Байки негевского бабайки. Том1

Вдруг правду адвокат сказал,

что вовсе не к добру.

На много-много лет садист

посажен был в тюрьму.

А адвокат дрожал как лист:

страх жить мешал ему.

И был с позором изгнан он,

и проклят был везде.

и права выступать лишен

в суде и не в суде.

А через год его жена

днем, на глазах у всех,

была в машине сожжена

под чей-то дикий смех.

Похоронил, и средь могил

припал лицом к земле,

и утром дома найден был

подвешенный, в петле.

А после смерти души их

растаяли, как тень.

Господь призвал их, всех троих,

на суд к себе в тот день.

Бог-председатель был суров

и, что еще страшней,

огромный список их грехов

читали восемь дней.

И строгий Демон –прокурор

назвав пятьсот статей,

кричал, что все они – позор

Адамовых детей.

И что они, – укор Земле,

бесчестье всей страны.

Что двадцать тысяч лет в смоле

кипеть они должны.

Тут адвокатик-ангелок

стал по листку читать,

что десять тысяч – потолок,

и нужно ж меру знать!

А Бог сидел, как неживой

как будто в кому впал,

и только нимб над головой,

лучился как опал.

Но вдруг, отбросив со стола

законов толстый том

Бог закричал: «Что за дела?!

Ведь главное не в том!

Не будет вынесен зазря

суровый приговор.

Вся жизнь их, честно говоря,

сметенный с пола сор.

Но смерть, – абсурд во всей красе.

Таких живущих рать.

Что ж этим бы не жить, как все:

молчать как все, стрелять, как все,

и просто – не встревать???

Пусть возвращаются на свет

в обличиях других

А Мы, глядишь, за сотню лет

рассмотрим дело их."

И тут балладе бы конец,

но я сказать хотел:

не верю я, что Бог-отец

настолько мягкотел.

Солдат знакомый под пивко

балладу просмотрел.

Сказал: "Для этих мудаков

один исход – расстрел".

И врач-дантист ее читал

И выбросил в окно:

«Врач алкашом от страха стал.

Его жалеть смешно!»

Читал балладу адвокат.

Сказал, что это бред

Всех плохишей отправят в ад,

и им спасенья нет.

И оглянувшись, зашептал,

вдруг покраснев, как мак:

– Скажи, зачем тебе скандал?

Ты что, совсем дурак?

Ты никому не говори,

никто не верит в чушь,

и было ж нас тогда не три,

а три десятка душ.

Взглянул в глаза мои, друзья,

а взгляд был так тосклив,

что в Божий Суд поверил я,

который справедлив.

*Старлей – старший лейтенант

3.2 Приколы

Над нами прикололся Бог- проказник,

и нынче так, как было в старину:

мы в этот мир приходим, как на праздник,

а после с ним всю жизнь ведем войну.

В церквах твердят святые люди хором

Что кто не верит – гад и педераст,

Всё учат нас, что вера движет горы

И что по силе веры Бог воздаст.

И, угрожая нам смолой и серой,

смеясь над простаками наперед,

Бог наградит, кого захочет, верой,

А у кого захочет – отберет.

Но врет мошенник нам со взглядом чистым,

Врет сын отцу, а также муж жене.

И как поверить иллюзионисту?

А ты, читатель, вправду веришь мне?

И на примерах жизненных и скверных

Умнеем мы, уже не веря в муть:

Обманывают часто легковерных,

А скептика непросто обмануть

Так мы в себя приходим понемногу,

А по прошествии недолгих дней

Мы даже можем обойтись без Бога.

И, согласитесь, так еще смешней.

3.3 Капернаум

Там, где тени остры бритвенно

Как пеньки во рту бомжа

В червоточинах и рытвинах

Камни черные лежат.

Бдят колонные подножия,

Где змеится пыль веков,

Мрачный дух мамзера* Божия

И его учеников.

Капернаум, кость рабочая,

После прессов да печей

Обожал слова пророчии

От прохожих трепачей.

И уже не плотник с заумью,

С юных лет душой нездрав,

Здесь, в прибрежном Капернауме

Был Исус почтенный рав.

