Пересечение параллельных прямых. (Длинный) роман об отношениях, деньгах, работе и сексе. Книга 2. Сферическая геометрия

«Люди счастливы не потому, что успешны, а успешны потому, что чувствуют себя счастливыми», – повторял ГГ цитату из «Счастья без причин», и ту же переиначивал её на иронический манер: «Идеи работают не потому, что оригинальны. Идеи оригинальны, потому что работают».

«Они работают?»

«Пожалуй…»

Идеи, провозглашаемые в разных источниках разными авторами, съеживаются в тугой клубок «перекрестного опыления». Впрочем, учитывая, что «всё во всем», – кто способен провести водораздел?

***

В субботу утром позвонила ГлаГея.

– Ну, что, едешь? – спросила она. – Сына собирать в бассейн? Или ты уже забыл?

– Да, собирай, – кратко ответил ГГ.

В трубке наступило секундное молчание. Потом послышались короткие гудки, возвестившие о «конце связи».

Они уже довольно давно не приветствовали друг друга, когда начинали говорить по телефону. Когда ГГ снимал трубку, он говорил просто: «Да?» Иногда ему хотелось сказать: «Ну, чё?», или даже «Ну, что тебе надо?» Однако он думал, что это будет через чур, и оставался со своим «Да?»

Однажды, ему хотелось съязвить и он спросил у ГлаГеи:

– Как приветствовали другу друга собеседники по телефону в Древнем Риме.

– Terve terve kyrpä serve,10 – огрызнулась тогда ГлаГея.

– И что это значит? Что-то типа «Coito ergo sum»?11

– То и значит!

ГлаГея начинала говорить без всяких приветствий: с места в карьер. Решительно и, как правило, начиная с вопроса. Казалось, что она хотела, чтобы в её голосе звучал метал, но ей удавалось это не вполне. Эти попытки иногда смешили ГГ, а иногда удивляли его, и он спрашивал себя, куда же подевалась академическая слащавая учтивость, с которой коллеги ГлаГеи расшаркивались друг перед другом, когда ему удавалось наблюдать их в условиях непуганой природы научного заведения, в атмосферу которого, как ему казалось, ГлаГея вписалась вполне органично.

«Стоит только чему-то пойти не так, как цивилизованный лоск слетает с человека в одно мгновение», – отмечал он в подобные моменты. – «И особенно повержены этому, так называемые, носители культуры… Остальным проще. Они такие, как есть… Аутентичность важнее наносного культурного слоя, погребающего под собой города и цивилизации…»

Иногда ГлаГея начинала телефонный разговор с энергичных реплик: «Аллё? Аллё?» Было понятно, что это вопросительное «аллё?» служило заменой вопроса: «Ты меня слышишь?» Однако выглядело это (точнее – слышалось) – немного натянуто, несерьёзно и почти забавно. «Если бы не было так грустно», – добавляют, обычно, в подобных случаях, но ГГ уже не чувствовал особой грусти, так характерной для их первых размолвок. И даже наоборот: он ощущал некий душевный подъем и внутреннее спокойствие. То есть всё то, о чём говорилось в «пункте первом» книжки о «Счастье без причин». События и обстоятельства, повышающие уровень энергии, способствуют тому, что человек ощущает себя счастливым.

«Может быть, и вправду – мне лучше жить одному?» – спрашивал он себя. Происходящее не создавало у него ощущения дискомфорта. Более того, мысль о возвращении «в лоно семьи» вызывала у него «внутреннее сжатие». Такое же «сжатие» вызывали у него звонки ГлаГеи, когда она сходу спрашивала:

– Тебе всё равно, что происходит?

– Нет, не всё равно, – пытался оправдываться ГГ, понимая насколько нелепо он должен представать в её глазах.

– Виноватый муж – полезная вещь в быту, – говорила иногда одна из подруг ГлаГеи.

