Жизнь Петра Великого

Когда князь Голицын вернулся ко двору241, царевна Софья подробно рассказала ему обо всем случившемся в его отсутствие и прежде всего поведала об опасениях, которые вызывало у нее чрезмерное усиление партии царя Петра, во главе которой стояли Нарышкины, т. е. родственники императрицы [Imperadrice]242 – матери Петра243. Поэтому бояре, особенно же их сыновья, видя, что именно Петру предназначено стать опорой царства (ибо царь Иван был немощен и телом, и духом), примкнули к Петру, от которого зависела теперь их дальнейшая судьба. Софья боялась, что, если с течением времени эта партия возьмет верх, с ее регентством будет покончено и правление ее прекратится. Властолюбие до такой степени ослепило ее244, что она не только замыслила в душе своей, но имела даже дерзость предложить своему фавориту пойти на государственную измену: «лишить жизни собственных братьев245, дабы ей достался царский венец». Услышав это предложение, Голицын изменился в лице, ведь, хотя властолюбив он был не меньше царевны, в нем все же не до конца еще угасло чувство чести. Не зная, как поступить, он, с одной стороны, понимал, что с ним будет, если он открыто отвергнет план, предложенный ему такой норовистой царевной, с другой – думал о том высоком достоинстве, которого может достигнуть он сам и его семья, если поддержит замысел Софьи. Наконец он нашел выход, который, как казалось, примирял властолюбие с добродетелью. Он одобрил, или сделал вид, что одобрил, все цели царевны, но, осудил средства, которыми она этих целей намеревалась достигнуть, объявив их чрезмерно жестокими и опасными. Он сказал, что «к той же цели можно прийти непрямыми путями, пусть и не столь короткими, зато более надежными. Ведь необходимо же принимать в расчет и мнение общества, которое непременно восстанет против самой Софьи, если будет считать ее виновной во внезапной смерти Царей: поэтому ему представляется более подходящим другой путь. Следует дать Царю Ивану супругу, а в случае, если он окажется неспособным к исполнению супружеского долга – а были основания полагать, что так оно и случится, – подговорить жену к тайному совокуплению с кем-то. И тогда выйдет так, что у Ивана появится потомство, а значит, сторонники Петра будут разочарованы и непременно его покинут, а его самого легко будет принудить вступить в монашество. В этом случае они добьются своей цели, ибо телесная немощь Ивана позволит им пользоваться всей полнотой власти. После этого им будет легко известить весь свет о прелюбодействе царицы, объявить ее детей незаконными и лишенными каких бы то ни было прав на царский венец. Вслед за тем они добьются расторжения этого супружества и пострига царицы, уличенной в измене, и подберут Ивану другую жену, от которой не будет потомства. Так царский венец естественным образом окажется на голове царевны, которая заблаговременно назначит на важнейшие должности своих ставленников. Наконец, чтобы привлечь на свою сторону духовенство, лучше всего облечь патриаршим саном игумена Сильвестра246, человека, способного к самым хитроумным интригам»247.

Таков был план Голицына, всё же не столь преступный, как замыслы Софьи, однако и отнюдь не невинный, хотя и может показаться, что внешние приличия здесь были соблюдены, – а это и является целью политики, позволяющей скрыть от очей людских самые черные преступления. Царевна Софья, видя и свою выгоду в плане, предложенном ее фаворитом, приняла его без колебаний и предоставила Голицыну самому заботиться о его исполнении. Голицыну оказалось легко убедить царя Ивана жениться. До тех пор цари имели обыкновение выбирать себе супругу из самых красивых дочерей их подданных, которым для этой цели приказывали явиться во дворец. Из тех девиц, которые были представлены царю Ивану, выбор его пал на Прасковью Федоровну [Proscovia Federuna]248, дочь боярина Федора Салтыкова [Fedro Solticof]249, и царь заключил с ней брак со всеми подобающими случаю священнодействиями250. Добродетель молодой государыни стала первым препятствием в исполнении преступного замысла канцлера; кроме того, царь Иван не оказался, вопреки всеобщему мнению, бессильным, и царица вскоре сделалась беременна251.

