Путь

Предложение в общем-то было дельным, я действительно знал такое место, да и что там – сам сделал несколько фотографий на телефон. Но если бы мне незнакомец предложил нечто подобное – пойти в секретное место, где все запреты недействительны, а людей вокруг нет, то я бы, естественно, отказался.

Но девушка опять утвердительно закивала. Я продолжил говорить:

– Мы пройдем вон туда, на улочку, ведущую в город, обойдем площадь и выйдем с другой стороны на небольшую площадку. Там ты сможешь сделать фотографии. – Я решил по крайней мере описать наш путь, чтобы ей было не так страшно. – Идем?

Девушка опять закивала. Я вдруг понял, в чем дело. Мы все еще стояли в коридоре с запахом жареного мяса, и девушку подташнивало, она боялась открывать рот, чтобы ее не стошнило, и поэтому кивала вместо того, чтобы говорить.

Я вывел ее наружу.

Что и говорить, она мне понравилась. Несмотря на всю свою невежественность: девушка, одетая таким вот образом, выглядела оскорбительно для местных; и несмотря на всю свою трусость. Неумелая походка не добавляла ей шарма, но было в этой неуклюжести что-то милое.

Мы шли мимо костров, направляясь к “секретному” месту, как вдруг дорогу нам перекрыл молодой парень в традиционных одеждах. Он сказал:

– Здесь нельзя просто так фотографировать, нужно заплатить.

Я отмахнулся и пошел дальше. В таких случаях лучше просто не обращать внимание, и от тебя скорее всего отстанут. Если не отстанут – тогда другое дело, но обычно такая тактика работает. Я прошел мимо парня, не обращая на него внимания, и пошел дальше. Оглянулся, чтобы убедиться, что моя спутница не отстала, и вдруг понял, что ее нет рядом.

Тогда я решил вернуться обратно и разыскать ее – видимо просто испугалась, то ли костров, то ли вымогателя-неумеху. Нашел девушку я очень быстро, в конце концов, на своих каблуках ей далеко было не убежать. Она забралась на какую-то лестницу вдоль стены одного из зданий на берегу реки и смотрела в сторону костров, держа перед собой фотоаппарат. Выглядела она очень испуганной. Рядом с ней стоял парень, очень высокий, иностранец. Он тоже выглядел испуганно.

Я спросил девушку:

– Почему ты убежала? Испугалась?

– Да, мне очень страшно.

– Пошли, я проведу тебя. В том месте, о котором я говорил, хороший ракурс для съемки, а насчет вымогателей не бойся – они безобидны и ничего тебе не сделают. Людям здесь чуждо насилие, это же священное место, в конце концов.

– Я лучше останусь здесь. – Ответила девушка и посмотрела на высокого парня рядом с собой. Парень посмотрел на нее в ответ.

Что и говорить, меня это задело. Где-то в глубине души проснулось чувство ревности, хоть и небольшое – все же девушку эту я знал лишь пятнадцать минут, да и знал ли?..

– Ну и ладно, поступай как знаешь. – Пожал я плечами. Мне не хотелось устраивать сцену ревности одного незнакомого человека к другому.

Я спустился по лестнице и направился обратно, к кострам. Парень-вымогатель опять подбежал ко мне, но я лишь отмахнулся от него, даже не смотря в его сторону. Несколько раз во время движения я кинул взгляд на ту самую лестницу, где осталась незнакомка. Она стояла все там же, но фотоаппарат спрятала – боялась, что отнимут, наверное. Парень же, высокий иностранец, стоял на том же месте, где я его оставил, но по крайней мере они с незнакомкой больше друг на друга не смотрели и не разговаривали.

Став напротив одного из костров, я начал наблюдать за кремацией. Было абсолютно неинтересно. Во-первых, я уже видел достаточно кремаций, видел, как огонь пожирает человеческое тело, как чернеет и слазит кожа, оголяя череп и кости, и мне это уже было неинтересно. Банально. Во-вторых, я думал о девушке. Она мне действительно понравилась и заинтересовала – мне хотелось узнать, кто она и что здесь делает. Я все еще чувствовал ревность и желание познакомиться поближе, такие несуразные и глупые для подобного места (на минуточку, здесь сжигали тела умерших людей), как и сама девушка, одетая по последнему писку моды да еще и на каблуках среди грязи и огня.

