Жизнь Петра Великого

После того как Петр отдал все приказы, необходимые для строительства флота, он созвал свой совет и объявил, что принял решение предпринять путешествие в Европу, чтобы исследовать обычаи, законы и образ жизни других наций и взять из них то, что более всего может быть полезно для России396. Кроме того, он отобрал значительное число благородных юношей из лучших семей своего государства и повелел им за счет семьи отправиться в путешествие в различные европейские страны, чтобы научиться там лучшим обычаям самых просвещенных народов397. Эти нововведения живо задели не вышедших еще из варварства московитов. Никогда прежде никому из них не дозволялось покидать отчизну, за исключением редких посольств. Выезд из России был тогда запрещен московитам под страхом смертной казни. Этот запрет был не только государственным законом: его поддерживал и авторитет религии. Священники, ссылаясь на некоторые места в Писании, запрещавшие израилитам общение с язычниками, внушали россиянам, что поездки в чужие страны могут лишь извратить их нравы и чистоту веры. Цари никогда и не помышляли выезжать за пределы своего государства. Из сказанного легко понять, как мог отнестись к решению Петра тот народ, который оставался по-прежнему в плену предрассудков и суеверий. Нельзя не признать, что желание изменить народные обычаи всегда чревато не только трудностями, но и опасностями. Velle mores mutare populi nec facile, nec tutum est398 399. Люди начали роптать, говоря, что хотят изменить их веру, и обвиняли в этом иностранцев, якобы дававших царю столь гибельные советы. Знать, которой был в тягость данный Петром наказ по постройке кораблей и отправке сыновей в Европу, раздувала ропот простонародья. Недовольные из партии царевны Софьи подливали масло в огонь, надеясь на то, что общее восстание возвратит им кормило правления.

Этого было достаточно для возникновения нового заговора. Во главе его встали три боярина, которые привлекли на свою сторону одного казацкого полковника и четырех стрелецких капитанов400. Их план состоял в следующем: поджечь несколько домов, прилегающих к дворцу, – они знали, как быстро появлялся на месте происшествия царь в подобных случаях, лично распоряжаясь тушением огня и следя за тем, чтобы он был погашен как можно скорее и с наименьшим уроном. Заговорщики собирались убить царя в тот самый момент, когда он был занят спасением жизни и имущества своих подданных. После этого Софья должна была переехать из монастыря во дворец, а на главу ее возложили бы царский венец. Стрельцам вернули бы их древнее право охранять дворец, а иностранцы пали бы жертвой общего гнева как те, кто присоветовал царю подобные нововведения. Исполнение этого замысла было назначено на второе февраля. Однако накануне этого дня двое из четырех капитанов, устрашившись участия в подобном злодействе, бросились к ногам Его Величества и рассказали ему во всех подробностях о заговоре, раскрыв все его обстоятельства и разоблачив его зачинщиков. В это время царь Петр был в гостях у г-на Лефорта, своего любимца. Он выслушал этот ужасный рассказ, не выказав ни малейшего смущения. Похвалив рвение доносчиков, он взял с собой самых доверенных людей из числа приближенных и отправился арестовывать участников заговора, среди которых был один из членов его личного совета. Петр велел предать их суду. Под пытками они во всем признались. Суд закончился так быстро, что уже пятого марта все они были казнены на площади тем способом, который был предусмотрен в этом государстве законом об оскорблении государя. Им отрубили сначала правую руку и левую ногу, потом левую руку и правую ногу и наконец голову. Головы их водрузили на столп, возведенный специально для этой цели. Останки казненных валялись некоторое время на площади, где их пожирали псы, а потом были брошены в ров. Казалось, для того, чтобы окончательно избавиться от угрозы других подобных заговоров, нужно устранить царевну Софью, во имя которой многие из них и плелись, – такой совет давали царю и многие его приближенные. Однако здесь царь выказал присущую ему умеренность: будучи убежден, что по крайней мере к последнему заговору Софья не причастна, – а она и в самом деле не могла в нем участвовать, – он не позволил причинить ей никакого вреда и дал ей спокойно доживать остаток жизни в монастыре, где она через шесть лет и умерла своей смертью401.

