Мир Гаора. Сторрам

– Ург Ардинайл? – прозвучал голос Сторрама.

Пинать сразу перестали, и Гаор позволил себе осторожно раздвинуть закрывавшие лицо пальцы. Точно, Сторрам, Гархем, ещё какие-то, их он не знает, ну, будем надеяться, что все вместе они его бить не будут.

– Вас уже известили об инциденте?

– Да, полковник. И я удивлён, почему вы позволили нарушить пломбы без нашего представителя.

– Это моё право, ург Ардинайл. Рыжий.

– Да, хозяин, – Гаор оттолкнулся от земли руками и встал.

Лицо его было покрыто кровью вперемешку с бетонной пылью.

– Ты всё проверил?

Гаор повёл взглядом по контейнерам, вытер рукавом разбитые губы, чтобы кровь не мешала говорить.

– Три штуки осталось, хозяин.

– Вы поручили эту работу…?! – мужчина так резко развернулся к Сторраму, будто собирался теперь ударить и его.

Сторрам остался неподвижен, а Гаор еле заметно посторонился, чтобы не оказаться на пути психа, точно ведь псих: бить чужого раба. Пришедший в чувство Махотка неожиданно ловко и незаметно поднял и сунул в руку Гаору бланки и ручку, которые тот выронил после первого удара. Заметил движение Махотки только Гархем, но никак на это не отреагировал. С равнодушно спокойным лицом он стоял чуть сзади и сбоку Сторрама, держа руки в карманах и демонстрируя полнейшее и глубочайшее равнодушие.

– Любую работу, Ардинайл, – уже без вежливого обращения, но по-прежнему очень спокойно, – я поручаю тому, кто с ней справляется. Рыжий, доложи результаты.

– Да, хозяин. Эти три теперь исправны. Там всё на месте, соединения были неправильные, пришлось перемонтировать. Эти семь без блоков регулировки, а в этих ещё и балансиры не поставлены.

– Что? – потрясённо переспросил Ардинайл. – Ты что несёшь? При чём тут балансиры?!

Гаор с плохо скрытой ненавистью посмотрел на него, краем глаза поймал выжидающее выражение лица Сторрама и позволил себе ответить:

– Балансир из серебряного сплава, а регулировка с золотым напылением… господин. По ноль семь пятьсот тридцать восьмой пробы, а серебра… – он запнулся, припоминая.

– В пересчёте на партию, – Сторрам улыбнулся, – вполне прилично. Ардинайл, вы думали, это остроумно? На что вы рассчитывали? Рыжий, описания сделаны?

– Да, хозяин, – Гаор протянул ему пачку бланков.

Но взял их у него Гархем, быстро просмотрел исписанные мелким и очень чётким почерком листы, на мгновение удивлённо шевельнул бровью и кивнул.

– Ступай в гараж, – распорядился Сторрам, – к ужину закончишь машину.

– Да, хозяин.

– Ты с ним, – повелительный жест пальцем стронул Махотку с места.

– Да, хозяин, – выдохнул Махотка.

И бросился вперёд, догоняя, убегающего к гаражу Гаора.

– Неплохая выучка, – попробовал улыбнуться Ардинайл.

Сторрам с холодной насмешкой посмотрел на него.

– Оставшиеся три экземпляра осмотрят ваши люди, и баланс независимости будет соблюдён, не так ли?

Гархем посторонился, пропуская к контейнерам с энергоблоками троих приехавших с Ардинайлом техников.

– Вы собираетесь присутствовать? – спросил Ардинайл.

– Разумеется, – кивнул Сторрам, перелистывая переданные ему Гархемом бланки описаний. – Только в сравнении достигается объективность, не так ли?

Ардинайл, плотно сжав губы, промолчал.

Ничего этого Гаор, разумеется, не видел и не слышал, улепётывая к гаражу на максимальной скорости. На полдороге его нагнал Махотка.

– Хозяин с тобой велели.

Гаор на бегу посмотрел на него и улыбнулся распухшими разбитыми губами.

