Узник плоти

– Даада Самаааан! – протянул он. – Научи, научи меня Танцу Создания, я хочу летать, так же как ты! Научи, научи! – Ладака теперь восторженно подпрыгивал и хлопал в ладоши.

– Обязательно научу, мой мальчик, а пока присядь рядом со мной. – Ладака повиновался.

– Так и создавал Элохим миры на протяжении миллионов земных жизней, до тех пор, пока не явился Хаос.

Никто не знает, как и откуда он возник, но древние монашеские манускрипты говорят нам, что Хаос стал порождением первичной тьмы, которая царила до появления Элохима Создателя. Свет, пролитый Элохимом, не уничтожил тьму, а только отбросил ее из освещенной области.

– Этот Хаос и стал первым чемпионом?

– Да нет же, глупец, не перебивай старших!

– Извини.

– Да, из тьмы явился Хаос, – Саман поглаживал свою седую бороду, – и положил начало ужасающим бесчинствам. Целые планеты, звезды, даже галактики, созданные Элохимом, Хаос уничтожал, стремясь вернуть господство пустоты. Из облаков космической пыли и обломков планет возникали слуги Хаоса – безобразные демоны, смысл существования которых свелся к одному – уничтожению всего живого. Так погибло несколько миров с его обитателями и великое множество планет, так и не успевших выносить жизнь в своей утробе, но от этого не менее прекрасных, а установленный цикл жизни и смерти был поколеблен, и Элохим создал сааров – первородных сущностей, призванных отбросить все нарастающую армию демонов назад, за границы нашей Вселенной. И как раз тогда же Элохим завершил работу над своим новым детищем – планетой под названием Земля. Позднее этот новый мир эволюционировал до появления жизни. Его поверхность покрылась голубыми океанами и зелеными континентами, и демоны Хаоса устремили свой взор на наш сегодняшний дом, Ладака. И тогда по воле Элохима могущественные саары встали на защиту нашего мира, отбросив зло далеко за пределы нашего измерения. С тех пор эволюция Земли проходила под наблюдением и покровительством сааров, дабы здесь могла развиваться и процветать жизнь, которая торжествует вокруг нас и сейчас, в этот самый момент. И увидел Элохим, что своим присутствием саары весьма благосклонно влияют на ход вещей во Вселенной: своим прекрасным обликом и пением они придавали пышное многообразие жизни, что зарождалась и процветала в разных мирах, и решил создать нас, людей, по образу сааров.

Саман остановился напротив исполинской скульптуры, установленной в центре галереи храма, очевидно, служившей древним людям молитвенным залом. Пожелтевший от времени памятник хорошо сохранился, и через многовековую коррозию камня, покрытого мхом и потеками, отчетливо прослеживались очертания человеческой фигуры, сложившей перед собой ладони, на манер молящегося. По внешнему виду монумента можно было догадаться, что он был облачен в широкополые одежды и что у него были длинные волосы. Это и был памятник первому чемпиону Турнира шести континентов, о чем дед Саман и уведомил Ладаку, который тем временем откровенно заскучал от большого количества непонятных слов в рассказе почтенного старца. Заметив это, Саман сказал:

– А это, малыш, и есть ответ на твой вопрос, – Ладака встрепенулся. – Да-да, Ладака. Это Гаунджин, великий чемпион шести континентов планеты Земля. – Саман восхищенно взирал на монумент, а Ладака решил исследовать скульптуру на ощупь. Снова пробудив интерес мальчишки, Саман продолжал:

– Когда люди достигли нового уровня развития, Элохим наделил нас знаниями, которые мы теперь передаем из поколения в поколение и используем как боевой стиль нашего клана Танцующих Звезд, и, благодаря ему, а также древним манускриптам, конечно же, мы знаем историю сотворения мира. А Турнир шести континентов проводится и по сей день, восхваляя Элохима и его Танец Создания!

– А что же стало со страшными демонами? – спросил Ладака.

