Собственность мажора

Кристина Зайцева

Собственность мажора

Глава 1

– Ты что-нибудь решила насчет завтра?

Смахнув со стола свою лекционную тетрадь, отправляю ее в сумку и запихиваю в карман толстовки телефон.

– Алена, ау! – пихает меня в бок подруга Анька. – Я с кем разговариваю? Со стеной?

– Не решила, – отвечаю, ожидая, пока прозвенит звонок.

Ненавижу пятые пары.

За окном темень, хотя еще и шести вечера нет, а в лекционной аудитории такой холод, что я не стала снимать пуховик. Сегодня аномально холодный день, хотя начиналось все довольно безобидно, поэтому я даже перчатки с собой не захватила.

– Ой, да ладно тебе, – закатывает подруга свои красивые зеленые глаза. – Суббота же. Что ты дома делать будешь? Гарри Поттера смотреть?

Неплохая идея. Что еще нужно в выходной?

– Конечно, – киваю ей. – Лучше тащится на другой конец города, чтобы полночи играть в “правда” или “действие” в компании всяких придурков из футбольной команды.

– Они не все придурки… – тихо говорит она.

Вздыхаю, глядя на нее.

Хмуря свои рыжие брови, смотрит в окно.

Она уже целый год влюблена в Кирилла Дубцова – спортсмена, краснодипломника и сыночка нашего местного мэра. Именно в его доме в субботу планируется грандиозное пати для нашего физматовского потока. Разумеется грандиозное, потому что других Дубцов не устраивает. А еще у него есть девушка, вся такая розово-пушистая Марина, само очарование, а Анька…

Ну она рыжая. Очень рыжая. Но если это не всем парням нравится, то Дубцов точно не из их числа. Однажды я видела, как он на нее смотрел. Как голодный волчара, правда она мне не поверила. У нее поразительно низкая самооценка когда дело касается парней.

– Ладно, – вздыхаю, вставая, как только звенит долгожданный звонок. – Схожу я с тобой.

– Честно? – хлопает она глазами, подскакивая.

– Нет, шутка, – опять вздыхаю я, натягивая на голову шапку.

Я не хочу идти. Мне нечего надеть, и на таких сборищах со мной, как правило, ничего особенного не происходит. Со мной никогда не знакомятся парни. Я не знаю, почему так происходит. Может потому что у меня на лице написано, что я примерная девочка? Что меня не получится уложить в постель раньше, чем я пойму, что мы влюблены друг в друга по уши? Кому нужны такие заморочки?

Анька догоняет меня на выходе, где я вливаюсь в толпу сокурсников, выходя из аудитории, и дергает за рукав так, что возмущенно кричу:

– Эй!

– Глянь, кого принесло, – кивает она на коридор.

Меня всю, от макушки до пяток, встряхивает, когда вижу застывшую прямо посреди коридора фигуру.

Засунув руки в карманы короткого пуховика и слегка расставив ноги, мой сводный брат Никита Барков смотрит прямо на меня со скучающей миной на своем красивом лице.

Я всегда хотела братика или сестричку, но никогда не думала, что моя мечта примет такое кошмарное воплощение. Его совершенно не смущает то, что он мешает всем этим людям, и им приходится его обходить, и уж конечно его не смущает то, что все проходящие мимо девушки жрут его глазами. Включая меня. Дура.

– До завтра, – шепчу, целуя подругу в щеку.

– Ален… – обнимает меня ответ. – Хочешь, я с тобой поеду?

– Я сама, – мотаю головой. – Эльфам привет…

Анька хмурится, глядя то на меня, то мне за спину. Кивнув, натягивает на голову шапку и уходит, махнув мне рукой. Ее дед профессор. Они с ним живут в студенческом городке, она здесь родилась, так что домой ходит пешком.

– Чего тебе? – спрашиваю, подойдя к Баркову.

Упрямо смотрю в голубые насмешливые глаза, сжимая кулак в кармане до скрипа.

Общаться с ним, это как есть колючую проволоку. Он на один год старше, а ощущение, будто на десять. И он невзлюбил меня с первой встречи, а я…

При воспоминании о том дне всегда сжимает горло.

А я влюбилась с первого взгляда. Да так, что до сих пор не разлюблю, хотя уже полгода прошло. Не знаю, как это задушить. Не выходит! И он об этом знает.

– Какого ты так смотришь на меня? – угрожающе понижает он голос.

Сжав челюсти, цедит:

– В потолок, мать твою, смотри, Алена.