– Не робей, паря, бывает и хуже.

– Быват, – также на бегу согласился Махотка.

Раскрытая машина стояла там, где он её оставил этим сумасшедшим утром, и Гаор с ходу нырнул в неё. Махотка затоптался рядом, и Гаор погнал его к общему на весь гараж стеллажу за маслом, наскоро объяснив, сколько и какого цвета полосок должно быть на канистре. Махотка ничего не перепутал и принёс нужное.

Скорее всего в гараже уже знали о происшествии, потому что появление второго раба не вызвало никакой реакции, и никто Махотке не мешал бегать то за одним, то за другим. Объяснять, что тут, зачем и почему, Гаор не стал, опасаясь нарваться на ещё одного такого психа, и потому только шепнул Махотке.

– Вечером расскажу, а пока молчок.

Махотка понимающе кивнул.

К ужину они управились, Гаор сдал машину механику – Сторрам так и не появился, видно, с психом возится, успокаивает, а, впрочем, ему по хрену что там господа голозадые делают – успел убрать инструменты в шкаф и, как только донёсся сигнал на ужин, бросился к выходу. Почему-то на выходе из гаража, в отличие от залов или складов, никогда не обыскивали. Махотка ожившей и довольно громко топотавшей тенью бежал рядом.

Место Гаора возле Плешака было уже занято Салагой, а Махотка раньше стоял на другом конце, и Старший одним ловким пинком вдвинул их в строй уже рядом и, проорав положенную команду, побежал к Гархему сдавать рапорт. Гаор привычно встал в строевую стойку, даже не заметив, как Махотка неуклюже, но достаточно верно повторяет его движения, даже голову так же вздёрнул.

Пересчёт, обыск, запуск. Мимоходом брошенное ему Гархемом.

– С утра в гараж.

И его автоматическое.

– Слушаюсь, господин управляющий.

И, наконец, можно скинуть комбез, пропотевшее бельё, натянуть кажущиеся сейчас чистыми штаны и рубашку и, главное, умыться, смыть корку из засохшей крови и пыли. И бегом в столовую.

У входа его перехватывает Матуха и, требовательно крутя ему голову, осматривает лицо, облегчённо вздыхает.

– Нет, обошлось. По нутру сильно пришлось? Он тебя, грят, ногами пинал.

– Пустяки, Матуха, – рассмеялся Гаор, – хуже бывало.

– Ну и спасибо Мать-Воде. Иди, ешь.

Как всегда, за ужином ждали всех, чтоб начать сразу. А пока выясняли у Рыжего, с чего этот чмырь к нему прицепился?

– Рыжий, за что это он тебя так?

– Я Махотку физике учил, – весело ответил Гаор.

– Чему?! – изумились соседи.

– Физике, – повторил Гаор, – и электротехнике. Чтобы он в технике разбирался.

– А, это чтобы и он мог по-умственному работáть?

– Ну, дело стоящее.

– Давай, Махотка, лови, пока дают.

– Махотка, тебя подручным, что ли, к Рыжему поставили?

– Да, – ответил, усаживаясь на свое место, Старший. – Рыжий, в гараже теперь будешь работáть. И Махотка с тобой.

– Это чего ж, – заволновался Плешак, – навовсе его со склада снимают?

– У тебя теперь Салага будет.

Старший принял переданную ему миску с кашей, и разговор прекратился.

Но возобновился после ужина. Впервые на общей памяти отлупцевали мастера, а что Рыжий мастер по технике было всеми признано, и за то, что учит подсобника. Махотку заставили повторить всё, что наговорил Рыжий, Гаор поправил перевранное и объяснил непонятное, и все пришли к выводу, что энтот голозадый точно псих. Ничего такого опасного Рыжий не говорил. Вот если бы он… начавшего тираду Клювача, выделявшегося длинным и будто свёрнутым книзу носом, прервали дружным в несколько голосов цыканьем. Так что Гаор не смог услышать, какое знание считают голозадые опасным. Но зарубку в памяти сделал.