Саман задумался, поглаживая бороду.

– Даада Саман, что стало с…

– Я слышал твой вопрос, юноша. Никто не знает этого. Но древние пророчества говорят о… Впрочем, тебе еще рано знать о таких вещах! – Саман, опираясь на трость, неловко и медленно, не выказывая и намека на свои потрясающие физические способности, присел на корточки, оказавшись глазами на одном уровне с Ладакой. – Ну я тебя, наверное, утомил.

– Ладака, вот ты где! Саман…

Из-за каскада полуразрушенных стен появился Бади, обливаясь потом после тренировки.

– Бади, мальчик мой. Ты прекрасно подготовлен! Я уверен, ты сможешь стать новым чемпионом! – приветствовал Бади старик, все еще сидя на корточках.

– Спасибо, Саман, – в благодарном полупоклоне ответил Бади. – Ладака, идем домой. Твоему отцу нужна наша помощь с лодкой.

– Пока, даада Саман!

– Пока, малыш.

Саман потрепал уже убегающего Ладаку по волосам и, вцепившись в свою трость, уже собирался подняться, как вдруг на глаза ему попались обгоревшие лианы на слегка почерневшей стене напротив. Это привлекло его внимание. Старик поднялся, подошел ближе, прикоснулся ладонью к стене, закрыл глаза… Тревога, омрачавшая его сердце все утро, вдруг снова колыхнулась где-то в груди. Он открыл глаза. Простояв у стены несколько минут в тяжелых думах, он развернулся и направился к выходу из храма, ибо изрядно утомился. Как вдруг на расстоянии в несколько сотен метров увидел нечто еще более дикое. Пошатываясь из стороны в сторону, словно пьяный, по тропинке, ведущей в деревню из неосвоенной прибрежной местности, приближался совершенно изможденный белый человек. И он был нагой.

Глава 4. Во власти тьмы

Вязкая, как древесный янтарь, пелена тьмы неохотно стала расступаться, затекая обратно в щели разрозненного сознания Рафаила.

Он открыл глаза, снова ощутив себя узником бренной плоти. А еще он ощутил, как пульсируют его виски и ноют кости, – кокон из человеческой плоти завершал созревание, оповещая об этом приглушенными сигналами боли. Однако Рафаил почувствовал то, что позже охарактеризует как нечто отдаленно похожее на комфорт и спокойствие. Его общее состояние было сравнимо с отвратным запахом бурлящей жижи, в котором, однако, можно было уловить нотки ароматного тимьяна. Температура тела была в норме, сердце билось ровно.

Изгнанник ощутил, что лежит. Кожей он ощутил тонкие покрывала из нежной шелковой ткани. Вокруг царила мягкая полутьма, словно оставленная здесь ухаживать за изможденным гостем. И она ухаживала. Первые мгновения Рафаил отдался этой заботливой сиделке, словно погрузившись в транс и ни о чем не думая. Но потом его слух уловил невнятные обрывки отдаленных звуков – как он позже понял, то царила обычная мирская суета за занавесом хижины, в которой он находился. Затем в это мягкое течение шума вклинился новый отчетливый звук, словно рассекая морскую гладь кормой корабля. Это были приближающиеся шаги.

Занавес отодвинулся в сторону, и на Рафаила хлынули лучи дневного света. Сударыня полутьма, поняв, что в ее услугах более не нуждаются, тут же испарилась. Рафаил по рефлексу вскинул руку в попытке защитить глаза от света, ибо тот врезался в них на всех своих трехстах тысячах километрах в секунду. Он не без труда приподнял голову, привстав, оперся на локоть, все еще держа другую руку на уровне глаз. В шатер вошел пожилой человек в сопровождении мужчины немногим моложе его. Тот тоже носил длинную бороду, однако ее еще не окрасила белоснежная седина, как у Самана, а была черной с частой проседью и посередине обхвачена бечевкой, придавая ей форму песочных часов.

