Культ свободы: этика и общество будущего

А можно ли как-то более точно определить границу между героической моралью и обьективной этикой? И то, и другое требует цели, воли, преодоления своей природы и активной деятельности. Где грань? Грань там, где начинается жертва, где свобода ставится под удар. Цель этики – общая свобода, и если в процессе ее достижения человек рискует жизнью, здоровьем, чем-то ценным для его дальнейшей деятельности, он рискует своей, а значит и общей свободой. В чем свобода, если он погибнет? Станет инвалидом? Понесет неприемлемый ущерб? Если в итоге он потеряет свой творческий, созидательный потенциал? Значит, здесь и грань. ОЭ не требует жертвы, она учитывает все интересы, а жертва не является "нормальным" интересом свободного человека. Жертва – это всегда преодоление себя в некоторой критической степени, это выбор смерти.

– Путь этики

Преодоление физического насилия, хоть и отрывает человека от природы, еще не делает его свободным. Впереди много всякого прочего насилия, бороться с которым еще предстоит. Да, собственно, борьба уже здесь. Мы уже живем в эпоху тотальной экономической войны, даже экономического рабства. И для большинства оно естественно, само собой разумеется. А как же иначе? Жизнь – борьба! Человек человеку волк! Само нынешнее понятие "успеха" – синоним победы, обретение капиталов или хотя бы достатка путем безжалостной конкуренции, разорения противников, эксплуатации и использования всех кого только удается. Я не говорю о мошенничестве, коррупции или воровстве. Речь идет о "честной, законной и заслуженной" победе. Той, которая считается высоко моральной и которой можно гордиться не только перед знакомыми, но и перед потомками, теперь надолго обеспеченными и сытыми. Убожество волчьей психологии не приходит победителям в голову. А вдруг потомки устыдятся? Будут презирать? Смеяться? Пока что такие потомки еще не появились. Пока что принято гордиться предками, даже теми, которые заработали свое "место под солнцем" физическим насилием. Но почему-то я думаю, что такие потомки уже не за горами.

Как же бороться со всем подобным насилием? Возвращаться к физическому? Скликать дружину? Браться за вилы? Смешно и глупо. Физическое насилие как раз и было преодолено этикой с помощью, и даже во многом благодаря изобретению других видов насилия, которые оказались не менее эффективны. Но с ними бороться надо уже иначе. Как? Разумеется, начиная с идей. Да, пока что "противодействие" предполагает в основном физическое сопротивление, а "непротивление и ненасилие" – использование иных, но не менее насильственных методов. А ведь можно по-другому. Можно под противодействием иметь в виду просвещение, обьяснение, обоснование, образование, диалог, сотрудничество, совместное творчество, поиск нового, разработку лучших моделей общества. Этике важно, чтобы сопротивление привело к договору, а не перешло в новое, излишнее и бессмысленное противостояние. Договор – это и есть и ненасилие, и непротивление, а заодно – и противодействие всем возможным будущим видам насилия.

А как добраться до договора? Бороться за него можно по-всякому. Можно взрывая врагов, можно – просвещая. Разница в том, что взрывы наверняка не приведут к договору, а просвещение – наверняка приведет. Да, не скоро. Но этика умеет ждать, для свободы время – не проблема. Наоборот, время – ее лучший друг. Что касается гоминид, человек всегда договаривается с человеком, но с опасным животным возможны все варианты, включая и убийство, и бегство. Тут все решает личная, хоть героическая, хоть нет, мораль.

Похоже, да и история это подтверждает, что свобода расслабляет человека, разум лишает его геройства, совесть не позволяет прибегать к насилию, а гуманность встает наперекор естественному отбору. Значит ли это, что гуманоиды, в отличие от гоминид, случись чего, не смогут защитить свою свободу? С одной стороны, любой дикарь способен на такие подвиги, от одной мысли о которых гуманоид упадет в обморок. С другой – кто знает, как быстро гуманоид превратится обратно в гоминида, если дать ему такую возможность. С одной – дикари организованы и повязаны родством, а свободные люди уникальны и индивидуальны. С другой – идеи свободы способны воодушевить огромные массы людей. Но и тогда, наверное, они предпочтут выйти на демонстрацию, нежели взяться за оружие. Увы, пока история нас учила только тому, что гуманоиды вымирают, но зато дикари-победители сами становятся гуманоидами. Свобода умеет сама себя защищать, без помощи людей. Люди для нее, как ни печально, лишь средства. Нет эволюции людей, есть эволюция идей.