Партия Нарышкиных, делавшая ставку на царя Петра, легко разгадала замысел царевны Софьи и ее фаворита. После обстоятельных совещаний было решено выдвинуть против канцлера Василия Голицына такого человека, который сумел бы противостоять его чрезмерной власти. Для этой цели они приставили к царю Петру князя Бориса Голицына [Bors Galizino]252, двоюродного брата канцлера. Нисколько не уступая талантами кузену, он сумел за короткое время войти в доверие к своему высокому покровителю253.

Наступил 1686 год254, и в Османской империи начались неурядицы: имперские войска заняли ряд важных крепостей в Венгрии255, а венецианцы в Греции – прекрасный Морейский деспотат [Regno della Morea]256. Сам Константинополь, столица этой могучей монархии, оказался под угрозой, потому что восставшие янычары низложили257 Мехмеда IV и поставили на его место Сулеймана II258, его брата. Поляки не сумели добиться сколько-нибудь значительных успехов. Московиты, ничуть не смущенные скромными успехами предыдущей кампании, начали новые приготовления и под командованием все того же Голицына направились к Тартарии259, чтобы внезапным приступом взять город Перекоп [Precop], блокировавший проход на Крымский полуостров. Они надеялись найти город беззащитным, потому что были уверены, что хан, его правитель, отправился на подмогу Великому султану [Gran Signore]260 в Венгрию. Но неожиданно навстречу им выступил калга-султан [Sultano Galga], сын хана261, с большим войском хорошо вооруженных тартар. Ничуть не устрашенные этим, московиты атаковали вражеские войска с такой яростью, что обратили их в бегство. Российские войска пустились в погоню за неприятелем и приблизились на расстояние пяти лиг262 от Перекопа. Хан, которого его сын своевременно предупредил через гонцов о приближении московитов, стремительно оставив Венгрию, поспешил назад в свои земли и появился в виду противника с сорока тысячами всадников, разделенными на несколько отрядов. И тогда московиты, окруженные со всех сторон тартарской конницей, решили выставить перед своей пехотой заслон из фризских лошадей и гарцевать на них перед пехотными траншеями, тем самым их охраняя. Некоторые отряды тартар решились атаковать российскую конницу: та, испугавшись, укрылась за обозом. Тартары, воодушевленные этим, опрокинули часть войска противника и, без сомнения, разгромили бы его окончательно, если бы боярин Долгорукий [Ruca]263 не подоспел на помощь со своими людьми. Бесстрашие этого военачальника московитов так обескуражило варваров, что те обратились в бегство. В то же время генерал Шереметев на левом фланге перешел в атаку с такой храбростью, что тартары были вынуждены отступить, хотя и сумели захватить некоторую добычу. Тогда мужество вернулось к московитам, и они продолжили движение к Перекопу и, приблизившись к городской артиллерии, приступили к осаде. Хан, который, как и положено хорошему военачальнику, умел использовать в сражении ум не менее, чем руки (Non minus est Imperatoris superare consilio quam gladio264 265), сделал вид, будто хочет вступить в переговоры с московитами, и сумел под разными предлогами затянуть дело так надолго, что за это время у противника закончились припасы, и русские, не будучи в состоянии дольше оставаться в этой бесплодной степи, которая, к тому же, была намеренно опустошена самими тартарами, оказались принуждены снова вернуться домой несолоно хлебавши266. В связи с этими событиями в Москве из приверженности к лести и бахвальству267 уже начали готовить публичные празднества в честь победы Голицына над тартарами и изгнания их в Крым за Перекоп268.

