Детектив Бестужев. Вечера на хуторе близ…

– Все уяснили?

– Да, да, да…

– Тогда, по коням!

Село, блин! Едешь на велосипеде, теплый ветер обдувает тебя со всех сторон, воздуууууух! Просто умопомрачительно! А вокруг такая благодать, птички поют, и только ты, как последний придурок едешь куда-то искать что-то, непонятно что и непонятно куда. Начальник разведки ипона мама… бугагагагагагагагага!

За пять часов усиленных поисков силами «покойницкого спецназа» состоящего из одного взрослого и восьми ребятишек от десяти до двенадцати лет, было найдено, описано и занесено в списки 16 объектов, вызывающих как минимум вопросы, а как максимум подозрения. Дети, на одном воодушевлении как настоящие разведчики, вскрыли все, включая незаконную свалку ближайшей животноводческой фермы, несколько технологических колодцев различного назначения без крышек, и самое главное остатки двух блиндажей и заросший бурьяном, и почти ушедший под землю бетонный ДОТ времён Великой Отечественной войны.

Я осмотрел только то, что лежало на поверхности – развалины нескольких строений в глубине леса, и собственно руины бывшего животноводческого комплекса.

Развалины не вызвали никакого интереса. Образованы относительно недавно, после выселения из этих зданий каких-то государственных организаций, да сам комплекс, покинутый благодарными буренками в связи с переездом в новые хоромы, тьфу ты… коровники.

Крыша была искусственно демонтирована, поэтому никаких балок, никакой жести. Всё было аккуратно снято, разобрано и вывезено с объекта. В некоторых местах были разобраны кирпичные стены, и точно так же, вытащенный кирпич был сложен в аккуратные штабеля, видимо в ожидании вывоза. Подвалов, погребов вокруг строений не обнаружили, только несколько технологических колодцев, да и то, практически все канализационные. Интерес вызвал только колодец системы связи, но он был неглубок, полностью разгромлен и совершенно пуст. Из него местные охотники за кабелем успели вытянуть все что могли, параллельно разобрав и бывший здесь коммутаторный щит. Перестройка мать её, новое мышление. Старое мышление таких вещей творить не позволяло.

– Ну что товарищи разведчики? Это все? — ребятишки нагулявшиеся по лесу сидели или лежали на траве кто где.

– Всее! Больше ничего нет, мы все обыскали и осмотрели.

– М-да! Негусто. Надо сдвинуть район поисков ближе к Верхним Серогозам, может там что-нибудь интересного найдем.

– Есть ещё старый хутор! – встрял в разговор самый маленький из «разведчиков» – Виталик кажется

– Нука-нука! Знаешь где это?

– Да, мы с батей там всегда мимо проходим, когда на рыбалку идем!

– Вооот! Вот так надо подходить к выполнению боевого задания, – Виталик прямо расцвел весь. Самый маленький, а нашел самую важную вещь.

– Так! Сейчас едем на место, осматриваем этот хутор, и по домам. Завтра сдвинем район поисков чуть севернее по берегу реки. Все знают эти места? Или нужна карта местности? – поиздевался я над ребятнёй.

– Всееее! Мы тут все исколесили, просто никогда не думали, что это так важно.

– Ну тогда, по коням пацаны. Едем к старому хутору.

Старый хутор вызвал во мне некое смутное чувство. Я пока не понимал, что это, но что-то меня беспокоило. Уже подъезжая к старым развалинам я почувствовал какое-то напряжение. Вокруг обихоженный лес, недалеко речка, дорога в километре от развалин. Зверья здесь не водится, следовательно, охотники не ходят и браконьеров тоже нет. Откуда это беспокойство?

Надо тщательно осмотреть все эти развалины, разгадка вообще может быть на поверхности. Развалины бывшего каменного дома указывали на то, что хозяйство здесь было крепкое, строились на совесть. Недалеко ещё стоял старый деревянный сарай с покосившимися стенами и частично рухнувшей крышей. А вон вход в погреб. Погреб построен почему-то по северной традиции, врыт в холм и утоплен в землю. Его мы оставим на потом. Пока займемся домом.

