Узник плоти

Сергей Южук

Узник плоти

Глава 1. Встреча в храме

Желто-песочные стены храма содрогнулись, едва не разрушившись до основания. Массивные плиты, испещренные причудливыми узорами коррозии, передали друг другу инерцию невидимого, но ощутимого движения. В этом древнем месте над каменными плитами пола сгустилось до состояния эфирообразной субстанции и повисло в воздухе облако разряженной энергии. Засверкали нити молний, легкий ветерок привел в движение опавшую листву, словно выпроваживая своих маленьких детишек в попытке уберечь их от кошмарного зрелища, назревающего в этих стенах.

Спустя несколько мгновений наэлектризованная прозрачная сфера вспыхнула ослепительным светом, по галерее храма прокатилась энергетическая волна, с угасающим жужжанием исчезнув за пределами этого дивного места, освещенного светом полной луны.

На месте сферы возникла человеческая фигура.

Фигура сделала шаг вперед, словно после некоторых раздумий. Сделав еще три шага, снова остановилась, медленно сканируя взглядом окружающую обстановку. Метатрона одолевали сомнения. Его длинные черные, как вакуум космоса, волосы плавали в разряженном воздухе, словно в эфире. Сдвинутые брови выдавали сосредоточенность и крайнюю важность его визита из Единого Измерения сюда, на Землю. Однако его вид выдавал и опасения, которые, к его сожалению, сбылись.

Густую тьму озарил свет еще одной сферы, и она опалила лианы, обвивавшие ближайшую каменную стену. Лианы вспыхнули алым пламенем, ибо вторая сфера была огненной. Прокатившись волной остаточного пламени во всех направлениях, сфера рассеялась, и на месте ее возник еще один гость. Характерный звук огненной волны сменил еще более зловещий – звук клокочущего тяжелого дыхания, напоминающего хриплые стоны изможденного до крайности путника, потерявшегося в пустыне. Однако эти стоны не были следствием мук и страданий. Они были следствием неистового гнева.

Ветер стих, все замерло. В воздухе повис пепел. Метатрон заговорил, в полуобороте через плечо глядя на гостя:

– С каких это пор демонам Хаоса позволено посещать земные святыни? Ты же знаешь, это запрещено договором о перемирии, – Метатрон развернулся и сделал два шага в направлении демона. – Убирайся отсюда! – вскрикнул он. Эхо его грозного призыва прокатилось по галерее храма и, казалось, содрогнуло купол ночного неба.

В ответ на эту тираду демон в один прыжок преодолел огромное расстояние и оказался в десяти шагах от Метатрона так, что можно было разглядеть яростный взгляд его огненно-желтых глаз. Если Велиал и намеревался уйти отсюда, то явно не с пустыми руками. Он сделал еще один энергичный прыжок в попытке атаки. Вне всяких сомнений, демон жаждал убить Метатрона, но ярость окончательно поглотила тусклую искру, которую можно было назвать рассудком. Демон забыл, с кем он имеет дело. Метатрон моментально среагировал – он сделал плавное, спокойное движение рукой, и демон, истошно рыча и изрыгая проклятия, отскочил от возникшего энергетического поля за много метров от цели. Метатрон стремительно приблизился к поверженному врагу, намереваясь его добить. Но Велиал успел телепортироваться на безопасное расстояние, оставив после себя лишь черные вихри пепла.

– Договор о перемирии теперь не имеет никакого значения! Как и все, что ты видишь, что ты знаешь, к чему ты привязан! – голос Велиала был похож на рычание разъяренного хищника, смотрящего на добычу сквозь решетку клетки.

– Первородные сущности почти не имеют привязанностей, Велиал. Чего нельзя сказать о тебе и таких, как ты, – ответил спокойно, чуть ли не шепотом Метатрон, однако вибрации его голоса достигали самых недр сознания Велиала.

В ответ на эту колкость демон издал гневный рык, хотя не мог не согласиться с Метатроном. Его огненные зрачки пылали искренней ненавистью, а на ярко-красной шее пульсировали вены. Черное одеяние почти сливалось с темно-голубым пространством ночи, но Метатрон видел демона насквозь, ибо ни одна мысль не может быть скрыта от Верховного Архивариуса Единого Измерения.