Он ходил с сумой и посохом,

Всем толкуя анекдот,

Что по морю, аки посуху,

Тот, кто верует, пройдет.

Не признавшись, что есть «веритас»**

Вдаль ушел, и был таков.

А руины у Кинерета

Нынче мед для простаков.

Из любой морщинки глобуса,

Из интимных дыр Земли,

Прилетают аэробусы,

Приползают корабли.

С ненасытностью любовников,

В ослеплении лихом

Здесь бредут стада паломников

Вслед за гидом-пастухом

Кока-колово беременны,

Прут с покорностью рабов.

Вспышки «никонов» и «кеннонов»

Жарче ядерных грибов.

Вьются гнусом, мелким оводом,

У авто слоновьих туш.

Но никто не бродит пО водам.

Мало веры. Кризис душ.

*мамзер – внебрачный сын (ивр.)

** veritas – истина (лат)

3.4 Заслужить прощение просто

Почти не жег небесный жар,

шел от земли пахучий пар

катился к лесу солнца шар

и блеск слегка пригас.

Стрижи метались в синеве.

Играла девочка в траве

с венком цветов на голове

в тот предзакатный час.

Она сплетала мастерски

травы зеленой стебельки:

Вот две ноги, вот две руки,

и кукла оживет сейчас.

А облака как паруса

и розовеют небеса.

Творятся в мире чудеса

в вечерний, светлый час.

Метался в небе голубок.

Смотрел с высот Ревнитель-Бог,

и взгляд его был так глубок

как Бездна и как двери в ад.

И этот взгляд, остекленев,

прозрел блуд, алчность, лень и гнев,

смерть матерей, детей и дев,

пожаров смрадный чад.

Был раздражен Ревнитель-Бог,

решив, что перейдён порог

Он Землю уничтожить мог,

своих безумных чад.

Но видел Бог весь белый свет

и эту девочку в траве

и мир в Божественной главе

вновь был почат.

В вечерний светлый предзакатный час

Ревнитель-Бог простил безумных нас.

И зла на нас как-будто снова нет…

Читатель! Ты поверил в этот бред?

3.5 Троицца? на проповеди протоиерея

Протопоп Аввакум "Житие"

Отец говорит Сыну: «Создадим мир!» и Сын отвечает:

«Да, Отче!». «Но этот мир, – продолжает Отец,

– отпадет от своего пути, и для того, чтобы его спасти,

Тебе придется стать человеком и умереть».

«Да будет так!» – говорит Сын…

… Богу умереть невозможно – но для того Мой Сын

и стал человеком, чтобы Его собственным человечеством

испытать весь ужас и всю трагедию вашего греха

– и преодолев, победить вашу смерть!..».

Где попсу щебечут птицы,

а у пчелок нету жал,

Сам Господь, един в трех лицах,

на троих соображал.

Ели свежего барашка,

На троих его деля,

И лилась из фляжки бражка

Одного веселья для.

Папа-Бог и Бог-сынишка

Спели песню или две,

Дух, слегка хлебнувший лишку,

Прикемарил на траве.

Тут Отец рукой нетленной

Стукнул Сына по плечу:

–Есть мысля насчет Вселенной.

Я создать ее хочу.

Но, признаюсь по секрету,

По мирам я не мастак.

Так что я работу эту

Буду делать кое-как.

Я не многорукий Шива,

И моя ли в том вина, -

Если выйдет мир паршиво,

И чуть-что, – ему хана.

Но, как кровь с щепоткой тмина

Улучшает колбасу,

Я кровавой жертвой сына

От себя же мир спасу.

Соберешь адептов кучу.

Всех научишь чистоте.

Я потом тебя замучу

И прикончу на кресте.

Посмеемся мы в итоге,

Как никто, того допреж.

Шутка в том, что мы, как боги,

Не помрем, хоть ты нас режь!

Но зато, в довесок, что ли,

Это надобно учесть,

Мы познаем кайф от боли.

В мазохизме что-то есть!

Если мы сейчас поладим,

И устроим все хитро,

Не останемся внакладе.

Ну, сынок! Даешь «добро»?

Сын сказал, катая крошку:

–Только, чур! Я главный впредь.