Щеки заливает краска. Сглотнув, смотрю в пол.

– Чего тебе? – повторяю зло.

– Мать просила тебя забрать. Город стоит.

Забрать меня? В нашей с мамой семье я взрослый, а она ребёнок. Очень странно, что она его попросила.

Они с отцом Никиты поженились полгода назад. Он бизнесмен. Очень известный в городе. Она была секретаршей в его приемной. Она беременна. Рожать через три месяца.

– Я сама…

– Не тарахти, – перебивает Барков, срывая с моего плеча сумку. – Там минус тридцать пять.

Развернувшись, уверенно идет к лестнице, зажав в кулаке ручки моей сумки.

***

Пушистые снежинки тают на моих пылающих щеках. Когда он рядом, я всегда такая. Блеющая, тормозящая, заикающаяся.

Его это дико бесит.

Смотрю ему в спину, отмечая, как потрясно сидят на нем эти джинсы. На нем все потрясно сидит. Он высоченный, и у него на животе эти проклятые кубики.

В парковой аллее Универа горят фонарики. Холодно так, что в носу стынет воздух. Снег скрипит под подошвами моих зимних кроссовок. Я знаю, что одеваюсь ужасно. Не привлекательно. Но я настоящая шпала. Я выше всех девушек потока, и одного роста со многими низкорослыми парнями. Но не выше Баркова. Он меня на голову выше. И шире во всех местах.

Каблуки носить совершенно не умею. И макияж тоже. Переживу. Закончу институт и уеду куда подальше.

БМВ Баркова припаркована у шлагбаума. Каким бы придурком он не был, но никогда не лихачит и не творит всякой жести на парковках. Машина стоит ровно, как под линейку.

А ещё у него есть мотоцикл.

Разблокировав двери, открывает для меня пассажирскую и ждет, с каменным лицом глядя в пространство. Выдернув у него сумку, забираюсь в машину и вижу на панели малиновые кожаные перчатки.

С силой закусываю губу, потому что знаю, чьи они.

Его телки Леры. Она звезда Универа. Разумеется, кто же ещё. Не с замухрышками же ему встречаться. Ламинированные волосы и надутые губы. Все по феншую. Надеюсь, когда он ее целует, эти ее губы застревают у него в зубах.

Сглотнув противный ком в горле, отворачиваюсь к окну.

Усевшись на водительское место, заводит машину. Со свистом вдыхаю. Он рядом. Мне этого достаточно, чтобы начать хотеть его трогать. Или смотреть на него. Именно поэтому я стараюсь встречаться с ним не чаще раза в неделю. В их доме это не проблема. То есть в нашем.

Слушая старую новогоднюю песню, наблюдаю за проносящейся за окном картинкой.

Обычно я добираюсь до дома на трамвае, а дальше пешком. Игорь Николаевич, отец Никиты, предлагал мне водителя, но я отказалась. Какой еще водитель?! Зачем он мне?

Вообще-то странно, что они прислали за мной Баркова, а не того же водителя.

Скосив глаза, смотрю на его лицо. Оно все такое же каменное. Когда я поблизости, он вечно будто кирпичей обожрался.

Всегда рычит, орет и злится.

– В окно смотри, – рявкает зло.

Резко повернув голову, сжимаю кулаки.

Если бы не этот чертов мороз, я бы даже близко не села в его машину.

Магазины, тротуары, мужик с елкой…

– Останови… – прошу, вывернув шею.

Не реагирует, продолжая движение.

– Останови! – выкрикиваю, развернувшись.

– На фига? – рычит он.

– Там… котёнок…

Смотрит на меня с выражением полного неверия на лице.

– Что там?

– Котенок! – хватаю его за куртку на плече. – Останови машину!

– Где?! Посреди проспекта? Угомонись!

Бросаюсь к двери и отстегиваю ремень, как только машина тормозит, встав в пробку.

– Алена, твою мать!

Выскочив, несусь назад, огибая тыкающиеся в пробке машины и получая в ответ злые сигналы. Впившись глазами в рыхлый снег, пытаюсь разглядеть крошечный черный комочек, и молюсь, чтобы его не раздавили…

Глава 2

– Как ты сюда попал, дуралей? – бормочу, расстегивая куртку и засовывая за пазуху дрожащее тельце.

Бедненький…

– Ты больная?! – орет Барков, развернув меня за локти так, что я чуть не упала.

Опомнившись, смотрю по сторонам, а потом испуганно смотрю на Никиту.

