Культ свободы: этика и общество будущего

Достоинство – комплексный механизм, затрагивающий и ОЭ, и мораль, работающий и в ситуации договора, и в ситуации насилия. Однако достоинство не позволяет насилию стать руководящим мотивом поведения. Оно всегда контролирует его необходимость и цели. Если насилие лишает человека свободы, достоинство требует ее защиты и максимально возможного сопротивления. Оно мобилизует все моральные силы человека. При этом он знает, когда надо остановиться и не превратить борьбу за свободу в насилие над поверженным противником. Если насилие требуется для восстановления справедливости, это означает, что отношения перешли в личную сферу, где оскорбленный человек может ответить, не роняя достоинства и не неся моральной травмы. Личное возмездие, равно как и прощение, снимает тяжесть обиды и горечь неудовлетворенной мести. Но что если ответное насилие или борьба за свободу невозможны, если силы слишком неравны, обида не отомщена, а свобода призрачна? Достоинство помогает справиться с этим. Человек не ломается и не озлобляется, он остается выше – как всякий свободный человек по отношению к животным. Достоинство хранит человека в моменты несчастий и унижений. Оно помогает ему выстоять, сохранив свою моральную ценность, и возвращает его в общество таким же достойным.

Тот, кто отказывается признавать достоинство других, теряет и достоинство свое. В эту ситуацию попадают люди, практикующие насилие. Насилие – это прежде всего попрание чужого достоинства, низведение свободного человека на уровень камня, подверженного воздействию сил. Насилие может быть соблазнительно. Оно может действовать как наркотик, потому что оно – наша биология, а биология имеет свойством постоянство и неумолимость. Разумный человек будет хранить механизм достоинства в исправности, не подвергая ненужным испытаниям, которые сами сомнительны с этической точки зрения – не будет увлекаться охотой на животных, чрезмерной властью или руководством близкими людьми, не будет экспериментировать с жестокостью становясь в строй или надзирая за осужденными. Психическое здоровье, как и моральную репутацию, значительно легче потерять, чем восстановить. Вот почему, не лишним будет снова напомнить, наказание преступника должно оставаться делом пострадавшего, а не отдаваться в руки профессиональных палачей, самих рискующих психикой и, соответственно, достоинством.

– Потеря достоинства

Люди с рождения способны быть разумными и свободными. Достоинство растет в человеке с разумом, самостоятельностью и ответственностью. Но насилие, особенно систематическое, способно сломать человека, превратить в раба. Тогда он теряет способность воспринимать себя равным и свободным, он становится зависимым и безответственным, пресмыкается и заискивает или помыкает и глумится. Ему нет смысла следовать этике, ему не нужно достоинство. Фактически, сломанный человек превращен в животное, подчиняющееся индивидуальным или коллективным инстинктам выживания. Возможен и вариант потери человеческого лица самопроизвольно, например, когда условия воспитания или жизненная ситуация оказались неподходящими для его сохранения. Детям необходимо социализоваться в группе и если ребенок случайно окажется в среде, где приветствуется обман и жестокость, он рискует сломать свой механизм отвращения к насилию. А взрослый может сломаться от трудностей судьбы, даже если они не были следствием чьих-то злонамеренных действий.

Потеря (или отсутствие) достоинства может достигать двух характерных стадий. Первая – более цивилизованная, свойственная гражданам умеренно иерархических обществ, где систематическое насилие осознается/ощущается как зло, но зло неизбежное, которому нет сил, и соответственно смысла, противостоять. Здесь человек унижен, он завидует тем кто выше и стремится самоутвердиться за счет нижних. А если их нет – унижая равных. Не обязательно лично. Важно иметь привилегии, позволять себе что-то особенное, выделяться на фоне прочих. На этой стадии человек осознает/чувствует свою несвободу, свое ничтожество как личности, как шестеренки иерархии. Поэтому он способен освободиться от иерархической психологии, если будет работать над собой. Иногда так происходит, если он попадает в общество более равноправное и его жизненная ситуация и перспективы улучшаются. Но если лень и глупость побеждают, то вместо роста личности мы видим, как иммигранты из отсталых стран кучкуются вместе, консервируя свои привычные дефективные нравы.