– Ты пришел за Осколком. Значит, Аббадон и впрямь решил действовать решительно, – Метатрон ухмыльнулся, все еще стоя напротив демона и проникая в его мысли всевидящим взором. Однако через секунду Метатрон вернул серьезный настрой: – Передай своему хозяину, что у него нет права на Осколок Ядра Потухшей Звезды! И повторяю еще раз: убирайся!

На эти слова демон отреагировал новой атакой, ибо бурлящая в нем ненависть ко всему живому не давала ему покоя ни днем ни ночью, а теперь и вовсе доводила до исступления. Велиал произнес заклинание, и прямо перед лицом Метатрона возник огненный клинок и полоснул его по лицу. На этот раз Метатрон не успел среагировать. Верховный Архивариус вскрикнул, но, оставшись на ногах, понял, что пришла его очередь ретироваться.

Обретя самообладание, он поднял перед собой ладонь, и из нее, рассекая пространство галереи храма, мощным напором полился ослепительный свет. Но демон, уже оправившись от первой неудачи, был наготове. Он быстро среагировал, скрестив перед лицом руки и по обыкновению издав истошный крик. Энергетический луч рассеялся в огненном щите. Земля под ногами соперников завибрировала, снова поднялся ветер, тревожно оповещавший обитателей окружающего микромира о грядущей схватке.

Широкие светло-голубые одеяния Метатрона покачивались на ветру. Через секунду они скрылись под энергетическими доспехами, засиявшими ярко-белым неземным светом, в бурном сиянии которого померк свет луны. В его руках возникли два луча энергии и призрачно заколыхались иссиня-белым свечением, осветив его белые глаза с отсутствующими зрачками и длинный черный диагональный шрам от верхнего угла лба до противоположного уголка губ.

Велиала окутала огненная аура, осветив его черное тряпичное одеяние, плотно окутывающее его красную, как кровь, кожу. В левой руке пылал огненный щит, вздымая к ночному небу языки пламени и черной копоти.

Так двое старых врагов застыли друг напротив друга в древнем храме. Индийское ночное небо беспристрастно наблюдало за этой сценой своими бесчисленными глазами-звездами. Но Метатрон с Велиалом не спешили продолжать битву, начавшуюся мелкой стычкой. Оба замерли в своих боевых стойках, словно погрузившись в глубокий транс. Они сражались друг с другом в своих мыслях.

Полная тишина окутала храм. Лишь насекомые улавливали на низких частотах толчки вибрирующей энергии, врывающейся в материальный мир из недр космического сознания двух соперников.

Так продолжалось довольно долго, пока, словно по команде, оба не вышли из оцепенения. Клинки и глаза Метатрона загорелись ярче, огненный щит и желтые зрачки Велиала извергли пламя, будто пробудившийся вулкан. С немыслимой силой эти два оружия встретились в обоюдном ударе, и по долине пронеслась новая волна, потревожив сон мирно спящих жителей деревни, наутро подивившихся столь причудливому сновидению.

Глава 2. Изгнанник

Рафаил осознал, что чувствует. «Странно. Это очень странно».

Накатившая волна доселе неведомых переживаний грубым толчком заставила Рафаила открыть глаза. Головной мозг выдавал быстро сменяющие друг друга образы, даже не пытаясь притормозить эту карусель абстрактных вспышек.

Через несколько мгновений, а может быть веков, электрические импульсы мозга дали команду мышцам и всему существу Рафаила ощутить боль. Это новое ощущение явилось чудовищным откровением: уколы тысячи ножей в затылок, щемящий стук сердца, качающего закипающую кровь, судороги мышц, словно от электрического разряда в тысячи вольт, дрожь в конечностях. Тревога, дезориентация всполохами огненных пятен.

Рафаил, конечно же, ожидал, что теперь все будет иначе, но в эти мгновения ему казалось, что фатальная уязвимость человеческой плоти, неотвратимость физической и душевной боли, варварски ворвавшиеся в его вновь обретенную оболочку, низведут самую его суть до атомов! Только эта искра его истинной природы, все еще теплящаяся в глубине его разрозненного «я», помогла ему неуверенно встать на ноги и, сопротивляясь безумию, сформулировать мысль: «Мое „я“ на Земле».

Рассудок устаканился, Рафаил осознал собственное дыхание – очень странно! Почувствовал, что у него есть руки, поднес их к глазам. Немыслимо!