– Ты должна меня больше хвалить, – говорил ГГ ГлаГее. Как многие мужчины он считал свой заработок главным вкладом в «семейное дело». Иногда ему было обидно, что ГлаГея с иронией отзывается о его подарках, которые он считал щедрыми. Умом он понимал, что женщины «ведут счёт» совсем не так, как мужчины. Но это не помогало. «Суха теория мой друг…» – говорил Мефистофель Фаусту, и был, конечно, прав.

Джон Грей в своём бестселлере «Мужчины с Марса женщины с Венеры» приводит пример, как подсчитывают вклад в копилку семейного счастья мужчины и женщины. Мужчина искренне убежден: «Я каждый день хожу на работу, приношу домой (большую) зарплату, поэтому зарабатываю 100 очков». Женщины, считает Грэй, рассуждают по-другому: «Я накормила ребёнка завтраком, отвела его в садик, забрала его обратно домой, накормила обёдом, помыла посуду. Всего пять очков. Муж сходил на работу: одно очко».

***

В бассейне ГГ провёл вместе с Сыном всю первую половину дня: с девяти утра до двух часов дня. Сын учился плавать и нырять.

Когда они вернулись домой, ГлаГея пригласила ГГ пообедать. Он стал отнекиваться, но ГлаГея сказала: «Не беси меня!», и ГГ пошёл на кухню.

– В следующую субботу отведёшь Сына в бассейн? – спросила ГлаГея.

– Угу, – сказал ГГ и понял, что его не собираются сегодня оставлять дома.

К этому времени у него успела мелькнуть небольшая сексуальная фантазия. Он представил себе, как ГлаГея предлагает ему «прилечь после обеда», что, кстати, было бы совсем не лишне: после нескольких часов бассейна, сауны и последовавшего за этим домашнего обеда он и вправду клевал носом.

«Прилежание» после обеда (не от идеи «прилежание – отец счастья»,12 а – от желания отдохнуть) могло иметь то последствие, что ГлаГея тоже могла захотеть «прилечь». Фантазия ГГ тут же достроила мизансцену, в которой Сына отправили спать, и… но этого не случилось. ГлаГея стала выяснять, сколько ГГ нужно денег. Зарплатная карточка ГГ оставалась у неё, и она снимала оттуда все деньги.

Выяснение быстро переросло в перепалку. ГлаГея в очередной раз сказала ГГ, что ему на всё наплевать, и ей всё приходится делать и решать самой. Он быстро засобирался и, не прощаясь, пошёл к лифту.

– Папа, пока! – сказал ему в след Сын. – Мы с тобой больше никогда не увидимся.

ГГ от неожиданности растерялся и не знал что сказать.

– Почему же никогда? – удивился он. – Когда-нибудь увидимся.

Дверь в квартиру осталась открытой. Из лифтового холла он слышал, как ГлаГея выговаривала Сыну, но слов было не разобрать.

***

На обратном пути ГГ заехал на авто-мойку, а потом – в большой торговый центр у метро «Люблино». В книжном магазине он купил несколько книжек о расширении сознания: как видеть ауру и читать мысли другого человека. Все книжки были объединены в серию под названием «Менталист». ГГ видел в этом некое противоречие. «Ментальное» и «духовное» было для него почти антиподами. Объединение антиподов создаёт «внутреннее противоречие», простейший пример которого – батарейка для фонарика. От плюса к минусу течёт ток, и появляется свет. Возможно, между полюсами нет никакого движения, и люди выдумали про «поток электронов» от «минуса» к «плюсу», чтобы иметь хоть какое-то объяснение. Однако это не важно. Важно, что фонарик светит.

После этого он зашёл в секс-шоп и купил себе несколько ДВД дисков. Накануне он нашёл в интернете несколько сайтов с предложениями продажной любви. Он выписал телефоны, стоимость и ближайшую станцию метро. Все выписываемые адреса он распределил по двум группам: «женщины за сорок» и «женщины до сорока». Другим «классом» были адреса (их оказалось всего два), в которых указывалось: «две и более девушек».