– Его чуть не раздавили, Ник…

Хочет сказать какое-то дерьмо, но потом сжимает челюсти до пляшущих желваков и на секунду прикрывает глаза.

– Валите отсюда, деграданты! – летит в нас вместе с воем клаксона.

– Варежку закрой! – орет Барков, резко повернув голову.

– Понаделают дебилов!

Сдавив рукой мои плечи, прижимает их к себе и тащит к машине, лавируя в этой пробке.

Все мое внимание сконцентрировано на дрожащей у меня под курткой крохе, поэтому я даже не замечаю, как оказываемся у нашей БМВ. Она мигает аварийкой, и нас стопроцентно все ненавидят.

– Ему, наверное, к ветеринару надо, – хватаю с сидения свою сумку, вместо того, чтобы его занять.

– Сядь в машину, – надавливает на мою голову Никита, заставляя сесть.

Сбрасываю его руку, но он преградил мне дорогу, зажав у двери. Смотрю на него снизу вверх, говоря:

– Едь. Я сама доберусь, мне надо в ветклинику.

– Сядь в машину, – опять кладет ладонь на мою шапку.

Сам он без неё, и у него уши красные.

– Отстань, Барков! – пихаю его в грудь. – Я дальше сама!

Протяжный гул клаксона заставляет его обернуться. Вновь посмотрев на меня, требует:

– Алена, сядь, блин, в машину!

– Но…

– Да чтоб тебя!

Скрутив, бесцеремонно толкает в салон, и захлопывает дверь с такой силой, что мне хочется прикрыть уши.

– Мяв…

Мелкие коготки впиваются в мою толстовку так, что приходится отдирать от неё Черныша, и я боюсь, как бы он не вырвал клок ткани.

– Какой худой, – тараторю, как только Никита оказывается в машине. – Все косточки наружу… А глаза какие испуганные…

Барков вдыхает так, будто всосал в себя весь кислород в салоне.

– Бедненький…

– Мяв-мяв…

Мы трогаемся, и я лепечу:

– Думаешь, он блохастый?

– Прям всю голову сломал, – тормозит у тротуара так, что меня бросает вперёд.

– Я тебя не заставляю нас везти, – взвиваюсь я. – Можешь высадить нас на остановке!

– Чтобы ВЫ там от дубака скопытились? – делает тонкий голос, копируя меня. – И мне отец башку оторвал?

– А она у тебя есть? – цежу я. – Не замечала.

– Наверное потому что в твою мозги забыли положить, – цедит он в ответ.

Пихаю котёнка назад за пазуху, пыхтя от злости.

Сделав ещё пару вдохов, сквозь зубы спрашивает:

– Ехать куда?

– Откуда я знаю? Я что, Яндекс Карта?

– Алена, у тебя тридцать секунд.

Сжав зубы, достаю из кармана телефон и загружаю приложение.

– Горького 71… Это где памятник…

– Разберусь.

***

– Обезвоживание и недовес… – жалостливо поглаживает котёнка парень-ветеринар, удерживая Черныша на большом металлическом столе.

– Это опасно? – также жалостливо хнычу я.

– При правильном уходе – нет, – щупает крохотные косточки. – Где вы его взяли?

Кошусь влево, глядя на Никиту, который сидит на диване в приемной, заняв его полностью. Хмуро тычет большими пальцами по дисплею, уперев локти в колени. Наверное, пишет своей губастой Лере, а мы с Чернышом тратим драгоценный вечер его пятницы.

– На дороге… – отвечаю я, как есть.

– Сейчас кровь возьмём на анализ. На всякий случай.

– Это больно? – смотрю в круглые желтые глаза Черныша.

– Неприятно…

– Капец…

Зло смотрю на Баркова, который с видом очумевшего болвана качает головой, продолжая строчить в телефоне.

Бесчувственное бревно.

С замиранием сердца наблюдаю, как на маленькой мохнатой лапке машинкой сбривают шерсть.

В стол рядом с моей ладонью упирается кулак Никиты, а сам он становится за моей спиной.

– Мяв.

– Потерпи… – шепчу. – Так надо.

Тихое дыхание надо мной трансформируется в смешок.

Повернув голову, сверкаю глазами. Игнорируя, Барков кивает на стол, мол «смотри».

Вокруг многострадальной лапки затягивают крошечный жгут и, вгоняют в неё иголку.

– Осторожнее… – прижимаю к груди руки.

Черныш издает очередной скулящий «Мяв», глазами прося у меня помощи, пока трубка катетера наполняется его кошачьей кровью.