– А вот я на заводе работáл, – начал Салага, – так там у нас был, он всех учил. Сам мастер, так к нему нарочно подсобников ставили, чтоб выучил. Он всё мог, с ним даже энтот, – Салага с натугой выговорил, – конструктор-экспериментатор со всем уважением говорил, как скажи со свободным.

– Прирождённый? – скрывая волнение, спросил Гаор.

– Не, – мотнул головой Салага, – обращённый, три луча в круге.

– И давно ты его видел?

– Ну-у, я уж, – Салага оттопырил губы, припоминая, – я совсем мальцом был, только из посёлка, сейчас-то двое торгов уже прошёл. А он уж седой совсем тогда был, даже звался так, – и вздохнул, – сейчас в Ирий-саду небось.

– Нет, – покачал головой Гаор, – я с ним на торгах в одной камере был.

Несколькими вопросами уточнили, что и впрямь говорят об одном и том же человеке, и Салага обрадовался.

– Вот здорово! А куды его с торгов не знашь?

Гаор вздохнул.

– Знаю только, что он с бригадой своей ушёл, и что за пятьдесят тысяч их купили.

– Ну, тады ишшо поживёт, – согласились слушавшие их, – таки деньжищи скоро не отработать.

Потом у Салаги стали выяснять, кого ещё он где встречал, может знакомцы или родичи, али земели найдутся, а Гаор пошёл к Матуне искать чем писать и на чём писать. Удивительно, но ему повезло. Он нашёл небольшой полурулон светлых почти белых бумажных обоев – один край, правда, был сильно мятый, но его можно срезать – и россыпь полувысохших фломастеров. К сожалению, не водяных, а на спирту, так что размочить не удастся. Ну да на первое время ему хватит, а там ещё чего-нибудь придумает.

– Ты чего это задумал, Рыжий? – спросила наблюдавшая за его поисками Матуня.

– Махотку учить буду, Матуня. Чтоб вслепую не тыкался, – весело ответил Гаор.

– Дело, конечно, – кивнула Матуня. – Только ты всё это перед отбоем ко мне обратно занеси и положи где подальше, чтоб не на виду, а ты бы знал.

И, видя его изумление, засмеялась.

– Ты чо, Рыжий, думашь: один псих такой? А ежели по тумбочкам шмонать начнут, а у тебя там неположенное? А? Мы почему, пока вы работáете, тумбочки ваши проверяем? А чтоб не залетели вы по-глупому. Мастак, знашь, сколь прятал своё, пока ему не разрешили при себе держать? То-то.

Гаор медленно кивнул. Да, об этом он не думал, дурак, открыл бы тыл и матерей подставил.

– И часто шмонают, Матуня?

Матуня вздохнула.

– Не угадаешь, когда им приспичит. У тебя-то порядок пока.

– А вот пачка пустая у меня лежит, ничего?

– Её хозяин тебе при всех подарил, ничего не сказали.

Гаор поблагодарил Матуню и пошёл в спальню мастерить тетрадь и прописи для Махотки.

А когда уже прокричали отбой, и погасили свет, в темноте кто-то, вроде Юрила, сказал:

– Ты, Рыжий, всё-таки поаккуратнее, не при всех учи, и не в полный голос.

– Да, – согласился ещё кто-то, – не любят они, чтоб мы знали чего.

– А Махотке чаще по шее отвешивай, ну, будто злобишься, тады не прицепятся, – посоветовали с другого конца спальни.

И Гаор не выдержал. Фраза эта возникла у него ещё днем, когда он перекатывался под пинающими его ботинками и слышал истошный крик: «Не смей учить!» – но не хотел он добивать Ворона. А сейчас…

– Ворон, – позвал он, – спишь?

– Нет, – почти сразу откликнулся Ворон.

– Так кто Крейма-Просветителя убил? Дикари неблагодарные, которых он грамоте учил и просвещал, или это всё-таки кто другой был? Сомнения у меня, понимаешь, возникли, ба-альшие сомнения.

– Замолчи, – испуганно ответил Ворон. – Замолчи!