Занавес с шорохом распрямился, вернув в помещение темноту. От резкой смены освещения в глазах Рафаила закружились белые точки. Но Саман снова вернул в хижину свет, плавным движением руки создав небольшую сферу, светящуюся мягким льдисто-синим светом. Сфера плавно поднялась к центру плоского потолка хижины, равномерно освещая пространство вокруг. На минуту воцарилось молчание.

Стоя у ложа Рафаила, Саман заерзал от нетерпения и волнения, шурша полами халата. Второй гость – старейшина деревни – смотрел на Рафаила с выражением флегматичной отстраненности, чуть свысока, как и положено должностным лицам. Он первым прервал молчание:

– Приветствую тебя, странник. Ты проспал почти двое суток и, слава Создателю, теперь, очевидно, находишься в добром здравии.

Пришелец тупо уставился на старейшину.

– По крайней мере, если говорить о здравии тела, а вот с рассудком пока не понятно, – старейшина шепотом обратился к Саману.

– Очевидно, он не говорит на индийском. Попробуй на универсальном наречии, – предложил Саман. Старейшина заговорил на языке, которым владеет каждый разумный житель планеты.

– Что с тобой случилось, странник? На тебя напали жители болот? – старейшина заговорил медленнее, сопровождая вопросы соответствующими жестами рук. – Как ни печально, а это не редкость в наших краях! Тебе удалось отбиться и бежать от преследований?

– Может, он немой?

Двое старцев в недоумении взирали на чужеземца и предположительную жертву кровожадного Болотного Народа. Однако Рафаил не был похож на жертву – его жилистое тело с выступающими впечатляющим рельефом мускулами говорило о здоровье и силе, сосредоточенный изучающий взгляд – о здравом рассудке. И только разноцветные радужки глаз – одна зеленая, вторая желтая, словно у змеи, – заставили посетителей прекратить поток слов и догадок. Заметив этот нюанс во внешности загадочного гостя, они умолкли. Снова повисла тишина, нарушаемая лишь едва уловимой звуковой вибрацией светящейся сферы.

Рафаил медленно, не доверяя собственным конечностям, занял сидячее положение. Его стопы утонули в мягкой шерсти ковра – он ощутил между пальцев ног приятную щекотку.

– Мое имя – Рафаил.

Его голос звучал не высоко и не низко, но глубоко и звучно. Он звучал как бы внутрь, но в то же время заполняя окружающее пространство так же естественно, как ручей заполняет каменистое русло. В общем, его голос звучал вполне обычно, но в нем было нечто загадочное, что-то необъяснимо нездешнее.

– Да, я странник. И я прибыл… издалека.

Пауза. Свечение сферы. Монотонное биение сердца.

– Ты говоришь, издалека, Рафаил… – снова заговорил старейшина. – На сколько далеко твой дом? Ты прибыл морем из дальних стран? Тогда где твои спутники? Вы потерпели крушение?

Саман смущенно прокряхтел что-то невнятное.

– Прости мне мою грубость, Рафаил. Я не представился. Мое имя – Коху. Я старейшина этой деревни, которая, к слову сказать, носит название Бамоа, и глава клана Танцующих Звезд, – Коху указательным пальцем ткнул в нашивку клана, расположенную на его шелковой рясе, на левой стороне груди, прямо на уровне сердца. Нашивка представляла собой узкий древесный лист. Рафаил поневоле продолжал придерживаться стратегии «замри».

– Мы из расы людей, как видишь, – то ли в шутку, то ли всерьез ляпнул Саман, появляясь из-за спины старейшины.

– Это почтенный Саманчи, житель деревни и мой старший брат. Это он нашел тебя без сознания на границе Бамоа и любезно приютил в своем жилище. А потом пошел ко мне и сообщил о своей необычной находке.

Рафаил взглядом метнул разноцветные молнии на Самана.