Ежли так, да понарошку,

Отчего ж не помереть?

Я на сцену выйду ловко

Буду JESUS SUPERSTAR

Но с тебя тогда массовка,

Бабки, реквизит, пиар.

Дальше все пошло по плану,

Но церковники потом

Наварили каши манной

Из истории с крестом.

Тут сам черт ломает ногу

Если спросят вдруг его:

Был ли кто-то жертвой Богу?

Что спасли и от кого?

А убогие, поверьте,

Сразу верят в полный бред,

Что спасали мир от смерти.

Будто смерти больше нет.

И над Троицей умильной

Крестят истово уста.

Как Она любвеобильна!

Как бессмысленно пуста!

3.6 Строитель Вавилонской башни

Не хотел я быть героем

Я строитель. Башню строил.

Не искал я геморроя,

жег из глины кирпичи.

И фанатиком я не был.

Но хотелось, чтоб, – до неба!

Чтобы с неба славу мне бы

протрубили трубачи.

Но богам завидно стало,

что людская куча мала

пусть хоть в чем-то их достала,

в чем-то стала им равна.

И смутили наши души.

Каждый сам себя лишь слушал.

Боги все надежды рушат,

как чума или война.

А потом я строил Трою.

Белокаменной горою.

Чтоб её не взять герою,

не разрушить из баллист.

Боги козни снова строят,

Им обман милее боя,

и падет, сгорая, Троя,

как сухой осенний лист.

Боги крутят, баламутят,

сладко врут, наводят смуты,

насылают страсть и боль.

И легко меняют кожу:

Где любовь – там ревность тоже,

А бесстрашье кровью всхоже.

Где добро, – там шаткость, голь.

Боги щедры на угрозы.

Им нужны людские слезы.

Жрут молитвы, жертвы, грёзы,

наши души, веру, суть.

Им куда милей смиренье

благочестья и творенья.

Ждешь от них вознагражденья?

Ускользают, словно ртуть

Воздвигаю, украшаю.

Боги снова разрушают.

Зависть видеть им мешает,

зенки застит им алчба.

Тунеядцы! Паразиты!

Час придет – и будем квиты.

Нас не будет – вам, бандитам

сдохнуть с голоду судьба.

Только может, всё- химеры?

Я и сам себе не верю

Мы же люди, что ж как звери

рвем и рвем друг-друга вновь?

Их, богов вина ли? Или

мы богов себе творили

чтоб лишь подлостью, без силы

проливать людскую кровь.

Там, на Башне, может сами

стали мы друг-другу псами

и дурными голосами

заорали: "Дай! Моё!"?

Кучу греческого хлама

мы заставили Приама

не сжигать у двери храма -

затащить в своё жильё.

Человеки! Братцы! Люди!

Без усилий благ не будет!

По себе пусть каждый судит

Что есть благо, что есть зло.

Не обижены мозгами

и сравнились бы с богами,

Коль себе ж не быть врагами,

Что совсем не тяжело!

3.7 О творении

До Потопа, телескопа,

изначала всех начал

Бог один сидел на попе

и отчаянно скучал.

Бог однако был затейник:

Божьей волей шевеля

он построил человейник

под названием Земля.

И с какого-то испугу

Он планет насоздавал

и пустил их всех по кругу

(или это был овал)?

Солнце, чтобы грелось темя,

раскрутилось как юла.

В нашей Солнечной системе

плесень жизни расцвела!

Верить в Бога по науке

не могу, но знаю, …ля:

жизнь возникла из-за скуки

и на ней стоит Земля.

3.8 Мир уже погибал

Гром трещит пустым орехом.

Небо плачет сквозь прореху,

рваных черных туч испод.

И глумливым не до смеху:

Ливень смоет, как помеху,

человейник в бездну вод.

Старый Ной молчит угрюмо.

Тяжек вздох и тЯжка дума:

мир умрет и будет пуст.

Как из старого гальЮна

дух звериный прет из трюма

тяжек, спёрт, кисельно густ.

И душа дрожит смятенно:

воды высятся как стены,

ширь безвидна и пуста,

Стылый ветер, злой, надменный,

с волн срывает шапки пены,

бьет в смолёные борта.