ГГ ловил себя на мысли о том, что всё это как-то извращенно, и, наверное, не нормально. С другой стороны, он вспоминал «индийскую» метафору прекрасного лотоса, корни которого уходят в глубину вязкой тины. Это был явный намёк на бездонное подсознание человека, в котором Фрейд особо выделял сексуальное начало и стремление эго к самоутверждению.

ГГ сформулировал для себя идею магнита: «плюс» и «минус» остаются со своими знаками, не зависимо от того, какие манипуляция предпринимаются со всем магнитом целиком. Даже если магнит разделить пополам, чтобы оставить только «плюс» или только «минус», обе половинки обзаведутся своим полюсами. Суть магнита не в полюсах, а в силе «магнетизма» и «притяжения», которая создается разностью потенциалов. Без этой силы притяжения магнит превратится в импотента, который ни на что не способен.

«Решение проблемы противостояния „плюса“ и „минуса“ – в силе магнита», – говорил себе ГГ. – «Поэтому победителей и не судят. Как говорили в „Звёздных войнах“: „May the force be with you – Да пребудет с тобой сила“. Плюс и минус будут всегда, потому что без них нет притяжения».

SIC TRASINT GLORIA MUNDI13

Ёма заглянула в приоткрытую дверь кабинета.

– Есть минутка? – спросила она ГлаГею.

ГлаГея, составлявшая на компьютере план командировки в Санкт-Петербург, нехотя подняла взгляд от клавиатуры и, молча, посмотрела на Ёму.

– Что? – спросила Ёма. – Занята?

– Была бы я мальчиком, а ты бы девочкой, то спела бы тебе песню: Get Outta My Dreams, Get into My Car,14 а то видишь, мне тут делать совсем нехрен…

– Ну, про девочку я пропускаю мимо ушей, а так я вижу, что ты игриво настроена, так что захожу… – усмехнулась Ёма.

Она зашла в кабинет, и села на место Мишеля – сразу напротив стола ГлаГеи, на котором стояла большая цветочная композиция в округлой корзине, стилизованной под шляпную коробку. Над пурпурным основанием, перевязанным широкой оранжевой лентой, нависала плотная шапка цветов: жёлтых, оранжевых, багровых и зелёных роз, белых и желтых хризантем, кустистых листьев папоротника.

Ёма, прищурившись, смотрела на ГлаГею, а ГлаГея, вскинув взгляд на коллегу, тоже не отводила глаз в сторону.

«У нас тут что, игра кто кого переглядит?» – подумала ГлаГея с раздражением.

– А хозяин-то где? – спросила Ёма.

– Кто? Хозяин? – переспросила ГлаГея. – Что ты имеешь в виду?

– Не «что», а «кого»? Мишель-то куда делся?

«А тебе какое дело!» – метнулось в голове ГлаГеи.

– Билетами занимается, – сказала ГлаГея.

– А что, разве сложно купить билеты в Питер? Наш административный отдел уже настолько не справляется, что решительный Мишель отправился на помощь? – спросила Ёма.

– Откуда ты знаешь, что мы… что я еду в Питер?

Ёма, подняв брови, с удивлением посмотрела на ГлаГею.

– Иногда ты меня удивляешь, – сказала она. – Ты же работаешь в дружном, спаянном и преимущественно бабском коллективе… У нас нет друг от друга секретов. Точнее – секреты у нас есть, но они не держатся… Как говорят немцы: Was wissen Zwei, wisst Schwein…

– Никогда не была сильна в немецком, – сказала ГлаГея почти с нескрываемой неприязнью. – И знаешь, Мишелю не нравится, когда на его месте кто-то сидит, и тем более трогает вещи на его столе. На рабочем столе Мишеля царил беспорядок.