– И все-таки, юноша, изволь поведать нам, что с тобой приключилось? Не суди строго меня за мою настойчивость, но времена нынче напряженные, ты наверняка слышал о нашествии Болотных Жителей, я уже молчу про странные события, которые происходят по всей округе… Как глава клана я вынужден соблюдать осторожность… изволь, – слегка повелительным тоном заключил Коху.

– Я… да, вы правы. На меня напали жители болот. Я заблудился. Я совсем один, совсем один здесь…

– Так я и думал! – нахмурив брови, вскрикнул Коху. – С этой напастью пора что-то делать!

И тут Рафаил, опять же неподконтрольно, вдруг начал глубоко дышать, словно задыхаясь самим кислородом. На вдохе и выдохе он издавал хрипящие звуки, будто загнанная лошадь. Он запрокинул корпус назад, опершись руками о койку. Саман и Коху в рефлекторном импульсе сделали шаг вперед, но не успели они подойти к гостю, как он вскинул вперед руку в инстинктивной попытке защититься от угрозы, которую он, скорее всего, увидел в людях, столь резко приблизившихся к нему. Они тут же отпрянули. Так уж получилось, Рафаил вытянул руку аккурат в направлении сферы, висящей под куполом хижины, и тут случилось страшное.

Сфера задрожала, будто теряя стабильное состояние. Словно заметавшаяся канарейка в клетке, она начала дергаться, а потом в мгновение ока заполнила ослепительным голубым светом все помещение. Уши пронзил страшный писк. Все трое закрыли их ладонями и истошно закричали, зрачки подкатились кверху, старые братья упали на колени. Так продолжалось несколько мгновений, пока Рафаил не потерял сознание, снова позволив темноте заполнить и склеить, словно смолой, все вокруг.

Глава 5. Беседа вне времени

– Жребий брошен.

Верховный Архивариус неумолимым взором глядел в чашу измерений. Вокруг нее собрались трое. В чаше вращался водоворот бесформенной белой субстанции, из которой, однако, при знании дела можно было считывать информацию со всех пятнадцати измерений, уровень за уровнем вплетенных в каркас мироздания.

Луч внимания Метатрона пронизывал двенадцать верхних измерений и освещал три самых нижних – земной трехмерный мир. В его глазах вместо зрачков горели два синих огонька вращающихся галактик. Сияющий силуэт заслонял неописуемую панораму глубокого космоса. Но для этих созданий глубина была одновременно высотой, вечность – мгновением, сознание – бушующим благодатным пламенем.

Сааров окутала светящаяся эллипсообразная сфера, которая поддерживала их статичное присутствие, тем самым позволяя направить поток мысленной энергии в концентрированное русло. Сферу спроецировал и поддерживал Аф – среди обитателей Единого Измерения он был одним из тех, кто мог преобразовывать энергию Первородного Света в различные осязаемые формы. Снаружи сфера излучала яркое белое свечение, но внутри переливалась красным, голубым и зеленым цветами, так что светящиеся силуэты присутствующих были бы легко различимы стороннему наблюдателю. Твердой опоры под ними не было. В работе физических законов Единого Измерения материя играла далеко не первую роль. Чаша измерений так же парила в пространстве, плавно покачиваясь и иногда резко и мелко сотрясаясь от воздействия потоков энергии, излучаемых саарами.

При пристальном рассмотрении в этих существах можно было различить фигуры, почти не отличающиеся от человеческих, разве что они были исполинскими в сравнении с людьми и обладали более изящными и мягкими очертаниями, окутанными ореолом яркого белого света.

– Ты хорошо понимаешь, что он натворил, Метатрон. Проявление свободной воли у любого из нас влечет за собой образование брешей в Завесе и аномалии в процессах формирования материи! – Кальмия, несмотря на глубокое почтение к Метатрону, решительно напомнил о том, что было важнее всего прочего.

