Культ свободы: этика и общество будущего

Демократия легко отражает атаки маргинальных идеологий. Свежие идеи включаются в политическую повестку и замыливаются. Протестные группы инкорпорируются в политические партии. Наиболее бескомпромиссные обьявляются экстремистами и уничтожаются. А сама демократия по степени окостенелости в конце концов поднимается до уровня религии. Выбор народа, мнение большинства, воля нации и т.п. – это новые святые, давно помершие и засохшие до состояния мумий. Выборы – таинство. Конституция – священное писание. На место бога претендует равенство и социальная справедливость, а церкви – демократические институты государства. Оно носитель истины, морали и творец социального бытия. Рай загробный заменился построением правильного общества на земле, осуществляемым сознательными гражданами под управлением харизматической власти. Труд круглосуточных проповедей взяли на себя СМИ поддерживаемые социальными науками.

Опора на массы демоса стала важным условием для продвижения интересов на всех уровнях и во всех областях демократического общества. Гражданский активизм противостоит профессиональному, активизм деловых групп – активизму меньшинств и так далее. А демос требует убеждения. Если идеология может быть названа большой ложью, то идеи, скрепляющие группы активистов, лоббистов и прочих структур влияния – малой. Подобные идеи не нуждаются в системности и широте охвата, требующимися для попадания в разряд идеологий. Это не столько идеи, сколько прикрытие узких интересов. "Недоидеологии" подкрепляются усилиями специалистов, экономистов, журналистов и любых подходящих авторитетов в области формирования прогрессивного общественного мнения. Вспомните, какие из следующих проблем требовали срочного решения – запрет ядерной энергетики и сжигания ископаемых ресурсов, спасение китов и коралловых рифов, вред ГМО и польза органики, эпидемия педофилии и разгул терроризма, озоновая дыра и таяние льдов, глобальное похолодание и нехватка шуб. Демократическое общество бурлит неотложными проблемами, чья лживость порой поражает воображение.

– Власть

Помимо стабильности у государства, а точнее у властной верхушки, есть и другие интересы, которые обслуживаются государственной идеологией, какой бы формой она не выражалась. Цель навязывания государственной идеологии – а ее обязательно навязывают, хотя многие подданные охотно навязываются сами – легитимация государственного насильственного "управления", превращение граждан в покладистых подданных, даже не помышляющих о переменах, о стремлении к свободе и ОБ. Суть властной идеологии – максимальное лишение людей разума, воли и этики. Тотальным внушением можно добиться многого. И чем менее самостоятельно мыслит человек, тем внушительнее результат. Чем еще обьяснить, что любое упоминание "общества без власти" вызывает кислую мину и насмешливый вопрос "Это утопия?" или "Это анархия?", под чем подразумевается либо несбыточный бред, либо дикие джунгли. Власть отучила людей даже мечтать о свободе!

Подчинение власти всегда требует жертвы, и потому идеологическое насилие к гражданам всегда несет сильный оттенок морального. Когда христианство работало на власть, оно требовало смирения и подчинения авторитету данному самим Богом, коммунисты – бесплатно работать на общее благо, эгалитаристы – отказаться от своих естественных преимуществ в пользу слабого, националисты – затянуть пояса для победы над инородцами, фашисты – беззаветно любить родное государство и его вождя. Каждый без труда распознает уши жертвенной морали в таких фразах, как "патрия или смерть", "весь народ как один человек", "не спрашивай, что твоя страна…" Продолжением этой цели, хотя и несколько неактуальной ныне, является формирование в подданных чувства крайней самоотверженности, необходимого для военного противостояния с другими государствами.