А значит, путь героической морали – насильственная борьба, путь трусливой этики – мирное просвещение. А мы, друзья, можем с законной гордостью заявить, что это именно обьективная этика, единственная и до конца честная, отвергает насилие с порога, не прикрываясь "непротивлением" ни в каких тактических, а на самом деле насильственных, целях.

17 Краткий итог

– Свобода, благо и смысл

Изложив все эти соображения подробно, а тем более прочитав их, понимаешь, что все это опять получилось довольно запутано и требует более короткого резюме. Это, хочешь не хочешь, придется включить в будущую книжку. Поэтому позвольте мне, друзья, напоследок в двух-трех словах еще раз обрисовать цель и смысл нашей деятельности.

Свобода дает нам возможность ставить цели. Можно сказать, свобода – это сама возможность ставить цели. Но в чем цель самой свободы? Вероятно, это та самая дальняя цель, которая только вообразима, потому что ничего другого уже не остается. И поскольку мы ее не можем даже вообразить, мы предполагаем абсолютную возможность всего, т.е. – саму свободу. Вместо главной, но локальной в масштабе мироздания характеристики человека, свобода оказывается целью самого мироздания, охватывающей и порождающей все остальные, свойственные уже не человеку, но всему вокруг – и потребность жить, присущую всему живущему, и стремление к устойчивости, присущую всему движущемуся. Ибо человек, как сын природы, не мог взять и изобрести эту цель. Она лишь должна была найти в нем свое выражение. А найдя – подчинила себе и всё предшествующее, потому что в случае свободы, не причина определяет следствие, а цель подчиняет средства. Конечно, называть непостижимую свободу целью не очень удобно, это скорее направление движения, ориентир или азимут, но лучшего слова я что-то не могу подобрать, так что пусть будет "цель". И в свете этого становится очевидно, что все человеческие деяния и свершения, включая процессы познания и творчества – лишь средства самой свободы, которая обрела в нас своих послушных адептов. Мы уже научились, или научимся достаточно скоро, не только уничтожать живое, но и создавать его из мертвой материи. Не говоря уж о прочих мелких манипуляциях с мирозданием. Другими словами, мы способны определять будущее и вершить судьбы мира.

Но зачем вообще ставить цели? Ставить цели надо затем, чтобы свобода могла реализоваться – как в акте выбора, так и в целеполагающей ипостаси блага. Да, раз уж мы такие, какие есть, ничего другого нам не остается. Но мы служим свободе осознанно, без принуждения. Мы сами стремимся к добру, по своему выбору. Свобода дала нам право решать, направлять будущее. Мир движется, причем без всяких прыжков, от царства случайной необходимости к царству осмысленной свободы. От зла к добру. И все это благодаря только нашему выбору! Актом выбора человек придает смысл существованию материи, которая не благодарит нас за все наше добро только потому что не умеет. Но свобода не гарантирована. Парадокс ее в том, что она вполне допускает неудачу наших усилий. Жизнь коротка, а выбор нелегок. И самое грустное – мы не увидим результата. Поверьте, уж я-то знаю. Свобода – это неизвестность. Мы можем только идти к ней шаг за шагом и пока мы идем у добра есть шанс, а у мироздания – смысл, хоть и не признаваемый им. Но он есть! Мы не просто крутимся как белки в колесе, загнанные в бесконечный жизненный цикл необходимостью свободы и детерминизмом этики. В нашем выборе есть и надежда, и смысл, и результат. Мы творим будущее и улучшаем мир. Смысл неотделим от блага, которое мы создаем своими действиями.