Успешно предотвратив таким образом заговор, монарх российский занялся подготовкой к путешествию402, которого так сильно желал. Царь Иван уже умер в начале предыдущего года403, оставив после себя только двух дочерей404. Петру царица Евдокия родила трех детей, из которых выжил только старший сын, Алексей405. Царь расстался с ней еще за несколько лет до того, отправив в монастырь406, – неизвестно, подозревал ли он ее в неверности, или считал, что она замешана в каком-нибудь заговоре. Таким образом, дома его ничто не удерживало. И вот он решил покинуть свою страну и инкогнито отправиться в чужие земли, скрывая свой монарший сан под обликом подданного. Нельзя не признать, что всякий государь за пределами своей страны оказывается вынужден подчиняться властям тех мест, куда попал. Подобное решение чревато большими опасностями, отчего таковые примеры мы находим в истории крайне редко. Великий Александр ходил походами за границы своего государства в Азию и в Африку, но им руководила лишь алчность к завоеванию новых земель, и в этих своих походах он только и делал, что разрушал чужие царства, вместо того чтобы улучшать жизнь в своей Македонии. Не таков был наш Петр. Он хотел путешествовать как философ, подражая пифагорам, сократам и платонам – путешествовать, чтобы восхитить дозволенным и заслуживающим похвалы путем у чужих народов всё служащее ко благу гражданской жизни и перенести это в свою страну. Благодаря от природы присущей ему проницательности он понял то, о чем писал Аристотель, хотя и не читал написанных им книг: не будет хорошим государем тот, кто никогда не был подданным, – Non contingit eum bonum Principem agere, qui sub Principe non fuit407. Петр, провозглашенный царем в возрасте десяти лет408, стал государем тогда, когда только начал осознавать себя человеком. И вот он добровольно сделался подданным других государей, чтобы выучиться в великих училищах их дворов благородному искусству доброго правления, цель которого – усовершенствование управляемых народов. Он включил в состав посольства трех самых доверенных конфидентов: г-на Лефорта, графа Головина и г-на Возницына [Voscrisestein]409, государственного секретаря. Петр же, скрыв сияние своего царского величия, присоединился к своим послам в качестве их слуги, взяв с собой большое число молодых дворян410, среди которых своими выдающимися качествами отличался принц Сибирский [Sibrischi]411, потомок древних сибирских царей. Управление империей на время отсутствия царя как будто возлегло на г-на Ромодановского [Romodanoschi]412, который носил в России титул князя-кесаря [Viceczar] и происходил из родовитейшей фамилии. Однако Петр прекрасно понимал тот политический принцип, который предостерегает государей от вверения всей власти над своим государством одному лишь человеку. Princeps nullum virum totius sui dominii faciat custodem413 414.

Поэтому Петр назначил еще троих регентов: Льва Нарышкина, своего дядю по матери, князя Голицына и князя Прозоровского [Prosorouschi]415, которым он доверил заботу о своих детях и управление гражданскими делами416, поручив дела военные генералиссимусу Алексею Шеину. Для того чтобы стрельцы не замыслили какой-нибудь новый заговор, он распределил их по отдельным полкам и отправил охранять рубежи. На страже столицы остались двенадцать тысяч иностранцев417 под командованием генерала Гордона, шотландца по происхождению, столь же любимого своими солдатами, сколь уважаемого московитами.

Так устроив дела, царь в начале мая 1698 года418 отправился в путь со своими спутниками: это путешествие он пожелал назвать Великим посольством419. Через несколько дней они достигли Риги420, благородного города в Ливонии, в то время принадлежавшего королю Швеции. Это был первый крупный зарубежный город, который посетило посольство. Невозможно передать, с каким жадным интересом Петр осматривал город, наблюдая за расположением улиц и устройством домов, изучая различные ремесла и организацию труда ремесленников, но прежде всего – фортификационные замыслы. Комендант городской крепости, встревоженный, быть может, не без оснований, имел дерзость запретить Петру это делать под тем предлогом, что подобное любопытство не может быть удовлетворено для приграничных укреплений, особенно если неизвестно, кто таков и откуда происходит любопытствующий. Пусть каждый рассудит, сколь Петр был раздражен подобным обхождением.