– Что знают двоё, знает и свинья, – сказала Ёма. – Это так немцы говорят, а у нас про вашу командировку знает гораздо более двух человек. И на столе, кстати, у него бардак. Хотя, думаю, что как всякий посланник хаоса, он называет это… творческим беспорядком и, да, наверное, болезненно реагирует на вмешательство в беспорядок… потому что сделать хаос ещё более хаотичным невозможно! Только и остаётся, что злиться. В отсутствии логики то же есть своя логика.

– Почему невозможно? – удивилась ГлаГея. – Сложно сделать хорошо, сделать отлично – практически невозможно, а плохо – получается само собой. После плохого становится хуже, и тоже без дополнительных усилий.

– Так я об этом и говорю! – воскликнула Ёма. – То же самое, просто немного с другого бока. Хаос – это равное распределение энергии по всем степеням свободы. По ВСЕМ! Это предел. Дальше двигаться некуда. Поэтому посланцы хаоса и считают, что в их бардаке присутствует некое совершенство.

ГлаГея криво усмехнулась. Выдержав паузу, она сказала:

– Ты умничать пришла или просто за жизнь потрещать, или то и другое?

– На самом деле, ни то, ни это, – сказала Ёма. – Я к тебе с глубоко научным интересом. Только сначала скажи мне: неужели твой… научный руководитель не знает, что жёлтый – это цвет разлуки… ну, по крайней мере, у нас в России… не знаю, как уж там у них во Франции. Или уже всё? Его научный интерес к нашей многострадальной Родине угас, и вы отправляетесь в его прощальную гастроль? Он же давно в России… Или он настолько одухотворен, что не слышал песни «Жёлтые розы».15

«Во Франции женщинам редко дарят цветы, почти никогда», – невольно подумала ГлаГея, и от этой мысли букет, который Мишель преподнес ей сегодня утром, стали для неё ещё ценнее.

– Что ты к этим розам привязалась, – поморщилась ГлаГея. – Я, например, не слышала песню «Жёлтые розы». Наверное, попса какая-нибудь?

– Ну, да, уж точно не Моцарт, – сказала Ёма. – Ты, наверное, в своих элитных школах такого не слушала.

– В элитных школах я ещё и не такое слушала… Наши мальчики так матерились, как не всякий сантехник сможет… Бич элитных школ в том, что мальчики выпендриваются друг перед другом, а девочкам нравятся совсем плохие мальчики, а хорошие и перспективные не котируются. Такая вот подростковая особенность. Вот родители и переживают, чтобы их примерная, прилежная девочка не влюбилась бы в какого-нибудь наглого уголовника.

– Ах, вот оно как! – сказала Ёма с иронией в голосе. – То есть, оказывается, что влияние улицы вездесуще!

– Вездесуще, вездесуще, – закивала головой ГлаГея. – Пришла-то зачем?

– Учитывая известность, которую эта цветочная композиция на твоём столе приобрела сегодня в нашем дружном научном коллективе, хотела утонить у тебя некоторые нюансы грамматических форм латинского языка…

«Чего ты несёшь!» – хотела воскликнуть ГлаГея, но вслух спросила:

– Давай, только по-бырому… правда, куча дел.

– Я кратенько, тезисно, так сказать, – затараторила Ёма. – Вот говорят: «Sic transit gloria mundi… Так проходит земная слава…» Ведь, так?

– И? Короче Склифосовский…16

– Вот слово «transit» – это «проходит» или «приходит»? Что первично: то, что слава пришла? Или то, что она когда-то уйдёт?

«И что это тебя сейчас торкнуло? Повыстёбываться решила?» – подумала ГлаГея с неприязнью.

– Откуда такой интерес? – спросила она.