Когда-то это был жилой дом. Двухэтажный, со вторым деревянным этажом, потому что в правом крыле остались остатки бревенчатых стен второго этажа. Фундамент широкий, из дикого камня, видимо, до этого дом был возможно даже трехэтажный и весь каменный. А вот перекрытия были бревенчатые, вон остатки перекрытий с глиняной штукатуркой валяются, значит, при советской власти дом капитально не ремонтировали.

Сдается мне, этот хутор появился здесь уже позже. А изначально здесь было что-то другое, капитальное, многоэтажное, с двумя флигелями и хозяйственными постройками. Вон, даже сараи покоятся на каменных фундаментах. Не думаю, что для строительства временных хозпостроек кто-то решил залить фундаменты. Они здесь были до этого. А вот как давно до этого?

Если этот дом дореволюционный, то здесь должны были быть обширные подвалы, а возможно, что и подземные ходы. И… пруды. Надо поспрошать всех, кто может знать об этом хуторе что-нибудь кроме того, что до войны здесь были охотхозяйство и рыбинспекция.

Подвал был завален каменной крошкой от обвалившихся местами стен. Лестница в подвал шла из большого холла на первом этаже. Сейчас здесь кучи мусора, каменные обломки стен, сгнившие куски стропил, упавшие вниз и рассыпавшиеся от временив в труху, куски обоев, старые газеты. Я поднял один кусок старой газеты… Удивительная вещь, «Губернские Ведомости» за 1898 год! М-да. Если всю эту прессу аккуратно собрать и поизучать, откроются новые пласты знаний о тех временах.

Например, в этом номере уведомление полицейского управления о том, что в городе Херсоне было совершено убийство заместителя городского головы, некоего дворянина Неклюдова, которого нашли мертвым в городской бане, где указанный чин проводил время с девками. Они его и нашли с ножом в брюхе, когда вошли в отдельные кабинеты. Историки увы такие сведения не хранят, а ведь для истории они были бы ценны. Это показатель того, что чиновники во все времена были нечисты на руку, нечистоплотны и собственно распущены в духовном смысле.

Из каменного крошева торчит кусок синей материи, а вот тут же остатки печного кирпича со следами нагара на боках. Что-то здесь не так. Как любил говаривать один известный персонаж: задним местом чую, что-то здесь не чисто.

Я покрутился в этом помещении, разглядывая его с разных ракурсов. Ощущение настороженности не проходило, но и нового я ничего не увидел. Тот же кусок материи, те же обои, обломки старой печи, стеновые блоки вперемешку с остатками цемента и красным кирпичом.

Хотя, стоп! Эта стена была свалена внутрь специально. Вот со стороны коридора следы от ударов в стену чем-то тяжелым и острым. А вот и лом, которым крушили этот кусок стены, так и остался на полу коридора, только покрылся слоем пыли, потому на фоне стены не видно было.

Да, стену свалили специально, и видимо относительно недавно. Обломанные края ракушечника были ещё свежими, не раскрошенными, не округлёнными, как это бывает с обработанными ветрами и дождями углами и краями каменной кладки. Может кто-то хотел обжиться строительными материалами?

Но тогда почему сваленный кусок стены так и не был разобран?

Жаль фотоаппарата с собой нет. Можно было бы сделать пару снимков и покумекать на досуге. Ну да ладно. Поздно уже, ребятне надо по домам, да и мне пора. Завтра с утра приеду уже один, спокойно осмотрю это место ещё раз, да пройдусь по другим объектам, может что ещё бросится в глаза.

Глава 3

Вечером, после теплого душа с душистым мылом, обильного и вкусного ужина из жареной курятины с пирогами, я решил поспрашивать тетушку про этот хутор, который не даёт мне покоя.

– Тётушка, а что ты знаешь про старый хутор возле Верхних Серогоз, там, где раньше рыбинспекция и охотхозяйство были?

– Что знаю? Много чего я знаю про этот хутор, – тётушка налила себе стакан травяного чая и села напротив меня.

– Ну, раз ты заинтересовался, тогда слушай. Я тебе расскажу нашу версию событий, которые произошли с нашей фамилией за эти годы. Разговор будет долгий, так что устраивайся поудобнее и налей себе чаю, – тётушка улыбнулась, отхлебывая из своего стакана.

* * *

– До революции там, где сейчас хутор, стояла помещичья усадьба моего прапрадеда, Василя Спиридоновича Бестужева.

– Вот это д-аа!