В то время сторонники царя Петра, узнав о беременности царицы Прасковьи269, убедили главу своей партии, который достиг уже полных шестнадцати лет, также вступить в брак270. Царевна Софья предприняла все меры, чтобы расстроить этот замысел, но тщетно271. Петр 29 января272 1689 года сочетался браком с Евдокией Федоровной [Eudosia Federovna]273, дочерью боярина Федора Лопухина [Fedoro Lapuchim]274, из старинного боярского рода. В следующем году она родила ему сына275. Эти меры полностью разрушили планы великого канцлера, в отсутствие которого противная ему партия усилилась настолько и сумела так дискредитировать его действия в качестве министра и полководца, что по возвращении его из похода Петр отказал ему в аудиенции276. Для Софьи немилость ее фаворита стала ударом: защищать его от царя означало самой лишиться царской милости, оставить вовсе без поддержки – дать понять всему свету, что все ее планы пошли прахом, а возможно, были попросту выданы посвященными в них людьми в надежде вновь обрести благоволение царя. Эта предприимчивая женщина пустила в ход все средства: подобострастие, лесть, посулы. В конце концов ей удалось добиться того, что царь Петр допустил Василия к целованию руки, хотя большой пользы ему в том и не было, потому что пришлось проглотить горькие упреки, от которых ему нечем было оправдаться277. Однако царевна нашла в себе силы на новое предприятие: чтобы полностью оправдать в глазах публики своего фаворита, она стала просить у царей позволения вознаградить всех тех, кто хорошо послужил родине в последнем походе. Единственной ее целью было собрать вокруг себя значительное число сторонников за счет того самого государя, которого она собиралась устранить. Царь Петр, начавший уже понимать, что значит править государством, воспротивился этому намерению, указав на то, что желательно было бы сначала ему внимательно изучить заслуги, а уж после раздавать награды. Однако Софья совершенно этого не хотела, потому что ее целью было представить оказанные благодеяния как собственную заслугу. Поэтому она с такой настойчивостью и энергией упрашивала братьев, что вынудила Петра позволить ей действовать так, как ей было угодно278.

Добившись этого позволения, Софья составила перечень дарений вместе с Голицыным: он был во главе списка. Голицын получил полторы тысячи крестьянских дворов в разных краях. Щедрые подарки получили и другие бояре из партии царевны. Офицерам достались подарки в соответствии с чином каждого из них – ей удалось облагодетельствовать даже совершенно не ждавших этого некоторых господ, чтобы привлечь их на свою сторону. Щедроты эти произвели два различных последствия. Унижение, которое царевне пришлось испытать, чтобы добиться разрешения их проявить, заставило ее задуматься о том, насколько ограниченна ее власть, и она не без оснований заключила, что вскоре ей предстоит лишиться ее окончательно. Всё это не могло не показаться весьма обидным даме, которая привыкла полновластно распоряжаться всем со времен болезни царя Федора, не встречая ни малейшего сопротивления. В то же время у царя Петра и его приближенных открылись глаза, когда они увидели щедрость, с которой царевна расточала милости людям всех чинов и званий, и им стало ясно, сколь многочисленно и могущественно ее окружение, к тому же возраставшее с каждым днем. Особенно их беспокоило то, что на ее сторону склонялась основная часть войск, и прежде всего стрельцы.

Каждая сторона оценивала ситуацию по-своему, и каждая предприняла шаги, чтобы упредить другую. Нарышкины здраво рассудили, что рискуют потерять все, если попытаются одним ударом сокрушить власть царевны и канцлера, и решили действовать окольными путями. Царевна, внимательно следившая за всем происходящим, поняла, что на руинах ее могущества Петр выстраивает собственную власть, которую уже несколько раз применил против нее самой и многократно – против ее клики. И вот, не сомневаясь в том, что в конечном счете будет отстранена от власти, если позволит всему идти своим чередом, она начала уже раскаиваться в том, что последовала слишком осторожным советам Голицына. Она пригласила фаворита в свои покои и, преувеличивая степень нанесенного ей братом оскорбления, когда тот отказался предоставить канцлеру аудиенцию и долго не хотел позволить ей раздать столь малые награды, отчетливо дала ему понять, что «он станет первой жертвой надвигающейся катастрофы, если будет медлить и дальше». Министр, который был не менее догадлив, чем царевна, не мог отрицать, что ее предположения не были лишены оснований. Он мог бы, однако, указать ей на то, что именно их властолюбие стало причиной того, чего они теперь так опасались, и что они не навлекли бы на себя всех этих бед, если бы удовольствовались тем высоким положением, которое уже прежде занимали. Однако, хотя Голицын и не был так жесток, как царевна, властолюбием он ей не уступал: некоторые думали, что он собирался обмануть ее и, женившись на ней, чего она и сама хотела, возвести на престол своих сыновей от первого брака279, а не тех, которых могла бы родить ему Софья. Как бы то ни было, Голицын заранее одобрил любые действия царевны, изъявив готовность поддержать ее во всем, что она намеревалась предпринять, исходя из того, что она скорее согласится погубить своих братьев, чем вернуться в монастырь. Понимая, что замысел Софьи не так легко исполнить, как ей казалось, министр решил тайно отправить в Польшу своего сына и часть своих сокровищ280. Однако, в силу той естественной склонности, которая заставляет людей спешить с исполнением тех дел, к которым у них нет охоты – insita mortalibus natura propere sequi, quae piget inchoare281 282, – нетерпеливость Софьи не оставила Голицыну времени для исполнения его осторожного замысла.