Результат, как и всегда – люди перекладывают на кого-то руководство своей жизнью, отдают свою свободу, подчиняются давлению авторитета. Избавляясь от груза ответственности, они находят тысячи причин для оправдания своего рабского поведение – от служения высшей идее до происков врагов. Особо упертых из них, политизированных и идеологизированных, не способных "поступиться принципами" и родить в котле пропаганды свои собственные, свободные мысли, уже вполне можно считать, аналогично глубоко религиозным, не вполне дееспособными. Как и моральное, идеологическое насилие повинно в огромном количестве человеческих жертв, самом большом в абсолютном исчислении, и следовательно ее моральные идеалы – максимально неправильное ложное общее благо. Конечно, разные идеологии неправильны по-разному, некоторые довольно удачно оказались в районе истинного общего блага. Но надо помнить, что счет жертв еще не закончен.

– Механика лжи

Поскольку все варианты морального насилия стремятся направить поведение и деятельность человека, можно попробовать, в качестве небольшого итога, соотнести их с теми мотивами, которые они рассчитывают инициировать, и заодно сравнить результат с ОЭ, как она выглядела на рис. 1.13. Получилась картинка 5.8, состоящая из двух частей, которая надеюсь не требует длинных обьяснений. Картинка, конечно, приблизительна, поскольку не все эти идеологии я досконально знаю.

Вообще-то, обьяснения потребуются, ибо картинка выявила небольшую несообразность, которую вы наверняка уже заметили раньше, а я, к сожалению, только сейчас – неувязка непосредственной связи рациональности и альтруизма. Как идеологии, упирая на рациональность, умудряются добиваться альтруистического поведения? И почему при таком обилии идеологий все наше общество насквозь эгоистично, как утверждал еще рис. 1.11? Что касается последнего, то тут вроде все понятно – победил либерализм и индивидуализм. Хотя нет, и тут не все так просто

.

Прежде всего, линии, помеченные названиями вариантов насилия на рис. 5.8 – это целевые мотивы, которые безусловно могут отличаться от фактического результата. Например, в то время как христианство или коммунизм требуют максимального самопожертвования, люди в итоге на эти требования не обращают внимания. А если люди, напротив, пользуются принуждением других к своей выгоде, то в них и христианство, и коммунизм порождают эгоистичное поведение. Интересней случай, когда результат оказывается противоположным тому, каким его воспринимает субьект. Например, в случае либерализма, человек пользуется экономической свободой для реализации своего эгоистического интереса, но в итоге, по не зависящим от него причинам, оказывается эксплуатируемым и в хвост, и в гриву, т.е. является фактически альтруистом. Здесь мы и сталкиваемся с сутью проблемы. А суть – ложь идеологии. Чем ситуация либерализма отличается от прямого обмана? В итоге ничем. Что такое обман? Противоположность мотива и результата. Некто X предлагает Y отдать ему ценность N для того, чтобы получить потом ценность M, M > N. На какой мотив опирается обманщик? На рациональный, эгоистический. А в итоге? Когда Y отдает X N и ничего не получает взамен, он оказывается патологическим альтруистом.

Обратная ситуация с социализмом. Человек поддерживает его и честно платит свои небольшие налоги, думая, что кормит общество, но на самом деле получает от общества гораздо больше отданного. Т.е. следуя идеологии социализма и думая, что он альтруист, он, по результатам, ведет себя эгоистично. Но не подумайте, что я тут смешиваю запланированное целевое поведение для случая социализма и непредвиденный результат для либерализма. Дураков уже не так много, потому-то либерализм и трансформируется в либерал-социализм. А социализм тоже обманывает, но гораздо хитрее. Конечно, человек может и хочет думать, что он такой хороший, но на самом деле он поступает вполне рационально. Никакое общество он не кормит, он кормит самого себя, и рационален именно тем, что чувствует получаемую пользу. Это и заставляет его поддерживать социалистические партии. Тут мы можем сделать вывод, что человек обманывает самого себя, примерно как в случае благотворительной деятельности, где полуосознанные рациональные мотивы прикрываются надуманно иррациональными.