Вторая стадия, стадная, свойственна диким коллективным образованиям – большинству населения отсталых стран, варварским племенам, уличным бандам, всевозможному дну общества. Эти люди безнадежны, потому что в душе сломано что-то критически важное. Они с рождения воспитаны в несвободе – физической, экономической, моральной. Унижение и иерархия для них естественны. У них нет понимания свободы и равенства, а есть потребность, с одной стороны, в самоутверждении насилием, а с другой – в своей стае, в вожаке, в покровительстве "высших сил". Они не имеют собственной "массы" и похожи на мыльные пузыри, которые могут существовать только в виде пены, а потому они сбиваются в стаи, где смелеют и начинают проявлять ненависть ко всему непохожему и чужому. Особенно их бесят свободные люди. Это – признак страха. Они боятся, потому что не понимают их, потому что на самом деле они не уверены ни в себе, ни в своих вожаках, ни в своих святынях. Агрессия – способ их самозащиты. В отличие от первых, они не ощущают свое ничтожество, свобода им не нужна. Получив свободу, они тут же берутся за старое. Вся их примитивная, групповая мораль: свои – хорошо, чужие – плохо. Они унижаются в поражении и наглеют в победе, пресмыкаются перед сильными и глумятся над слабыми. Неприглядная картина.

Вероятность дикаря "исправиться" практически нулевая и требует не только его нетривиальных личных усилий, но и создания для него соответствующих условий, возможности жить достойно в этичном, чутком коллективе. Примеры, когда беспризорники перевоспитывались и начинали жизнь с начала – исключение, иллюстрирующее всю сложность этой задачи. Для решения ее современное общество совершенно не приспособлено.

– Личность и коллектив

Ужасная картина сломленного человека демонстрирует роль коллектива в условиях систематического насилия. Поскольку достоинство – общественный механизм, стадное "достоинство" оказывается способно подменять личное. Как это происходит?

Для ответа надо обратить внимание, что в достоинстве важную роль играет чувство гордости. Достоинство – это своего рода гордость своей свободой, званием человека, тем, что человек нужен другим. Свободный человек может гордиться и принесенной другим пользой, потому что в мире свободы польза каждого обьективно оценена и признана, а гордость – оправдана. Несвободный человек ничем таким гордиться не может, даже пользой. В мире насилия нет пользы, есть победа – польза самому себе. Соответственно, место пользы занимает что угодно – капиталы, известность, регалии, страх соперников. А если с этим проблемы, то показуха и престиж. А если и этого не набирается, сгодится гордость принадлежности. Что и понятно: успех одного – поражение всех остальных, а значит соперники неизбежно формируют боевые группы, ведь победа в одиночку невозможна.

И моральная, и социальная ценность свободного человека обьективна – никакой коллектив не имеет к ней никакого отношения. Несвободный вынужденно приобретает ценность за счет коллектива – до победы еще далеко, да и та будет в любом случае неличной. Для этого коллектив выделяется в самостоятельную сущность и ему придается безусловная, хоть и фиктивная ценность. Ценность – как человека, так и коллектива – всегда определяется относительно других, иначе гордиться не получится. Соответственно, коллектив, с приданной ему ценностью, приходится сравнивать с другими коллективами, а приданную ценность приходится подтверждать и доказывать, что в конечном итоге выливается в поношение "других" и выпячивании "своих", потому что никакой обьективной ценности коллектив из себя не представляет. Его единственная ценность – этика, и это этика составляющих его людей, а значит чем ценнее коллектив, тем менее он, в лице его членов, осознает свою ценность, тем паче выпячивает ее.

Достоинство определяет отношение к другим людям. Тут и проявляется эта разница. Коллективист основывается на принадлежности к коллективу. Принадлежности оказывается достаточно для далеко идущих выводов – ценность всякого человека рассматривается как функция ценности его коллектива. Свободный человек оценивает другого обьективно – с точки зрения доверия и возможностей сотрудничества. Он никогда не скажет "он плохой", он скажет "он другой". Или промолчит и пройдет мимо.