Но это было не единственное оскорбление, с которым столкнулось русское посольство в Риге. Между дворами существовало соглашение: в нем говорилось, что если посольство одной из стран проезжает через территорию другой, направляясь ко двору иных государей, то оно должно безвозмездно снабжаться всем необходимым: провизией для людей и фуражом для лошадей, жильем, транспортом – как сухопутным, так и водным421. Губернатор Риги422, который не мог не знать об этом договоре, пренебрег при приеме московитов требованиями простого гостеприимства, которых обыкновенно придерживаются при приеме значительных особ ради высокого сана, которым они облечены. Он не только не встретил посольство лично, но даже не пожелал послать вместо себя кого-нибудь из своих слуг423. Хотя он и предоставил послам жилье, но весьма неказистое и расположенное за чертой города. Когда же один дворянин, входивший в состав посольства, отправился к коменданту, чтобы сообщить о своем прибытии и попросить об исполнении тех договоренностей, которые были предусмотрены как издавна существовавшим обычаем, так и взаимными соглашениями по отношению к правителю соседней и дружественной страны, комендант сначала отказался дать ему аудиенцию под предлогом болезни и траура по недавно умершей дочери424. В конце концов он пригласил этого дворянина в свою комнату и попросил его поприветствовать посольство от его имени и попросить у послов прощения за то, что не смог лично с ними встретиться из‐за болезни. Он добавил, что прикажет часовым пропускать людей из посольства в город: однако коль скоро город Рига является приграничным, то посещать его дозволяется в количестве не больше шести человек за один раз и только в сопровождении шведов. Поэтому он хотел бы просить членов посольства при посещении города не останавливаться для осмотра крепостных стен и укреплений и не приближаться к ним: в противном случае он будет вынужден запретить им вход в город. То же самое он сообщил послам через посредство офицера, которого послал к ним, чтобы поприветствовать их от своего имени. Когда послы выразили свое удивление тем, что г-н комендант подозревает в дурных намерениях благородных и дружески расположенных людей, каковы те, кто входит в состав посольства, то губернатор дал им понять, что имеет серьезные основания не доверять им и держаться настороже. Он вскоре отдал приказ, чтобы каждого московита, пожелавшего посетить город, сопровождали двое солдат с мушкетами через плечо и чтобы никто из них не пребывал в Риге больше двух часов. Однако дерзости местного гарнизона этим не ограничились. Желая осмотреть голландские корабли, стоявшие на якоре в Рижском порту, царь решил пройти по ведшей туда общественной дороге. Так как дорога эта во многих местах подходила близко к крепостным стенам, то солдаты стали кричать ему, чтобы он повернул обратно, наставляя на него мушкеты. Царь отвечал им, чтобы они показали ему другую дорогу, ведущую в порт, и, так как другой дороги не было, они с неохотой его пропустили, однако на всем протяжении пути его сопровождало большое количество вооруженных солдат. Губернатор высказал недовольство участникам посольства в связи с тем, что кто-то из них намеревается составить чертеж крепости, добавив, что за этим не может не стоять злой умысел, и предупредив, что, если кто-нибудь дерзнет еще раз сделать нечто подобное, то заплатит за эту попытку своей жизнью. Наконец, он не постеснялся выставить перед квартирами, в которых жили участники посольства, многочисленную стражу, чтобы лишить их малейшей возможности попасть в город.