Этой хитростью коллективистские идеологии отличаются от прямого либерального обмана. Вся их суть – укрепить коллектив для успешной экономической борьбы с другими. И если в случае явной групповой морали обмана нет, потому что все довольно очевидно, в случае более изощренной – социализма, национализма, патриотизма и т.п., альтруизм только кажущийся. Укрепляя коллектив, индивид получает вполне реальную выгоду по отношению к проигравшим. И, как правило, знает об этом. Ни одна из подобных идеологий не работает, если коллектив проигрывает – как мы можем видеть на примере бедных стран, откуда в успешные течет миграционный поток, давно забывший о любви к родной стране. Конечно, всегда есть категория людей, готовых за любимый коллектив эгоистичных обывателей отдать последнее. Но тут мы сталкиваемся с мотивом целиком детерминированным – эмоционально, психологически или как-то еще. Эти люди не свободны и не заслуживают нашего анализа.

Если идеология не занимается принуждением к жертве или оправданием личного/группового эгоизма, то она рисует в воображении справедливые комбинации, делящие людей на получателей и отдавателей. В этом случае, целевой мотив оказывается либо в верхней, либо в нижней части картинки в зависимости от того, кем оказывается субьект. Например, в случае равенства, если человек продуктивен и успешен, он оказывается альтруистом, так как считает, что должен отдавать, и отдает часть своего успеха менее удачливым. Если же он лентяй и халявщик, для него равенство выгодно, а его поддержка – рациональна.

В довершении сказанного, картинка включает свободно выбираемые мотивы и поэтому не отражает деятельности под принуждением власти, нацеленной на создание публичных благ. "Идеология" утилитаризма, как бы руководящая деятельностью власти, никак не определяет что есть "максимальное благо всех" к которому она как бы стремится, отчего результирующие мотивы в целом непредсказуемы. Однако, сама эта идеология приводит к поддержке власти со стороны принуждаемых, что позволяет ориентировочно, хоть и кривовато, поместить ее на картинку вместе с идеологией представительной демократии. Вместе, они иллюстрируют мораль "голосующего демоса", надеющегося с каждыми выборами получить преимущество за счет проигравших.

А мы будем надеяться, что несмотря на трудности наша картинка все же смогла продемонстрировать, как ложь запутывает человека, смешивая его мотивы, интересы и цели, и уводит в сторону от истины и ОБ.

12 Неестественные науки

– Социальная реальность

Идеология, как и любое насилие – попытка управлять деятельностью, т.е. создать новую социальную реальность. А что будет, если попытаться просто познать ее? Тогда вместо идеологии мы получим насилие (не)знания. Насилие, то есть, если познать правильно не удастся, ибо неправильный результат вполне может изменить наши будущие действия в нежелательном направлении.

В принципе, любые новые знания обычно изменяют наши действия, но будет правильным считать, что знания, которые являются верными, меняют наши действия не путем насилия, а путем "согласия" – ведь наши намерения в этом случае совпадают с целью получения этих знаний. Если же намерениями людей было насилие, то новые верные знания, хоть и меняют их действия, не делают это насильственно, поскольку не меняют сути намерений. Таким образом, мы можем говорить, что насилие знаний возникает в единственном, указанном выше случае, несмотря на то, что знания – очевидная детерминанта разума.

Вот чтобы такого не случилось, есть смысл рассмотреть вкратце общественные или гуманитарные науки. Эти науки призваны обьяснить общество и все, что с ним связано, и потому, разумеется, опираются на уже готовые этические ориентиры, правда старательно отрицая это. Что уже зароняет искру сомнения. Опора помогла бы увидеть реальность под правильным, т.е. истинным углом. Мы под правильным имеем в виду ценность №3. А какова истина у гуманитариев? Истина у них – соответствие знаний уже имеющейся реальности. Удивительно, но правильным наука считает окружающий кошмар! Чтобы убедиться в этом, начнем с вопроса – что такое социальная реальность?