Смысл чего-то может лежать только вне его. Свобода не может иметь никакого смысла, потому что вне свободы нет ничего – в отличие от мироздания, вопрос с которым вечно неясен, свобода безгранична. Какой смысл в возможности всего чего угодно? Свобода требует смысла от нас. Поэтому мы наполняем свободу благом и стремимся к нему. Без разума мироздание оказывается бессмысленной флуктуацией самого себя. Осмысленная нами свобода выходит за пределы мироздания. Она открывает невиданные горизонты. Она манит, позволяя мечтать о невозможном во всех мыслимых и немыслимых смыслах – ведь любые фантазии могут обернуться реальностью. А фантазии – любимое занятие человечества. Тут и бессмертие, и киборги, и туннели в иные миры… А черные дыры? Как с ними быть? У нас же непочатый край работы! Разве ради этого не стоит жить? Так из "малой" свободы воли, через договоренность между людьми, этика ведет нас в "большую" свободу – огромное, безграничное благо возможностей, доступных человечеству.

И чем больше наши возможности, чем глубже должна быть наша этика. Ставя цели, мы предполагаем не только бесконечность будущего, но и преодолимость любых преград – хоть тепловой смерти вселенной, хоть физического сжатия пространства, хоть последнего пришествия Спасителя. Бесконечность, сокрытая в парадоксальности свободы, критична. Если есть предел – нельзя говорить ни о полной свободе, ни о полной победе. Непреодолимая преграда ограничивает нас в возможности выбора. И тогда остальные цели приходится ограничивать тоже – все они внутренне связаны, в каждой цели есть смысл, требующий дальнейшую цель. Цель, не имеющая такого смысла – это не цель, это ответ на насущную потребность – детерминированную и ведущую в тупик. Но бесконечное время непрактично, оно не может соответствовать никаким полезным целям, планировать так далеко невозможно и бессмысленно. Оно влияет качественно – позволяя ориентировать цели так, что они выстраиваются в целенаправленный вектор вечности. Свобода не только дает выбор, но и указывает его направление. Она требует отказа от тех практически полезных, но детерминированных целей, которые отклоняются от вечности и ведут в тупик. Например, эгоистичные цели, ориентированные на свою выгоду в ущерб всему остальному, попадают в этот разряд. Этика помогает преодолеть детерминизм потребностей. Этичные действия несут самый последний смысл, невидимый с практической точки зрения, но имеющий несомненную ценность. Это противоречие указывает на вечность – лучший критерий практичности. Этичность – синоним правильности. А правильность – синоним законченности, совершенства: то, что правильно не нужно исправлять или менять. Этичность – это красота действия, поступка и цели. Это – улучшение мира до предела, выражаемого самой абстрактной абстракцией из всех возможных абстракций – абсолютного, трансцендентного, бесконечного, высшего и т.д. и т.п. блага.

– Природа и договор

Однако признаюсь – наши грандиозные планы не только вдохновляют, но и тревожат. Уж больно нынешние обитатели земли своенравны. Как бы они не учудили чего, особенно в свете полной неподготовленности вселенной к их нашествию. Пугающая перспектива полного ее покорения нынешним, не вполне освобожденным разумом, ненавязчиво подтолкнула мои мысли в сторону животных и окружающего ландшафта. Как обьективная этика может допустить эксплуатацию этих невинных и неразумных частей вселенной? Этика утверждает – все, что мешает свободе должно быть устранено. Но мораль протестует – жалеть можно даже тех, кто доставляет неудобства. Наша любовь к этому миру, начинающаяся с домашних питомцев и родных березок, а кончающаяся незнакомыми нам лично коровками, обитающими в далеких галактиках, требует беречь все, что нам небезразлично. К счастью, у нас есть две нравственные системы, которые кое-как дополняют друг друга.

Во избежание недоразумений однако, надо прояснить один момент. Безжалостная этика вовсе не требует уничтожать всех животных. Уничтожать надо тех, кто мешает свободе. Например, голодные полчища болезнетворных бактерий и смертоносных вирусов, несмотря на их несомненную пользу для экологии и биоценоза, все же пока не заслужили права жить. А вот колючие ежики, добрые коровки и всевозможные дикие зверюшки, такие симпатичные и забавные, дающие молоко и колющие в зад, не только не ограничивают нашу свободу, но приносят неожиданную радость и составляют важную часть окружающей среды, без которой свобода была бы весьма призрачна и убога. Таким образом, принцип обьективной этики – стремись к ОБ – ненавязчиво открывает нам этический ориентир в отношении ко всему, что не участвует в договоре. И неживая, и живая природы гарантируют нашу свободу – мы созданы в их окружении и являемся частью их мира. Преодоление насилия требует устранения всего, что мешает нам – и попутно этому миру – ради нашей же свободы. А потому нам не только не следует без толку убивать животных, но и разрушать природные системы – кто знает чем это чревато в перспективе? Например, возьмем Солнце. Ну кому хорошо от того, что мы его потушим? А значит – мы должны его беречь и не дать ему умереть от старости. Напротив, мы должны сделать его вечным. Можно даже сказать, что это будет его, солнечное счастье, такое же, какое обретут те животные, коим посчастливится оказаться полезным людям будущего.