Доверие, основанное только на достоинстве, в противовес разнообразной личной близости, позволяет организовать иную человеческую общность, нежели коллектив – цивилизованное общество. Тоже коллектив, но уже бесформенный, не имеющий ни границ, ни идентичности, ни прочих признаков коллектива. Поскольку такой коллектив не противостоит другому коллективу, его члены автономны и индивидуальны, их обьединяет только этика, позволяющая одновременно быть и членом общества, и свободным индивидом. С одной стороны, цивилизованное общество не подавляет человека, навязывая ему коллективные ценности, а с другой – индивидуальность не отчуждает, заставляя подозревать, опасаться или принуждать других. Цивилизованное общество, несмотря на всю расплывчатость этого термина – единственно возможное "организационное" воплощение правильного договора.

Коллективизм – это болезнь достоинства. Все его разновидности – клановость, фашизм, шовинизм, патриотизм, национализм и т.п. – обьединяет пренебрежение личностью, превращение человека в рядового, в винтик большой машины. Вместо личного достоинства такие гордятся коллективной идентичностью, тождественностью. Вместо следования этике следуют "священному долгу", если, конечно, не следуют силе. Вместо личной чести и стыда появляются коллективные, а традиции возводятся в ранг сакрального. Но не всякими традициями следует гордиться. И нельзя любить идентичность. Есть родной язык, но его любить нелепо. Вообще, нельзя любить абстракции. Нельзя любить и коллективы, можно любить только конкретных людей. Ценность коллектива, гордость им, "любовь" к коллективу, как и аналогичная "любовь" к богу – это психологический дефект, атавистический страх оставшийся со времен каннибализма, когда выжить вне коллектива было нельзя, когда коллектив был единым целым, а его члены – никем. Страх поражения и насилия приводят к желанию примкнуть, спрятаться за коллектив. Коллектив – это сила. Слабый человек силен своими знакомствами, своими предками, своими высокими абстракциями – Родиной, Страной, Народом. Если его всего этого лишить, его слабость сразу же станет видна. Такие находят свою значимость рядом друг с другом, они тянутся друг к другу чтобы самоутвердиться, найти опору.

Свобода избавляет человека от страха, но свобода нелегка. И если люди предпочитают сбиваться в стадо, если стадный инстинкт берет верх, они рано или поздно теряют и достоинство, и цель. Все это подменяется коллективом, его атрибутами, символами, ценностями. Человек приобретает коллективную идентичность – он наконец понимает, кто он такой. И мы тоже.

13 Автономия

– Индивидуальность разума

Нежелание мыслить занимает почетное место в цепи шагов, ведущих в обьятия коллектива. В стремлении к черте чувственные механизмы обязательно должны подкрепляться мыслительными. К сожалению, если эмоции возникают сами собой, это не всегда свойственно мыслям. Быть человеком означает не только жаждать свободы и справедливости, но как минимум участвовать в договоре. А участие – это труд и работа мозга, та работа которую очень не любят животные. Человек должен быть активным, он должен размышлять, делать то, что не требуется, не вызывается непосредственными бытовыми причинами. Зло не спит, а насилие не останавливается. Да и прогресс не стоит на месте – за тысячи лет появилось множество идей и они все еще появляются, что требует все большего умственного напряжения, постоянного поиска информации и анализа. Кто ленится думать оказывается во власти других – тех, кто снабжает его готовыми решениями, учит добру и злу. Невежественные превращаются в ведомых, теряют достоинство, человеческое звание и моральную автономию.

Что такое автономия? Это самостоятельность, независимость и ответственность. Если достоинство несколько статично, оно характеризует скорее отношения между людьми, то автономия динамична, она отражает деятельность человека, его целеустремленность и активность, способность самому ставить и решать вопросы.

Но как человек может быть независим, когда любое его действие должно быть согласовано договором? Мысленно. Если действия согласовываются, то размышления могут и должны быть самостоятельны и независимы. Иначе не получится самого договора. В чем смысл согласования действий, если все и так думают одинаково? Только имея свое независимое мнение, индивидуальную точку зрения, можно приступать к договору. Это – необходимое условие как поиска обьективности, так и этичности результата договора. Независимость мысли сводится к умению пренебречь всевозможными влияниями, и внешними, и внутренними, и вместо этого опереться на собственный опыт, интуицию, интроспекцию и прочее, что необходимо разуму. Можно сравнить с достоинством. Достоинство – тоже умение преодолеть влияния, но в отношении к другим.