Посольство, крайне недовольное, покинуло Ригу и 28‐го числа того же месяца прибыло в Кёнигсберг425, столицу Прусского королевства426. Там оно было принято с великими почестями по приказу бранденбургского курфюрста, который знал о том, что среди его членов был сам царь. Пробыв в Кёнигсберге до двенадцатого июня427, послы, в высшей степени удовлетворенные оказанными им почестями, преподнесли курфюрсту драгоценные дары: куньи и соболиные меха, а также несколько отрезов вышитой золотом и серебром парчи. В Гамбурге428 они пробыли недолго, хотя городские власти сделали всё возможное, чтобы их задержать: они хотели произвести на россиян хорошее впечатление, потому что между их городом и Архангельском велась очень интенсивная торговля. Однако царь хотел поскорее попасть в Голландию, а оттуда в Англию429, ведь именно эти страны были главной целью его путешествия.

На пути туда царя настигло известие о том, что в Польше был, большинством голосов шляхты, избран королем саксонский курфюрст, Август430, однако партия принца Конти431 решительно этому сопротивляется, опираясь на поддержку Франции, заблаговременно направившей в Данциг несколько военных кораблей на помощь этому принцу. Царь Петр, считавший избрание Августа законным и желавший сохранить его на престоле, написал своему послу, которого специально отправил на Сейм, чтобы тот передал королю Августу и сторонникам его партии, что шестьдесят тысяч солдат стоят наготове, чтобы защитить его избрание432.

Приблизившись к Нидерландам, он отправил в Генеральные штаты Соединенных провинций грамоту, датированную как из Москвы, изъяснив им причины необыкновенного посольства433. Тем временем, отсоединившись от свиты посольской и взяв с собой только семь дворянских юношей, царь поспешил на почтовых к Амстердаму, который ему не терпелось увидеть434. Насытившись видом уютного торгового города, он переплыл на ботике в близлежащий Саардам [Sardan]435, правя рулем самолично, одетый как голландский моряк. Там он повстречал одного местного рыбака, который прежде работал в Воронеже и теперь окликнул Петра по имени436. Царь решил арендовать его дом, но при условии неразглашения истины о его персоне437. Тем не менее вокруг этих чужеземцев роились люди, убежденные, что среди них есть лично царь. Вместе с тем к границам приближалось Великое посольство, которое было принято Высокомочными штатами с большой торжественностью – в Амстердаме его встретили богатые фейерверки. Как ни пытался Петр сохранить свое инкогнито, все знали о его присутствии и при любом его появлении вокруг него собиралась толпа любопытных. В Саардаме произошел случай, который мог повлечь за собой нежелательные последствия. Мальчишка, которого Петр слишком сильно оттолкнул, пробираясь сквозь толпу, дерзнул бросить ему в лицо гнилое яблоко. Царь, однако, стерпел эту дерзость совершенно спокойно. Однако бургомистр, т. е. управитель тех мест, узнав о случившемся, издал строгий указ против всех, кто дерзнул бы нанести россиянам малейшее оскорбление. И в самом деле, никаких неприятных случаев более не воспоследовало.

Этот великий государь пожелаться остаться на все время своего путешествия в Саардаме в маленьком домике вышеупомянутого рыбака, который стал благодаря этому столь знаменитым, что вплоть до сегодняшнего дня его показывают иностранцам под названием Ворстенбург [Verstenburg]438, что означает «Государев замок». Высшее свое удовольствие состояло в том, чтобы каждый день посещать судостроительные верфи и, замешавшись в ряды работников, с топором в руке работать под руководством мастеров, дабы во всех деталях изучить устройство корабля. Природа наделила его столь удачливой памятью, что достаточно было один раз назвать ему какое-нибудь слово, чтобы он уже никогда его не забыл. Он взял себе имя «Питер бас» [Pieter bas], т. е. «мастер Петр», и не было для него большего удовольствия, чем слышать, как его называют этим именем. Он приветливо обходился с теми, кто его так называл, и в недовольстве отворачивался от тех, кто именовал его «Высочеством», а тем более «Государем». Кроме того, он часто посещал мастерские, где изготавливались якоря, канаты и паруса: он не упускал случая со всем вниманием рассматривать все колеса и механизмы, входящие в состав маслобоен и лесопилок, а также машин для производства бумаги. В Саардаме Петру так приглянулся моряк по имени Мус [Mus], что он привез его с собой в Россию, сделав его шкипером большого корабля с тем, чтобы пройти под его началом все этапы морской службы, как прежде он прошел под командованием г-на Лефорта все этапы сухопутной439. Как в Саардаме, так и в других городах Голландии, и особенно в Амстердаме он стремился познакомиться со всеми людьми, преуспевшими в искусстве или науке.

