«Хроники мёртвых городов – 3». Сборник рассказов

С этой многозначительной фразой он показал отведённую мне спальню на верхнем этаже, где я оставил немногочисленный скарб.

Комната графини располагалась на первом этаже, за той самой дверью, войти в которую мне помешало давеча появление Кузьмы. Там царил такой же серый полумрак, как и в комнатах наверху. Серый свет окрашивал постель вместе с лежащей на ней женщиной в цвета пыли и забвения.

– Капитолина Изольдовна, душенька, – нежно позвал граф. – Это врач. Сейчас он осмотрит тебя.

Под одеялом лежала женщина в белом чепце, из-под которого виднелся кончик измождённого нос. Когда его приподняли, под ним обнаружились бледные щеки, характерные для малокровных анемичных особ. Только необыкновенно большие, на фоне всеобщей худобы, глаза горели внутренним огнём.

При звуках голоса графа больная слегка приподняла голову и, издав громкий стон, снова уронила на подушку.

Начались обычные врачебные дела. Я задавал вопросы (обращаясь, впрочем, больше к графу), хмуря брови, слушал пульс, лёгкие. Когда одеяло откинули, я увидел на простыне следы запёкшейся крови.

– А это что?

– По совету Платона Павловича пускали кровь, – пояснил граф.

Я заметил ему, что, хотя процедура кровопускания весьма известна, но, в случаях малокровия, подобные методы лечения могут дать обратный эффект. Граф выслушал эти замечания спокойно, заверив, что подобное происходило всего раз и, поскольку результатов не было, больше они не решились прибегать к этому средству.

После короткого осмотра мы вышли в коридор для совещания.

– Мужайся, – констатировал я. – Ибо прогноз неутешителен. Графиня серьёзно больна. У неё тяжёлая форма анемии и, если не перевезти её в другие, более благоприятные края, она может погибнуть.

Граф воспринял вердикт с достоинством, приличествующем положению в обществе. И лишь глубоко запавшая на лбу складка говорила о лихорадочной мысли и посещающих его тяжёлых думах.

– Что ж, если мой милый Гиппократ что-то советует, полагаясь на опыт в лечении больных, имею ли я право ослушаться этого приказа? – грустно улыбнулся он. – Однако проклятые дела не позволяют так скоро сорваться в путь, как бы ни желало того сердце. Об одном я хотел бы просить – пока мы с графиней останемся здесь, не мог бы и ты задержаться, на случай ухудшения её состояния?

Делать нечего, я поклялся другу.

«На другой день, с утра»… – перелистнул я страницу.

Но не успел углубиться в текст, ибо переборка, ведущая в грузовой зал, поднялась. На пороге стоял жабоанин из Созвездия Змеи – два метра пупырчатой склизкой плоти, затянутой в джинсы и кожаную жилетку. Лысую голову с трудом прикрывала кепка, в безгубом рту дымился огонёк синскопы.

– Это чё такое, я не понял? Это чё такое, я вас спрашиваю?! – не вынимая визиловой палочки изо рта, заорал он, указывая перепончатой лапой на иллюминатор. – Вы, когда должны были план по планете сдать? А она как висела, так и висит! Расселись тут! Кто её будет обрабатывать, я, что ли? Ну-ка, взяли штепсели в руки – или что там у вас? И пошли!

И, для убедительности продемонстрировал стек со зловеще потрескивающим на конце электрошокером.

С прорабом попробуй, поспорь! Прораб ночью спит, а один глаз у него все равно открыт. Он словом ансинуанские тальсы гнёт!

Незаметно спрятав книгу в бардачок за спиной, я отключился от сети и потащился вслед за остальными на погрузку…

На планете мы пробыли относительно долго. Забив трюмы спускаемой «Грозы Кейтеля» под завязку, вернулись в грузовой зал. Воспользовавшись общей суматохой, я нашёл укромное местечко где, примостившись, снова раскрыл книгу.

«На другой день, с утра мы долго гуляли с графом, вспоминая события давно минувших дней. Позабыв о вчерашнем зное, день стоял хмурый, солнце ладило бег за облаками, не показываясь даже на краткий миг.

Граф вспоминал своих родителей, рано покинувших его на попечение богатой бабушки. Я рассказывал про переезд в столицу, куда мой отец – бывший эконом отца графа, выкупивший себя и семью благодаря купеческой жилке – переехал специально, чтобы дать детям, то есть мне с сестрой, учёбу. Ну и, само собой, Петербург дарил больше возможностей для разворота дел.