Автономия работает и после договора. Здесь самостоятельность выражается в том, что человек следует договору сам по себе, независимо от других. Он, так сказать, принимает на себя ответственность за договор, за все общество. И как раньше, он остается независим от всякого влияния, в том числе "положительного", и внутреннего – эмоционального, вызывающего эмпатию, жалость и другие похвальные чувства, и внешнего – идеологического или религиозного, прививающего сознательность, благомыслие и другие похвальные качества. Он этичен не потому, что ему кто-то велел подставить щеку и не потому, что ему жалко котенка, а потому что он обладает собственным мнением и собственной волей. Источником этики его поступков для него служит только договор.

А как, например, быть, если норма оказалась недостаточно этичной? В такой ситуации возникает этический конфликт. Автономия требует, с одной стороны, отказаться от нормы, а с другой – безусловно следовать ей. Очевидно, разрешение конфликта возможно только если инициировать заключение нового договора, одновременно следуя старой норме, пока нет новой. Ибо правильна только норма, появившаяся вследствие договора. В этическом конфликте, невозможном без автономии и необходимом для этического прогресса, проявляется противоречие между индивидом и коллективом. Норма – дело общее, способность мыслить – индивидуальное.

Бездумное подчинение коллективу, любым его традициям и нормам, неспособность и нежелание мыслить – сущностное начало дикаря. То, что стадо – способ его существования, совсем не удивительно, поскольку разум – первое, что отличает человека от животного. Я предвижу ваши возражения, друзья. Да, разум зародился в коллективе, он насквозь социален. Преодолев животный эгоизм, разум сплотил альтруистичный коллектив. Но после этого он вновь возродил индивидуальность, на новом, свободном уровне. Освобождая, разум противостоит насилию, в том числе насилию коллектива. Разумный человек самостоятельно принимает решения и несет за них ответственность перед всеми. Это и есть цель разума – обьединение самостоятельных индивидуальностей в единое целое. Если решения принимает стадо, а ответственность не несет никто, мы скорее имеем дело с толпой баранов.

У воспитанных в насилии развивается лишь продвинутая способность следовать – инстинктам, внешним обстоятельствам, чужой воле. Закостенев, такой "разум" сам ищет подчинения, его даже не нужно к этому принуждать. Разумный человек использует другого в качестве равноценного дополнения, помогающего достичь обьективность. У неразумных людей другой становится заменой разуму. И эта коллизия неизбежна, поскольку человек не может избежать коллектива и общения. Но одно дело коллектив друзей или сотрудников, другое – коллектив как замена "я". Самодостаточный человек воспринимает всех остальных одинаково, не выделяя своих, не идентифицируя себя с ним. Он договаривается с таким же, а не становится таким же. Он не прогибается под количество, не льнет к массе. Его не волнует количество, потому что оно не влияет на обьективность. Даже наоборот. Масса несовместима с автономией. Чем самостоятельней человек, тем он индивидуальнее и уникальнее, тем менее склонен к ослеплению высокими идеями, фальшивыми ценностями и идеологическими штампами, предназначенными всегда и всюду только чтобы дурачить массу и вести ее за вождями. Тем он интеллектуально дальше от "мы" и ближе к "я".

– Власть и послушание

Автономия – вещь довольно банальная, о ней как-то неловко и говорить, она подразумевается. Тем наглядней противоречие между автономией и властью, принимающей на себя моральную ответственность, которую ей никто не давал. Физическое насилие вышестоящих недолговечно. Моральное – в форме государственной идеологии и "образования" – может продолжаться всегда. Оно делает из подчиненных инфантильных недорослей, нуждающихся в постоянном контроле. Увы, первая мысль приходящая в голову, когда думаешь о реальности свободы – да кому она нужна? Разве можно давать свободу детям государства? Граждане – это шестеренки властной машины, они крутятся только под прессом и чураются свободы, как черт ладана. Для них нет ничего страшнее хаоса, анархии. Чуть они заметят где непорядок, оскорбляющий их высокую мораль – послушание общепринятому – они будут строчить кляузы с требованиями немедленно пресечь. Да еще гордиться этим. Ведь законопослушание – это важнейшее достижение цивилизации, а его отсутствие – признак безнадежной культурной отсталости, не так ли?