– Крейм-Просветитель? – немедленно переспросил чей-то бас. – А это кто?

Гаор уже открыл рот, но его неожиданно опередил Асил.

– Это Кремень-Светоч, у нас о нём по сию пору песни поют.

Гаор медленно поднёс ко рту кулак и заткнул им сам себе рот, чтобы не ляпнуть чего неподходящего. И тут, тоже неожиданно, откликнулся снизу Полоша.

– И у нас сказывают, как Кремень-Светоч по земле ходил и людей учил, а убили его змеи огненные, он их от посёлков на себя отманил и в болото завёл. Сам сгинул, а людей спас.

Огненные змеи, выжигающие посёлки… на себя отвёл… нет, ему этого и записывать не надо, и так намертво впечаталось. Кремень-Светоч, первое слово похоже на Крейм, а второго он совсем не понял, аггел, он теперь же не с Плешаком, у кого спросить, чтоб не нарваться?

– Спите, мужики, – негромко сказал Старший, – всё завтра.

Гаор вытянулся на спине, устало бросив руки вдоль тела. Всё завтра? Да. Знают Асил, Полоша… у них и спросит. Крейм-Просветитель – Кремень-Светоч против огненных змей. Убить и свалить на саму жертву. Знакомый почерк. Двести лет прошло, и ничего не изменилось, но… но значит, и срока давности нет. Ни у убийства, ни у подлости. Завтра он начнёт четвёртый лист.

Весна, 9 декада, 10 день

Знать бы, где упасть, так соломки бы подстелил. А если и знаешь, да соломки нет?

Работая в гараже, бегая по разным поручениям – и оттуда его дёргают – в залы, на склады, ещё куда-то, Гаору теперь часто приходилось сталкиваться с внешней охраной. То его остановили и стали выяснять, где он служил и за что попал в рабы, то прицепились, какого он года выпуска из общевойскового и где именно был на Валсе. Хорошо, хоть без битья обходилось. Но самое неприятное, что во внешней охране была та сволочь-спецура. Не уволили его, на что в глубине души Гаор сильно надеялся, так что… а тут, Гархем потребовал везти его в город, и как раз сволочуга выпускала и впускала их машину. Гаор был за рулём, рядом сидел Гархем, гадина даже откозыряла и каблуками щёлкнула, но он видел, каким внимательно холодным, в самом деле змеиным взглядом, окатили его из-под козырька форменной фуражки с эмблемой Сторрама вместо кокарды. Так что… Как он слышал от Туала? «Мужайтесь, худшее впереди». Туал сопровождал этой фразой каждое извещение о штрафе. Хорошо сказано. Главное – правильно.

Но думать всё время об этой сволочи Гаор не мог и не хотел. Надо жить. И радоваться, что живой, здоровый, что можешь выкурить лишнюю сигарету – он теперь получал не меньше красной и синей фишек в декаду, что декада обошлась без «горячих» и даже «по мягкому» ни разу не огрёб, что от синяков давно не осталось и следа, что из приоткрытой двери вещевой тебя, именно тебя окликает ласковый женский голос, что есть сестрёнка, и именно к тебе подходит Губоня узнать, не против ли ты, что он с Кисой сговаривается, а то она всё на тебя, Рыжий, ссылается, мол ежели братан позволит, то пускай, и ты с нарочитой строгостью под общий дружеский хохот говоришь, что ежели обидишь сестрёнку, то враз всё оторвёшь и губы в ниточку вытянешь. А Махотка уже все буквы выучил и слова разбирает, и нос дерёт, что ему разрешили не просто подержать, а и подкрутить кое-что в машине. И сделана давно задуманная штука.

Ему всё-таки удалось найти у Матуни сломанный механический карандаш и починить его. Помучились они с Мастаком, как следует, думал, не получится ни хрена, прикидывал уже, где ему в гараже стырить ручку и как протащить её через обыск, но… хорошо, что не пришлось. И он разрезал ту подаренную Сторрамом коробку, одну из больших картонок с обратной белой стороны расчертил на клетки, из другой и боковинок вырезал кружки́, и получились совсем как настоящие шашки. Сначала он играл с Вороном, а остальные болели, держали на победителя и учились вприглядку. А потом и сами заиграли. Правда, всё шашечное хозяйство теперь держали у Матуни. Её полки не шмонают. Да и не он один, многие хранили у Матуни то, что могло и не понравиться надзирателям.