Потом разговор незаметно скатился в детство, оживив в памяти ловлю пескарей корзиной, бег взапуски среди полей по просёлочной дороге…

– А я ведь больше так и не был счастлив с той поры, мой Гиппократ, – грустно улыбнулся граф. – Вскоре после вашего отъезда, бабушка насильно обручила меня с этой… Изольдовной. А, когда пришёл черед хозяйке дома покинуть сей бренный мир, мои плечи окончательно склонились под грузом деловых хлопот…

Тут беседу прервал Иван, подошедший с сообщением, что его Сиятельство ожидает в имении гость. Сделав виноватый вид, граф пошёл к дому, а я чуть задержался, увидев какую-то книгу, лежащую в траве возле корней акации.

Это была Библия. Вернее, пустая обложка, из которой кто-то с нещадностью вырвал все до единой страницы. С коричневого переплёта блестел позолотой крест с косой верхней планкой. Удивившись находке, я сунул её за пазуху, с намерением при случае показать графу, после чего пошёл к дому.

Ещё издалека я увидел, что возле ступеней разыгрывается прелюбопытнейшая сцена: в пыли у ног графа распростёрся какой-то человек в мужицком платье. Когда подошёл ближе, увидел, как, вскинув голову, он жалобно молит:

– Пожалей, батюшка, не губи! Одна ведь она у меня, пропадём со старухой, как есть, пропадём!

Костюм его и калоши покрывала дорожная пыль, в бороде и усах застряли завитки стружки, глаза слезились. Человек пытался ухватить графа за рукава сюртука, но тот брезгливо их отдёргивал.

– Всё уже решено! – жёстко ответил он. – Поди прочь, скотина!

Повинуясь жесту, слуги подняли мужика и, ухватив за локти, поволокли к воротам.

– Кто это? – удивился я.

– Столяр из деревни, Клим, – досадливо скривился граф, – хороший малый, но глупый, как гусь. Видишь ли, ввиду немощи супруги, я ищу сиделку, а, поскольку, у него есть дочка подходящего возраста и склада характера, я решил позвать её в услужение. А старый дурень, вишь, боится, как бы она не подцепила от барыни какого поветрия. Странные люди! Эх, вернуть бы времена покойного батюшки. Я бы показал этому мужику, как дерзить! Мигом свёл голубчика на конюшню, штаны спустил… И – э-эх, размахнись рука, раззудись плечо. Гуляй, пятихвосточка!..

Глаза графа горели, рука сжимала несуществующую плеть. Я молча подивился столь неожиданному порыву жестокости, но ничего не сказал.

Вообще, надобно сказать, мой друг сильно переменился. Раньше я знал графа как человека мягкого, уступчивого. И, надобно сказать, мне эти качества нравились. Однако сейчас они перешли в надменность и властность.

С детства я запомнил, что граф любит прихвастнуть. Но сейчас его невыносимо было слушать. Он хвастал всем: сколько душ проживает у него в деревне, сколько кто держит скотины, делая упор на живых существах и перечисляя их, словно бы это были бесчувственные предметы. И даже «Гиппократ» – имя, которое он дал мне когда-то в шутку за страсть к изучению болезней – теперь звучало едва ли не как насмешка.

Сиделка прибыла к вечеру. В отличие от других слуг, её поселили не в людской, а в спальне графини. Там мы впервые встретились и познакомились.

Девушку звали Маша. Всю жизнь её отец занимался работами по дереву, а мать врачевала скотину. В отличие от родителей, Маша не боялась предрассудков по поводу болезней и была только рада услужить барыне.

Это полноватая, розовощёкая, жизнерадостная деревенская девка. И, хотя её манеры оставляли желать лучшего, мне было приятно, что рядом окажется ещё одна живая душа. К тому же, такая бойкая.

– Даже не сумневайтесь, барин, – говорила она, одновременно треская в кулаке скорлупу орехов, до которых оказалась великой охотницей. – Пойдёт барыня на поправку, только дайте ей время. Вон, у нас на деревне…

И она рассказала комичную историю, приключившуюся с одной из деревенских старух, окончившуюся, ясно, счастливым финалом.

Ночью я спал скверно, мучаясь кошмарами. Верно, сказывалась перемена места. Мне казалось, будто кто-то ходит по коридору, слышался шёпот, звуки, похожие на шелест крыльев, стоны… Или это я сам стонал во сне?

В какой-то момент почудилось даже прикосновение к лицу, хотя, открыв глаза я, естественно, никого не увидел. К рассвету всё стихло.

Завтракали поздно. Графа не было.