Царь Петр находился в замке неподалеку от Москвы283, пока Софья плела против него чудовищный заговор. Призвав к себе вероломного Шакловитого, который сменил Хованского на посту главы Стрелецкого приказа, она поручила ему убить не только самого царя Петра, но и его мать, жену и большую часть родственников и приближенных. С готовностью приняв это нечестивое поручение, убийца поспешил в стрелецкие слободы и, отобрав самых решительных из числа своих подчиненных, раскрыл им тщательно продуманный план, который предстояло той же ночью исполнить, обещая, что добычей их станет имущество убиенных, – ибо такие посулы склоняют души низкие и продажные к самым отвратительным злодеяниям. Однако среди стрельцов нашлись двое, которых привела в ужас мысль о том, чтобы обагрить руки кровью своего государя. В строжайшей тайне поспешили они к замку, где пребывал в то время царь Петр, и в подробностях рассказали ему о заговоре, сплетенном против него. Петр не решался верить в столь великое вероломство сестры и собственных войск; однако, так как важность дела не давала ему покоя, он тотчас отправил в Москву одного из своих дядьев по матери вместе с князем Борисом Голицыным, чтобы точнее узнать положение вещей. Едва проделав половину пути до столицы, эти двое издалека увидели стрелецкие полки, быстро шедшие к Москве во главе с Шакловитым, который не преминул бы схватить их обоих, если бы они вовремя не свернули на другую, более короткую дорогу и не бросились бы в ноги своего государя, уверяя его в том, что опасность и вправду близка. В то время Петр совещался с самыми преданными из своих домашних о том, что ему следует предпринять, однако известие о быстром приближении войск Шакловитого не позволило ему продолжить совет. Как за восемь лет до того, когда граф Головин284 спешно вынес Петра на руках и перевез его в Троицкий монастырь, дабы спасти от только что открывшегося ужасного заговора285, так и теперь ему пришлось в большой спешке сесть в карету вместе с матерью и супругой286, беременной и едва одетой, и со всем своим двором бежать в тот же Троицкий монастырь287 – как нам уже приходилось говорить, место, защищенное весьма надежными укреплениями. Шакловитый, заявившийся со своими разбойниками в замок288, был крайне обескуражен, узнав, что царь Петр со всем двором289 только что удалился в большой спешке. Он не сомневался, что его предали. Поэтому он скрыл свое истинное намерение, объяснив, что прибыл раздать жалованье солдатам, охранявшим замок, и в смятении возвратился к царевне290.

Эта неудача, которая привела бы в замешательство любого другого человека, никоим образом не смутила Софью. Она решила вести себя так, будто ничего не знала о случившемся в замке и в Троицком монастыре. Князь Голицын убеждал ее бежать с ним в Польшу. «Это означало бы, – ответила она, – постыдным образом бросить игру и признаться в преступлении, в котором нас хотят обвинить. Пусть первый удар пришелся мимо – у нас довольно еще времени, чтобы нанести новый, только на сей раз я все возьму на себя. Если нам удастся подчинить себе царя Ивана, то мы сможем делать всё, что будет нам угодно, от его имени. Петру останется довольствоваться лишь половиной власти. На моей стороне стрельцы, и благодаря щедрым подаркам мне удалось приобрести столько сторонников, что лучшие люди империи во мне кровно заинтересованы». Голицын, видя, что Софья тверда в своем решении, по необходимости принужден был смириться со всем тем, что могло воспоследовать из ее намерений, сам став жертвой упорства своей покровительницы. Правда и то, что при дворах государей путь лежит через постоянные опасности к смертельной угрозе для чести и жизни. In Principum Curiis per pericula ad grandius periculum pervenitur291 292.

