Мир Гаора. Сторрам

– Всем молчать, – приказал Сторрам так же тихо, но почему-то все услышали.

Гархем кивнул, достал из кармана своего пальто небольшой обтянутый камуфляжной тканью сильный бинокль и протянул его Сторраму. Тот кивком поблагодарил его. Теперь они следили за развитием событий, время от времени передавая друг другу бинокль.

Добравшись до растяжки – вниз он не смотрел, зная, насколько это бесполезно и опасно – Гаор проверил её крепость, натянул на кисти рук рукава комбеза, мягким скользящим движением лёг на неё и тут же перевернулся спиной вниз, обхватив её руками и ногами. Растяжка поднималась вверх под слишком острым углом, и он пополз по ней, цепляясь руками и рывком подталкивая самого себя. Трос был достаточно шершавым, чтобы щёчки ботинок не скользили, но ощутимо колол руки через ткань комбеза. Переправляться по тросам его учили ещё в училище, потом приходилось и над Валсой, и в Чёрном Ущелье, и ещё, но там он был в перчатках, со страховочной петлёй на поясе, и не один. Но взялся за дело, значит, делай его хорошо.

Добравшись до круга, к которому крепилась растяжка, Гаор задним переворотом выбрался на него и чуть не выругался в голос. Поторопился! Совсем упустил вращение эмблемы, и теперь косынка на другой стороне. Лампочки включены и жар от них такой, что сквозь ткань припекает, так что вдоль этой дуры аж в полтора роста не пройдёшь – поджаришься, как нечего делать. Так… спуститься на проволоку и переждать поворот, по-другому здесь не получится. Гаор отвернулся от невыносимого блеска и присел под круг, пропуская эмблему над головой. Снова выпрямился. Ага, есть! Теперь в темпе. Он плавным прыжком выбросил тело вверх, уцепился и повис на боковине. А вот и косынка. Подтянувшись на одной руке, он отцепил лоскуток, скомкал его, сунул за пазуху и подтянул, чтобы случайно не выронить, молнию. Гархема он на такой высоте не встретит, так что шею можно и прикрыть. А пробирает здесь здорово, и видно далеко. Он не удержался и почти два полных оборота прокрутился, лёжа на ребристой, усеянной заклёпками и штырьками боковине и разглядывая проплывающие на горизонте дома Аргата. А заодно и отдыхая.

– Пейзажем любуется, – совсем тихо, как про себя, сказал Сторрам. – Эстет.

Гархем кивнул и так же тихо ответил.

– Или разведчик.

Отдохнув, Гаор начал обратный путь, который оказался ничуть не легче и не безопаснее. Он спустился на круг, натянул рукава, подождал, пока его подвезут к растяжке, и мягко спрыгнул на неё. Снова перевернулся спиной вниз и заскользил, тормозя в основном ногами, чтобы не ободрать ладони. Вниз не вверх, падаешь всегда быстрее, чем влезаешь. Теперь по жёлобу, где он забирался? А то если прямо здесь спускаться, окажешься у парадного входа, куда рабу лучше не соваться, про тамошнюю охрану ему уже говорили, что они нервные и любят чуть что пулять. Пока, правда, мазали. Ну, он-то понимает, что не мазали, а пугали, били впритирку, что тоже неприятно, а ведь вполне могут и на поражение. Ага, вон он, вентиляционный грибок, от него шаг влево, верно, здесь как раз жёлоб отвёрнут углом, он, когда лез, чуть пальцы не порезал.

Гаор присел на корточки и соскользнул вниз, повис на руках, нащупывая носками ботинок выступ рамы. Есть!

И снова распластанная по стене оранжевая фигура ползёт вниз.

Здесь рамки и желобки приходилось нащупывать вслепую и получалось немного медленнее. Кроме того, начали уставать руки. И встав на карниз, Гаор не стал перешагивать с него на столб, а оттолкнулся от стены и спрыгнул вниз, чтобы боковым переворотом погасить скорость.