Иногда Гаору становилось страшно, настолько у него всё хорошо сейчас, но тревожиться впустую он не хотел. Когда припрёт, тогда и трепыхнёмся. Пока тебя жареный петух не клюнул, живи и жизни радуйся.

Темнело теперь поздно, и на выходных до ужина свет во дворе не включали, что позволяло бегать и гулять по всему двору, кроме, понятное дело, фасадного. И тепло совсем, многие гуляли, как и работáли, в одних комбезах на голое тело или даже в рубашках и штанах.

И Гаор вышел на двор в рубашке и штанах, без белья, сбросив его сразу, как снял после работы, в ящик для грязного. К его разминкам и отжиманиям, а он всё продолжал их делать, давно привыкли, и то, что он вместо ловиток на трубе своей крутится, ни вопросов, ни тем более осуждения не вызывало. Махотка, который теперь за ним хвостом и после работы ходил, даже с девками меньше валялся – некогда ему стало – и сюда за ним припёрся.

– А энтому научишь?

– Давай, – согласился Гаор.

Вреда не будет, а насчет пользы… посмотрим. Силы у Махотки хватало, и подтягивания у него пошли. И тут… что-то, то ли шум на большом дворе изменился, то ли сердце у него ёкнуло, но он бросил Махотку висящим на вытянутых руках и побежал туда. Махотка немедленно спрыгнул и припустился следом.

На большом дворе все стояли и смотрели куда-то в сторону ограды. Было ещё совсем светло. Он влетел в толпу и стал пробиваться вперёд, ещё не зная, что там, но тревожась всё сильней и сильней.

– Рыжий, не психуй, Рыжий, – кто-то попытался придержать его за плечо.

Он одним движением освободился, продолжая пробиваться, ввинчиваться в толпу.

Пробился. И увидел.

Свободное открытое пространство основного пандуса, и внизу, ближе к воротам, стоят пятеро из внешней охраны. Трое без оружия, видно, сменились, а двое с автоматами. И среди них та самая сволочь, спецура. Стоит чуть впереди, поигрывает дубинкой. Она-то у него откуда? А вон ещё надзиратель с ними, без дубинки, значит, у него взял, зачем? Что задумал, гад? А к ним идёт, медленно и как-то неуверенно, девчонка в оранжевом комбинезоне и с повязанным вокруг пучка волос на макушке красно-розовым лоскутком. Киса?!

Гаор рванулся вперёд. Но жёсткая ладонь Матери пригвоздила его к земле, стряхнуть её руку он не посмел. С другой стороны от него стал Старший, а сзади засопел Асил.

– Не психуй, Рыжий, – жёстко сказала Мать. – Завсегда охрана с девками балуется. Не убудет от неё.

– Стой, как стоишь, – тихо сказал Старший. – Сам залетишь и всех подставишь.

– Там же… – выдохнул Гаор.

– Не слепые, видим. Стоять!

Широченные ладони Асила сзади легли ему на плечи, мягко, но властно потянули назад, в толпу. Пружиня, напрягаясь всем телом, Гаор пытался противиться этой силе.

– Пусть стоит, – сказала Мать, – лишний шум будет. Только вперёд его не пускай.

Нажим немного ослабел. Гаор стоял теперь со всеми в напряжённом ожидании.

Вот Киса подошла, остановилась в трёх шагах. Зачем? Сволочь взмахом дубинки приказывает ей раздеться. Что, при всех насиловать будут?! Сволочь, шлюх городских ему мало?! И тут он с ужасом понял, что задумала сволочуга и зачем дубинка, и что означают эти жесты охранников. Спорят. На спор дубинкой зашибить. Огонь-Мировершитель, лишь бы не по хребту. Тогда, на гауптвахте, тоже охрана спорила, кто с одного раза штрафника в беспамятство уложит. Лишь это, не дура же, Киса, крикнуть ей, чтобы сразу падала? Нет… Нет! Не-е-ет!