Я решил все же вернуться за ней. Развернулся и уверенным шагом двинулся в сторону лестницы, на которой она стояла. Девушка все еще была там, молчаливая и испуганная. Но вместо того, чтобы подняться по лестнице и заговорить, я прошел мимо. Наверное, гордость не позволила вернуться к человеку, который так легко от меня ушел. Я прошел по коридору с запахом жареного человеческого мяса, затем еще метров сто, и сел на ступеньки, ведущие к реке, так, чтобы меня было видно всем проходящим мимо. Будет возвращаться, увидит меня и если захочет – сама подойдет. Таков был мой план.

Я сидел пять минут, потом еще пять минут, потом еще десять. То и дело я оглядывался назад, может незнакомка где-то рядом? Рядом никого не было, никто не подходил. Вот мимо прошел высокий парень, к которому от меня сбежала девушка, а самой ее не было. Я прождал еще полчаса и решил, что не судьба.

Я встал и побрел прочь. Пробрел еще метров сто и решил отдохнуть – внезапно нахлынула усталость от целого дня хождения пешком.

Мимо меня проходил человек с коробкой на животе. Коробка держалась на ремнях, перекинутых через спину, в ней лежали сувениры и всякие безделушки для туристов. Человек был мужчиной лет пятидесяти, немного грузным, он улыбался.

– Привет. – Сказал он.

– Привет. – Ответил я. – Я не буду ничего покупать, мне ничего не надо. – Решил я уточнить.

– И не надо. Я просто хочу немного отдохнуть.

– Он снял ремни со спины и поставил у ног коробку.

– Я просто работаю, чтобы прокормить семью. – Продолжил он. – Мои голодные дети очень хотят есть.

– Я понимаю, – Ответил я. – Просто мне действительно ничего из этого не нужно. Я не покупаю сувениры, потому что не могу носить их с собой, у меня два рюкзака, которые я таскаю на себе, и в них нет свободного места.

Мужчина понимающе кивнул. Он постоял еще немного, разминая руки и ноги.

– Видишь этого человека? – Спросил он, указывая на старика, сидящего поодаль, в сооружении, построенном рядом с дорогой. – Он святой, это Баба́, то есть, Отец.

Я посмотрел на старика. Выглядел он очень экстравагантно. Все его тело, с головы до ног, было покрыто белым слоем какого-то порошка. Сначала мне показалось, что это мел, но потом до меня дошло, учитывая, в каком месте я находился, – это был пепел от сожженных людей. Старик сидел в позе лотоса и курил трубку. Из трубки шел дым, такой же белый, как и порошок на его теле. Старик курил человеческий пепел и то и дело покашливал. Наверняка, постоянное вдыхание человеческого пепла негативно повлияло на его легкие.

Старик сидел и отрешенными глазами смотрел вперед. Я уже слышал про подобных людей. Они покрываются человеческим пеплом, курят пепел, а едят, нет не пепел, едят они плоть умерших людей. При этом, говорят, что эти старцы очень добрые и благодетельные, их считают святыми, несмотря на то, что они в общем-то каннибалы. С другой стороны, едят они людей, умерших своей смертью, и никаких усилий к их умерщвлению не прилагают. Если они не причиняют никому зла, то и осуждать их я не видел смысла.

Мы посидели с торговцем еще немного, поговорили о том о сем, после чего он начал собираться:

– Мой отдых закончен, нужно продолжать работать – дети сами себя не накормят.

Я понимающе кивнул. Торговец поднял коробку, накинул ремни на плечи и пошел дальше торговать сувенирами. Я посидел еще какое-то время, понаблюдал за баба́, который все так же продолжал курить трубку, глядя в небытие. Было интересно, чем заняты его мысли, хотя скорее всего мыслей и не было, было отрешение от мыслей, – старик медитировал, в конце концов.

Я поразмышлял о том, чем сам буду заниматься в его возрасте. “Может через много лет я и буду этим самым стариком”, – подумал я, – “Стариком, который обмазывает свое тело пеплом, курит пепел и ест плоть мертвецов. А может, уйду в храм или вообще стану отшельником”. Вариантов было много, но не было почему-то варианта, что в старости я буду сидеть на кресле-качалке у телевизора и ворчать, недовольно комментируя происходящее на экране. Уж лучше отшельником, чем так.

Я все еще чувствовал усталость, но решил немного пройтись: недалеко от старика, покрытого пеплом, начиналась узкая улочка, ведущая в город. Я решил по ней прогуляться.