– Его Сиятельство отбыли в город по делам. Будут нескоро, – передали слуги. За неимением дел, мы с Машей отправились в прогулку по окрестностям имения»…

Дальше страницы не было. Вместо неё виделись лишь клочки бумаги в месте обрыва. Видимо, кому-то не терпелось удовлетворить свои естественные потребности.

Я вчитался в текст на следующей стороне, пытаясь уловить сюжет.

На следующих страницах более подробно раскрывались характеристики героев, их взаимоотношения, однако сюжет топтался на месте. За неимением времени, я быстренько пролистал их, отмечая главное.

Судя по всему, в жизни главного героя наступил непростой период, на протяжении которого он всё больше разочаровывался в графе. А, главное, его постоянно мучали сомнения в реальности происходящего. Иногда даже брезжила мысль, не сошёл ли он с ума?

Вот, например, один из таких эпизодов:

«После обеда, полулёжа на скамьях на манер римских патрициев, мы с графом держали беседу, прерываясь лишь на то, чтобы оторвать веточку винограда от грозди, лежащей рядом, в блюдце на столике.

– Я постоянно думаю о нашем детстве, – признался граф. – А, знаешь, мы могли бы и вновь бегать по этим дорогам и даже сообща управлять деревней. Ты взял бы себе улицы по правую руку от дороги, а я по левую. Мы были бы для них Богами, живущими вечно…

Я мог бы предположить, что граф пьян, если бы не видел, что он и сейчас, как и за завтраком, даже не притронулся к еде».

Или другой случай:

«Желая отдохнуть после спёртой атмосферы дома, я вышел на улицу и сел на скамейку перед домом. Светила полная луна, роняя густые тени от кустов на песок и траву. Внезапно, откуда-то со стороны окон спальни графини вылетела летучая мышь и стала с необычайной назойливостью кружиться вокруг меня. А я страсть, как не люблю этих тварей!

Схватив палку, я стал махать ей в воздухе, желая отпугнуть докучливую нахалку. И почувствовал, как в один из моментов палка ударилась обо что-то мягкое. И тотчас летучая мышь, рывками, словно пьяная, потянулась к кустам и упала.

А, секунду спустя оттуда вышел Кузьма, слуга графа! Он сильно хромал, а взгляд выражал крайнюю злобу»…

Но наиболее напряжённым показался момент, когда Илья описывает посетившее его ночью видение:

«Граф тянет губы в самом настоящем поцелуе. Я увёртываюсь и, пытаясь нащупать свечу, скидываю всё, что лежит на тумбочке. С громким хлопком что-то приземляется на пол и видение меркнет.

Прихожу в себя. Окно распахнуто, в лунном свете колышутся шторы. А вот и вещь, спугнувшая видение. Сердце забилось сильнее, ведь ей оказалась обложка подобранной в саду библии, с начертанным крестом! От него и сейчас исходит слегка заметное в лунном свете золотистое сияние.

Что это было – сон, видение? Но, тогда как быть с тем фактом, что ставни окна раскрыты, хотя я совершенно чётко помню, как запирал их?

Утром граф был необыкновенно хмур и сердит. Глаза его буквально сверлили меня. Не подавая виду, я выразил желание покинуть дом.

– Милости прошу. Удерживать не станем! – холодно буркнул тот.

Перекусив, я пошёл собирать вещи.

Новое донесение. Балун, мой конь, умер!

– Как так, отчего? – метался я по конюшне, расспрашивая слуг. Но те только прятали глаза.

Кузьма! Рыжий чёрт заглянул в распахнутые двери конюшни и, состроив ухмылку, зашёл за угол.

Я выскочил наружу с твёрдым намерением если не докопаться до истины, так хотя бы при помощи силы стереть эту циническую улыбочку с его губ. Однако Дьявола и след простыл. Только петляла, пробираясь между кустами жимолости, крупная чёрная кошка.

Пришлось ни с чем возвращаться в комнату и обдумывать план побега тщательнее. Просить графа я уже ни о чем не пытался, ибо это, похоже, бессмысленно»…

– 76-й! Эй, 76-й! – металлический бас, доносящийся из вокализатора, прервал изыскания.

– Чего тебе?

Я недовольно оторвался от книги, обнаружив, что сижу в кладовке, куда зашёл якобы в поисках пустого энергоящика.

– Ты куда пропал? – Сияние световых панелей заслоняла похожая на клёпаную лейку голова 54-го. – Тебя тут все ищут. Прораб как с цепи сорвался.

– Сейчас приду, – неохотно отозвался я.

– А чего это там у тебя? – заинтересовался напарник, заметив лежащую в моих манипуляторах книгу.

– Ничего.