Тяжка божия секира.

Зло исторгнуто из мира

просветлел небес порфир.

Изготовясь в взрожденью

ждет уже освобожденья

чистый, светлый, новый мир.

Мир-отстиранный платочек.

Как листочек прет из почек

Но держись насторожЕ:

Бог не фраер, не начетчик.

Бог опять включает счетчик.

Слышишь? Тикает уже!

3.9 Духи степи шепчут монголам

Земля дрожала от ужасной вести

и ветры разносили пыль и страх:

Ушел Сын Неба. Ночью, в тайном месте

сокрыт от всех его священный прах.

Он был начало всех начал, и воин, и творец.

Сквозь огнь он вышел из горнил блистая как сапфир.

Клич боевой его звучал как Хаоса конец.

Своей душой он съединил рассыпавшийся мир.

Коней, рабынь и золото сокрыли

в холодных недрах Матери-Земли

Три тысячи рабов ушли в могилы

и знание с собою унесли.

Пред ним рассыпался в песок китайских стен кирпич

И перед ним лежали ниц цари могучих стран

Дрожали Запад и Восток, и был Он меч и бич

и разрушитель всех границ Великий Чингис-хан

А память свято будут чтить потомки

как восемь юрт, знамёна, лук и плеть*.

И шесть веков империи обломки

как угли в пепле будут слабо тлеть.

И пусть вас кони понесут свободно и легко

укажут путь вам звёзд угли и пастухов костры

Налейте в золотой сосуд кобылье молоко**

и духи Неба и Земли благословят дары

* Реликвии культа Чингис-хана.

В т.ч. знамёна (Хар сулдэ)-бунчуки с конскими хвостами

**Фраза из монгольского канона «Алтан дэбтэр»

3.10 Джаннат и Джаханнам. Рай и Ад

Кому открываются райские двери?

Мужчинам пристойным, кто в Господа верил.

Коль жил беспорочно, все делал как надо

в раю ожидает достойных награда:

прекрасные телом веселые пери

нектары, хмельнее и слаще чем шерри

Веселье и песни, забавы и пляски

и радость в душе и любовные ласки.

А кто же еще будет в райских чертогах?

Да девы, конечно, грешившие много.

Кто толк понимает в забавах и плясках

и ловок весьма на любовные ласки.

А скушные постные, кислые девы

в геенну уйдут, где шайтаны и дэвы

чтоб грешным в котлах со смолой и дерьмом

морали читать где-то в круге седьмом.

3.11 Песенка про еще одного бога

Этот бог не похож на надменных великих

ни по лоску и силе, и ни по красе.

Он не добрый, не злой, он всегда разноликий.

Он такой же как все. Он такой, как мы все.

Он с гуляками пьет и дерется на ринге,

спит в соломе и любит гулять по росе.

То как грек плутоват, то заносчив как джинго.

Он такой же как все. Он такой, как мы все.

Кафры видят в нем кафра, французы- француза

а китайцы находят китайца черты.

Незаметен в толпе, никому не обуза.

Он такой же, как я и такой же, как ты.

Он не просит восторгов, молитв, поклоненья.

Он не хочет быть Господом вовсе ни дня.

Может он и не бог – а недоразуменье.

В этом он не похож на тебя и меня.

Но приходит к тебе, и стоит у порога

воплощая в реальность и сны и мечты.

Ты в рутине погряз, ты не видишь в нем бога.

Он такой же как я, он такой же как ты.

Так зачем разводить эту бурю в стакане?

Бог как бог, остальное одна болтовня…

Если вдруг он уйдет, то Вселенной не станет.

Как погибнет она без тебя и меня.

3.12 Как смотреть на мир

Мир безжалостен снаружи

обл, стозевен, многорук.

обдирает, точит, рушит,

как наждачный жесткий круг.

Чтобы ты притерся к прочим,

стал удобным, как шарнир.

Потому нас всех курочит

наш ужасный прочный мир.

Мир с изнанки очень тонок

как из радуги ларец.

Что увидит в нем ребенок

не заметит и мудрец.

Не поймет его явленья

сколько лет не проживи.