Приземлился он удачно и, выпрямившись, наконец, позволил себе увидеть и услышать творившееся вокруг. Приспустив молнию, он достал косынку и шагнул к Кисе.

– Держи, рёва! – протянул он ей косынку.

И так как Киса стояла неподвижно, глядя на него как… как на чудо какое-то, Гаор сунул ей в руки косынку, хотя и думал немного подразнить, снял с её головы свою шапку и надел, привычно проверив ребром ладони середину козырька. Молчание столпившихся перед ним людей уже показалось ему пугающим, неужели опять что-то не то? Скрывая вспыхнувшую тревогу, он улыбнулся, но ответных улыбок не увидел. Что случилось?

– Рыжий! – вдруг прозвучал из-за голов негромкий, но, безусловно, командный и узнаваемый голос.

Хозяин?! Вот влип! Толпа мгновенно расступилась, образовав проход, и Гаор увидел Сторрама, а за ним Гархема – молись, чтоб «горячими» обошлось, – а ещё дальше охранник из наружки… та самая сволочь-спецура. Ну, теперь всё. Но пока Гаор думал, его тело как само по себе подбежало уставной рысцой, сорвав по дороге шапку и проверив молнию на комбезе, и остановилось, автоматически щёлкнув каблуками, в уставной стойке.

– Да, хозяин, – выдохнул Гаор, приготовившись к неизбежному, как понимал, избиению. И если наказать его разрешат этой сволочи-спецуре, то впереди уже не торги, а только «печка».

– Что ты там увидел? – спросил Сторрам.

Гаор изумился, но добросовестно перечислил оторванный угол у жёлоба, перегоревшие лампочки в эмблеме и что подъездные пути пусты, а на шоссе у развязки авария, перевернулась легковушка и там три полицейские машины и одна скорой помощи. И сам удивился тому, сколько всего он успел увидеть, пока крутился на эмблеме.

– Вы были правы, – не оборачиваясь, бросил Сторрам Гархему, достал из кармана пачку дорогих сигарет и стал распоряжаться:

– Это тебе за лихость.

– Спасибо, хозяин, – ничего не понимая, Гаор взял пачку.

– А за глупость сегодня после ужина придёшь в надзирательскую и получишь двадцать пять «горячих».

Неужели этим обойдётся?!

– Ступай.

– Да, хозяин, – гаркнул Гаор, разворачиваясь и пулей улетая обратно в толпу рабов, дружно шарахнувшуюся подальше от хозяина.

Сторрам улыбнулся и, став серьёзным, повернулся к охраннику.

– Когда ваша смена закончилась? – и, не дав тому ответить. – Почему вы в нерабочее время на чужом участке? Доложите начальнику смены о наложении взыскания. Можете идти.

Охранник выразительно посмотрел на карман Сторрама.

– Получите у начальника смены после отбытия взыскания. Можете идти, – чуть жёстче повторил Сторрам.

Охранник плотно сжал губы и, сделав чёткий разворот, отошёл.

– Не уволите? – тихо спросил Гархем, когда они остались вдвоем.

– Его лучше держать на глазах, – так же тихо ответил Сторрам. – Последите, чтобы он не работал на внутренних контурах. Мне не нужны эксцессы. Желаю хорошо отпраздновать.

– Взаимно, полковник. С начальником охраны говорить будете вы?

– До сих пор он сам понимал ситуацию, но на всякий случай проследите.

Гархем склонил голову, сразу и прощаясь, и принимая указания к исполнению.

Гаора обнимали, тискали, били по плечам, спине и шее. Но молчком, потому что хозяин с Гархемом ещё были во дворе. Матуха требовательно рассматривала его ладони: не сильно ли он поранился о трос, Старший отвешивал ему вполне заслуженные, но не сильные разы́ по шее, Киса лезла с поцелуями, отпихивая других девчонок, которые тоже хотели поблагодарить Рыжего, что жизнью за косынку рисковал.