Первородные сущности могли принимать любые формы жизни для тех или иных целей. Однако Рафаилу никогда в жизни, исчисляющейся в миллионах лет, не приходилось принимать человеческий облик, и именно по этой причине он теперь так остро ощущал уязвимость плоти, ибо с этого момента он уже не был могущественной сущностью, способной одолеть демона Хаоса голыми руками. Ну или почти голыми. А теперь он голый весь! И не может одолеть даже собственную неспособность передвигаться в пространстве, сохраняя равновесие. Что ж, ему придется приспособиться.

Рафаил попытался оглядеться и различил участок выжженной травы, откуда только что поднялся из положения зародыша. Ветер нежно касался его лица и волос, словно пытаясь залечить его телесные и душевные раны. Слух уловил шорох деревьев, колеблющихся под воздействием все того же природного лекаря. Земные вибрации пролетающих птиц, деревьев и травы, растущих из прохладной земли под ногами, даже безмолвно лежащих веками камней, постепенно пропитывали Рафаила, и он почувствовал, как неотвратимо сливается с этим хором атомов в единое целое. И утренние звезды… Некогда родные светила, каждое из которых он мог посетить в любое мгновение, обитель безмятежности и спокойной силы, теперь такие далекие и чужие. Он на Земле. Новое ощущение охватило Рафаила – тоска.

Он чувствовал себя так, будто его из бесконечности открытого пространства поместили в мутную стеклянную бутылку. Он помнил вечность, но теперь не мог ощутить ее, ходил по поверхности звезд, но теперь мог обжечься о спичку, когда пламя догорит и лизнет пальцы. Отсутствие самого понятия границ, опыт, являющийся трансцендентным для такого ограниченного создания, как человек, для него были сутью, неделимой с его существом. Чертоги Единого Измерения, соединяющего в себе все метафизические и теологические изыскания человечества, законы и принципы, истинная природа вещей, покой и бессмертие.

Теперь он здесь, в оковах условностей и ограничений, в плену плоти. К тому же перемещение между Единым и Земным измерениями сложно было назвать приятным. Из сгустка чистого космического сознания, он превратился в носителя физического тела, и теперь он стоит здесь, посреди какого-то поля, на рассвете, нагой, испытывая колоссальный шок от всех этих метаморфоз! И оказался он тут, конечно, не по своей воле.

Вновь обретенные инстинкты подтолкнули Рафаила начать поиск убежища. Несмотря на незнакомые условия обитания, Рафаил знал о земном трехмерном измерении и его законах практически все. Он знал, что здесь есть то, что люди называют строениями и домами, в которых они проводят большую часть своего земного цикла; знал, что люди носят одежду и (о, глупцы!) периодически снимают ее в присутствии особей противоположного пола.

Оправившись от первого шока, Рафаил неловко и робко, пошатываясь из стороны в сторону и подавшись вперед корпусом, неловко зашагал на восток в поисках убежища. Взгляд все еще панически блуждал, зрачки закатывались кверху – глаза адаптировались к свету. Рафаил оглядывался, как студент первокурсник на экзамене в поисках подсказки. Но подсказать было не кому. Переход на следующий этап обучения был под большим вопросом!

Солнце уже подарило миру первые мгновения нового дня. Рафаил несся на земном шаре сквозь Вселенную в физической реальности. Новые ощущения пополнили картотеку его опыта – фундаментальный инстинкт выживания напомнил о необходимости в воде и пище. Рафаил был полностью поглощен этими откровениями, одно за другим посещавшими его. У него практически не оставалось сил на переживания о том, что с ним произошло, почему он оказался здесь; не осталось места ни тоске, ни сожалению, ни гневу. Чувство голода дополнилось острым ощущением уязвимости тела в условиях буйства природы. Сохранялась и боль после перемещения сюда, его легкие болезненно сжимались, привыкая к работе по обеспечению своего носителя кислородом. Страшно болела голова, мышцы испытывали спазмы и слушались плохо из-за неважной обработки инструкций от головного мозга по обеспечению баланса при ходьбе. Глаза резал свет, мучила жажда. Сил хватало только на то, чтобы кое-как, шатаясь из стороны в сторону, продолжать движение вперед.