Во-1-х, чистая социальная реальность – это наши представления о ней. Она существует не сама по себе, а в циркулирующей в обществе информации. По мнению ученых, она всегда находится в чужой голове, а то, что находится в голове ученого – не реальность, а лишь ее часть, субьективное отражение, личная картина мира. Отсюда и смысл ее познания – достать недостающую, "настоящую" реальность из чужих голов. Откладывая пока вопрос о том, возможно ли это, необходимо, разумеется, признать, что это не совсем так. Даже в голове ученого имеется нечто, что формирует эту реальность – как и в голове всякого мыслящего члена общества. Во-2-х, это – обьективная реальность, доступная нашим органам чувств, но искаженная обществом. Включая наши знания о ней. Например, мы видим, что земля плоская, но общество пытается формировать в голове образ шара. Не всегда искажения бывают так удачны. Например, некоторые ученые так искажены наукой, что считают не только социальную, но и саму обьективную реальность плодом всеобщего воображения. На самом деле, соцреальность если не реальней "обыкновенной", то уж точно страшней. В-3-х, и главных, социальная реальность населена людьми, а значит в своей основе – ценностна. Как вы уже догадались, друзья, это – этическая реальность, благо созданное, создаваемое и ожидаемое. Оно руководит нашим поведением и стало быть определяет, что является для нас правильным, а сами социальные науки рассмотривают то, что представляется нам правильным, но так, что само это правильное отрицается и исчезает из рассмотрения в целях "обьективности". Откуда естественным образом вытекает, что нынешнее положение дел – так, как оно рисуется исследователю – оказывается единственно правильным. Обьективность оказывается тождественна субьективизму, релятивизму и консерватизму!

А, кстати, возможна ли в принципе обьективная точка зрения или, другими словами, истинная картина мира? Теперь, зная, что из себя представляет истина, мы может твердо ответить – нет! Обьективная истина, если и существует, настолько неуловима и противоречива, что никогда не позволит сформировать обьективную точку зрения. Вместо обьективной точки зрения есть обьективная реальность и множество точек зрения на нее. Эти точки могут быть лишь более или менее обьективны (и истинны), что происходит тогда, когда они оказываются более или менее правильны/эффективны с точки зрения свободы – способности преодолеть эту реальность, сделав ее свободнее. В случае же этической/социальной реальности, дело обстоит еще хуже. Эта реальность создана свободными людьми и потому даже не обьективна, а произвольна – представляет собой смесь свободы и детерминизма в некой пропорции. Т.е. тут невозможно определиться от чего считать ее обьективность – то ли от степени ее свободы, которая так же как сама свобода неуловима и вечно впереди, то ли от степени насилия, как укорененности в детерминизме. Зато обьективность точек зрения на нее вполне можно задать по аналогии. Точка зрения на социальную реальность можно считать более или менее обьективной тогда, когда она оказывается более или менее эффективна в деле уничтожения насилия, больше всего приближает нас к ОБ.

Социальную реальность можно проиллюстрировать той же пирамидой с рис. 3.3, где нижний этаж – материальная, обьективная реальность, что мы видим в быту и в телевизоре. Она формируется благодаря правилам – соглашениям, позволяющим взаимодействие между людьми. Эти соглашения и есть "чистая" социальная реальность, реальность второго уровня, каркас, на котором держится окружающее нас благолепие. Все это – последовательно выстроенные нормы, т.е. поставленное в рамки, организованное насилие. Любые социальные институты – результат его ограничения и упорядочения. Какие институты я имею в виду? Все. Даже точная наука еще по большей части движется вперед потребностями насилия, а сама она – ну это ж чистое насилие уже состоявшихся гениев над начинающими.

Чтобы увидеть этическую реальность так, как ее видят социальные науки, надо от пирамиды оторвать пару верхних этажей. И тогда сразу появится предмет исследования, потому что будет совершенно непонятно откуда что взялось. Ведь на чем держатся все эти нормы? На том, что ради обьективности оторвали. Оторванная реальность – это общие цели и ценности, благодаря чему были получены нормы. Предзаданность стремления к ОБ – единственная возможная "закономерность" в разуме, помогающая понять всю конструкцию. В чем же смысл понимания социальной реальности, если не в понимании ее смысла?