– Нашёл из-за чего! – Старший, оглянувшись, убедился, что хозяин и управляющий убрались, и заговорил в полный голос. – У тебя в голове хоть что есть?

– У меня сигареты шальные есть, – смеясь, ответил Гаор, распечатывая полученную от Сторрама пачку, – Двадцать пять штук. Согайнские. Дели, Старший.

– Дурак, – сказал кто-то, – ты рисковал, а курить все будут, что ли ча?

– Сам дурак, – ответил Гаор. – Примета такая есть. Шальное сразу тратить надо, а то больше удачи не будет.

– Ну, раз так, то другое дело, – зашумели вокруг.

– Это ты, паря, в точку.

– За удачу надоть.

– Старший, так по сколь будет?

– Нас-то сколь…

– Цыц, – остановил гомон Старший, – накликаете. Сигарета на четверых выходит, если без баб.

– Бабы так подышат.

– Ежели кто хочет, сам поделится.

– Давай, браты, по четверо.

– Это как в отстойнике?

– Ну да, по-пайковому.

К изумлению Гаора, перестроение из толпы в колонну по четыре прошло быстро и без всякой толкотни и неразберихи. Надо же, а он, когда новобранцев строил, глотку срывал.

Разобрав сигареты, мужчины расселись в ряд под закрывавшим от ветра парапетом и дружно закурили, деля сигареты уже по затяжкам. Гаор, ожидая своей очереди, а он попал в одну четверку со Старшим, Асилом и Волохом, вертел в руках глянцево блестящую чёрную с золотым тиснением пачку.

– Матуне отдай, – сказал Старший, – она пронесёт, ей можно, а потом уже у неё заберёшь, раз приглянулась.

Гаор кивнул, принимая совет.

Аргат, пригороды

Спустившись к выезду, Сторрам сел в ожидавший его лимузин, рядом с молодой женщиной в шубке из дорогого натурального меха, золотистого в мелких чёрных пятнышках, и таком же тюрбанчике.

– Я заставил тебя ждать?

– Ничего. Я получила большое удовольствие.

Охранник у ворот откозырял им.

Сторрам искоса с улыбкой посмотрел на неё.

– На шоссе авария, я сначала даже подумал о тебе.

– Да? Я, видно подъехала раньше, а откуда ты знаешь?

Сторрам засмеялся.

– Парень успел увидеть, и когда я спросил, доложил по форме.

Засмеялась и женщина.

– Можно подумать, он не сам полез, а ты его посылал в разведку.

– Спасибо за намёк, я обязательно подумаю о таком использовании.

– У тебя хорошее настроение, – женщина с ласковой насмешкой посмотрела на него. – В честь чего? Неужели из-за этого раба?

– В какой-то мере, да. Ты же знаешь, я люблю обманывать, – он подмигнул ей, – и даже жульничать, и счастлив, когда жульничанье удаётся.

– И кого ты обжулил сегодня? – поддержала игру женщина.

– Не сегодня, но… сегодня я убедился, что оно удалось. А обжулил я не кого-нибудь, а Рабское ведомство.

– А-а, – понимающе протянула она.

– Да, дорогая, ты права. Я заплатил за него семь тысяч, а он стóит в полтора, если не вдвое больше.

– Да, – кивнула женщина, – он действительно ценный раб. Кстати, ты обратил внимание, на солнце у него волосы почти такого цвета, как и комбинезон.

Сторрам внимательно посмотрел на неё.

Они уже выехали на шоссе, миновали развязку и стремительно уносились от города. Женщина смотрела прямо перед собой, сжимая руль побледневшими от напряжения пальцами.

– Он любит рисковать. На Новый год катал рабыню по перилам, ты знаешь?

Сторрам молча кивнул.

– А сегодня полез за этой тряпочкой, которыми они обвешиваются. Рабыня та же самая? На что ещё он способен ради женщины?

Она замолчала.