– Неужели ты помыслил, Кальмия, что я забыл законы Вселенной? Мы все подчинены им и не можем выбиваться из всеобщего потока бытия. Но Рафаил как-то смог. Как-то и зачем-то он это смог. Кроме того, я слышу громкую поступь смены эпох. Вселенная перерождается. И не исключены отклонения от привычного уклада вещей.

– Мы все ее слышим, брат, – вступил в дискуссию Аф.

Строго говоря, обитатели Единого Измерения не используют слова в обычном понимании, понимании человеческом. Слова им не нужны. Те, за кем мы наблюдаем на бескрайних просторах своего воображения, вещали вибрациями самой Вселенной, понимая друг друга на глубочайшем уровне бытия. И тем не менее им были не чужды определения и понятия, используемые менее развитыми расами. Знакомы им были и эмоции, отражающиеся на их лицах в момент переживаний.

Однако эти эмоции являлись чистым проявлением течения жизни разумной Вселенной, и даже озадаченность, которая лежала на лицах этих высших существ, была одухотворенной и не противоречащей естественному порядку вещей. Не порождающей тревоги и страха. Обитатели Единого Измерения были свободны от страстей. Но неприятный инцидент поколебал текущий порядок вещей. Хотя, с другой стороны, можно ли чему-то удивляться, когда во Вселенной бесчинствует Хаос с его безумными слугами?

– Рафаилу повезло, что он получил шанс прожить земную жизнь. Там есть много приятных вещей, – купол сферы весело замерцал в танце оттенков, когда заговорил Аф.

– И много вещей, находящихся на противоположном полюсе от понятия «приятный», – резонно заметил Метатрон.

– Вечно ты выражаешься абстрактно!

– Именно, Кальмия, – Метатрон плавно повернулся в сторону Кальмии, обратив на него суровый взор, которому придавал еще большей суровости длинный диагональный шрам, пересекающий лицо, словно след от шасси самолета, совершившего аварийную посадку на кукурузном поле. – Вечно. И намерен еще столько же.

– Этот гад тебя «наградил»? В храме?

– Да, полоснул меня адским пламенем. Не имеет значения.

Возникла пауза. Она длилась один век. Через секунду Кальмия продолжил мысль.

– Слушай, я понимаю, вы с Рафаилом близкие друзья. И такие события оставляют круги на поверхности пространства… и души. Но они разглаживаются. Со временем, – Кальмия слегка улыбнулся.

– Хах, время! Очень смешно, Кальмия. Очень смешно, – Но Метатрон не смеялся. – Я уверен, Рафаил действовал из добрых побуждений.

– Побуждение! Побуждение, Метатрон. Как оно могло возникнуть и как создание Первородного Света могло ему последовать? – рассуждал Аф. Купол продолжал переливаться цветами, пока Аф позволял изливаться вибрациям своих мыслей. – Это явление необъяснимо, но изгнание – логично.

– Логика? И давно твои рассуждения подчинены одной лишь ей, этой строгой матери сердца? В любом случае истина сокрыта от моего взора. Я вижу ее в форме мутного плоского изображения. И не могу пролить на него свет своего сознания. Он словно отражается и возвращается, ослепляя меня, – сказал Кальмия.

– Демоны не будут спокойно наблюдать за ним со стороны. Нам следует хранить в тайне это происшествие так долго, насколько это возможно. Их разведка наверняка узнает об изгнании саара, и Хаос постарается воспользоваться этим в своих интересах. А к чему это может привести – опять же не ясно.

– Я помогу Рафаилу, – вызвался Аф. Сфера резко расширилась, затем сразу сузилась до прежних размеров от столь эмоционального всплеска Афа.