К улочке вела довольно узкая дорога, но спустя десяток метров, она становилась совсем тесной. По бокам от нее стояли здания этажа в три, закрывая собой все пространство вокруг, за исключением маленького куска неба посередине, над головой. Здесь наверное никогда не бывает жарко, даже когда солнце стоит в зените и печет изо всей силы. Но и солнечно здесь тоже не бывает.

Вдоль стены одного из зданий стоял маленький алтарь с небольшой скульптурой местного божества. Я присел на камень рядом с алтарем и решил еще немного отдохнуть – усталость брала свое.

На верхнем этаже здания, стоявшем напротив меня, то и дело слышался звук льющейся из ведра воды. Наверняка, это здание было чьим-то домом, и человек мылся внутри, ополаскиваясь водой. Я сидел пять минут, десять, и слышал то и дело звук льющейся воды, потом звук угасал, видимо ведро становилось пустым, потом, через некоторое время все повторялось вновь. Наконец, звук воды окончательно утих. Затем я услышал, как кто-то начал шумно одеваться. Через некоторое время входная дверь на верхнем этаже открылась, и из нее показался старик, одетый в белое одеяние.

Он посмотрел на меня, жизнерадостно улыбнулся и начал спускаться по лестнице вниз. Спустившись, он сказал что-то приветственное и начал говорить на местном языке, очень ласково и дружелюбно. Я не понимал ни слова. Старик старался мне что-то объяснить, все настойчивее и настойчивее. Понимать от этого я его лучше не стал. Тогда старик начал активно жестикулировать. В ответ я лишь молча вопрошал и пожимал плечами.

Наконец, он выдохся. Кивнул мне, сказал что-то типа “ну ладно, ничего страшного” и поднялся наверх, закрыв за собой дверь. Опять шум снимающейся одежды, а затем звук воды.

Я все еще не был готов двигаться дальше, что-то неладное творилось с моим организмом, и усталость все никак не уходила, поэтому просто достал телефон и начал что-то читать в интернете. Минут через пять снова послышался шорох одежды – старик опять одевался. Дверь снова отворилась, и из нее опять вышел мой новый знакомый.

Он снова улыбнулся мне и начал спускаться вниз. Подошел ко мне и начал что-то объяснять. Я лишь молча посмотрел на него, а потом уставился обратно на экран телефона. Я не знал, чего от меня хотел старик, и не знал, как я мог ему помочь. Он не выглядел так, как будто ему угрожала опасность, не умирал от голода, и я решительно не мог понять, что ему было нужно.

Старик перестал разговаривать со мной, задумался на секунду, а потом показал пальцем на мой телефон.

– Нужно позвонить? – Спросил я, хотя и осознавал, что старик меня не понимает.

Он утвердительно закивал. Я протянул ему телефон. Старик радостно взял трубку и начал крутить ее с видом “ого, какая крутая штука!” Через несколько минут он вернул телефон мне и благодарно закивал. Развернулся, пошел обратно, но внезапно вернулся, как будто что-то забыл.

Он опять указал на телефон и жестом попросил, чтобы я ему его подарил. Я отрицательно покачал головой. Старик приуныл всем своим видом, в его глазах появился налет мольбы, и он драматично вскинул руки вверх, прося отдать телефон ему в дар.

Я опять отрицательно покачал головой. Старик понимающе кивнул, вернулся на лестницу, поднялся в дом и закрыл за собой дверь. Шорох снимающейся одежды и звуки льющейся воды. Я рассмеялся. Удивительное происшествие. Решил, что пора уходить, пока старик не удумал еще чего-нибудь. Я встал и побрел в сторону своей комнаты с вечными трусами какого-то незнакомца на двери ванной. Я решил, что завтра пора уезжать со священной реки, здесь я уже не увижу ничего интересного.

Встал я пораньше, чтобы успеть на первый поезд, который и так задержится в лучшем случае на полдня, а в худшем – на неопределенный срок. Добрался до вокзала и подошел к большому экрану в главном холле – узнать, на сколько поезд опаздывает. “Поезд опаздывает на шесть часов” – гласила надпись на экране. “Началось”, – с некоторой досадой подумал я.

Пять часов я бродил по вокзалу. Исследовал каждый закуток, посидел на каждом стуле, полежал на каждом полу, поднялся и спустился по каждой лестнице. Я привык много двигаться и поэтому не мог сидеть на месте, энергию нужно было куда-то девать.