– Дорогая, – голос Сторрама звучал мягко, даже участливо, – уверяю тебя, что если это даже была та же самая рабыня, то это не имело для него никакого значения. У рабов преобладает физиология. Я знаю, как многие следят за своими рабами, ставя их физиологию под жёсткий контроль, и давно пришёл к выводу, что это неразумно. Физиологию глупо запрещать, её надо использовать, в крайнем случае, сделать безвредной. Поэтому я даю рабыням контрацептивы. Это дешевле, чем держать лишний штат надзирателей или переделывать решётки на дверях. Я выдаю рабам сигареты и строго наказываю за курение в неположенном месте. Но зато не воруют в залах и не курят где попало.

– Они это ценят?

Сторрам пожал плечами.

– Бунт легче предотвратить, чем подавить. Во всяком случае, дешевле. Дорогая, уверяю тебя, им всё равно, с кем удовлетворять свои потребности. Иначе бы были драки, скандалы. Но за всё время, а я завёл эту систему уже давно, ты знаешь, не было ни одной драки из-за женщин.

– Но их, по-моему, поровну?

– Да, я стараюсь поддерживать баланс. Но естественное стремление любого мужчины сделать всех женщин своими у них отсутствует. Насколько я знаю, самая долговечная пара просуществовала чуть больше трёх декад. Ревность – чувство высшего порядка.

– Ревнуют все, – возразила она. – Ты помнишь моих попугаев? Вспомни, что началось, когда я купила ещё одну самочку. А лошади… Как жеребец оберегает свой табун от других жеребцов.

– А мне, – Сторрам засмеялся, – мне приходилось холостить жеребцов, но не понадобилось кастрировать ни одного раба для поддержания порядка. Дорогая, не приписывай им того, чего у них нет. Не знаю почему, я не хочу вдаваться в подробности, но у них сильно ослаблены или вообще отсутствуют родовые, семейные чувства. Они достаточно сообразительны, многие просто умны, хитры… но бесчувственны. Скорее всего, этот раб сейчас, – Сторрам посмотрел на часы, – да сейчас у них обед, ну, так после обеда он будет совокупляться, не красней, дорогая, я знаю, ты хочешь сказать по-другому, но это самое точное слово, так вот будет он с этой или с другой рабыней, или с несколькими, сразу или по очереди, это не больше чем физиология, и ни один из других рабов, не вмешается. Потому что будет тоже совокупляться или спать, или совершать другие физиологические действия.

Сторрам замолчал, и какое-то время они ехали молча.

– Совсем недавно он был свободным, – тихо сказала женщина.

– Да, и что меня удивляет, так это то, как легко он приспособился к жизни раба. Видимо, потому, что он полукровка. Но дорогая, на свободе, он был пехотным сержантом, а как они относятся к женщинам и интимным отношениям… Пожалуй, я бы назвал тут рабов более нравственными, они, по крайней мере, не заявляют, что все женщины шлюхи, а молча пользуются тем, что удаётся урвать.

Женщина брезгливо поморщилась.

– Ты действительно так думаешь или дразнишь меня?

– И то, и другое, дорогая. Меня всегда восхищал в тебе твой ум, холодный, здравый, умение подчинять чувства разуму. И вдруг… что с тобой?

Она вздохнула.

– Не знаю. Ещё не знаю. Когда пойму, то скажу тебе первому. Он хороший шофёр?

– Дорогая, – Сторрам стал серьёзным, – если тебя потянуло на волосатую экзотику, а время от времени такое поветрие проносится по женским умам, я ничего не имею против. Возьми, сколько надо, и купи себе на торгах любого приглянувшегося. Но уверяю тебя, ты быстро разочаруешься. Как только ты выйдешь из спальни и оставишь его одного, он быстренько оприходует твою горничную или рабыню-уборщицу, причём с ней ему будет намного комфортнее, чем с тобой. Да, да, дорогая. Физиология безусловно важна, но тебе, моей умнице нужно бóльшее. Не так ли? А этого… оставь его. Мне он нужен шофёром. Пока шофёром.