Сложно сказать, сколько это продолжалось. На смену незыблемому ощущению вечности пришли тщетные попытки осознать себя во времени, и, пропуская через себя информацию о том, сколько этого самого времени прошло с начала пути, мозг Рафаила сталкивался с очередной шарадой. Однако можно было сказать с уверенностью, что солнце уже вовсю раздавало свет всему и вся, как всегда, не жалея. День был в разгаре. Под ногами ощущалась мягкая густая трава, еще прохладная после того, как испарилась утренняя роса.

Через некоторое время равнинный ландшафт прерий сменился полосой лесного массива. Густая зелень окутала изгнанника, и в одном из деревьев он нашел опору, чтобы передохнуть. Рафаил медленно стал опускаться на землю, одной рукой опираясь о дерево, а другой, словно слепой, нащупывая твердую поверхность внизу. От устроенной им возни в стороны бросились прочь мелкие лесные твари. Рафаил сел на землю. Его правая нога была вытянута вперед так, что его замутненному взгляду предстали ее окровавленные пальцы, которыми он не без доли удивления начал шевелить; левую ногу он поставил на землю с выставленным вверх коленом, водрузив на него полусогнутую в локте левую руку. Оказавшись в сидячем положении, Рафаил ближе увидел траву: зеленые пучки бурно разрастались во все стороны. Вдруг перед глазами возник плавно пикирующий с дерева лист и, подчиняясь законам аэродинамики, в крутом пике упал на колено Рафаила. Он протянул руку, поднял лист и поднес его к глазам. Прозрачные прожилки зеленого листика вызвали в воображении пришельца ассоциации с созвездиями и галактиками. «Очень интересно – вселенная внутри этого маленького земного предмета…»

Тело постепенно привыкало к новым условиям, дыхание уже не причиняло боли, но жажда и голод, царапая горло и желудок, громче всех требовали удовлетворения. Рафаил сидел на земле с дубовым листом, зажатым между большим и указательным пальцами, в прохладе лесной тени, когда вдруг услышал шум, который не вписывался в симфонию природного оркестра. Шум доносился слева, и он, подчиняясь очередному инстинкту, повернул туда голову. Если бы Рафаил владел земной системой мер, он оценил бы расстояние, которое отделяло его от источника шума, примерно в сто метров. В конце лесного массива, за его противоположной границей, сквозь деревья проглядывалась грунтовая дорога. Кто-то только что проехал по ней на телеге, запряженной лошадью. Путник встал и, медленно и осторожно, фоном продолжая настраивать автопилот своего тела, двинулся в ту сторону. Ноги были истерты в кровь, пот застилал глаза, дыхание стало хриплым.

Выйдя на проселочную дорогу, которую образовывали две неглубокие колеи, он увидел дорожный указатель до ближайшего населенного пункта. Рафаил знал все наречия и языки Вселенной, поэтому прочитать надпись он смог без затруднений. Нагой, обессиленный, негостеприимно принятый новой суровой средой, но с холодным взглядом существа, живущего на свете многие миллионы лет, он направился в ту сторону, куда был повернут указатель.

Сосредоточив последние силы, он попытался использовать всевидящий взор. Не было никаких оснований полагать, что у него сохранилась хоть толика прежних способностей и свойств, но он попытается. Рафаил сосредоточился на текущем моменте в попытке оседлать неуловимое «сейчас» и раздвинуть границы этой реальности в трех измерениях. И тут ветер, шум деревьев, пульс в висках слились с дыханием Вселенной. Сработало! Всевидящий взор Рафаила устремился над дорогой, к деревне, и затем, мимолетно, но подробно оценив эту причудливую местность, он полетел птицей, освободившейся из клетки, дальше, вверх, вверх! Частица сознания, вложенная во всевидящий взор, покинула сначала атмосферу, затем планету, Солнечную систему, галактику. И дальше – из местного скопления, к границам Занавеса, сквозь измерения.

Изгнанник зашагал по дороге навстречу своей судьбе.

Глава 3. Великий танец создания

Жители небольшой деревушки, расположенной в Восточной Индии, в нескольких десятках километров от Калькутты, ближе к Бенгальскому заливу, как всегда в это время дня занимались насущными делами: женщины заготавливали рыбу, пойманную в заливе мужьями; босая ребятня с заливистым смехом бегала по зеленой траве, играя в свои детские игры, а взрослые мужчины – во взрослые – они тренировались.