Спустя пять часов я опять подошел к экрану в главном холле. “Поезд опаздывает на шесть часов” – все еще гласила надпись. В общем-то это был хороший знак, значит, видимо, опоздание будет всего шестичасовым. Такое время мне не очень подходило – опять придется спать на вокзале, потому что на нужную станцию поезд приедет поздно вечером. Но в какой-то момент мне, во время этой, уже почти вечной прогулки по вокзалу, начало казаться, что я застрял здесь навсегда и никогда не смогу отсюда выбраться. Уж лучше опоздать на шесть часов и поспать лишнюю ночь на вокзале, чем застрять навсегда.

Я вышел из холла на привокзальную площадь и оглянулся. Огромная толпа таксистов и тук-тукеров всех мастей занимала всю улицу. Люди сновали туда-сюда, и шум от этого броуновского движения был неимоверным. За несколько минут наблюдения за привокзальной суетой у меня разболелась голова. Я развернулся, чтобы вернуться обратно в холл.

Мое внимание привлекла табличка на входной двери, которую я сразу не заметил. “Дефекация запрещена! В случае нарушения запрета – ШТРАФ”. – Гласила она. Я рассмеялся. Наверное, это действительно большая проблема здесь, раз приходится вешать таблички с напоминанием о том, что дефекация в публичных местах – это неприлично.

Я зашел внутрь вокзала и еще раз глянул на экран. По моим расчетам поезд уже скоро должен был прибыть. Но надпись напротив расписания нужного поезда уже гласила: “Поезд опаздывает на двенадцать часов”. Честно говоря, я был не сильно удивлен, но досада все же была. Не успокаивало и то, что напротив некоторых поездов высвечивалась надпись “Поезд отменен” – беда других пассажиров, превышающая мою, не помогала мне. То, что другим людям хуже, чем тебе – это слабое оправдание.

Чужие беды меня вообще не радовали, какими бы они не были. По крайней мере, я старался приучить себя к тому, что злорадство – это проявление моей собственной темной стороны, которая есть у каждого человека, и с которой лично я старался бороться.

Я опять отправился гулять по вокзалу, в очередной раз сидеть на каждом стуле, лежать на каждом полу и исследовать каждый закуток. Я шел по одному из перронов, уже в который раз, в сторону лестницы, ведущей на другой перрон, который к тому времени я тоже исследовал до последней пылинки на полу.

Внезапно, из-за одной из колонн, поддерживающих над перроном навес от дождя, выбежал человек. Это был мужчина, лет тридцати, низкого роста и грузный. Под носом, над верхней губой, у него были густые черные усы. Человек хихикал, как-то мерзко и гнусно, и быстро бежал прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и недовольно посмотрел ему вслед – мужчина продолжал быстро бежать прочь, все так же хихикая.

Из-за колонны послышался недовольный крик. Я повернулся и увидел старика с седыми волосами, который смотрел на меня гневным взором. Он кричал что-то на местном языке и быстро, насколько ему позволял возраст, шел на меня. Ладони его были подняты и сжаты в кулаки. Видимо, усатый мерзавец сделал какую-то пакость спящему старику (за стариком, на полу, я увидел покрывало, на котором тот видимо спал), а тот, не разобравшись, решил, что пакость ему сделал я.

Времени объяснять старику, что он ошибся, и я не при чем, у меня не было – он двигался с кулаками прямо на меня. Но опасности он для меня не представлял: для тех мест, в которых я родился, я был очень низок ростом, и слаб. Но по местным меркам, учитывая, что половина населения не ела мясо по религиозным причинам, я был вполне нормального роста. Местная еда не нравилась моему желудку, у него постоянно случалось несварение, и я сильно исхудал. Но по сравнению с местными жителями, и особенно, – с небольшим стариком, который собирался на меня напасть, я был в неплохой форме.

Понимая, что я не успею объяснить старику, что он ошибся, и я не при чем, я решил действовать в духе “лучшая защита – это нападение”. Я поднял руки со сжатыми кулаками и начал сам двигаться в сторону старика, показывая, что я принимаю бой. Он опешил. Было понятно, что я сильнее, и нанести мне хоть сколько-нибудь значимый урон он не сможет. Драться ему со мной было бесполезно.

Старик опустил руки, показывая, что отказывается от боя, и просто смотрел на меня с ненавистью и презрением. Он продолжал выкрикивать на непонятном языке в мой адрес какие-то фразы, очевидно оскорбительные, и просто наблюдал, как я проходил мимо.