Двадцать седьмого сентября Великое посольство совершило публичный вход в Гаагу: в нем принял участие и сам царь, также инкогнито. Послы были приняты депутатами Провинций со всеми приличествующими случаю формальностями и с необыкновенной торжественностью. Церемония получилась еще великолепнее, потому что ее кортеж увеличился благодаря тогдашнему конгрессу в Рисвике [Risuich]440. Полномочные послы императора, Испании, Швеции, Дании и Бранденбурга в помпезной процессии нанесли визит российским посланникам, которые ответили им столь же торжественным посещением. Только послы Франции, раздраженные тем, что царь принял сторону короля Августа против принца Конти в борьбе за польскую корону, решили отомстить, отказавшись явить русским послам то почтение, которое подобало их сану441. Посольство оставалось в Гааге до октября442. Царь преподнес443 в подарок Генеральным штатам шестьсот соболей444, лучше которых в Голландии никогда не видели. Штаты в ответ подарили послам три великолепные кареты445 и драгоценную золотую цепь каждому из них446.

В то же время до Его Величества, все так же жившего в Голландии, дошла радостная весть об успехах, которым его войскам удалось добиться в войне с тартарами и турками447. Генералиссимус Шеин, объединившись с другими русскими генералами, собрал под стенами Азова армию численностью в восемьдесят тысяч человек – инфантерии и кавалерии448. От своих лазутчиков он получил известие о том, что тартары вместе с турками, считая, что превосходят противника числом449, приближаются с целью завязать жестокую битву. И в самом деле: султан-калга, старший сын хана, появился на поле боя тридцатого июля450 с мощнейшей армией. Шеин, едва завидев врага, поспешил ему навстречу: неприятель храбро встретил первый натиск, однако, когда бой усилился, вынужден был бежать в таком беспорядке, что часть тартар утонула при переправе через реку, другая часть взята в плен, не считая большого числа израненных и порубленных451. Битва продолжалась десять часов, потери россиян в ней были совершенно незначительны.

Этой победе предшествовал успех на море. Тартары, надеясь застать врасплох город Азов, привели под его стены большое число галиотов и хорошо вооруженных сайки, однако вскоре были вынуждены отступить благодаря бдительности российского губернатора452, который, срочно оснастив вооружением все корабли, находившиеся вблизи крепости, обратил тартарский флот в бегство, захватил несколько кораблей и несколько потопив453. Царь, получив эти радостные известия, продолжал оставаться в Амстердаме вплоть до середины января454: тогда, поднявшись вместе со всеми участниками Великого посольства на борт корабля455, специально присланного для этой цели королем Англии, он переехал в Лондон, где оставался до конца апреля456. Там он провел переговоры о различных вопросах с королем Вильгельмом457, к которому он всегда питал глубокое уважение. В Лондоне он закончил упражнения в кораблестроительстве и в различных морских материях, в которых стал совершенным мастером. Невозможно описать его радость при лицезрении морского сражения, которое было для него устроено в Портсмуте по воле короля Вильгельма458. Стоило бы быть рядом с ним в те моменты, когда в его глазах и жестах отражается происходящее в душе при виде столь многочисленного флота и разнообразных маневров, которые в превосходном порядке проделывали корабли. Он повторял, что «считает чин английского адмирала счастливее, чем царя России»459. Все оставшееся время своего пребывания в Лондоне он посвятил посещению мастерских, как это делал и в Голландии, внимательно высматривая образцы различных полезных изобретений, которые можно было бы потом воспроизвести в своей стране. Он также привлек к себе на службу различных профессионалов, которых, посадив на прекрасный фрегат, подаренный ему королем Вильгельмом460, отправил в Архангельск.