– Нет, – прервал благородный порыв своего собрата Метатрон. – Рафаил растерян, он никому не доверяет. Даже нам. Постарайтесь разобраться, что нам делать дальше с учетом новых обстоятельств. Я на связи. Вещайте в любое время. Тьфу ты! Я слишком часто бываю на Земле! Время… – Метатрон поднес руку к груди и из-за сияющих складок полуматерии своих ярко-белых одеяний достал подвеску в форме небольшого осколка каменистой породы, напоминающего клык тигра или льва. Он поднес его к глазам. В этот момент вихри туманной субстанции в чаше измерений завращались медленнее, а затем и вовсе застыли. Метатрон перевел взгляд на чашу. Всмотрелся в нее. Потом снова взглянул на кулон. – Время. Для землян оно играет самую важную роль в их жизни, хотя по ним и не скажешь, – задумчиво протянул Метатрон.

– Ты добыл Осколок Ядра Потухшей Звезды! Значит, тебя верно привел след. А демон, стало быть, тоже знал, где он. И следил…

– Да.

– Брат мой! – Кальмия почтительно склонил голову перед своим лидером. – Хвала тебе! Но что теперь будет после изгнания Рафаила? Кто теперь будет вместо него контролировать соблюдение кармической программы людей? Это очень тонкая работа, она проделывается сразу на нескольких слоях ткани пространства, и не каждый готов принять это знание. Да и Хаос со своим войском может воспользоваться этим временным изъяном.

– Ткань Пространства – самостоятельная сущность. Ей требуется лишь чуткое руководство, поэтому я вижу, что новый Проводник уже нашелся, – спокойно продекларировал Метатрон.

– А что же будет с Рафаилом после окончания жизни его земной оболочки? Он будет проходить по уровням измерений, как и все люди? – задал новый вопрос Аф.

– Меня ставит в тупик, что большинство событий, связанных с нашим братом, сокрыты от наших взоров. И этот вопрос не исключение, Аф, – ответил Метатрон. – Раньше я не сталкивался с таким препятствием. Моя воля словно обтекает события, которые еще не подсвечены, но не проникает внутрь, как это обычно происходит. Очевидно, нам остается только наблюдать за естественным течением времени в трех измерениях и ждать, что будет дальше, – галактики в глазах Метатрона засияли ярче.

С этими словам Аф прикоснулся указательным пальцем к своему лбу. Чаша измерений растворилась, как бы схлопнувшись внутрь самой себя. Карусель цветов закружила границы сферы в новом танце, на этот раз со скоростью, близкой к световой, и три жителя Единого Измерения растворились в пространстве, оставив безмолвных свидетелей своей беседы – звезды и планеты – продолжать вечный цикл смерти и перерождения.

Глава 6. В плену плоти

После того как Рафаил снова пришел в сознание после внезапной панической атаки, он ощутил нечто похожее на укол циничного возмущения и злости. Он твердо решил взять себя в руки и пойти по более конструктивному пути, нежели отключаться при каждой удобной возможности. Хотя справедливости ради стоит отметить, что вырубиться от такой вещи, как взбесившаяся световая сфера, не столь постыдно, как представлялось Рафаилу. Вопрос заключается в том, почему…

Не успел изгнанник закончить цепочку своих размышлений, как понял, что не может пошевелиться – он был связан по рукам и ногам тускло светящимися, но крепкими узами из чистой энергии. Очевидно, после грандиозного светового шоу в нем теперь видят угрозу и не знают, что с ним теперь делать. Чего уж там! Он и сам не знал, что ему с собой делать! Однако инцидент, который имел место быть, Рафаил мог объяснить и хорошо понимал, что произошло. Его способности пользоваться тем, что на Земле называют магией, практически безграничны. По крайней мере, были безграничными в невообразимо далеком недавно. А освещающая сфера – элементарная, если не сказать примитивная, вещь… Первородная сущность легко может вывести ее из стабильного состояния, и не важно, намеренно или нет. Однако, кроме кратковременного ослепления и оглушения, эта штука не может нанести урона здоровью и уже тем более жизни человека. Насекомому – да! Да она бы его просто расплавила! Призрака бы она только спугнула. Безликого заставила бы принять истинное обличье. Но не человеку, нет, нет, нет… Человеку от этой штуки вреда не будет. Или почти не будет! Рафаил искренне понадеялся, что добрые старцы в полном здравии.