– А в будущем?

Сторрам одобрительно кивнул.

– Думаю, через несколько лет, это будет вполне приличный Старший. Нынешний к тому времени состарится, и мне не придётся ломать устоявшиеся связи и системы. Я недооценил его, отправив на склад, придётся купить туда другого, за полгода старый кладовщик подготовит себе смену, и я обновлю состав. А Рыжий… его надо пропустить через все службы.

Машина съехала с шоссе на боковую обсаженную старыми каштанами даже не дорогу, а аллею.

– Дорогая, ты сама отлично водишь, а шофёр-раб – это не столько роскошь, сколько проблемы.

Они проехали мимо загона, где по первой весенней траве бродили ухоженные лоснящиеся лошади, и другого, поменьше, с небольшой отарой тонкорунных овец и лежавшей на солнечном пригорке чёрно-белой породистой овчаркой из Кроймарна. Показался просторный усыпанный гравием подъездной двор, ослепительно белый, украшенный нежно зелёным плющом дом.

– Ты не останешься на обед?

– Нет, отец, – она улыбнулась, – у меня назначена встреча. Передай мой привет матери Наследника. И наилучшие пожелания.

– Обязательно. Она очень хорошо к тебе относится.

– Я знаю и ценю её отношение, отец. И спасибо за беседу.

– И тебе, – Сторрам улыбнулся. – Кто ещё оценит меня не как дельца, а как просветителя, – и комично вздохнул.

Они одновременно рассмеялись. Машина плавно остановилась точно напротив крыльца, Сторрам вышел и захлопнул дверцу, шутливо козырнул, хотя был в штатском. За лобовым стеклом качнулся в ответном приветствии пятнистый тюрбанчик, и машина уехала. Сторрам повернулся и, не спеша, стал подниматься по белым, отмытым до блеска ступеням к приветливо открывающейся перед ним двери.

Торговый Центр Сторрама

Сигареты не шибко понравились. Большинство их сочло слишком слабыми.

– Трава травой.

– И чего голозадые за них столько отваливают.

– Ага, я в зале видел. Цены-ы… обалдеть, не встать.

Гаор, понимая, что обидеть его никто не хочет, он сам давно привык к дешёвым «солдатским» сигаретам, на дембеле первое время удивлялся, за что такие гемы платят, только со временем научившись различать сорта дыма, а потому молча слушал, попыхивая сигаретой: он курил четвёртым и мог докуривать, как хотел.

– Ладноть вам, мужики, дарёному коню в зубы не смотрят.

– А это чего? – сразу спросил Гаор.

Ему со смехом перевели на ургорский. На его счастье, как он хорошо понимал, его незнание большинство смешило, а то бы солоно пришлось. Чужаков нигде не любят. Как на фронте тогда издевались над непонятно как попавшим в строевую часть хилым очкастым парнишкой, а когда узнали, что дурак сам, добровольцем пошёл… Дурачок был не в его, в другой дюжине, вмешиваться он не мог, а затюкать очкарика просто не успели: попали под бомбёжку на марше, многих не досчитались потом. Может, из-за того дурачка, что всем и всему верил – крикнули ему: «А ты стой!», – он и остался стоять живой мишенью вместо того, чтобы со всеми сигануть в кювет, вот и остался лежать на дороге в ожидании «трупняков» – похоронной команды, он и к Туалу тогда в первый раз в редакции отнёсся… не шуганул по-армейски. А потом уже понял, что, если Туал говорит, то ему надо только слушать и запоминать, и благодарить за науку, это когда Туал вместо Кервина, а бывало и такое, брался «крестить» его заметки. Кервин ему по дружбе кое-что и спускал, и не хотел «портить самобытность», а Туал был беспощаден. Да они все возились с ним. Кервин, Туал, Арпан, даже Моорна. А то ей, кроме него, спутников не было, да и художественные галереи, спектакли, концерты – Моорна о них, в основном, и писала – туда женщина могла и в одиночку ходить. Поздно понял, дурак, что это она его «приобщала к художественным ценностям», да ещё старалась, чтобы он не обиделся. Дураком был, таким, видно, и останется, всё до него доходит, как до ящера длинношеего, которому, пока обернётся, хвост под корешок отъедят, рассказывали, помнится, ещё на уроках биологии, а потом и в анекдотах не раз слышал и сам рассказывал.