Здесь, в самом сердце древнего храма Элохима Создателя, располагается арена, служащая местным жителям – как и их предкам – местом для тренировок. На этой древней арене воины и теперь оттачивали навыки старинного боевого стиля, который они называли «ситаарон карти», что сведущий в древних диалектах Индии мог бы перевести как «танец создания».

Тяжело дыша, не жалея сил, они готовы были на все, лишь бы одержать победу в предстоящем Турнире. Турнир прославлял великого бога Элохима Создателя и по очень древней традиции проходил раз в четыре года среди жителей шести земных континентов из девяти.

В этом году Турнир проходил здесь, в Восточной Индии, и жители деревушки под названием Бамоа вовсю готовились к предстоящему событию – ведь они жили боевыми искусствами и ожиданием этого дня! Ну и еще они жили рыбной ловлей, что было куда менее захватывающе, но также ценно!

Победитель получал не только титул чемпиона шести континентов, но и куда более прагматичные регалии – солидные призовые и еще кое-что намного ценнее.

Объединенное правительство Земли не могло или не хотело обеспечивать ресурсами всех нуждающихся, но, несмотря на такое положение вещей, местным жителям с избытком хватает пищи и пресной воды, однако на большее рассчитывать не приходится.

Для местных мужчин было лишь два выхода из рутины посредственного существования: рыбная ловля в промышленных масштабах и боевые искусства, и на арене они тренировали явно не способность превозмогать морскую болезнь! И работа над духом и телом кипела, словно незримый кузнец ковал меч и искры разлетались под его наковальней густыми снопами.

Молодые бамоанцы бились друг с другом в спаррингах, порхая над ареной и перемещаясь в пространстве с немыслимой скоростью. Со звуком расправляющихся крыльев дракона шуршали складки их широких одеяний, обнаженные по пояс тела иных блестели от пота и крови, а пожилые обитатели деревни, являющие собой немногочисленных зрителей, с интересом наблюдали за тренировочным процессом со стороны, не без доли тоски вспоминая свои былые подвиги.

Одним из таких зрителей был почтительного возраста старик. Вытянув вперед руки и опершись ладонями на трость, он сидел, погрузившись в дрему. Вдруг резкий толчок заставил встрепенуться его старые кости.

– А? Что это? – старик в недоумении вертел головой, тряся своей длинной седой бородой. Это показалось забавным мальчишке, который по неосторожности и побеспокоил дремлющего старче, в своем детском самозабвенном порыве на всех парах пробегая мимо него.

– Ха-ха-ха-ха! Твоя борода такая смешная, даада Саман!

– Я тебе покажу, негодный мальчишка, что такое настоящие страдания, и тогда уже я буду смеяться, – дед Саман яростно стукнул себе в грудь на слове «я». У мальчишки веселье как рукой сняло. – А ну, иди сюда!

Старик ловко обхватил парнишку руками, что тот только и видел, как по ступеням амфитеатра с гулким стуком скатывается упущенная деревянная трость, и резко привлек его к себе. Сердце мальчика ушло в пятки. Но уже через секунду старик игриво трепал его волосы, сопровождая свой розыгрыш дребезжащим смехом. Еще мгновение спустя его настроение уловил пойманный в тиски Ладака, и уже оба хохотали, своим смехом провозглашая победу жизнеутверждающей радости над смутной тревогой, по каким-то неясным причинам посетившей их обоих минувшей ночью.

Отсмеявшись и вырвавшись из рук Самана, Ладака поднял трость старика и, с почтенным жестом вернув ее владельцу, умостился рядом с ним на каменный парапет, устремив любопытный взор на арену.

– Даада Саман, вон мой друг Бади, – Саман проследил за вскинутым указательным пальцем мальчика в сторону молодого воина, страстно выполняющего ритуальные боевые движения.

– Да, Ладака, я знаю. Я буду болеть за Бади на Турнире. Бади знатный воин, я думаю, у него хорошие шансы стать чемпионом! – сказал Саман, переведя взгляд обратно на Ладаку и добродушно улыбаясь.

– Я тоже буду участвовать в Турнире, когда вырасту, и буду новым чемпионом шести контунентов! – вскричал Ладака и, спрыгнув с еще высокого для него парапета, начал размахивать своими кулачками и ножками. Саман снова заскрежетал, смеясь над рвением мальчика.

