приехало?

– Я тебе так, Коля, скажу: «Меньше знаешь, лучше спишь». А ещё говорят: «Проживёшь подольше, узнаешь побольше». Как ты понимаешь, такие люди, как, я по лесам одни не бродят.

– Да нет, уважаемый, вы не то подумали! Я к чему спросил: Вы скажите своим, чтобы отдыхали. Мы сами всё сделаем. Ведь дураку понятно, что Коростель кругом неправ, а Вы ему своим предложением благодеяние делаете. Деньги послезавтра вечером будут. Сам Вам в зубах притащит. Мы за всем проследим. Димка пока ещё не совсем въехал, тупой он у нас, но я ему всё объясню, отвечаю. А Вы отдыхайте спокойненько, вон как красиво тут у нас! Вы разрешите, я пойду?

– Иди, бродяга, иди, Бог с тобой. И своему Димке передай, пусть меня не боится, а то трясётся, как обиженный, – смотреть противно.

Белый подошёл к бару и взял самую дорогую бутылку «Хеннеси». Мальчик-бармен на это никак не отреагировал, видно Рыжий и компания чувствовали тут себя полноправными хозяевами. «Хеннеси» был осторожно поставлен на мой стол.

– Вот, уважаемый, босяцкий подгон. Простите нас и отдыхайте хорошо.

– И тебе, бродяга, хорошего вечера.

Белый испарился. Я же взял босяцкий подгон и вернулся к себе в номер. Там я выше на балкон, выпил «Старого Кенигсберга», закурил и набрал номер Коростеля, до которого мои новые друзья вряд ли ещё добрались. Тот взял трубку практически сразу.

– Да, Юрий, что скажете?

Голос его звучал бравурно, как марш «Эрика». Неужели он по наивности своей решил, что я звоню попрощаться перед тем, как не солоно хлебавши отчалить?

– Олег Любомирович, общался сейчас с двумя чудесными парнями, Рыжим и Белым. Мне Ваша шутка очень понравилась, и клоуны у Вас замечательные. А Вам это будет стоить недорого. К тому, о чём мы говорили, добавьте 10 процентов. Если Вы вообще – шутник, следующие шутки будут стоить подороже. И самое главное, чтобы я шутить не начал. Послезавтра жду Вас с нетерпением. Вам всё понятно?

Молчание на той стороне продолжалось секунд двадцать. Ох, и влетит же Рыжему, не его сегодня день! Наконец Коростель ответил твёрдо и отчётливо:

– Да, мне всё понятно. Послезавтра вечером всё будет.

Я дал отбой, снял пиджак, развязал галстук и сел в кресло на балконе смотреть на звёзды и ночную реку, допивая коньяк. Кажется, тема развивается в нужном мне русле. Хотя «не кажи хоп». А вот что делать с завтрашним днём – совершенно не ясно. Проводить вынужденный таймаут, торча в Белоомуте, не стоит. Мало ли что может случиться? Встану-ка я завтра рано утречком, оденусь попроще, переплыву Оку на пароме и рвану в любимые есенинские места, в Иоанно-Богословский Пощуповский монастырь. Если кому-нибудь завтра придёт в голову меня искать, найти меня там будет совсем непросто. Да и для души будет полезно.

Душу, сбитую утратами да тратами,

Душу, стёртую перекатами, -

Если до крови лоскут истончал,

Залатаю золотыми я заплатами,

Чтобы чаще Господь замечал. *21

А вот доверенность и судебное решение я, пожалуй, положу в рюкзак и возьму с собой – оставлять их в номере несколько неосмотрительно.

……….

Я не зря сказал Олегу Любомировичу: «Главное, чтобы я шутить не начал». Как ты, наверное, уже убедился, любезный мой читатель, сам я персонаж скорее драматического склада, чем комического. С юмором у меня дела всегда обстояли неважно. Шутить над людьми не люблю, всегда боюсь их задеть или оскорбить. Но уж если начинаю, получается у меня как-то зло и совсем за гранью фола. Помнишь, читатель, рассказывал я тебе про моего нового начальника в бытность мою сотрудником структур по борьбе с организованной преступностью? Да, да, того самого, что сменил Виктора Павловича.

Юрий Дмитриевич Тохтамышев был человеком скорее добрым, чем плохим, довольно-таки душевным и симпатичным. Слова дурного про него не скажу. Ну, да, нарушил он мою идиллию, впарил мне вдогонку к штабу одну из самых сложных РУОПовских линий. Так его можно понять – ему по этой линии нужны были гарантированные результаты, а кто бы ему эти результаты гарантированно обеспечил? Понятно, ваш покорный слуга. И всё же не сошлись мы с Юрием Дмитриевичем. Разные поколения. Во-первых, никак не мог я понять, почему: я – начальник, ты – дурак. Между прочим, его предшественники, Виктор Павлович и Сергей Борисович, никогда себе такого не позволяли. Во-вторых, у этого следующего за моим поколения всё как-то чрезвычайно просто. Бог с ней с работой. Главное, чтобы таджики с Черкизона и водители нелегальных автобусов вовремя обилечивались, а фуры с контрафактом вовремя тормозились. А часть полученных от этих нехитрых комбинаций средств регулярно отсылать кому надо наверх. И по фигу мороз.