Очевидно, такое применение ОБ к окружающей среде, любой вред которой есть, на самом деле, вред людям неотделимым от нее, уже сильно отдает субьективностью. Какое например, дело остальным жителям вселенной до наших местных проблем с Солнцем? И потому стремясь к обьективной пользе, как того требует ОЭ, мы неизбежно отдаляемся от практических забот о хлебе насущном, требующих порой довольно жестоких мер по отношению к окружающей реальности. ОБ настолько абстрактно, что просто не может включать ничего подобного жестокости к коровкам.

Так что мораль, с ее особенно теплым отношением к некоторым животным и некоторым географическим местам, нам и тут ничем пригодиться не может – этики, обьективной, оказывается вполне достаточно. И тем не менее, сбережение природы вызванное необходимостью нашей свободы, все же никак не идет в сравнение с ее улучшением, вызванное необходимостью ее, природного, счастья. Нетрудно видеть, что тут мы попадаем в своего рода зазор между этикой и моралью, а также – между №3 и №2. Нам хочется и ОБ, и одновременно – пожертвовать чем-то ради дорогого лично нам мира. Как ни странно, №2, на его пути к №3, проходит коллективные стадии. Смотрите. Личное №2 – это близкий человек, но ведь любовь способна распространяться и на вещи, на все, что окрашено нашей личностью. И тогда №2 вполне может оказаться… чуточку общей! Например, те же родные березки любят многие. И, соответственно, многие готовы пожертвовать чем-то ради них. Причем заметьте, ни мало не представляя – а чего же хотят сами березки? Эта "коллективная" ценность №2, если конечно ее не навязывают насильственно – уже шаг к ОБ, в ней уже есть немного абстракции и всеобщности. А главное – там уже появляется договор, пусть пока и местный, субьективный.

Спасение от вырубки березок – это не практическое благо, поскольку дорога, например, на их месте вполне может оказаться обьективно полезнее. Это именно жертва. Такая же, как и отказ от мяса ради жизни животных. Это – симбиоз, а может и конфликт, морали и этики, который несколько запутывает нашу простую и понятную нравственную задачу. Но зато делает ее намного интереснее. Ведь как иногда хочется заменить загадочное ОБ, вечно недостижимое для разума, на что-то простое и конкретное, трогательное и бестолковое!

***

Вот и вся практика этики в нашей далекой от теории жизни. А также теория приносимых практикой благ. Как хорошо знать, что во всем есть смысл! Знать, что все не напрасно, что мы строим поистине великое будущее, а наши потомки пройдут стройным шагом по нашим следам и мечтам. Знать, что этика – и будущая книжка! – послужит верным маяком этому броуновскому движению. Уже за одно это можно полюбить обьективную этику так, как полюбил ее я.

Особенно меня впечатляет найденный этикой глубокий смысл свободы. Оцените. Если свобода – неограниченная возможность быть самим собой, то этика – необходимость правил на все случаи жизни. Если свобода – неизвестное будущее, допускающее все что угодно, этика – упорядоченность и предсказуемость, позволяющие планировать как угодно далеко. Если свобода – это выбор собственной жизненной цели, этика – необходимость стремиться к абсолютному добру, одному на всех. Если свобода – возможность любых благ, которые только хочется получить, этика – строго эквивалентный обмен, труд по производству обьективной пользы, потребной обществу. И в довершение, значение этого смысла, несмотря на всю его глубину, остается вечно непознанным.