На следующий же день в Москве стало известно о том, что произошло в замке. Софья изобразила гнев и изумление, всеми силами выказывая желание видеть брата в безопасности. Она воображала, что ей удастся этими уловками обмануть людей и свалить на кого-нибудь другого вину в столь гнусном преступлении. Однако боярин, посланный Петром293, быстро дал ей понять, что при дворе все уже известно. Он не пожалел в ее адрес горьких упреков от имени царя и не убоялся даже назвать ее «изменницей и предательницей». Софья дерзко ответила, что «не заслуживает подобных обвинений, что брат ее был обманут, что все это смятение произошло лишь от панического страха и что боярин чинит ей тягчайшую обиду, почитая ее до того подлой и низкой, что будто бы она могла злоумышлять против жизни родного брата своего и государя, чьи владения с такой заботой сохраняла для него во время его малолетства».

Пока царевна пыталась таким оправдаться, Петр решил известить бояр и всех знатных людей об опасности, которой подвергся, и одновременно побудить тех, «кому дорога его жизнь, явиться к нему в Троицкий монастырь»: этого было достаточно, чтобы весь свет собрался в монастыре294. Посовещавшись с доверенными лицами, Петр приказал канцлеру Голицыну295 явиться в Троицкий монастырь, но этот несчастный отказался под предлогом, будто «царь Иван хотел оставить его при себе». Софья, увидев, что дело принимает серьезный оборот, попыталась заручиться поддержкой стрельцов и привлечь на свою сторону младших офицеров, которые в подобных случаях имеют большее влияние на подчиненных, чем полковники. Ей удалось вовлечь в свою партию и царя Ивана, убедив его в том, что «всю вину хотят свалить на него и что единственной целью Петра было сосредоточить всю власть в своих руках, отняв ее у Ивана, и править одному». Хотя простота Ивана и не позволяла ему живо реагировать на слова сестры, всё же, поддавшись на уговоры царицы, своей супруги, и Голицына, он в первый и, может быть, единственный раз в своей жизни лично отдал приказ стрельцам «оставаться при нем во дворце и не исполнять никаких приказаний брата, пожелавшего сеять смуту в государстве». Эти слова Софья перетолковала на свой лад, добавив, что «дерзнувший ослушаться заплатит жизнью»296. Вот как гармонии доброго правления вредит пребывание в одном государстве нескольких государей и насколько прав был царь поэтов297, когда утверждал, что в монархиях может быть только один суверенный правитель.

Οὐκ ἀγαθὸν πολυκοιρανίη: εἷς κοίρανος ἔστω. Non est complures regnare bonum, imperet unus298 299. Этот принцип никак не бросает тень на аристократические республики, ведь в них также суверен всегда один, а именно – весь Сенат в целом. Дело не обстоит так, что в них столько же суверенов, сколько сенаторов. Стрельцы, получившие от царя Петра приказ направиться в Троицкий монастырь, не знали, к какой партии примкнуть. Шакловитый, их командир, приказал им остаться в Москве, однако значительное их число не подчинилось и в беспорядке направилось к Троицкому монастырю: их примеру последовали остальные, за исключением самого Шакловитого и нескольких других, замешанных в нечестивом заговоре. Софья не пала духом и, надеясь утишить гнев брата, решила отправить к нему для переговоров двух своих теток, сестер царя Алексея300, которые, подобно ей, оставили монастырь ради удовольствий придворной жизни. Она научила их тому, что следует сказать, дабы уверить Петра в ее невиновности и «переложить ответственность на властолюбивых советников, искавших выгоду в раздорах в императорской семье, за все те напраслины, которые на нее возводятся, более же всего за страшное обвинение в покушении на жизнь брата, каковое обвинение было столь же ложным, как и то, которое возводили на нее раньше в связи с заговором Хованского». Царевны, не теряя времени, направились в монастырь и бросились к ногам племянника, умоляя его «не верить лживым слухам, злонамеренно распускаемым с целью поссорить его с сестрой». Они добавили, что «она пришла бы и сама, если бы не боялась чрезмерного влияния ее врагов на умонастроение Его Величества, однако готова изъявлением полной покорности показать, сколь почитает власть брата, чья жизнь ей дорога не менее ее собственной». Петр выслушал своих теток весьма терпеливо, однако затем наглядно продемонстрировал им достоверность обвинений, выдвигаемых против Софьи. Тогда те, ужаснувшись, заявили, что «не желают возвращаться в Москву, а лучше умрут здесь, с Петром»301.