А вокруг царила все та же полутьма, столь небезразличная к мучениям вверенного ей подопечного. Она сопровождала его везде, время от времени уступая место своей матери – Тьме Кромешной.

Несмотря на тусклое освещение, Рафаил понял, что его перенесли в другое помещение. Судя по всему, это была хижина, похожая на ту, где он очнулся незадолго до этого, только она была просторнее, и в ней царило более богатое убранство: массивный круглый стол в углу, уставленный книгами и свитками, – очевидно, хижина принадлежала ученому мужу Бамоа. Рядом со столом стояло массивное кресло с изящными завитушками на спинках. Сквозь щели широкого хвороста, из которого состояли стены жилища, падали узкие лучи лунного света (Рафаил понял, что пока он в очередной раз был в забытьи, снова прошла пара дней). Ноги все так же утопали в шерсти ковра, но это приятное ощущение перебивала боль выше ступней – тугая энергетическая нить, сковывающая его движения, перетерла кожу Рафаила до ран, которые нестерпимо жгли от пота и крови.

В этих краях почти круглый год стояла жара, но ночь принесла ощутимую прохладу. Рафаил обнаружил, что был одет в бесформенную мешковатую серую одежду, и ему, по крайней мере, было тепло.

Только теперь Рафаил заметил, что вместо двери или занавеса в стене напротив зияло открытое пространство, подобно пасти льва, проглотившего внешний мир. Или она проглотила Рафаила, что куда больше походило на правду. Легкие порывы июльского ветерка освежали.

Рафаил отныне решил действовать осмотрительнее и более прагматично. Ведь ему теперь предстояло жить на Земле, и после тяжелейшей первичной физической адаптации, которая, похоже, завершилась, ему нужно было осмыслить бесчисленное количество вещей: где и как жить, чем заниматься и… как контролировать мочевой пузырь. И еще, невзирая на кажущийся доброжелательным настрой местных жителей, он не мог доверять им. Или не хотел. Он сам не понимал, не улавливал грани между чувствами и контролем над ними, между желаниями и инстинктами – кроме, разве что, физических.

Рафаил сосредоточился. Закрыл глаза. Пульс застучал в висках. Он застонал. Спустя несколько минут мучительных усилий изгнанник добился желаемого. Тугие, мощные сгустки энергии, обвивавшие его запястья и ноги у стоп, со звуком, подобным шепоту песка в песочных часах, рассыпались в труху и тут же растворились у ног Рафаила. Обливаясь потом и скорчив гримасу страдания, он стал потирать кисти и онемевшие ладони. Затем, не спеша наклонился и начал растирать стопы, морщась и шипя от боли. В голове закрутился вихрь мыслей – что делать дальше? Бежать? Все равно ему не было дела до этих бамоанцев или как там они себя называют? Хотя, с другой стороны, здесь можно получить пищу, воду и временное пристанище, пока он не придумает, что ему делать дальше. Если, конечно, из страха они не прогонят его, наложив на его опечаленный дух второй слой клейма изгнанника. Рафаил не без труда выбрался из кресла, встал. О боги, если бы хоть одна живая душа во всей Вселенной знала, насколько он растерян! Весь его настрой действовать конструктивно как ветром сдуло! Плоть ограничивала свободу его бессмертного духа, как клетка бьющуюся о раскаленные прутья птицу. Так он стоял несколько минут, совершенно растерянный. Нет, он не знал, что делать. До жути неприятный, твердый ком подкатил к горлу Рафаила, слезы покатились по его бледным щекам, окропив бархатный ковер на полу. Он упал на колени и зашелся в рыданиях, всхлипывая, сотрясаясь, давая волю этому странному и как будто бы даже немного приятному потоку боли, разочарования, усталости, обреченности.