Превращение граждан в аморальные шестеренки наиболее ярко проявляется в преступлениях, оправдываемых приказами сверху. Причем если сопротивление приказу еще чревато последствиями, что позволяет людям оправдываться слабостью и безволием, то в самых одиозных своих формах аморальность проявляется бесконфликтно, обыденно и даже с чувством глубокого удовлетворения. Системное, организованное насилие существует только благодаря людям, готовым выполнять самые отвратительные вещи, если с них снята ответственность, а тем более, если их покорность вознаграждается. Без таких шестеренок не было бы ни власти, ни иерархии, ни охранительной, а точнее репрессивной системы, ради буквы очередного демократически принятого закона методично ломающей чужие судьбы. Благодаря морали государственной шестеренки – "я плачу налоги, а остальное меня не касается" – все общество превращается в одну большую бездушную машину, работающую по своим, нечеловеческим законам. И нет ничего удивительного в противоречии между кляузной активностью шестеренок и их неожиданным равнодушием к тому, что их "не касается". Своим выборочным равнодушием они только подчеркивают полную покорность – власть всегда права, не правы те, кто с этим не согласен.

Так что нам не избежать этого морального механизма, который, несмотря на всю его банальность, необходим свободе так же неотложно, как покорность – власти. Почему люди подчиняются законам? От страха или из этики? Последнее кажется более вероятным. Следование правилам – очевидная часть этики и хочется верить, что люди все таки этичны. Однако, если посмотреть на обьем и безумие предписаний, которые безостановочно извергает вулкан власти, закрадывается невольное сомнение. Не следует смешивать абсолютно этичное отрицание насилия, которому люди следуют сами по себе, с подчинением этой лавине. Есть безусловная разница между нормами, следующими из собственного договора, и навязанными сверху, пусть и с подобием договорных процедур.

Принуждение властью ко всякой мелочи, которую она стремится зарегулировать, порождает атрофию морали и в итоге выливается в два типа поведения. Пока одни, скрывая под конформизмом страх и отсутствие принципов, превращаются в шестеренки и следуют самым аморальным законам, другие становятся циниками и, вместо честного подчинения полезным, начинают игнорировать их все опасаясь только одного – попасться.

Девальвация законов – и безграничным ростом их количества, и очевидной бесполезностью в устранении общественных несправедливостей – приводит к тому, что законопослушание становится неотличимо от послушания – первой добродетели зависимого человека. А отсюда итог: тоталитаризм, полный контроль, слежка, охват законами всех областей жизни – человек ныне лишен пространства морального выбора. У него больше нет ничего своего, ни цели, ни смысла, за него все решено. Вся его жизнь так и проходит в безусловном подчинении моральным авторитетам – начиная с родителей и кончая сиделками в богадельне. Системное насилие стремится полностью определять его поведение, власть стремится к безграничному расширению. У человека не должно остаться никаких областей свободы. Послушание не может быть выборочным, тогда оно чревато гибелью системы, а потому завинчивание гаек детерминированно точно так же как и девальвация законов.

– Любовь к подчинению

Пассивное послушание постепенно развивается до активного – любви к подчинению. Причина – слабость разума. Начиная с лени, экономии усилий, он приучается перекладывать работу на других, обманывать моральные механизмы, а кончает аппатией и безразличием. Так человек превращается в раба, в том числе раба своих пороков. Что усыпляет разум? Разумеется детерминизм – у него есть не только кнут, но и пряник. Послушание вознаграждается. Например, физиологические потребности не только мучают, но и доставляют удовольствие. По тому же пути пошли и психологические потребности и даже моральные. Естественно, что получаемое таким образом удовольствие, если касается посторонних, идет прямо поперек этики.