Известие о неудачном исходе посольства повергло Софью в состояние полного смятения, и тем не менее, решив испробовать все доступные средства, она прибегла к заступничеству Святой Церкви. Она знала, что Патриарх Российский пользовался непререкаемым авторитетом не только у народа, но и у царей. Итак, она отправилась к этому предстоятелю и в таких красках расписала свое положение, что тот согласился ходатайствовать о ней. Это был старец, почитаемый за свои седины не меньше, чем за святость жизни. Имя ему было Адриан, и он был десятым Патриархом Российским302. Царь и весь двор приняли его со всем подобающим почтением303. Патриарх стал было говорить государю обо всем, что могли внушить ему христианская нравственность, долг по отношению к родным, интересы государства и необходимость поддержания добрых отношений в императорской семье. Однако государь пресек его речь и раскрыл во всех подробностях коварный заговор, тщательно продуманный и почти удавшийся, и заставил его окончательно умолкнуть, рассказав о том, что сам Патриарх должен был стать одной из жертв и что на патриаршем престоле его должен был сменить игумен Сильвестр. Добрый старец, испугавшись, умолк и решил остаться при дворе Петра, увеличив тем самым число его сторонников304.

Софья, лишившись и этой надежды и не зная, на кого еще положиться, решила сама попытаться оправдаться перед братом, предварительно заперев во дворце полковника Шакловитого305 с несколькими стрельцами, более всех замешанными в преступлении, чтобы при необходимости выдать их брату и ценою их голов купить примирение. Итак, она направилась в Троицкий монастырь скорее как повинная, чем как царевна по крови, в сопровождении канцлера Голицына, великого казначея и незначительного числа своих сторонников. Петр, узнав о решении Софьи, тотчас отправил ей навстречу одного из своих придворных306, чтобы сообщить от своего имени, что в Троицком монастыре она принята ни в коем случае не будет и должна вернуться обратно. В большом смущении она исполнила этот приказ. Голицын же продолжил путь307 и у ворот монастыря был арестован и посажен под стражу. Петр, желая законным порядком привлечь к суду всех причастных к злодейскому заговору, отправил в Москву отряд из трехсот солдат во главе с полковником308 для ареста изменников, имена которых были внесены в особую роспись. Когда этот офицер прибыл в Москву, он первым делом потребовал у Софьи выдать начальника стрелецкого. Софья пыталась возражать, но полковник, которому были даны точные указания, заставил ее понять, что не посмотрит на ее царский сан, если она без промедления не исполнит приказа царя. После этих слов Софья, не понимая, что еще можно сделать, выдала на верную смерть того самого человека, которому за несколько дней до того раздавала самые щедрые посулы. Она не осознала, что, выдавая Шакловитого, дает врагам неопровержимые свидетельства своей виновности, а если бы она устроила ему побег, то оказалось бы невозможно уличить ее в подобных преступлениях. Как только начальник стрелецкий с сообщниками оказался в руках полковника309, их заковали в железа и привели в Троицкий монастырь. Шакловитого сразу же поставили перед коллегией судей, назначенных нарочно для этой цели. Те четыре часа подряд допрашивали его с большим тщанием, однако, так как тот решительно отказывался открыть истину, пришлось подвергнуть его пытке. Несчастный не смог вытерпеть мучений и, понимая, что сказать правду для него будет не лучше, чем скрывать ее – Juxta periculoso ficta seu vera promeret310 311, – после нескольких ударов, нанесенных ему палачом, признался в том, что получил задание убить царя Петра вместе с его матерью, женой и дядьями. После этого признания его увели обратно в тюрьму, дали перо и бумагу, и он составил подробный отчет о заговоре, рассказав также и о том, кто подтолкнул его к столь чудовищному злодеянию. Признания других арестованных подтвердили слова начальника стрельцов, после чего осталось только вынести приговор. Шакловитый был осужден к колесованию: ему отрубили сначала руки и ноги, а потом и голову. Подобным же образом были казнены двое стрельцов, которые должны были стать исполнителями святотатственного убийства. Некоторые из заговорщиков были приговорены к вырыванию языка, прочие к изгнанию312. Что касается великого канцлера, то потребовалось заступничество князя Бориса, приходившегося ему двоюродным братом и пользовавшегося доверием царя, дабы ему сохранили жизнь. Вместе со всем семейством его выслали на самую далекую северную окраину Российской империи, близ полюса, а имение его было отписано в казну313.