– Вот и все… – объявляет ветеринар, освобождая моего кота. – Посидите минут десять.

Проверяю намотанную на его конечность «повязку» из пластыря и прижимаю к себе.

Подняв глаза на Никиту, буркаю:

– Что?

– Ничего, –  проводит рукой по своим светлым волосам и идёт к дивану.

Сажусь рядом, устроив Черныша на коленях. Улыбаюсь, когда начинает мять их и топтаться, с любопытство глядя на колени Баркова.

– Скоро поедим, – чешу за маленьким ухом. – Молочка…

– Молочка не надо… – летит из открытых дверей лаборатории. – Воды, и корм сейчас подберем.

Вцепившись когтями в джинсы Никиты, забирается на его бедро. Протянув руку, он чешет длинными пальцами черную макушку.

Маленькое помещение приемной заполняете довольное кошачье мурчание.

Кусаю губу и улыбаюсь, посмотрев на Никиту.

Ловит мой взгляд, продолжая баловать котёнка. Мое дыхание останавливается. Он так близко, что у меня опять начинается. Ступор и все прочее. Глаза сами падают на его губы. Полные и застывшие в полуулыбке, а его глаза вдруг падают на мои губы.

Все краски стекают с лица, и сердце замирает.

Резко выпрямившись, Барков вдруг становится самим собой. Отдирает от своей штанины Черныша, и вручает мне, вставая.

– На улице жду, – бросает, прежде чем хлопнуть дверью.

Поджав подрагивающую губу, смотрю на котёнка.

– Ну и проваливай. Больно нужен.

***

Окна дома подозрительно не горят. На первом – только в коридоре, а на втором вообще все черное. Обычно у Барковых на электричестве не экономят. У них вообще ни на чем не экономят, и я не думаю, что сыну известного бизнесмена когда-нибудь приходилось выбирать между новыми ботинками и поездкой в летний лагерь, скорее уж между БМВ и Мерседесом на день рождения, но и это вряд ли. Своему сыну Игорь Николаевич не отказывает ни в чем. Вообще-то, они больше похожи на друзей, чем на отца и сына. Никита родился, когда его отцу было восемнадцать. Они с его матерью давным-давно в разводе, ну а на меня ему в основном плевать. Кажется, он иногда забывает, что я вообще существую.

– Где все?.. – спрашиваю грубо, не глядя на него.

Черныш притих на моей груди. Он вообще крайне молчаливый.

– Днюха у Бродсмана, – бросает Барков в ответ.

Странно, что он вообще мне ответил. Видимо влюбленных в себя дур он за людей не считает.

Мама мне ничего не говорила о своих планах. Удивительно, что она успела попросить его за мной приехать. Такое внимание к деталям не ее конек, в основном она думает, что все всегда происходит само собой. Обычно за себя я все продумываю сама. За себя и за нее. Иногда мне кажется, что это ей девятнадцать, а не наоборот. Просто она такая… легкая, воздушная и не от мира сего. Я очень ее люблю. Такой, какая она есть, но иногда не до конца понимаю, как мы выжили с таким отношением мамы к жизни. Видимо, ее тактика работает. Все в нашей жизни и правда происходит как-то само собой.

Машина заезжает на парковку сбоку, и я с насмешкой бросаю:

– А тебя что, не пустили в приличное общество?

Бродсман – его крестный отец и он депутат и меценат. Когда я попала в семью Барковых, была шокирована размахом их семейных связей. Вообще-то мой сводный брат в это общество прекрасно вписывается. И он умеет быть очень даже располагающим, когда ему это надо.

Двуликий козел.

Только мне одной достаются тумаки и всякие насмешки. Всегда.

От обиды хочется швырнуть ему в лицо Черныша, чтобы тот расцарапал его как следует.

– Выходи, – бросает этот грубиян, откинув голову на спинку кресла и барабаня пальцами по рулю.

Схватив с коврика пакет с вещичками своего кота, выпрыгиваю из машины и хлопаю дверью. Машина тут же сдает назад и, сверкая фарами, скрывается в воротах.

Смотрю ей вслед, поджав губы.

Он часто в доме не ночует. У него своя квартира в центре города. Он вообще живет так, как ему захочется. Сам решает что ему есть, что носить, во сколько и когда приходить.

Я уже давно не мечтаю о нем по ночам. Чаще я представляю, как не повезло его «девушке», но она кажется до безумия счастлива быть с ним. Смотрит на него, как на Бога! Ловит каждое его слово и с каждым словом соглашается. Какой-то чертов гипноз.