Наше поколение ещё имело отношение к советским временам, поэтому утрачивало остатки моральных принципов с трудом. Вот и возникало у меня с Юрием Дмитриевичем частенько взаимное неприятие. Хотя я и понимал, что структуры по борьбе с организованной преступностью доживают последние годы, а всё же помог он мне принять решение о смене работы.

И вот когда вопрос о моём переводе был уже решён, и я готовился передислоцироваться в отдел уголовного розыска округа, случилось у Юрия Дмитриевича совещание начальников окружных отделов БОП при начальнике Управления по борьбе с оргпреступностью города, на котором подводили итоги работы в первом полугодии. Тёзка попросил меня по старой памяти написать докладную записку на это совещание. Ну, я и написал, что мне сложно, что ли?

Когда Юрия Дмитриевича вызвали на трибуну, он с чувством собственного достоинства вышел, положил мою бумажку перед собой и начал читать. Видимо, при этом он думал о том, что организаторы автобусных перевозок из Чебоксар, суки, отказываются нормально платить за покровительство. Но, хоть мысли его были заняты более важными вещами, читал он хорошо, с выражением.

– Товарищ полковник, товарищи офицеры! – начал Тохтамышев, обращаясь к Олегу Анатольевичу Баранову, который тогда не был ещё убелённым сединами генерал-лейтенантом, а был начальником Управления БОП Москвы в чине полковника. Такое стандартное начало никого не удивило, в отличие от последовавшего за ним:

– К вам, браточки, обращаюсь! Ко всем тем, кто в тесных и душных кабинетах поддерживает оперской ход в доме нашем общем.

По рядам прокатилось оживление, Олег Анатольевич от неожиданности открыл рот да так и застыл. Юрий же Дмитриевич всего этого не заметил, занятый важными мыслями, и продолжил, правильно акцентируя интонации.

– Сейчас развелось много таких, которые указывают, как нам жить и выдают себя за настоящих бродяг. Но мы не знаем, по каким лесам они бродили!

Первым не выдержал начальник ОБОПа Юго-Востока. Он заржал заливисто и заразительно. Через секунду ухохатывался весь зал, все ребята из округов и все начальники отделов городского управления. Начальник городского отдела по ворам в законе Антоша Климов с серьёзнейшим лицом аплодировал стоя. Баранов сразу смекнул что к чему:

– Юрий Дмитриевич, тебе речь Ершов писал?

– Так точно, товарищ полковник.

– А что, он от вас ушёл?

– Ушёл.

– А куда?

– В ОУР начальником ОРЧ.

– Ты без бумажки сможешь доложить по итогам 1-го полугодия?

– Не готов, товарищ полковник.

– Ну, присаживайся. Вернёшься в округ, передай Ершу, чтоб он ко мне сегодня заехал.

Олег Анатольевич Баранов всегда был человеком мудрым, прекрасно понимал происходящее и знал цену новым начальникам. Когда я подъехал к нему, оказалось, что один из его замов заснял блестящее выступление Юрия Дмитриевича на смартфон. Мы пересматривали его раз за разом минут пятнадцать и ржали от души.

……….

Сказано – сделано. Уже в 9 часов утра я помахал Белоомуту рукой с парома. Оказавшись на правом берегу Оки, доехал на автобусе до станции Фруктовая. Электричку ждать пришлось недолго, уже в одиннадцать я был в Рыбном. Раздолбанного старенького автобуса пришлось подождать целый час, а потом он долго тряс меня по рязанским колдобинам, рискуя не доехать. Но до Пощупово я всё же добрался. Сойдя с автобуса, я сразу увидел колокольню Иоанно-Богословского монастыря, одну из самых высоких и красивых на Руси. Как раз было время часозвона.

В синем небе, колокольнями проколотом, -

Медный колокол, медный колокол –

То ль возрадовался, то ли осерчал…

Купола в России кроют чистым золотом –

Чтобы чаще Господь замечал. *21

Пока я пару часов бродил по монастырю, на меня обратил внимание пожилой благообразный иеромонах. Даже не столько на меня, сколько на «иконостас» у меня на руке.

– Вы не желаете исповедоваться, сын мой?

– Не время, отче, ещё не время.

– Облегчить душу и покаяться время всегда.

А ведь он прав, чёрт возьми! На душе у меня было тяжело. Всю жизнь мечтал добраться до этого монастыря и до Святой горы над ним, на которую приходил из Константиново молодой Есенин и подолгу сидел там, черпая вдохновение. И вот, наконец, добрался. А все мысли – о моей поганенькой делюге, как она сложится и чем закончится. И какие ещё сюрпризы приготовила мне птица Коростель. Паскудная такая птичка, не похожая ни на птицу Сирин, ни на Алконоста, ни, тем более, на птицу Гамаюн.

Я вышел из монастыря и пошёл по тропинке к подножию Святой горы. Чудом сохранившийся реликтовый лес начинался сразу от монастыря и покрывал собой всю гору, внизу бил святой источник с необыкновенно вкусной водой. Вдоволь напившись, я стал не спеша подниматься в гору и через полчаса добрёл до смотровой площадки, откуда открывался невообразимой красоты вид на монастырь и все ближайшие окрестности. День стоял хрустальный, вдалеке сверкала на солнце, замысловато изгибаясь излучинами, Ока. Совсем на горизонте виднелась Казанская церковь в Константиново.