– Меня, как ты знаешь, всегда интересовало сочетание теории и практики. Ведь нас как учили? Поверять гармонию алгеброй! Чтобы было наверняка. Вот меня и заинтересовал феномен молниеносной известности цветочной корзины, – той, что у тебя на столе. И я задалась вопросом: какое информационное послание закодировано в латинской фразе о приходящей и проходящей славе? Наверное, что-то важное, иначе бы она не оставалась в памяти людской уже пару тысяч лет. Ведь, согласись, поверку временем, тем более временем такой длительности, выдерживают далеко не все идеи. Что предки хотели нам сказать: «Радуйтесь, когда слава приходит», или «Помните, что любовь пройдёт и помидоры завянут?»

ГлаГея тяжело вздохнула и сказала с сожалением:

– Не плюй в компот, там повар ноги моёт!

– О, это было грубо! – рассмеялась Ёма. – Но, извините, коллега, что-то не улавливаю… ассоциативной связи с той линией аргументации, которую я только что озвучила.

ГлаГея усмехнулась:

– Всё просто, Ватсон! Объясняю тебе, как специалист по латинской лингвистике. Русский «компот», произошёл от французского «compote», который восходит к латинскому «compositus», то есть «составной» или «сложный», состоящий из нескольких компонентов. Плюнул в колодец, и вся композиция сразу меняется, потому что появляется дополнительный элемент – вот такой компот получается! А ведь в этом компоте происходит омовение ног, что являет собой стремление художника (повар – он же художник!) к чистоте, то есть порядку. Иносказательно получается, что не надо усложнять то, что и так непросто, и не стОит городить огород там, где нечего огораживать. В этой связи твой аргумент о завядших помидорах весьма точен! И ты зашла, что называется, по адресу. Ведь что такое помидор? Это «pomo d’oro» или «золотое яблоко» по-итальянски, что стало наследником латинских pomum «яблоко» и aurum – «золото». Интересно, что тонкую связь между золотыми яблоками и любовной страстью ощущали именно в России, где в XVIII веке помидоры называли «любовными» или «амурными яблоками». Правда потом, как водится, не смотря на все старания доморощенных агрономов и диванных психологов, помидоры продолжили увядать, а быт, наоборот, всех заел, и народ понял, что любовь – это обычная человеческая потребность, ни чем не хуже, но и не лучше желания пить, есть и дышать. К увяданию помидоров стали относиться более спокойно, понимая, что всё приходит к тому, кто умеет ждать, – ровно в той степени, в которой всё, что имеет начало, должно иметь и окончание. Не может иметь, а ДОЛЖНО иметь окончание… Все что transit-приходит, то transit-уходит… Поэтому и получается, что любовь – вечна!

– Какое окончание! Все тело содрогается в экстатическом спазме! – захлопала в ладоши Ёма. – Но ты сама-то поняла, что тут такого наговорила? И, главное, уже не понять, ты латинским языком занимаешься, или французский исследуешь…

– Коллега, мне жаль, что не удалось донести до тебя мысль о том, что тезис и противоположный ему антитезис находят своё, как ты сказала, экстатическое единство в синтезе, коим в данном случае является не латынь, и не французский язык, который ты ошибочно противопоставляешь латыни, а культура этрусков, или росенов, которые, как ты знаешь, не только активно торговали с Древней Грецией, но ещё с ней же и воевали. А это уже по твоей части. Ты же у нас спец по древним грекам.

– Получается, что я очень правильно зашла! – улыбнулась Ёма. – Это же твой Мишель этрусками занимается. Считаешь, я не зря сижу в его кресле, грею ему место, и у нас с ним может что-то получиться?.. В научном плане?

– Мишель мой не в большей степени, чем твой, – усмехнулась ГлаГея. – Если думаешь, что у тебя с ним что-то получится, так дерзай! А в плане, если у тебя шанс, так все отношения со временем меняются. Какие-то к лучшему, какие-то к худшему. Чтобы двигаться вперёд, или даже просто для того, чтобы оставаться на месте, партнёры должны поработать над этим вместе. Однако это не гарантия того, что отношения продлятся хоть сколько-нибудь долго.