– Да, да, мы родом из местных, таврических помещиков. Наш род проживал в этих местах больше 250 лет. До революции все эти территории входили в Таврическую губернию Российской империи. Но, это слишком далеко во времени, как-нибудь потом.

Так вот, Василь Спиридонович, был крупным помещиком, и земли половины нашего района принадлежали ему. Хозяином он был крепким, с хозяйством своим справлялся сам, без управляющего и справлялся хорошо, поэтому богател из года в год. У него было два сына, и оба служили в гвардии. Наш дед, Александр Васильевич Бестужев – полковник, улан, уволился из армии и вернулся домой. Сначала Василий Спиридонович хотел выделить ему отдельное имение, но потом рассудил, что лучше передаст дела сыну, а самому уйти на покой и потихонечку ему помогать. Александр Васильевич довольно быстро стал уважаемым членом городского совета, и был избран предводителем дворянства в Херсоне.

После смерти отца, он унаследовал усадьбу и при нем ещё как-то за ней ухаживали и содержали. У него было двое детей, – сын Василий и дочь Екатерина. Сын служить не стал, закончил киевский политехнический университет и уехал в Швейцарию, а там, сгинул во времени. Никаких сведений о нем у нас нет, да и смысла их искать все эти годы тоже небыло.

А вот дочь – Екатерина Александровна Бестужева, вышла замуж за барона Тауберга Максимилиана Евгеньевича, капитана второго ранга, офицера императорского флота. Дед мой был из обедневших дворян, поэтому единственный источник дохода у него была служба на флоте его императорскому величеству. Ну, за Екатерину какое-никакое приданное давали, и поселились молодожёны в Севастополе в небольшой квартирке на Большой морской улице. Родилось у них три дочери. Надежда, Светлана, и Аркадия.

Наступил 17 —й год. Революция!

Когда все бросали место службы, воинские части, семьи, имущество и бежали за границу, барон остался старшим офицером в дивизии крейсеров и перед вступлением немцев в Севастополь, перешёл на службу большевикам. Вместе с крейсером перешёл в Новороссийск, потом, с уходом немцев, вернулся обратно в Севастополь. Семья все это время проживала в Севастополе.

В гражданскую, Максимилиан Евгеньевич отправился на Каспий военспецом. Руководил там штабом дивизии катеров. А в Таврической губернии, вместе с белыми бушевал тиф. Екатерина Васильевна и две её старшие дочери заболели и умерли. В живых осталась только младшая, Аркадия.

Уж не знаю какими путями, но её вывезли подальше от военной контрразведки Врангеля в Херсон. Здесь, в Херсоне, она познакомилась с моим будущим отцом – Максимилианом Ласовским, судмедэкспертом уездного Херсонского ЧК.

Отец был врачом, а не экспертом, поэтому он все время просился работать в больницу. Наконец, ему нашли замену и отпустили во вновь открывшуюся сельскую больницу в Нижние Серогозы. Они переехали в село, отец поменял фамилию. Взял фамилию матери и стал Бестужевым.

Моя мать и твоя бабушка Аркадия, родила здесь в Нижних Серогозах четверых детей. Трёх девочек и мальчика. Младший, сын Алеша, братик наш, – умер от сердечной недостаточности в детстве. У него был врожденный порок сердца. С лекарствами было туго, а про операции вообще говорить не приходилось. Детей в таком возрасте ещё не оперировали.

Дед, Александр Васильевич дожил до революции, но умер в начале 1918 года от старости. Сердце уже не выдержало переживаний. Крестьяне барина не трогали, и усадьба пережила его.

Правда после его смерти, местный комитет, аккуратно поинтересовался у матери что они планируют с усадьбой то делать. Побаивались отца, хоть и бывшего, но чекиста, да и дед был не последним человеком на Черноморском флоте молодой республики.

Мама от усадьбы отказалась. Ни сил, ни средств на её содержание у них небыло, да и постановление СНК о реквизиции имущества помещиков никто не хотел нарушать. Забрали оттуда только обширную библиотеку и кое-что из вещей, мебели, картины. Все остальное сдали под опись представителю губернского совета. Потом правда, после войны, из этого фонда мама организовала сельскую библиотеку, которой и руководила почти до самой смерти.

Четыре года усадьба пустовала. И только в 22-м году там устроили детский интернат для детей сирот. Много их было на дорогах войны.