Время уже обеденное, гасятся и растираются в пыль окурки, встают, отряхивая, оправляя комбезы. Гаор ещё раз оглядел пустую пачку.

– А то попробуй, – сказал Волох, – седни без обыска заходим.

– Ты, паря, только с глаз убери, – посоветовал ещё кто-то.

И увидев, как он ловко упрятал её под комбез, одобрительно хмыкнули.

– Умеешь.

В праздник, да ещё днём запускали и впрямь без обыска, даже не пересчитывая, и Гаор в спальне сразу перепрятал пачку в тумбочку, под пайковую коробку. Была у него одна мыслишка, но… вот когда получится, тогда и получится, а пока комбез на крючок и в умывалку бегом, обед уже на столе. А солнце высоко, он его и после обеда прихватит, и надышится и… да нет, турника ему сегодня хватит.

О его походе за косынкой больше трещали за женским столом, а за мужским больше обсуждали, чего он за такое с Кисы получить должóн. И дразнили Махотку, пока Старший не рыкнул.

– А ну угомонились, он же дурак, тоже полезет куда.

– Не полезу, – буркнул Махотка, обиженно глядя на Гаора, – я не такой. Мне это по хрену.

После обеда, когда Гаор со всеми одевался опять на выход, Старший подозвал его.

– Мотри, не глупи так. Ты не видел, а сволочь эта выцеливала тебя из пистоля.

– Так, – кивнул Гаор. – Понятно. А чего не выстрелил?

– Хозяин у него пистоль отобрал. А дважды не везёт.

– Спасибо, – улыбнулся Гаор, – я осторожно.

Старший вздохнул, почесал в затылке и… окликнул Асила.

– Ты наверх? Пригляди за этим… а то умеет вляпываться дурак. Двадцать пять уже у него есть. Того и гляди, ещё наработает.

– Пригляжу, – кивнул Асил, внимательно глядя на Гаора.

Гаор невольно поёжился.

Солнце уже клонилось, сильнее пахло землёй и странно приятной сыростью. Перед тем, как спускаться вниз, Гаор снова взглядом проследил свой путь к эмблеме и обратно и удивился: как это он не навернулся? Да, дуракам везет, но по-дурацки. И Киса эта ему не нужна, не будет он с малолеткой связываться, и двадцать пять «горячих» сейчас получит. Но что же ему с этой сволочью спецурной делать? Тесно им на одной земле становится.

После ужина Гаор переоделся, оставив только штаны и рубашку на голое тело, и пошел к надзирательской. Дверь была полуоткрыта, и он просто встал перед ней, не зная, что ему делать: стучать или сразу заходить, или ещё как. Жалел, что не спросил у Старшего, но уходить и возвращаться не хотел: могут и прибавить.

Его довольно быстро заметили.

– Ага, явился, заходи.

Гаор осторожно переступил порог. До этого он бывал в надзирательской только на выдачах, а сейчас… столы стоят по-другому, вдоль дальней стены две койки, рядом на маленьком столике электрочайник, какая-то снедь в кульках, армейские кружки… всё это он быстро осмотрел исподлобья, опасаясь поднять глаза и схлопотать за «наглость».

– Ну и сколько тебе положено?

– Двадцать пять «горячих», господин надзиратель, – ответил Гаор, не поднимая глаз.

– А за что?

– За глупость, господин надзиратель.

Один из надзирателей засмеялся и отошёл куда-то ему за спину. Обернуться Гаор не посмел.