– Насилие науки

И действительно, что изучают естественные науки? Детерминизм 1 типа. Который благодаря их усилиям становится возможно преодолеть. А как быть с детерминизмом хотя бы 2-го? Третий, понятно, изучению не поддается, но второй-то можно попробовать изучать? Ведь нынешняя социальная реальность – это ж просто воплощение насилия! Значит оно и должно быть предметом социальных наук. Его виды, способы, степени, условия, уровни, места, агенты, субьекты и т.д и т.п. И странно, будь это иначе – сколько же можно идти к ОБ путем проб и ошибок? Тем более в эпоху НТР? Более того. Тот факт, что отношения между людьми никак не могут быть свободны от воздействия, влияния и других способов продвижения интересов, включая убеждение, кладет вопрос об отношении социальной науки к насилию в ее основу. Ведь наука – это не только сами научные структуры и научный процесс, т.е. тоже отношения между людьми. Это – производство убедительной, и даже чересчур убедительной информации, поступающей другим людям. И при этом в огромных количествах, что уже само по себе попадает в разряд информационного насилия. Тем интереснее узнать, как же социальные науки трактуют насилие?

А почти никак, если не считать изучение преступности, групповой агрессии, да спорадические попытки выяснить "природу" власти. А почему так происходит? Потому что социальная наука – государственный институт. Ни свобода, ни ОБ, требующие уничтожения ее хозяина, не входят в область ее компетенции. Времена независимых умов давно прошли. Наука ныне – жесткая структура со своими правилами и нормами, плотно встроенная в политическую систему и ее пропагандистскую машину. Ее императив – научное обоснование государственной политики, продвижение прогрессивной государственной идеологии. Правда, даже среди государственных, формально ассоциированных академиков находятся люди с критическим мышлением, которые честно характеризуют современное общество как аппарат угнетения, эксплуатации и доминирования, и выдвигают передовые теории. Но их передовые теории пока что оказываются лишь иным вариантом государственной идеологии и, к счастью, уже никакой не наукой. Впрочем, признаюсь друзья, я не слишком сведущ в критических теориях. Может, вы знаете о той, что близка к ОЭ?

Да и способна ли наука исследовать социальную реальность? Разумеется нет. Не видя разницы между типами детерминизма, изучения не получится. Ибо закономерности в свободном поведении людей отсутствуют в принципе. Можно наблюдать и описывать всевозможные корреляции, но никогда нельзя точно сказать, что за чем следует, что чем вызывается, что отчего, почему и зачем. Иными словами, нельзя сделать самое главное – понять и обьяснить, а тем менее – предсказать. Цели и смыслы индивидуальны и субьективны. Статистика замечает лишь следствия – что толку опрашивать население стало ли бы оно грабить аптеку, чтобы спасти больную жену? Чтобы хоть немного приблизиться к причинности, к пониманию действий других, надо опереться на свое, субьективное представление о ценностях, скрывающихся в чужом уме. А это не наука, это – суд. Только в суде происходит более-менее последовательная попытка понять, насколько действия подзащитного определялись тяжелым детством и сопутствующими обстоятельствами, а насколько – свободным выбором. Процедура все еще дорогая и неэффективная. Наука так глубоко не копает. Большинство ученых не идиоты. Они отлично понимают, что истина, как и сама обьективность, в социальных науках отсутствует – каждый видит то, что хочет видеть. Они лишь наблюдают и докладывают. И получают зарплату.