Так называемый «37-й» мы пережили спокойно, без потерь. Из Бестужевых никого не арестовали, не посадили и тем более не расстреляли. А перед войной в конце мая 1941года, мои младшие сестрички Александра и твоя мать Людмила, поехали на каникулы к деду Максимилиану Евгеньевичу, который к тому времени отслужив последние годы в главном штабе ВМФ, ушел в отставку и поселился в Подмосковье, где ему выдали квартиру.

Ну а через месяц как известно началась война!

Мама со мной осталась в поселке, а отец ушел на фронт и попал в Приморскую армию, которая защищала Севастополь. Там он и погиб.

Потом, после войны мы протоптали все пороги военных архивов, пока нашли какие-то докладные записки или рапорты, где упоминалось о том, что военврач-майор Приморской армии Максимилиан Бестужев погиб во время бомбежки полевого госпиталя где-то на северной стороне Севастополя.

Во время оккупации в усадьбе была немецкая комендатура и располагалась тыловая рота немцев. Партизаны два раза пытались её взорвать, но неудачно. В 43-м, когда немцы начали отступать, в усадьбе стояла какая-то особая литерная часть. Туда приезжали грузовики, разгружались и отправлялись обратно к фронту.

Когда канонада уже вовсю громыхала под нашими окнами, немцы судорожно что-то увозили оттуда. Наши танки въезжали в деревню с востока, а немцы выезжали на запад через Рубановку. В самый последний момент, усадьбу взорвали. Не смогли взорвать полностью, но один флигель развалился. Потом там саперы работали, разминировали остальные заряды. Говорили, что вроде осколок перебил провод и остальные заряды не сработали.

Взорванный флигель восстанавливать не стали. Развалины разобрали и сравняли площадку бульдозером. Мама говорила, что там были обширные подвалы, но при взрыве были повреждены перекрытия и все рухнуло вниз в подвал. Откапывать не стали, просто замуровали ту часть, которую на поверхности снесли и продолжили использовать помещения дальше.

В 60-х годах здание стало аварийным, и власти решили его снести. Сносили месяца два, стены усадьбы не хотели разрушаться. Ну, в конце концов привезли какие-то машины из Херсона и стены поддались. Снесли всё до фундамента. Потом на старом, но крепком фундаменте построили новые здания. Конечно строили попроще, а второй этаж вообще строили из дерева, так дешевле и быстрее.

После сдачи объекта, там была заготконтора, потом Райпотребсоюз. И наконец, в 76-м отдали его под контору рыбинспекции и охотхозяйства. Через четыре года там был большой пожар, после чего эти две конторы выселили вообще в Серогозы, а здания так и остались неприкаянные. Вот с тех пор они разрушаются под воздействием непогоды, да и не без помощи человека. Разворовали всё, окна, двери, перекрытия.

Но вот что интересно.

В конце 70-х пустили слушок, что дескать в бывших подвалах усадьбы Бестужевых, немцы во время войны организовали склад ценностей перед вывозом в Германию. Дескать литерная часть, которая там базировалась в сорок втором и была тем самым специальным подразделением, которое собирало ценности и вывозила в Германию. И вроде как из-за стремительного наступления красной армии, не все ценности успели вывезти.

Ну, слухи слухами, но кладоискатели на полном серьёзе начали кружить вокруг бывшей усадьбы как коршуны. Заинтересовались даже херсонские начальники из милиции. А однажды приехали представители КГБ, чуть ли не из Киева. С нами побеседовали, порасспрашивали, что мы знаем. А что мы знаем? Мама что-то могла бы им рассказать, а мы со Степаном ничегошеньки и не знаем. Так что уехали начальники не солоно хлебавши. Потом милиция поставила ограждение с табличками, запрещающими раскапывать территорию, дескать объект культурного наследия. Так слухи сошли на нет.

Но вот, год назад, опять появились эти слухи. Правда народ уже так рьяно не раскапывает, многие разочаровались. Но вот Василий Ксюхин, вышел из тюрьмы и вернувшись домой стал себя очень подозрительно вести. Как-то по пьяне бахвалился матери, что они клад немецкий ищут, и вроде почти нашли, осталось последнюю стену какую-то раскопать. Ну кто пьяному то поверит? И так бы и проскочило мимо, но только Василий через несколько дней пропал.