Смотрю на пустой трехэтажный дом, который выглядит пугающе пустым, но гирлянды на окнах делают его не таким уж мрачным.

Это рука моей матери.

Когда мы сюда въехали, здесь о гирляндах вообще не слышали. Как и о том, что в мире существуют еще какие-то цвета, кроме белого, серого и коричневого.

В большой гостиной мигает огнями новогодняя елка. Сбросив кроссовки, вешаю в шкаф куртку и надеваю домашние тапки, позволяя Чернышу карабкаться по своему плечу вверх.

– Надеюсь, ты умный, – бормочу, поднимаясь на второй этаж и включая свет везде, где только могу.

Глава 3

– Что делаете? – спрашиваю в трубку, глядя на свое отражение в трамвайном окне.

За ним кружатся толстые снежинки и снуют прохожие, нагруженные пакетами. Через неделю Новый год, а потом у меня начнётся сессия. Так что, можно сказать, это самая лучшая неделя в году.

– Ужинаем, – отвечает в трубку мама.

Сегодня весь день она какая-то странная. Смотрит то в пространство, то в одну точку. Для нее это обычное состояние, но в этот раз что-то во всем этом не то.

Все эти полгода она была такой счастливой. Светилась будто изнутри. Совершенно очевидно, что она влюблена в своего нового мужа по уши, а по нему сложно что-то утверждать. Как и его дурацкий сын, Игорь Николаевич не разбрасывается улыбками и шутками. Просто не представляю, что могло свести их вместе. Хотя, тут долго думать не надо. Причина находится в ее животе.

Это девочка.

Меня мама родила в девятнадцать, они с Барковым-старшим ровесники, но моя родительница выглядит лет на десять моложе, а он… ну, порода у них отличная, чтоб ее.

– Только не корми его сметаной, – инструктирую маму, трогая длинную металлическую сережку в своем ухе. – А то у него животик заболит.

– Он же кот, – вздыхает она.

– То есть, сметаной ты его уже покормила? – улыбаюсь я.

– Не хочет он твой корм, правда, малыш?

– Привыкнет… мама, мне Анька по второй линии звонит…

– Кладу трубку, – отзывается она. – Хорошо вам потусить.

– Так уже никто не говорит, – просвещаю ее.

– Целую…

– И я тебя.

– Ну где ты?  – стучит зубами подруга. – Я уже нос отморозила!

Держась за поручень, пробираюсь к выходу.

– Обернись, – выбегаю из трамвая и засовываю телефон в карман норкового полушубка, который мама подарила мне на Новый год.

Иметь отчима бизнесмена очень даже удобно.

– Ого… – изумляюсь, рассматривая подругу.

Не удивительно, что она замерзла.

Замшевые ботфорты на шпильке, короткая рыжая дубленка и вихор рыжих завитушек на голове.

– Что? – смущается она, переступая с ноги на ногу.

– Ты постриглась! – констатирую, рассматривая ее изменившееся лицо.

С этой прической оно приобрело форму сердечка на палочке. Волосы стали короче на полметра, и сейчас выглядят взрывом на макаронной фабрике.

– Плохо, да? – кусает она подкрашенные губы.

Закатываю глаза.

– Только не додумайся спросить такое у Дубцова, – беру я ее под руку.

– Ты смеёшься… – с тоской мямлит она, переставляя ноги на шпильках. – Он что, меня заметит?

Он уже заметил.

Но разве ей объяснишь, что это скорее всего плохо, чем хорошо? Я за нее боюсь. Она слишком ранимая для таких, как Дубцов, и мне все это не нравится.

Если он ее обидит, я… Я что-нибудь придумаю. Такое, что он меня на всю жизнь запомнит.

– Тебе юбки нужно носить всегда, – бормочет подруга, пока семеним вниз по улице, ориентируясь на план, который Дубцов разослал всем приглашенным в свой дом.

Мы на такое сборище попали впервые. Впервые сынок мэра устраивает тусовку не для избранных, а для всех подряд.

– Не шути так, – отвечаю я.

– Нет, ну правда… Барков язык проглотит, – зло рыкает она.

– Ань… – говорю с нажимом.

Барков – это запретная тема у нас с ней.

Только с ним я такая дурная. Это как слабое место.

– Извини…

Мои ноги настолько худые и без каких-либо плавных линий, что юбки – это просто временная необходимость. Все равно больше ничего подходящего у меня нет. Мини-юбка в красно-черную клетку, плотные колготки и высокие здоровые «военные» ботинки на толстой подошве – вот мой сегодняшний лук.