Создан мир из восхищенья

и замешен на любви.

Мир непрочен, слаб и зыбок.

Здесь, на лучшей из планет,

он подобен стайке рыбок:

Были. Тронешь воду, – нет.

Тверд как камень. Мягко-ватный.

Полный света, полный тьмы.

Нестабильно-непонятый.

Как и мы, мой друг. Как мы.

3.13 Дело рыбаря

Несуразный, с заразной идеей,

беспокойным бездомным бичом,

о спасении чьем-то радея,

притчи сказывал он иудеям

не понять ни зачем ни о чем.

Не копите земли и злата

ни обманом и ни татьбою

все, накопленное когда-то

на тот свет не возьмёшь с собою.

Он твердил о свете и мраке

и о том, как жить по уму,

Об отце и о верном знаке.

Рыбари и иные зеваки

рот раскрыв внимали ему

Будьте змеи и будьте дети!

Среди неба, в воде, на суше

главным делом на этом свете

уловите людские души!

В том и смысл и заветов и басен

От зари до скончанья времён.

Ибо труд рыбаря не напрасен:

Кто уплыл – тот пропащ и безгласен,

Кто уловлен – тот жив и спасён.

Время смутное было, плохое

и попал чудак в передрягу:

ради общего мира-покоя

на кресте распяли бродягу.

Небо приняло стоны боли

И возникли на образах

светлым бликом в земной юдоли

слезы, словно кристаллы соли,

у еврейской мамы в глазах.

3.14 Творец отчаявшийся

Я безглазо гляжу из стеклистой завесы

повторяя привычное "Бля!"

Подо мной разлеглась в синяках и порезах

изнасило-ванная Земля.

Безобразно торчат оголенные нервы,

язвы, кости, ожоги, гнилье.

И ползут по ней жадные мерзкие черви.

Те, что, сцуко, подобье моё.

Нет. Ничем омерзенье моё не измерить.

Не исправить подобный звиздец.

И в себя я давно совершенно не верю.

Исчерпался до донца Творец.

Ведь вначале грозил, и ножищами топал

слал пророков и ждал перемен.

Запустил антивирус под видом потопа.

Изменилось ли что-то? А хрен!

И ведь мелкие ж были, ничтожные баги.

Думал: чуть отдохну,– сковырну.

И послал я сынка. Но прибили беднягу.

Что обидно: буквально. К бревну.

Я неверно решил, да и ставил задачу,

Время хрен отмотается взад.

За ошибки плачý, крою матом и плáчу.

Даже выплакал нáхрен глаза.

Неумеха Творец. Чем не повод для смеха?

Сам себе сотворил геморрой.

И в моём ЧСВ бесконечна прореха.

Называется черной дырой.

Но доколе? Я все же Творец, а не слякоть!

Мне ль ошибками мучаться впредь?!

Землю сжечь! И концы окончательно спрятать!

Память всю, вплоть до бита, стереть!

––

Баг – программная ошибка

ЧСВ – чувство собственной важности

3.15 Им тоже тяжело

Он не любил ни этот двор, ни дом,

в подъезде вечный запах самогонки.

И дверь с такой пружиной, что с трудом

откроешь, а потом гремит вдогонку.

Он не любил чиновников тупых,

секретарей надменных узколобых.

И взгляд безумной и глухой толпы,

с вкраплениями боли или злобы.

Наверно, что-то лопнуло внутри

и раздражали труд безрезультатный,

и гвоздь, торчащий вечно из двери,

хоть загнут был и вбит неоднократно.

Устал он от грызни, от трепотни.

Устал бороться с миром, с этой дверью,

и – да, с гвоздем, который, лишь зевни,

из крыльев подло рвет и пух и перья.

3.16 Песенка об одном конкурсе

Страх потряс основы мира: смерть жестокая сатира

как урок убогим, сирым, и для высших эталон.

Жить невместно и негоже всяким низшим с наглой рожей…

И содрал с сатира кожу в гневе светлый Аполлон.

Был этот конкурс не виднее многих,

Но вопиющ участников подгон:

играл на флейте Марсий козлоногий

и на кифаре Светлый Аполлон.