– Тогда всё правильно. Вас, дураков волосатых, только так и нужно учить, до вас всё только через задницу доходит. Ну, давай, рубашку на голову, штаны спускай и становись.

Дубинкой ему указали на торец одного из столов. Гаор подошел к нему, как велено, задрал себе на голову рубашку, оголяя спину, расстегнул и спустил штаны, вернее, они сами упали, спутав щиколотки, и встал «столиком», упираясь ладонями.

– Ну, – надзиратель даже поплевал себе на ладони, перехватывая дубинку. – Считать не надо, волосатик, не труди мозги, их у тебя всё равно нет, с этим я и сам справлюсь.

«О чём это он?» – удивлённо подумал Гаор, слушая гогот второго надзирателя и свист разрезаемого дубинкой воздуха.

Дубинка ложилась звучно, но неожиданно мягко, и больше приходилось по ягодицам, чем по спине. Счёт про себя Гаор всё-таки вел и, получив последний удар, по возможности, незаметно перевёл дыхание. Но выпрямился только после приказа:

– Чего ждёшь? Одевайся давай, а то выставил свою задницу.

Гаор осторожно выпрямился, подтянул и застегнул штаны, опустил рубашку. Ну, теперь отпустят или что своё, сверх хозяйского приказа придумают?

– Десантура или горные егеря? – спросил второй надзиратель.

Он, пока напарник бил Гаора, успел заварить чай и теперь сидел на койке с дымящейся кружкой в руках. Дубинка лежала рядом.

– Пехота, господин надзиратель, – ответил Гаор.

– А где так лазать навострился?

У Гаора невольно дрогнули в злой насмешке губы, но ответил он прежним равнодушно почтительным тоном.

– В Чёрном Ущелье, господин надзиратель.

Надзиратели переглянулись. Бивший Гаора подошёл к столику с чаем и наполнил ещё одну кружку, потом достал из заднего кармана плоскую фляжку, отвинтил колпачок и налил себе и второму, молча подставившего свою кружку. Запахло спиртным. Водку с чаем пьют – понял Гаор – так её меньше уходит, и запаха такого нет. Уйти ему пока не разрешили, а попросить разрешения он не рискнул. Своё он получил, а чужого ему не надо.

– Ну и стоило там корячиться, чтоб сюда попасть? – спросил вдруг один из надзирателей.

«Я ни туда, ни сюда не просился», – мысленно ответил ему Гаор, продолжая молчать. Надзиратели снова переглянулись, и бивший небрежно махнул ему.

– Ступай.

– Мы тоже там были, – сказал ему уже в спину второй.

Гаор не обернулся, выскакивая в коридор.

– Ну? – встретили его.

– Баранки гну, бубликом завиваю, – ответил Гаор уже усвоенным присловьем. – Сколько дали, столько и получил.

– Обошлось и ладноть, – кивнул Старший, – давайте, мужики, отбой скоро.

– Рыжий, – сунулась к нему Киса, – ты куды сейчас?

Гаор сверху вниз посмотрел на неё и усмехнулся. Вот дурёшка зеленоглазая на его голову.

– А чего после двадцати пяти «горячих» делают? Не знаешь?

Киса растерялась и не ответила, а Гаор, обойдя её, ушёл в мужскую спальню. Теперь в душ и спать. Только спать, ничего ему больше не надо. Ноют натруженные мышцы, слегка саднят следы ударов дубинки, хотя избили его, надо признать, «для блезира».

Он вымылся под душем, проверил и приготовил всё на завтра, сбросив грязное бельё в ящик, осмотрел рубашку и штаны – хорошо, кожу ему не порвали, кровью нигде не запачкано, но воротник сильно засалился, надо бы постирать, пуговицы сидят крепко, комбез у него в порядке, ботинки, вот аггел, носки как быстро продираются, попросить, что ли, у Матуни портянки, многие, он видит, их в ботинки наворачивают, их и стирать легче…