Но он уже видел, что не об этом спор. Что Киса послушно вылезла из комбеза и ботинок и встала перед ними, и эта сволочь по-прежнему без слов, только взмахами дубинки заставила Кису встать перед ними согнувшись на прямых ногах и касаясь вытянутыми руками земли. «Столик». И сволочь заходит сбоку, так, чтобы видели, и спорщики, и столпившиеся наверху рабы, он и на них играет, заносит над головой дубинку как топор и с коротким горловым выдохом бьёт по ослепительно-белой девичьей спине.

Вскрикнула ли, падая, Киса, Гаор не услышал, не понял. Какая сила смогла вырвать его из хватки Асила и швырнуть вниз по пандусу к лежавшему на сером бетоне в немыслимом страшном изломе телу, сразу ставшему маленьким и по-мёртвому жалким.

С ходу упав на колени, Гаор схватил Кису за плечи. Жива?! Сволочь, позвоночник сломал, нет…?

– Киса, где больно, Киса?

Киса медленно открыла зелёные, тускнеющие, словно выцветающие глаза.

– Рыжий, мне не больно, Рыжий, я боюсь…

Подтягивая её к себе, пытаясь приподнять, Гаор не так видел, как ощущал, что от пояса Киса уже мертва. Сволочь, её за что?! Он поднял голову и увидел ненавистное улыбающееся лицо.

– Вот так, – бросил тот через плечо остальным, – гоните гемы. Я ж обещал одним ударом. А это никак фронтовик прибежал. Вот и отлично. Спорим, мне одной пули на две головы хватит? Ну, на декадную, кто рисковый?

Не отводя от него глаз, Гаор подтянул Кису, положив её голову себе на плечо, затылком к поднимающемуся стволу. «Одной пулей? Хрен с тобой! У Огня встретимся, я тебя там подожду, ты здесь не задержишься, а там поговорим на равных. Огонь нас рассудит». Но вслух он говорил другое.

– Ничего, Киса, ты только потерпи чуть-чуть.

– И всё кончится? – вздохнула, обвисая на нём, Киса.

– Да, – твёрдо ответил Гаор, – всё кончится, сестричка. Ты только потерпи немного. Это не больно, Киса. Когда прицельно, то не больно.

– Рыженький, – тоненько заплакала Киса, – я боюсь, Рыжий.

– Не бойся, – голос Гаора был по-прежнему спокоен. – Я с тобой, мы вместе, Киса, потерпи.

Почему-то было очень тихо, и всхлипывания Кисы и твёрдый голос Гаора звучали особенно отчётливо. И так же отчётливо Гаор видел побледневшие лица охранников, застывшего в рывке к ним – ему-то зачем? – надзирателя, насмешливую улыбку и холодно блестящие глаза спецовика, и чёрный кружок пистолетного дула, медленно, как вслепую, нащупывающую наилучшую траекторию. Тянет время, хочет помучить? «Дурак, Киса не видит, а мне не страшно. Но если ты промахнёшься по мне, то тебе тогда конец, я тебя живым уже не выпущу».

– Нет, фронтовик, это ты слишком быстро помереть хочешь, мы ещё поговорим. Ты у меня поползаешь, сиделец из Чёрного Ущелья.

Ствол чуть-чуть сдвинулся, щёлкнул спуск, ослепительная вспышка от выстрела в упор, и… стрелком спецовик был классным. Пуля чётко вошла в голову Кисы, словно взорвав её, забрызгав лицо и руки Гаора кровью и ошмётками мозга, но его самого не задела.

Раздался неясный гул, охранники вскинули автоматы, целясь вверх, над головой Гаора. Но ему было уже не до этого. И вообще ни до чего.