Он и раньше мог на два три дня пропасть. Уйдет в запой с дружком своим Виктором Косухиным из Верхних Серогоз, и всё. Но все знают, где он пьет и если что могут найти. Но так чтобы месяц – нет, такого никогда не было. А тут ещё Косухин, после того, как его спросили где Василий, срочно собрался и уехал куда-то в Красноярск к дружку какому-то. И никто не знает ни адреса, ни самого этого дружка. В общем, все очень подозрительно.

– Тетушка, а ты то сама веришь в эти клады? – я посмотрел на неё с усмешкой. Мне самому казалось смешным искать клады с войны, да где? В Серогозах?

Я понимаю там в Киеве, Харькове, там и музеи были, и ценностей было много. А тут в селище, которое только последние пару лет стало поселком городского типа, какие клады?

– Я бы тебе сейчас ответила, что нет, если бы не одно но!

– Какое?

– Перед своим исчезновением, Василий заходил ко мне, вроде как спросить что-то, и как бы невзначай, предложил мне купить у него кольцо с камешком, – тётушка замолчала, потом вздохнув продолжила.

– Кольцо старинное, и камень явно драгоценный. Я видела ювелирные вещи такого качества у мамы, да и мне по наследству кое-что досталось, так что сравнить могу. Это старинные вещи. Откуда они у Василия ума не приложу.

– Я конечно отказала. Сказала, что не верю, что это драгоценные вещи. Василий меня горячо убеждал, что это вещи из старинного клада. Но из какого и как он у них оказался сказать отказался, – тётушка развела руками.

– Хм, получается, что они всё же что-то нашли, и решили попробовать реализовать какие-то мелкие изделия, – у меня начала медленно созревать какая-то мысль. Она ещё не сформировалась окончательно, но я знаю, что меня уже зацепило, и пока я не получу ответ на эти вопросы, я не перестану искать.

Я лежал на кровати в своей комнате и размышлял. Вспоминался осмотр развалин хутора. Особо мысль вертелась вокруг кучи строительного мусора и груды строительного камня в холле.

Зачем неизвестному лицу рушить стену? Если он не собирался разбирать её на стройматериалы, какой тогда смысл прилагать столько усилий чтобы свалить стену весом минимум пару тонн. А то что он там постарался, к ёжику не ходи. Стена крепкая ещё была, да и видно, что ломал он стену интенсивно и не менее сотни ударов по ней нанёс. А потом бросил лом и ушёл. Если бы просто испугался, потом вернулся бы за ломом. А так…

А так получается, что разрушителю лом в дальнейшем был без надобности. И главная цель у него была – свалить этот кусок стены с какой-то целью, и уйти, а не собирать кирпичи. Значит…? Значит, значит… стоп!

Там же синяя тряпка, прямоугольная торчала из кучи мусора! Так. В какой куртке ушёл из дома Василий? Правильно, в синей! Может быть этот кусок материала фрагментом куртки? Да легко! А может и вся куртка там под мусором? Мне в голову сразу не пришло разворошить хотя-бы легко эту кучу в том месте где синяя тряпка.

Мыли крутятся вокруг этой тряпки, не уснуть.

Ну и что с того что я тут пол ночи буду ворочаться и овец считать? Надо заняться делом.

Я встал, быстро оделся и осторожно, чтобы не будить тётушку Аграму вышел на улицу. И тут, черт меня надоумил, в сарае, в полной темноте, без фонаря поискать лопату. Получилось, как в том анекдоте. Дверь то я нащупал и открыл, но наступил не в ту сторону, и ударился головой об косяк, отпрянул и наступил на грабли, которые распрямившись треснули меня по плечу, слава Богу не полбу. Оступился и наступил на что-то скользкое, ноги взметнулись вверх, и я падаю в свиное корыто с завтрашней баландой для поросенка Воли. Переворачиваюсь и упираюсь ногой в стену. Со стены падает искомая лопата и больно бьет меня по горбяке деревяшкой. Слава Богу не штыком. Ползком, выползаю из сарая, оглушенный, охреневший…

– Бл… ть! Не сарай, а Форт Байярд какой-то.

Тут откуда-то сбоку выныривает тётушка Аграма.

– Максик? А ты чего не спишь, что ищешь?

– Приключения на жопу ищу, вот что. Пошел за лопатой в сарай, без фонаря, и стал, блин, персонажем анекдота.