Разве можно так поступать со свободой? Придавая ценности всему вокруг, этика, в лице ОБ, награждает самой высокой самоё себя. В чем же ее ценность? Она не дарит эстетического удовольствия, не радует познанием истины, даже не позволяет уяснить результат усилий. Вернее конечно позволяет, но все это в конце концов оказывается фикцией и требует замены. Человеку приходится самому придумывать себе обьяснение и самому радоваться своему обьяснению. Вырываясь из оков детерминизма, когда все вокруг препятствует его стремлению стать и быть, а не просто существовать, он добивается того, что только от него зависит его свобода и смысл его бытия. Но в погоне за этой неуловимой целью он оказывается в тисках худшего детерминизма – когда он мучает сам себя, неизвестно ради чего.

Поневоле начинаешь завидовать несчастным животным.

Всегда Ваш

УЗ

PS. Вы можете спросить, если все так плохо, почему мы позволяем ОБ командовать нами, заводить наши моральные механизмы? Легко выбирать свободу, если это в радость и удовольствие, но когда надо противостоять силам, которым подчиняется само мироздание, стоит ли овчинка выделки? Но друзья, можем ли мы не выбирать добро? Не хотеть нового и красоты? Не улучшать мир? Не искать смысл? Самое простое сказать, что вот такие мы, что это все – наше собственное "я". Но так ли это? Наше ли оно на самом деле? А тогда – кто тут кому что позволяет?! Это наша свобода заставляет нас служить ей. Мы – рабы свободы.

Отношение и отношения

Друзья мои!

Неизбежная борьба за свободу, которая на самом деле, еще непонятно какая-такая свобода, не должна останавливать нас в поисках смысла. Впрочем, не знаю как вы, а я со своим смыслом уже определился. Я посвящу себя будущей книге! Чем больше я думаю о ней, тем радостнее мне становится. Представьте себе – вы давно умерли, а вашу книгу читает какой-нибудь любознательный школьник и постигнув смысл жизни получает пятерку. Очаровательная картинка!

Но прежде, чем до такого дойдет, надо обсудить чрезвычайной важности вот какой вопрос. Если у нас есть обьективная этика и отдельно от нее жертвенная, с изрядной примесью героизма, мораль – то как же нам жить с двумя нравственными системами? Как себя вести? Как относиться к людям? Что делать в простых, а тем более сложных ситуациях? Какая-то двуличность получается. Неспроста философы всегда хотели обойтись одной какой-то. Если трудно представить один какой-то моральный императив, то уж два конфликтующих – совсем сумасшествие. Вот такой вопрос. Не про философов конечно, с ними-то как раз все в порядке. Про нас с вами.

1 Мораль и этика

Начнем с простого – чем отличаются мораль и этика? И та, и другая призваны вести человека к добру, направлять своей жесткой рукой, дабы внутренние инстинкты или внешние обстоятельства не завели его в нравственные дебри. Вся разница в том, что считать добром. С этикой мы уже разобрались. Этика заменяет нехорошие ценности №1 и №2 хорошей №3 – непонятной и недостижимой абстракцией, вечно сокрытой за горизонтом будущего. Поскольку она непонятная, идти к ней напрямую проблематично и этика в результате требует постоянного контроля, чтобы не оступиться и не промахнуться. Она говорит "как", но не говорит "зачем". То есть направляет, но неясно куда.

С моралью намного яснее. Мораль озабочена ценностью №2 и как бы окончательно заменить ею ценность №1. №2 очень понятна – это живые люди, но проблема тут иная – непонятно как попасть к моральному добру, потому что на пути к нему легко обмануться, ведь чужая душа потемки. Таким образом, мораль указывает цель, но оставляет прояснение пути на личное усмотрение. Как бы говорит "зачем", но не говорит "как". Поскольку разум тут оказывается бессилен, мораль больше упирает на чувства – она требует безотлагательной жертвы, не задумываясь, не рассуждая и не строя теоретических абстракций. Все ради человека, вся для блага человека – конкретного человека. И только когда от ценности №2 остается немного свободного времени, мораль нехотя вспоминает о ценности №1. Тогда она уже мягко рекомендует человеку озаботится своим собственным благосостоянием – здоровьем, работой, духовным развитием. Но и тут, она делает это не просто так, а с прицелом на других – чтобы человек не превратился изза своей безалаберности и непрактичности в обузу для окружающих.