Сначала я хотел остановиться и объяснить старику, что он ошибся, я не сделал ему ничего плохого, а виноват был мерзкий усач. Но старик, видимо, не хотел разбираться. В конце концов, он набросился меня, на первого встречного, не задавая лишних вопросов и не предаваясь сомнениям. Назвать его жертвой было сложно, он и сам был агрессором, таким же, как и усач.

Себя же мне винить было не в чем – в конце концов, я просто защищался, да и драться со стариком не собирался – просто напугал его, чтобы тот отступился.

Я дошел до лестницы, к которой и шел изначально, поднялся по ней (на ступеньках я опять заметил надпись “Дефекация запрещена!”) и спустился на противоположный перрон. Погулял немного и вернулся обратно. Про старика и усача к тому времени я уже забыл, но проходя мимо колонны, под которой располагалась лежанка старого агрессора, я вновь его увидал. Он стоял и грозил мне кулаками, злобно поглядывая в мою сторону. Отмахнулся от него и пошел дальше.

Я зашел в главный холл еще раз и вновь глянул на экран. “Поезд опаздывает на восемнадцать часов”. Ничего удивительного. Даже стало интересно, есть ли вообще какой-нибудь лимит опоздания у поездов в этих местах? Интересно, какой здесь рекорд? Я решил, что надо искать на вокзале место для ночлега, как минимум половину ночи мне точно придется здесь провести.

Уходить со станции не хотелось, нужно было оставаться до победного конца, если вернусь в город и найду себе жилье там – вдруг решу остаться и застряну в городе на недели, а то и месяцы, расслабившись, забывшись и растворившись в местной суете. Такое раньше уже бывало.

Осмотрев холл еще раз, я заметил в сторонке дверь, которую раньше не видел, на ней была прикреплена табличка “Комната отдыха для иностранцев”. Поразительная дискриминация собственного народа: комната существует за счет налогов граждан страны, но им самим в эту комнату входить запрещено.

Я открыл дверь и зашел внутрь. Внутреннее убранство было роскошным. В середине комнаты стояли глубокие, удобные кресла. В них сидели несколько молодых ухоженных иностранцев. Рядом со входной дверью, у которой я стоял, за столом сидела местная девушка-администратор.

– Извините, сюда нельзя, мы закрываемся через десять минут. – Обратилась администратор ко мне.

Я с жадностью посмотрел на удобные кресла, которые были так близки и в то же время так далеки от меня, и грустно кивнул. Вышел за дверь и пошел искать себе другое место на ночь. Прошел в зал ожидания для местных, посмотрел оценивающе на обстановку и решил, что это было подходящее место для сна. Людей было не очень много, но ночью здесь может быть не протолкнуться – поезда никогда не приходят вовремя, людей на вокзале много, а комната ожидания одна, да и то очень маленькая. Надо было занять место заранее. Я лег на пол, обвязал лямки рюкзаков вокруг рук и посмотрел на стену, на которой висел экран со статусами поездов. “Поезд опаздывает на двадцать четыре часа” – Гласила надпись напротив нужного мне поезда.

Такие вот дела, получается, что я проторчу на вокзале зазря лишние сутки. Впрочем, выбора у меня не было. Я твердо решил продолжать свой путь, и для этого мне надо было уехать из этого места. Прекрасного, одного из самых мудрых и поучительных в моей жизни, но пора было отсюда уезжать. Я чувствовал, что стал в городе на священной реке немного мудрее, узнал больше о жизни и смерти, посмотрел им обеим в глаза и стал понимать их лучше.

С другой стороны, были и побочные эффекты. Каждый раз, когда я в последующей жизни жарил барбекю или шашлыки, каждый раз, когда чувствовал запах жареного мяса, я сразу же вспоминал священную реку, кремирование тел и тот тяжеленный, сильный запах жареного человеческого мяса, который висел в коридоре перед входом на большую кремационную площадку. От этой ассоциации я, пожалуй, не смогу избавиться до конца жизни.

За своими мыслями я не заметил, как уснул. Проснулся я спустя несколько часов от того, что кто-то толкал меня в бок. Я открыл глаза и увидел молодого парня с метлой. Он смотрел на меня и показывал, что ему надо убрать пол. Я встал, надел рюкзаки и вышел из зала ожидания. До поезда было еще несколько часов, но спать мне больше не хотелось. Я решил прийти на железнодорожную платформу, с которой будет стартовать мой поезд, и дождаться его там.