Возвратившись из Лондона в Амстердам, Петр со своими спутниками вскоре отправился в Вену. Однако перед отправлением он решил развлечься денек в плавании между Амстердамом и Нарденом [Naerden]. Корабль выплыл в открытое море при сильном ветре, и моряки, забоявшись, открыто заявили, что они в большой опасности. На что Петр их подбодрил, заявив, «когда это было видано или слышано, чтобы монарх погиб в волнах»?461. Часть московитских дворян последовала за своим государем в его путешествии инкогнито через Германию462, другая часть отправилась в Италию463 под предводительством генерала Бориса Шереметева464, отличавшегося немалой мудростью и сообразительностью. Венецианский Сенат воздал оному генералу все почести, которые приличествуют послам коронованных особ, хотя тот послом и не был. С восхищением осмотрев все достопримечательности прекрасного города Венеции, эта группа благородных московитов прибыла в Рим465, где Иннокентий XII466 принял их со всей возможной теплотой и любезностью. Узнав, что гости с жадным любопытством разыскивают памятники древности, Папа подарил им несколько частей античных статуй, не считая большого числа Agnus Dei467468 и реликвариев – эти подарки понтифики часто делали своим гостям. Из Рима они переехали в Неаполь, а оттуда на Мальту: там Великий магистр принял их со всеми почестями – на банкете по случаю Троицына дня он, посадив генерала Шереметева во главе всех рыцарей Ордена, вручил ему великий крест Ордена, инкрустированный алмазами. Таким образом, он стал первым из московитов, допущенным в этот Орден, славный не менее своей доблестью, чем благочестием469.

16 июня царь прибыл в Вену470, и на первой аудиенции, которая была ему дана императором, сообщил ему о недавно полученных им известиях о том, что султан начал переговоры о мире471. Монархи заверили друг друга в том, что будут до последнего поддерживать друг друга в борьбе против турок и не заключать мира без взаимного согласия. Во время этого визита после первых комплиментов император надел шляпу, призвав и царя сделать то же самое. Когда тот отказался, сославшись на свое инкогнито, император решил оставаться с непокрытой головой на протяжении всей беседы. 6 июля граф Штаремберг [Staremberg]472, президент военного совета, устроил роскошный праздник для Великого посольства, на котором присутствовали все придворные дамы и кавалеры473. Три дня спустя, в день праздника св. апостола Петра по старому стилю, имя которого носил царь, московиты устроили в своем дворце еще один праздник, который император пожелал сделать еще великолепнее, отправив на него своих музыкантов и устроив фейерверки. Царь не упустил возможности посетить самые важные достопримечательности столицы Римской империи: Оружейную палату, библиотеки и картинные галереи и другое. 21‐го числа император устроил для своих гостей большой праздник во дворце Фаворита с фейерверками и залпами из всех орудий474. 29‐го числа Великое посольство имело прощальную аудиенцию475. Пятьдесят человек, облаченных в черный бархат, несли подарки, предназначенные для императора: это были драгоценные меха горностаев и соболей, а также золоченую и посеребренную парчу, не считая великолепных инкрустаций из драгоценных камней.