Бережно опустив на бетон тело Кисы с раздробленным черепом, он выпрямился во весь рост, медленно поднял к горлу руки, одним рывком от воротника вниз разорвал на себе рубашку и отбросил её назад. И полуголый, залитый кровью, пошёл на охранника. Тот пятился перед ним, держа наготове пистолет и нащупывая стволом то его голову, то грудь, но почему-то не стрелял.

От ворот бежали с автоматами наготове охранники, выстраиваясь в цепь. Но автоматы были нацелены вверх, на медленно двинувшуюся вперёд толпу. Стояла та же тишина, и в ней вдруг медленно прорезался страшный утробный горловой рёв, в котором не было уже ничего человеческого. Это, не сознавая уже ничего, закричал Гаор.

Выждав момент, когда ему целили в лоб, Гаор кинулся вперёд, поднырнув под возможную пулю. Охранник успел выстрелить, но пуля прошла над головой Гаора, а его тело уже врезалось во врага, отбросив его назад и вниз. Зажав мёртвой хваткой правую руку противника, отведя её в сторону и не давая вывернуть кисть и выстрелить себе в бок, Гаор остервенело бил головой в лицо противника. Правой рукой и локтем он блокировал его другую руку. Тот бился под ним, пытаясь если не сбросить с себя, то хотя бы перевернуться и оказаться сверху. Гаор наваливался, вдавливая, впечатывая его в бетон, ему удалось коленом ударить врага между ног, тот захрипел, но сознания не потерял, и, понимая, что руками ему не дотянуться, что как только он освободит хоть одну руку, тот победит, Гаор вцепился зубами в его горло.

Когда и откуда появился во дворе Гархем, никто потом не мог и даже не пытался вспомнить. Просто вдруг он возник в пространстве между толпой рабов и сцепившимися в смертной схватке рабом и охранником, невозмутимо огляделся, не спеша, подошёл к борющимся, наступил на откинутую в сторону руку охранника с зажатым в ней пистолетом, прямо на кисть, потому что запястье сжимали закостеневшие в усилии пальцы раба, достал из кармана пальто небольшой пистолет с врезанной в рукоятку наградной пластинкой, перехватил его за ствол и, наклонившись, ударил рукояткой по рыжему лохматому затылку. Оба тела, вздрогнув, застыли. Аккуратно подцепив носком ботинка под рёбра, Гархем откатил верхнего. Теперь они лежали рядом, оба, залитые кровью, и, казалось, мёртвые. По-прежнему спокойно Гархем убрал ногу с руки охранника, забрал его пистолет, оглядел и спрятал в карман пальто. Оглядел рукоятку своего – не испачкана ли она – и убрал пистолет. Мельком поглядев на оцепеневшую толпу рабов, Гархем начал распоряжаться.

Короткими скупыми жестами и даже кивками и взглядом он подзывал нужных и отдавал приказы.

– Охрану на периметр… Мешок, упаковать и на утилизацию. Носилки и в санчасть, скорую пока не вызывать… В «ящик» на пять суток…

И подчиняясь его командам, охранники бегом вернулись к воротам и разбежались по наружным постам. Два надзирателя принесли чёрный пластиковый мешок на молнии, заложили в него окровавленное девичье тело, закрыли молнию и утащили волоком. Два охранника принесли носилки, взвалили на них бесчувственное тело в форме и унесли в сторону домика охраны. Ещё два надзирателя подошли к третьему телу. Один из них наклонился и расстегнул на нём брюки. Взяв за руки, они поволокли его, сдирая бетоном с него одежду, к рабскому корпусу, прямиком на толпу. Люди невольно шарахнулись в стороны, образовав проход. Удовлетворённо кивнув, Гархем по-прежнему тихо и спокойно скомандовал:

– За ноги.

Надзиратели немедленно выполнили приказ.

По толпе прошёл неясный гул, но люди остались стоять на месте. Когда надзиратели скрылись за дверью, Гархем нашёл взглядом Старшего и кивком подозвал его. После еле заметной паузы Старший подошёл и встал перед Гархемом, глядя ему в глаза.