– Так фонарь вона на стене висит в коридоре прям на выходе, – тётушка Аграма с подозрением посмотрела на меня.

– А я что, ночами фонари ищу на стенах? Была мысль, поехать сейчас на этот сраный хутор. Ну не даёт мне покоя тряпка та, синего цвета. Всё равно не уснуть. Вот и пошел в сарай за лопатой, чтобы там разгрести мусор немного. Ладно, вынеси мне лопату, я сейчас велосипед возьму, поеду я туда сейчас, все равно не уснуть уже точно, – я развернулся и пошел к погребу, возле которого с вечера оставил велосипед.

– Максик! А может ну её, завтра с утра, встанешь, позавтракаешь, да на сытый желудок и поедешь, что тебе в ночи то волочиться туда? – тётушка растерянно посмотрела на меня.

– Не. Мне теперь не заснуть, и буду пол ночи ворочаться, что не сообразил. Лучше поеду сейчас, завтра подольше посплю. Да, и фонарь мне там нужен будет, не в темноте же копать.

Минут через десять, я уже крутил педали по улице Нижних Серогоз, совершенно позабыв про сарай, лопату, ночные неприятности и старые анекдоты. На багажнике был закреплён фонарь, а к раме привязана лопата.

На хуторе было темно как в преисподней. Только кроны деревьев где-то наверху тихонько шумели под дуновением легкого ветра. Ночная прохлада заставила застегнуть спортивную олимпийку. В нетерпении я зашел в развалины фойе и подошел к куче.

Вот она тряпочка то. Сейчас мы до неё доберёмся. Я полез на верх кучи осторожно ступая по обломкам каменной кладки и кускам глиняной штукатурки. Ага вот и тряпка. Вблизи, хоть и не очень видно, тряпка предстала немного не такой как снизу. Она была …рукавом!

Вот оно! Я же знал, что это не то что кажется!

Я лопатой разворошил мусор вокруг, отбросил несколько камней и потихоньку начал лопатой очищать сверху открывающуюся синюю куртку.

А вот и вещдок! Если конечно это та куртка!

Завтра надо звать Ксению Ивановну на опознание. И если она подтвердит, что это куртка Василия, тогда… тогда…

А что тогда? А тогда надо тащить сюда тётушку Аграму. Она со своим ведьминым чутьем ведь подсказала, что оно где-то здесь? Что мешает использовать её умения для поиска на месте самого Василия? Может его грохнули и тут же закопали поблизости. Кто будет труп таскать туда-сюда. Да и место подходящее, здесь мало кто бродит.

А могло быть и так, что куртку он сам бросил, переодеваясь во что-то другое перед отъездом из поселка. Воооот! Надо проверить, не выезжал ли он в тот день на автобусе. Хотя, здесь же трасса херсонская, тут транспорта хоть отбавляй, на любой попутке мог уехать. Но проверить не мешало бы. Ладно, теперь домой. Теперь точно усну.

Я аккуратно свернул куртку в конверт и засунул в холщовый мешок специально взятый для этой цели. Обратно я домчался быстро. Наверное, потому что всю дорогу думал. Крутил в уме разные варианты дальнейших действий. Всё же остановился на том, что надо сначала так сказать очную ставку сделать Ксении Ивановны с курткой, потом вести туда тётушку Аграму, определиться на месте, может что ещё найдем, и только потом ехать в райотдел писать заявление о пропаже, сдавать вещдоки и делиться подозрениями.

Тётушка не спала. Сидела с картами на кухне и что-то считала, пересчитывала, громко зевая, в общем, ждала меня!

– Ну что? Нашел?

– А куда оно могло деться за вечер? Нашел конечно. И как я и предполагал, это не просто тряпица, это куртка… синего цвета, – я отцепил мешок от багажника и открыл его показывая тётушке. Тётушка заглянула в мешок и кивнула.

– Да. Именно в такой куртке я его видела.

– Кого?

– Василия, кого же?

– Так ты его видела перед этим?

– Нет. Я видела его не воочию, а как-бы в пространстве, но не во сне. Он был одет именно в эту крутку и сказал, что он рядом с домом, в лесу. По виду я поняла, что неживой, потому что бледный он был, почти прозрачный, и движения какие-то странные, как у нежити, -тётушка перекрестилась.