Козлиный дух и безобразен видом,

а стаи мух на винный дух летят.

Чиста и злость богов и их обида

на тех кто поднял кверху дерзкий взгляд.

Не равняйся козерогий, ибо много выше боги.

И у них стройнее ноги и ногтей приличней вид.

Тут не с нимфой шуры-муры, высший шик и блеск культуры.

Светлый бог, сдирая шкуру сим победу утвердит.

В округе в рощах флейте подпевали

дриады, нимфы, ручеёк игрун,

и простота и нежность пасторали

была милее им бряцанья струн.

Был Аполлон прекрасен как стихия.

Звон арфы шел волной по камышам

Но лад Коринфский и полисемия*,-

они ладны лишь божеским ушам.

Тише мыши! Боги выше, им видней с Олимпа крыши,

вам же велено быть тише всяких вод и ниже трав.

Проиграла флейте лира, только бог сильней сатира

и сатир страшней обдира* всем докажет, кто тут прав.

Я изложил печальное преданье,

оплакал победителя финал.

Бог, может быть, продул в соревнованьи,

но все же Марсий больше проиграл.

У бед ищи в минувшем все истоки

Оно (увы!) печально, без вранья.

Да, мир жесток! Он должен быть жестоким.

Но оптимизма не теряю я.

Пусть про будущие беды не дано поэтам ведать,

верь в грядущие победы и уверенней смотри!

Мир наш светел и прекрасен, всякий конкурс безопасен,

ибо нету Аполлонов в списках нынешних жюри.

––

* полисемия – многозначность

*обдир – часть ствола, с которого очень грубо содрана кора.

3.17 Песенка про предложение, от которого нельзя… или

Среди флуда и фастфуда

бродит душенька приблуда.

Одинокая покуда

ищет пару по себе

Без конца и без начала

путь по грани виртуала

до Харонова причала

по изломанной судьбе.

Запирая дверцы рая

(вдруг кто влезет, невзирая)

с белых крыльев пыль стирая

ангелок слетает вниз:

Здравствуй, душенька нетленна!

Хочешь в рай попасть мгновенно?

Так сей час же, непременно

от сей жизни отрекись!

Прокляни её трехкратно

деликатно сдай обратно

добродушно-аккуратно

откажись от мести-зла

и уже без опасенья

жди спасенья-вознесенья.

Со среды иль воскресенья,

раз сама себя спасла.

Но душа не захотела

благ и райского удела

тело ангела задела

выставляя аргумент:

Сверху скушно, сверху праздно,

а у нас разнообразно.

Мне милей Земли соблазны

чем ваш благостный сегмент.

Лучше я в сетях зависну,

тут движуха, мысли-смыслы.

Тут качанье коромысла,

в напряжении эфир.

Вы почище, несомненно

но роднее здесь геенна

тьма любви и пива пена

чем фруктовый ваш кефир.

Мне милей наш грешный мир!

3.18 Нарисуй мне барашка, пожалуйста!

Мир сложнее хромосом

и раскручен колесом.

Слов свинец в нем давит Землю

и взлетает невесом.

Кто свободен в нем,– чужой.

Кровь с клинка стекает ржой.

В нем себя приносят в жертву

заплатив за кровь душой.

По текучей по воде

бродят призраки в Нигде

и затертый образ бога,

был присыпан в борозде.

Но весною тает лёд,

солнце рыжее встаёт.

То что было – проходило.

Завтра – новому черёд.

3.19 О маленьких принцах

Площадь круга больше окружности,

а у шара объём офигенный.

Бродят странники разной наружности

по неведомым тропкам Вселенной.

То по делу, то что-то празднуя,

то по хордам, а то по дугам,

посещают планеты разные

не всегда узнавая друг друга.

По традиции или из принципа,

но скитальцы в нашей Вселенной

называются часто принцами,

если встретят аборигена.

Все, наверно, читали историю

вкус которой – что вкус полыни,

как француз потерпевший аварию

встретил принца в далекой пустыне.

Для того, может, были созданы

на Земной и небесной тверди

две души, осененные звездами

и на грани жизни и смерти.

Над пустынею необъятною

разносило неспешное эхо