– Какая интересная мысль, – сказала Ёма, покачав головой. – Старание и труд всё перетрут. Особенно – совместные старания и совместный труд. Но достаточно ли только этого? Влечение людей друг к другу возникает иногда так неожиданно и так необъяснимо, что диву даёшься, – откуда что взялось. Или наоборот: было, было и потом – бац! – и всё исчезло, а куда – не понятно. Казалось: вот оно, единственно и неповторимое чувство… на всю жизнь… совместный интерес… И всё прошло. Почему? А кто бы знал! Неизвестные причины вызывают непонятные следствия… Иногда сложно сказать: «Нет!». Ещё сложнее сказать: «Прощай!», особенно, когда заинтересованность ещё есть, и тёплые чувства тоже не ушли. А ведь в этом, возможно, и есть высшее проявление любви… Сказать: «Принимаю ситуацию такой, как она есть, отпуская тебя в свободное плавание, и открываю себя новым возможностям, и отправляюсь на поиски своёго счастья…» Главное, отпустить хватку и не цепляться за уходящую натуру.

– Я всегда немного завидовала независимым людям, которые не боится трудностей и умеют смотреть на происходящее немного со стороны. При этом они чаще всего скромные, много не говорят. А вокруг столько говорунов. У меня с такими чаще всего конфликты, хотя и сама люблю поговорить, – сказала ГлаГея, усмехнувшись.

– Как же всё-таки приятно поговорить с тобой… о науке! – воскликнула Ёма. – А у меня знаешь, как получается?

– Как у тебя получается? – спросила ГлаГея с некоторой неприязнью. Этот разговор начинал ей надоедать, и хотелось побыстрее отделаться от Ёмы.

– Как только понимаю, что именно меня цепляет в предмете интереса, как всё – как бабка отшептала. Всё как рукой снимает: глаза открываются, мозг включается, и жизнь становится лишённой того безумного света, который и отнимает у человека разум, когда кто-то там наверху хочет нас наказать. И больше нет никакой эмоциональней зависимости, а, ведь, иногда, – жаль, и так хочется жить эмоциями… Не рациональным мышлением, а, так сказать, гормональным циклом. У тебя такое бывает?

ГлаГея посмотрела на Ёму с подозрением.

– Если ты интересуешься, всё ли у меня в порядке с циклом, то скажу крылатой фразой: «Не дождетесь!»

– Ты неверно меня поняла, – замахала руками Ёма.

– А ты говори так, чтобы тебя правильно понимали, – сказала ГлаГея. – The messenger is the message17… И ещё позволю себе напомнить тебе, точнее, спросить: за что ставят оценки в наших школах?

Ёма растерялась, а ГлаГея, не дожидаясь реакции своей коллеги, ответила сама себе:

– Оценки у нас ставят за отношение к предмету. Это давно известно, тем более, что педагогические коллективы в массе своей составлены из недолюбленных женщин. И что тогда? А тогда – кроме отношений и их выяснения ничего больше не остаётся. Одни эмоции! Лимбический мозг шарашит на всю катушку, а лобные доли и кора, наоборот, отключаются, как наиболее энергозатратные части тела… за полной ненадобностью… чтобы не мешали эмоциям клубиться, развиваться, переплетаться, наскакивать друг на друга и попутно выяснять: «Любит – не – любит? К сердцу прижмёт, нахрен пошлёт?» Вот тогда и возникает подспудное и неодолимое желание считать кого-то частью одного целого организма, наделённого одними органами восприятия: частью того организма, второй составляющей которой являешься ты сам. Импульсы одного передаются другому, и рациональное мышление одного разбавляется всплесками гормонального фона другого. Всё как пишут на долларе: E pluribus unum – Из многих – единое.