К несчастью, информационное насилие социальных наук крайне велико. Знания – сила и потому социальные науки обладают огромным влиянием, несмотря на плачевное состояние общества. Степень их идеологизации однако варьируется. Так, нынешняя версия самой "обьективной" из них – экономики – прочно покоится на модели человека как энергетической машины, где в качестве универсальной энергии выступают деньги. Правда, даже эта модель допускает множество школ мысли, чей практический выход – экономические рекомендации, обслуживающие соответствующие мыслям идеологии. Довольно обьективная, поскольку изучает факты, история – давно стала притчей во языцех от того, что каждая кардинальная смена власти – и идеологии – приводит к переписыванию и фактов, и истории. В этом от истории не отстает педагогика. Даже "поневоле" обьективные науки, поскольку лежат на стыке социальной и реальной реальности – антропология, демография, психология и т.п. – настолько пропитаны идеологией, что сами ученые уже мысленно возмущаются. К примеру, евгеника и экология – две науки, которые постигла прямо противоположная идеологическая судьба. Одну запретили, другую – освятили. После того, как ярмо идеологии стыдливо сбросили с психиатрии, она оказалась в плену практически полезной недоидеологии – что является в поведении нормой, а что требует лечения дорогими, но весьма прибыльными лекарствами? Ну, по крайней мере, ныне уже не сажают в психушку за попытку свергнуть власть. А есть науки, которые вообще не имеют никакого отношения ни к чему, и целиком выражают какую-нибудь идеологию, например "женские штудии" или "либеральные искусства". И я уж давно не говорю о "философии". В результате можно найти исследования, максимально обьективно подтверждающие любые убеждения, включая безвредность насилия и полезность принуждения, лишь бы заказчики остались довольны.

– Ложность науки

Не стоит слишком винить ученых в услужливости. Многим из них, активно занятым поисками истины (и зарплаты), недосуг задуматься над своим мировоззрением и тем, как оно влияет на эти поиски. А оно влияет. И наоборот. Научно-политические убеждения, т.е. ценностное отношение к социальной реальности, напрямую связанное с научным профилем (и помимо благодарности государству), зачастую само возникает в процессе профессиональной деятельности. Так, например, социологи постепенно становятся коллективистами, иррационалистами и иногда идеалистами, экономисты – индивидуалистами, рационалистами и частенько материалистами, антропологи – культурными релятивистами, а культурологи – уж и не знаю кем или чем. И затем начинают переносить свои убеждения далеко за пределы сфер научного интереса. Что логично. Наука же стремится обьяснить, найти причину, предсказать будущее. Но на самом деле, если осознать причины и следствия, то уже и вести себя начинаешь иначе. Например, в случае эволюционной психологии, этологии и прочей социобиологии – как животное. А как же ж? Мы же ж животные!

Все это обьяснимо. Социальную реальность люди создают, или по крайней мере пытаются, целенаправленно, а значит любые попытки найти закономерности, это либо 1) попытка отрицать очевидное, либо 2) попытка исправить и направить, что в свете отмеченной выше "обьективности", ставит каверзный вопрос – а куда? Ни существующее благо, ни что-либо иное кроме ОЭ, не может указывать верную цель. Остается 3). Изучать социальную реальность – искать способы закрепления существующего насилия "обьективных сил". Любые открытые таким образом законы – это предопределение дальнейшего поведения, самосбывающееся пророчество. Как можно противиться тому, что естественно и закономерно? И во всех трех случаях мы не имеем дело с истиной. Причинность материальной реальности удостоверяется практическим освобождением, причинность, найденная в соцреальности, если она там найдена, может быть признана истинной только в процессе аналогичного преодоления. А поскольку подобное преодоление сразу разрушает весь результат, надо признать, что социальные науки ложны в самой своей сути. Их могло бы спасти только точное следование ОЭ, но в этом случае они превратились бы не в науку, а в нее саму – нормативную и прикладную этику, в творчество и даже искусство. Надо, наконец, признать очевидное: само познание социальной реальности – уже ее конструирование, развитие и создание. Ибо наши знания о ней – часть ее самой.