– Правильно говорить «континентов», а не «контунентов».

– Я буду новым чемпионом шести… кон-ти-нентов! Кстати, даада Саман, а кто был первым чемпионом? – Ладака устремил на Самана горящий любопытством взгляд.

– Это очень серьезный вопрос, юноша. И ответ на него кроется за завесой великой тайны. Ты готов ее услышать? Она священна для всего нашего клана! – дед Саман с наигранным трепетом поднял вверх свой указательный палец, испещренный бороздами морщин.

– Да, готов. – Ответил Ладака, взобравшись обратно на парапет.

Саман посмотрел через плечо, на стену арены, испещренную древними иероглифами, и задержал взгляд на изображении человеческого силуэта, сидящего в позе лотоса, а вокруг него были высечены геометрические фигуры, напоминающие звезды и планеты. Развернувшись к навострившему уши Ладаке, Саман заговорил:

– До начала времен в бесконечном пространстве было великое ничто. Не было ни звезд, ни планет, ни жизни. Была только великая пустота. Но эта пустота была лишь паузой между вдохом и выдохом живой Вселенной, и на выдохе из истинной бесконечности явился Элохим Создатель, в своем грациозном танце положив начало сотворению звезд и планет, всех живых существ во Вселенной, включая нас, людей, и всех наших соседей – дружелюбных и не очень – на девяти континентах Земли. Но только на шести из них обитают подобные нам с тобой, остальные… Впрочем, речь не об этом! О чем это я? Ах да!

В этом танце истинной гармонии и творения движения Элохима были плавными, но решительными, созидающими, проникающими в пустоту, и свет его движений разгонял тьму вакуума, создавая новые миры и населяя их живыми существами. Ты можешь и сейчас видеть, как твой друг выполняет эти движения, готовясь к тренировочному бою, – оба посмотрели на Бади, который сосредоточенно выполнял кругообразные движения руками и ногами в ритуальном танце, что предшествовал поединку. То же делал и его соперник по спаррингу. – Этот Танец Создания призван восхвалять бога Элохима. Совершая его, твой брат и себя наполняет жизнью и энергией, несущей свет и силу. А Турнир призван объединять всех людей, являя собой праздник жизни. Поэтому стиль нашего клана и получил название ситаарон карти. И тебе в свое время предстоит его освоить, раз уж ты решил стать новым чемпионом, – улыбнулся старик.

– Даада Саман, но кто же был самым первым чемпионом? – в нетерпении вопрошал Ладака.

– Терпение, мой юный, друг. К этому я как раз и веду.

Покинув зрительные места и уже прогуливаясь среди развалин храма, Саман продолжил:

– И так Элохим своим грациозным танцем создал нашу Вселенную, и теперь уже звезды и планеты по инерции вращались вокруг Элохима, отражая траекторию его плавных движений. – Саман отбросил в сторону свою трость и не по годам грациозно и энергично принял исходную позицию Танца Создания – он встал на одну ногу, согнув другую в колене, а руки вытянул перед собой ладонями к небу, на котором, к слову сказать, не было ни облачка, и солнце щедро дарило тепло всему сущему. – Повторяй за мной.

Ладака с энтузиазмом повиновался, встав на одну ногу и слегка покачиваясь, стараясь сохранить баланс. Статичное положение сменили плавные движения: Саман начал выводить руками в воздухе линии и фигуры, словно рисуя замысловатый геометрический пейзаж, а ногами будто бы вычерчивал окружности, словно циркулем, сопровождая свой танец короткими выдохами и шуршанием широкополого халата. Ладака так и стоял на одной ноге, восхищенными глазами глядя на деда, и немудрено! Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, старик даст фору любому молодому мужчине в деревне – а то и на континенте – в мастерстве исполнения этого древнего ритуала. С неимоверной легкостью Саман оттолкнулся от каменного пола храма, выпрыгнув вверх аж на несколько метров – Ладаке даже почудилось, будто Саман завис в воздухе на несколько секунд и по крутой траектории опустился на пол, застыв в позе лотоса и закрыв глаза. Дыхание его было ровным, лицо безмятежным. Он улыбнулся и приоткрыл один глаз. Ладака стоял рядом, раскрыв рот от восхищения.