Любовь к подчинению ярко выражается в сотворении кумира – ведь как хочется быть на кого-то похожим! Тем более, что подражая, становишься лучше. Но любовь слепа. Не всегда обьект обожания достоин не то что подражания, а вообще внимания. Но, как ни странно, значительная часть общества питает искреннюю привязанность к знаменитостям, "звездам". Любовь эта проходит красной нитью через всю их жизнь, согревая ее и озаряя блеском далекой славы. Поклонение идолам подавляет личность, убивает потребность критично мыслить. Вы не замечали как ущербны любые фанаты?

Не менее ярко потерю автономии иллюстрирует поклонение модному учению, проповедуемому каким-нибудь духовным "гуру". Разобравшись в жизни и поняв что к чему, проникаешься ощущением моральной правоты. И хотя последнее время выбор учений существенно вырос, пальму первенства в моральной опеке все еще держит религия, чьи простые истины оставляют мало места для сомнения. Ощущение зависимости, никчемности, предопределенности своей судьбы прекрасно заменяет необходимость думать и действовать – благо, нашлись мастера озаботившиеся составлением для убогих свода заповедей на все случаи жизни. Изюминка в том, что их всемогущий Бог, почитаемый за Добро, не что иное как старый добрый детерминизм, то бишь Зло.

В наше просвещенное время, когда страх молнии сменился страхом налоговой инспекции, надежды, чаяния и любовь подвластных обращены не только к богу, но и к его солнцеликим наместникам на земле. Кто из современников, гордящихся активной жизненной позицией, интересуется, например, этикой? Никто. А политикой? Все. Она стала главной темой современности и современников, готовых поддержать любую глупость выдвигаемую "этой" партией, против "той" партии. "Этим" кандидатом против "того" кандидата. "Этой" идеологией против "той" идеологии. Активное послушание создает видимость моральной автономии, участия в неком социальном договоре. Но выбор власти не есть выбор свободы. Выбирая из того, что предлагает власть, нынешние пикейные жилеты лишь взыскуют вечного руководства собой. Закона и порядка. Стабильности и безопасности. Хлеба и зрелищ. И так же, как парализованные страхом верующие гнобили своих же оступившихся товарищей, нынешние винтики требуют от желающих свободы подчинения законам, участия в выборах, уплаты налогов – или немедленно покинуть их замечательное общество. Как всегда, кому-то не хватает свободы, а кому-то – кнута!

Подчинение эмоциональному и моральному насилию – не единственное, приносящее удовольствие. Как насчет экономического, которое тоже доставляет приятные минуты? Здесь подчинение менее явно, но радость – вполне реальна. Кто не ощущал удовольствия от скидок, распродаж и прочих "выгодных" сделок? Кто задавался мучительным вопросом – за счет кого эта выгода получена? Кто смог найти в себе силы отказаться от услуг крупной компании, осознавая, что она уже силой своего веса, не говоря о связях в эшелонах власти, душит конкурентов и эксплуатирует общество? Кто смог ограничить свое потребление, зная, что оно наносит вред природе и обществу, не говоря о себе? Кто смог отказаться от денег, зная что они – лишь долговая удавка на общей шее? Друзья, вы вероятно не согласны? Вы думаете, что накапливая собственность, повышая свое благосостояние, получая выгоды от удачных сделок, человек на самом деле оказывает экономическое насилие? Вовсе нет. Экономическое насилие обоюдоостро. Выигрывая в мелочи, удачливые покупатели проигрывают по-крупному. И хотят этого. Хотят дешевого, броского, взятого в кредит. Хотят участвовать в лотереях, накапливать очки и баллы. Хотят всю жизнь работать не на действительное благо общества, а на личное, безрассудное потребление. Хотят поклоняться дорогому, престижному. Хотят переплюнуть соседа. И хотят любить крупные компании, потому что это марка и гарантии, а работа там – престиж и карьера. Крупная компания – та же "звезда", затемняющая разум. А экономическое подчинение – инстинкт, ничего общего с разумом не имеющий, уступая которому человек уступает другим – тем, кого его рабское потребление возносит на вершину экономической власти.