Дом Дубцова пропустить сложно.

Такое количество машин вдоль бордюра лучше любой сигнальной ракеты.

– Я не знала, что это его дом, – говорит подруга, когда останавливаемся у высокого железного забора.

– Я тоже…

Хотя часто проезжаю мимо. Огромный особняк, но из трамвая видна только крыша, поэтому присвистываю, когда охранник открывает нам калитку.

За зарешеченными окнами виден размах мероприятия. Там снуют тени и грохочет музыка.

Топчемся в дверях, не зная куда деть вещи.

Дубцов возникает из ниоткуда.

Голубоглазый жилистый брюнет, одетый в джинсы и дурковатый свитер с оленями, что судя по всему является проявлением его остроумия. На этой подошве я с ним почти одного роста, но я ему явно по барабану.

– Вечер добрый, дамы, – обращается он к нам, но в упор смотрит на Аньку.

Я никогда так не смотрю на людей. Для этого, видимо, нужно родиться в семье мэра. Анькины щеки становятся маковыми, но вместо того, чтобы смотреть в пол, она смотрит в его глаза и молчит, как заколдованная, а он возвышается над ней, как чёрная тень.

Кошмар…

Все еще хуже, чем я думала.

– Кхе-Кхе… – пытаюсь прервать эти гляделки, расстегивая свою шубу и доставая из-под нее волосы.

На лице Дубцова появляется жестковатое выражение, от которого мне становится не по себе.

– Кажется, у тебя волосы были длиннее, – кивает он на Аньку.

Ее бледная рука взмывает вверх, хватаясь за одну из своих кудряшек.

– Я… – прячет она глаза. – Постриглась.

Хмурюсь, глядя то на одного, то на другого.

Засунув руки в карманы джинсов, Дубцов безапелляционно заявляет:

– Больше так не делай.

Моя челюсть падает вниз. Что за?..

Кем он себя возомнил?

В панике смотрю на подругу.

Ее рот открывается, а потом закрывается.

Судя по всему, этот придурок остался удовлетворен ответом, потому что, сопроводив шевеления Аникиных губ взглядом, спокойно объявляет:

– Гардероб там, закуски и напитки там, танцпол за лестницей, развлечения вон там, санузлы здесь и наверху. Хорошего вечера.

С этим он уходит, оставив нас спокойно приходить в себя.

– И после этого он не придурок? – смотрю вслед нашей университетской знаменитости, которая оказала честь ВУЗу, изъявив желание учиться именно в нем.

Его выбор очень просто объясним, далеко ходить не надо. У него и декана нашего факультета одна и та же фамилия, и не потому, что она очень распространённая, а потому что наш декан – это его мать.

В ответ на свой вопрос я получаю тишину, поэтому смотрю на подругу.

Она хмурит лоб, поднимая на меня расширенные глаза.

– А-а-а-нь… – тяну я. – Обещай мне…

– Что? – лепечет она.

– Если он сегодня предложит тебя подвезти, ты с ним не поедешь.

– С чего бы ему предлагать?

Смотрю на неё, хмуря собственные брови.

Он не для неё! Вернее, она не для него!

– Просто обещай.

– Я… – затравленно ищет она глазами фигуру Дубцова.

– Обещай, – настаиваю, повернув ее к себе за плечи, но она выглядит как безмозглый мотылек, собирающийся сигануть прямо в костер.

– Я не знаю, – говорит упрямо, поджимая губы.

– Парней что ли мало? Что на Дубцове свет клином сошёлся?

Она упрямо отводит глаза. Когда она так делает, это значит все уже решено.

– Угу, ты же себе нашла, – говорит тихо и мрачно. – Мало их что ли, вон, бери любого.

Я слишком долго мечтала о Баркове.

Пока он не отбил у меня эту охоту напрочь.

Замолкаю на полуслове, когда мои глаза спотыкаются о и стриженный светло-русый затылок и знакомую спину, одетую в белую футболку.

Ник стоит между широкой лестницей на второй этаж и каким-то игровым автоматом в компании нескольких человек, и вдруг поворачивает голову, будто его внутренний радар резко уловил что-то интересное, а потом он оглядывается через плечо.

Бегает глазами по людям вокруг меня и, будто наконец-то, находит то, что искал…

От этой мысли мое сердце ухает вниз.

Это совершенная чушь, но он совершенно точно больше ничего не ищет. Его взгляд падает на мои ботинки, пробирается вверх по ногам и мини-юбке, заглядывает в мое лицо…