– Из многих? – удивилась Ёма, подняв брови. – Это же сколько должно быть «многих», чтобы набралась критическая масса, полураспад которой зажжёт искру любви?

– Что значит полураспад? – в свою очередь удивилась ГлаГея.

– Ну, по-твоему, получается, что для того, чтобы вспыхнула любовь, нужно, чтобы появился… третий лишний, иначе ничего не получится… Прямо любовь по Гегелю: чтобы колос вырос, зерно должно умереть.18

– Я такого не говорила! – сказала ГлаГея решительно. – Это уже твои… свободные интерпретации. Если отношения зашли в тупик, надо уходить. Какой смысл упираться изо всех сил, чтобы тащить чемодан без ручки? Тем более, что мир изобилен во всём, в том числе и в плане чемоданов с ручками. Если отношения и научная жизнь или, допустим, семейная не приносят ощущение радости, гармонии и счастья, тогда зачем это всё? Зачем тратить время, единственный невосполнимый ресурс, на заведомо проигрышное дело. Лучше уж быть одной… Некоторые люди находят свободу и счастье в одиночестве…

– Ты говоришь об одиночестве? – спросила Ёма. – От тебя это странно слышать.

– И в чём ты видишь странность?

– Proof of the pudding is in the eating. Чтобы судить о пудинге, его надо съесть!

– Я знаю перевод… – нахмурилась ГлаГея. – И что это доказывает?

– Если б ты мечтала об одиночестве, то тебе бы не дарили цветочные корзины…

– А, вот оно что! Гремучая смесь бабской завести и не менее бабской логики! – воскликнула ГлаГея. – Причём тут букеты, причём тут одиночество! Если мужику хочется что-то сделать, и он сразу не лезет тебе под юбку, то что же в этом плохого! Ты считаешь, что мне следовало выкинуть эти цветы в мусор, чтобы весь дружный коллектив нашего института, по крайней мере, его женская часть, успокоилась и принялась бы сплетничать о ком-нибудь другом? Так было бы лучше?

– Я просто хочу сказать, что как смотришь, так и видишь. Знаешь, как говорят: «Оглянись вокруг: это и есть то, что ты хочешь на самом деле!»

– Ладно, уговорила: посмотрели вокруг, убедились, что я, действительно, хотела, чтобы мне подарили цветы, потому что я не знаю ни одной женщины, которая не хотела бы, чтобы ей дарили цветы… ужаснулись такой наглости… и что? Да ничего! У меня куча дел. К которым пора бы уже вернуться… было очень приятно с тобой побеседовать… Как вернусь из Санкт-Петербурга, можно будет продолжать. Как раз расскажешь мне, как эту поездку восприняли в нашем коллективе, и какими реальными и вымышленными подробностями она обросла. Хорошо?

– Ну, что ты сразу кипятишься! – всплеснула руками Ёма, поёрзав на кресле Мишеля. – Ты глубокий человек, я тебя знаю. Понимание приходит через свои ошибки и собственный опыт. Единственно, хотела сказать, что мужчину всегда выбирает женщина. Общение возможно лишь тогда, когда женщина на это согласна.

– Это глупости! – решительно сказала ГлаГея.

– Никакая это не глупость, – возразила Ёма. – Женщина должна уважать себя. Если она даёт… добро на общение, это должно быть сознательное, а не спонтанное действие, продиктованное… эмоциями. Надо жить своей жизнью, по своим правилам! Даже не смотря на то, что Фрейд говорил, что мы выбираем только тех, кто живёт в нашем подсознании. Даже если так, то это всё равно наше подсознание, а не чужое! Женщина интересна мужчине, пока она полна достоинства, независимости… пока она не покорна!

– Вот и замечательно! – сказала ГлаГея, хлопнув ладонью по столу. – Будем независимыми и непокорными… но не во всём… Меня просили завершить несколько дел до командировки, и я собираюсь покорно это сделать… Так что…