Добраться до платформы было не так уж и легко. То тут, то там на полу лежали люди, на покрывалах, в отличие от меня: сам я спал на голом полу. Почему? Все просто – покрывало занимало много места в рюкзаке, и носить его с собой было накладно. Было проще поспать на голом полу, если придется, а приходилось все же не так уж часто.

Я обходил лежащих на полу людей, стараясь их не тревожить, и двигался в сторону надземного перехода. Добрался до перехода и поднялся по лестнице. В переходе тоже спали люди. Обошел и их, опять же стараясь никого не потревожить, и спустился по лестнице на нужную мне платформу. Здесь было целое столпотворение. Если в других местах вокзала спали на одной лежанке по одному-два человека, причем скорее всего многие были не пассажирами, а просто бездомными, то здесь пассажиры сидели и лежали целыми семьями. Как будто сейчас какой-то праздник, и эти люди приехали на общий пикник. Только вот пикник они решили устроить не на природе, а на железнодорожной платформе, грязной, покрытой пылью.

Я нашел себе свободную лавку – на пол садиться не решился, на всех свободных от людей местах он был полностью покрыт толстым слоем пыли. Сел и начал ждать.

Наконец прибыл поезд. Даже раньше, чем ожидался – он опоздал не на сутки, а всего на двадцать часов. За несколько часов до прибытия надпись на экранах сменилась с “Поезд опаздывает на двадцать четыре часа” на “Поезд опаздывает на двадцать часов”, поэтому я был к этому готов. Я поднял свои сумки и зашел в нужный мне вагон.

Наконец-то это свершилось! Я уже всерьез думал, что это место заколдовано, и я никогда не смогу из него выбраться. Поэтому прибывший поезд убедил меня: я не в страшной сказке и не в чистилище, и я испытал некоторое облегчение.

Я нашел свое место, положил сумки и начал смотреть в окно, в ожидании, когда же наконец поезд тронется. Сидел, смотрел в окно и ждал. Спустя какое-то время я вдруг начал чувствовать, что внутри моего организма происходит что-то неладное. В животе появилась тяжесть, потом меня резко скрутило. Я чувствовал тупую боль, которая нарастала все сильнее.

Внезапно я почувствовал, что кто-то хлопал меня плечу, Это был мужчина, местный, лет сорока. Выглядел он довольно интеллигентно, возможно, из-за стильных очков в тонкой оправе на лице. Рядом с ним стояла женщина и двое детей. Мужчина очень быстро затараторил, то и дело показывая на жену и детей. Он говорил на иностранном языке, который я понимал, но понимал я мужчину через слово, хоть в целом смысл сказанного уловил: он просил меня поменяться местами, чтобы он смог сидеть рядом со своей женой и детьми. Я согласился, хоть и без энтузиазма – живот болел все сильнее и сильнее.

Мужчина вызвался проводить меня до своего места, которое было в другом вагоне. Пока мы шли, он не замолкая тараторил, сначала я старался его понять, а затем перестал даже стараться, лишь молча кивая в ответ и делая вид, что слушаю. Наконец мы дошли до моего нового места, и мужчина ушел. Я снова разложил рюкзаки, рюкзак с повседневными вещами – вниз под сиденье, а тот, в котором лежали ценные вещи, – рядом с собой, и лег на полку. Живот скрутило еще сильнее.

Прошло какое-то время, и поезд тронулся. Я, стараясь не обращать внимание на кричащее от боли тело, раддовался тому, что ожидание отъезда наконец завершилось, и я выбрался из города на священной реке. Я начал постепенно засыпать.

Внезапно – меня опять кто-то будит за плечо. Поворачиваюсь – какая-то девушка. Она посмотрела на меня и ушла. Затем опять вернулась через несколько минут, рядом с ней был парень, видимо ее молодой человек. Он сказал мне, что я занял место его девушки. Я объяснил, что меня попросили поменяться местами и видимо перепутали вагоны, и извинился. Я начинал злиться: мало того, что тараторщик попросил меня поменяться (тут нет ничего страшного, я все понимал), так еще и привел в неправильный вагон. Я вернулся, держась за живот, на свое первоначальное место и начал выговаривать тараторщику, превозмогая боль, мол, если уж просишь поменяться, то хотя бы показывай мне правильную полку!