После этой церемонии царь собирался отправиться в Италию, и Венецианский Сенат готовился устроить ему прием, подобающий столь могущественному монарху, союз с которым мог быть во всех отношениях полезен. Папа также сделал пышные приготовления, надеясь привлечь в лоно Римской Церкви единственного государя, остававшегося верным Греческой Церкви476. Однако, когда царь уже собирался садиться на коня477, чтобы отправиться в Италию, тревожные вести из его государства заставили его изменить решение и поспешить в Москву. Отъезд государя из собственной страны всегда чреват большими опасностями. Разумеется, что касается народов, через земли которых Петру угодно было проехать, то ими он имел все основания быть доволен, если только не считать дерзости и грубости губернатора Риги478. Однако у него были причины опасаться собственных подданных. Еще афинский ритор некогда сказал, что отсутствие государя в его государстве может подстегнуть недовольных к мятежам: Per absentiam Principis, si qui novis rebus student, aliquid moliri solent479. В России злонамеренные люди воспользовались возможностью, чтобы превратно истолковать те действия царя, единственной целью которых было облагородить и осчастливить его страну. Невежественные церковники не преминули поощрить сеятелей раздора, внушая народу, что «поступки царя могут привести лишь к ущербу их религии». Стрельцы роптали, что царь упразднил их привилегии. Эти повсеместно звучавшие мятежные настроения придали смелости недовольным воспользоваться тем, что царь далеко, чтобы окончательно отрешить его от престола и не позволить ему вернуться на родину, а еще лучше – подстроить ему на обратном пути засаду и убить. Множество дворян и духовных лиц присоединилось к этому чудовищному заговору, претворение которого в жизнь должно было начаться с убийства всех иностранцев и закончиться возвращением царевны Софьи из монастыря и возведением ее на престол, который должен был быть объявлен вакантным. На границе с Литвой находилось в это время около десяти тысяч стрельцов вместе с офицерами480. Они, подстегиваемые и воодушевляемые заговорщиками, под предлогом неуплаты им жалованья за долгое время481, оставили свои квартиры и выдвинулись к столице. Московское правительство, узнав об этом мятежном выступлении, решило направить к бунтовщикам нескольких уважаемых знатных лиц, чтобы кроткими увещаниями убедить стрельцов вспомнить о долге и вернуться на квартиры. Более того, по зрелом размышлении, ради устранения любых поводов для жалоб, правительство послало стрельцам столько денег, что их хватило не только для оплаты долга, но и на полгода вперед. Бравые стрельцы деньги взяли, но решили продолжить свой поход под предлогом, что они хотят встретиться со своими друзьями и родственниками, которых уже давно не видели, и, кроме того, узнать, что сталось с их царем – умер ли он уже или еще жив. Чтобы воспрепятствовать бунтовщикам двигаться дальше, правительство приказало генералу Гордону преградить им путь со своими войсками, состоящими из ветеранов числом около восемнадцати тысяч482 под командованием сплошь иностранных офицеров. Генерал встретил стрелецкие полки за сорок миль от Москвы, и, так как его войска добровольно сопровождало множество дворян, желавших явить доказательство своего рвения, он отправил самых надежных из них к предводителям мятежников, чтобы заверить их, что все их требования будут исполнены, лишь бы только они вернулись к исполнению своих обязанностей483. Это еще больше придало смелости стрельцам: они ответили, что твердо решили дойти до Москвы и готовы помериться силами с генералом, если тот попытается им помешать. После такого дерзкого и мятежного ответа генерал Гордон, желая только напугать стрельцов, приказал сделать несколько выстрелов из пушек поверх их голов484. Священники, находившиеся в рядах бунтовщиков, увидев, что ядра не причинили никому никакого вреда, объявили это чудом св. Николая, который, как покровитель московитов, не позволил, чтобы орудия иностранцев, лютеран и еретиков, причинили вред им, чадам Вселенской Православной Церкви485. Воодушевленные этими словами, мятежники яростно атаковали лагерь генерала. Завязалась жестокая схватка, продолжавшаяся до тех пор, пока стрельцы не осознали, что пушки и ружья лютеран все-таки поражают свои цели и что около четырех тысяч486 их уже пало в битве. Тогда они все в полном составе сдались, за исключением нескольких, обратившихся в бегство. Генерал тотчас же приказал, по примеру древних римлян, казнить каждого десятого мятежника, а остальных отправить в Москву487. Там главарей подвергли пытке, и они выдали своих приспешников и зачинщиков заговора: основная их часть была арестована и посажена в тюрьму. Они были преданы суду, но исполнение судебных решений было отложено до прибытия царя, которому срочно было сообщено о случившемся.