Можно ли найти еще какие-то параллели между моралью и этикой? Конечно. В принципе, мораль – та же этика, а этика – та же мораль, просто те люди, ради которых они стараются, находятся в разных местах. За ценностью №3 все равно скрывается человек, это все равно чье-то благо. Когда обьект нравственных усилий находится недалеко от субьекта, действия ради него имеют конкретный, субьективный смысл. Когда другой человек отдаляется куда-то за горизонт, превращается в абстракцию, в действительный обьект, то и действия становятся такими же абстрактными – общими, универсальными и обьективными. Этика – это безличная мораль, вот она – суть, вот он – афоризм! Почему мораль не может быть тоже обьективна? Потому что живой, близкий человек вызывает разные чувства, никак не могущие быть обьективными. Чувства всегда субьективны, и отделить их от морали нельзя – именно чувства, а не рассуждения вызывают ее к жизни. Абстрактный человек таких чувств не пробуждает и отношение к нему может быть не эмоциональным, а нейтрально-рассудочным. Образ человека, скрывающегося за ценностью №3 – это обобщенный другой, человек вообще. Поведение человека в тех редких случах, когда оно не затрагивает других, ни к морали, ни к этике не относится. По этой причине его можно считать неморальным, но это не страшно, человек не может быть постоянно образцом морали и этики – иначе он просто не выживет. Простые радости бытия необходимы каждому живому организму.

Мораль и этику также можно разделить еще по ряду признаков. Во-1-х, активность. Мораль позитивна (делай), а этика – негативна (не делай). Мораль призывает – "Делай что-то хорошее!", этика останавливает – "Не причиняй вред!" Этика может и рада бы тоже указать, но слишком уж ее благо абстрактно. Во-2-х, этика обеспечивает свободу человека. Своим "не делай" она требует самостоятельно найти способ не творить насилия, а для этого конкретизировать ОБ, придумать как его претворить в жизнь и удостоверить результат договором. Мораль, соответственно, лишает свободы своим позитивным указанием. В-3-х, мораль – спонтанна и эффективна в быстром управлении поведением, но непредсказуема и не структурируема. Импульсы ее ясны, но кратковременны. Этика требует размышления, анализа последствий и т.п., но зато формирует стойкие модели и принципы. Мораль говорит нам, что "хорошо", а этика – что "правильно". Мораль – это добродетельность, а этика – праведность. В-4-х, поскольку этика опирается на обьективные принципы, она требует переговоров с другими – дабы избежать субьективности. Договор – основа этических норм. У морали вообще нет норм, договариваться о морали неуместно. В-5-х, этика ищет баланс, мораль любит крайности. №3 не требует жертв, как их требует №2. Она не требует спасать одних, убивая других. Не требует самоотречения во имя долга. Ей не нужен массовый героизм. Зато это все важно для морали. В-6-х, мораль, как и лежащее в ее основе насилие, налагает ответственность независимо ни от чего. Цель, а значит и результат, ясны, путь неважен. Этика более снисходительна. Незнание освобождает от этической ответственности. Важен путь, ясность и четкость. Ну и в-7-х, этика – это строгий, но справедливый отец, а мораль – строгая, но заботливая мать. Точнее мачеха.

Несмотря на эту трогательную аналогию, мы, однако, должны четко определиться – в отличие от нынешней повсеместной семейной практики, мораль не может до конца подавить этику. Судите сами. Личные склонности бывают самыми разнообразными. Бывают люди, любящие подчиняться или доминировать, принуждать или принуждаться, зависеть или содержать. Все это отлично подходит для личных отношений, которые возможны только вместе с максимальным отказом от свободы. Личные отношения требуют наибольших жертв и приносят наибольшую радость. Они возникают сами собой, без переговоров и подписей. Доброта, отзывчивость, доверчивость, благодарность… Это даже не столько мораль, сколько характер, биология. Но когда личные отношения распадаются, когда бывшие близкие опять становятся чужими, свобода вновь поднимает свою бесчувственную голову. Под личной моралью кроется все та же обьективная этика посторонних людей. И мы видим – даже личные отношения, как проявления свободного выбора, уже покоятся на договоре, а потому этика имеет абсолютный приоритет – добровольность личного отказа от свободы прежде всего. Каждый из нас несвободен в личных отношениях, но при этом свободен быть несвободным так, как он сам считает нужным.