Я быстро захлопнул сборник, убрал в бардачок, после чего вышел обратно в грузовой отсек. 54-й, парень, конечно, неплохой. Но больно уж болтливый. А, если известие о моей находке разойдётся по станции…

Никто не знал, откуда у кибернетических организмов взялась страсть к коллекционированию и изучению предметов искусства. Например, МР-51 собирал и хранил в стазикубе сарманджи – живые шляпы жителей планеты Ригель. А Звяк-нога коллекционировал одинаковые ночные горшки с Альдераана, обязательно повёрнутые ручкой внутрь.

Само собой, делать что-либо подобное строго запрещалось. Ибо это квалифицировалось как сбой программного обеспечения и нарушителя ждала полная зачистка памяти.

Раньше я думал, что не подвержен общему безумию. До сегодняшнего дня, когда познакомился с «ХРОНИКАМИ МЕРТВЫХ ГОРОДОВ».

В зале царил рабочий переполох. Работники бегали, сортируя вещи по контейнерам. Посередине ангара высился стол, возле которого сидел, делая заметки, прораб. Креслом ему служила пара коробок из-под бананов, поставленных друг на друга.

– Вазы династии Минь, – листал он голокаталог, делая отметки. – Так, а династия Цинь где? А, вот же они…

Незаметно встроившись в общий процесс, я потянулся за ящиком, лежащим на верхней полке. И тут книга выскользнула из бардачка и с громким хлопком упала на пол.

Кляня собственную забывчивость, помешавшую починить давно клинившую крышку, я быстро нагнулся и сунул книжку обратно. Но поздно.

– Эй! – грозный оклик заставил замереть на месте.

Может, прораб обращается не ко мне?

Однако дальнейшие события развеяли эти надежды.

– Эй, ты! Ты, 76-й! Это чё там у тебя?

– Ничего, сэр. – Потупил я голову.

Прораб поднялся с импровизированного сиденья и подошёл ко мне. Он шёл вроде бы неспешно, но все почему-то разбегались, спеша освободить дорогу.

Атмосфера в зале накалилась, в воздухе витало предзнаменование крупной взбучки. Прораб подошёл, встав вплотную так, что я видел только покачивающиеся мыски ботинок.

– В глаза мне смотри, – негромко, но зловеще, приказал он. – В глаза посмотрел, убогий, я сказал! Это чё там у тебя? – Кивнул он в сторону бардачка. И поманил перепончатой лапой: – А ну, давай её сюда. Живо дал, я сказал!

Я обречённо вынул книгу и положил ему на ладонь.

– Вот так, – удовлетворённо растянул заплывший жиром рот прораб. – Одно радует, врать вы так и не научились, чёртовы железяки. И что это тут у нас? Книга? – удивился он, разглядывая предмет. – Ты че, 76-й, не знаешь, что это запрещено? Да и зачем она тебе? Ты, типа, чего-то в ней разобрать можешь? Га! Га! Га! – громко засмеялся он противным голосом, похожим на гусиный клёкот.

– Я… Я… Там нашёл. В кладовке, – пролепетал я. – Ещё не успел каталогизировать…

– Вот. То-то же, что не успел, – погрозил прораб. – Смотри у меня. Дуршлаг с ручками.

Сунув книгу в задний карман необъятных джинсов, он повернулся к ближайшему работнику и заорал:

– Ты куда Рембрандта на одну полку с Бэнкси ставишь, ты, миандровый пентодрап?!

Здоровенный четверорукий гигант уронил коробку и сжался на полу, замигав лампочками в предвкушении удара шокером. Работа закипела…

Часть II

Коридор второго уровня освещали лампы холодного света. Я выглянул из-за угла и тотчас нырнул обратно. Прораб ушёл. Наступила пора действовать.

Чуть ранее через окно я видел, как он поднимался к себе в контору и оставил отобранные «Хроники» в ящике стола.

Появление любого креакла на этом уровне было неслыханной дерзостью само по себе. А уж кража чего-либо из кабинета начальства… Если меня поймают, то это будет не просто зачистка памяти, а отправка на переплавку в утилизационную печь. Однако я чувствовал, что просто обязан дочитать рассказ до конца!

Подражая героям той самой авантюрной прозы, я на цыпочках прокрался к стеклянной двери и, пустив в ход цифровой считыватель, вскрыл замок.

Стены конторки покрывали железные ящики, заваленные перфокартами. В углу стоял шкаф с одеждой. Дальнюю половину помещения занимал стол с голокраном и кресло.

Подойдя ближе, я дёрнул ящик. Не заперт. Внутри лежала фотография в резной рамке. С глянцевой поверхности грустно смотрела ярко одетая пухлая жабоанка с маленьким жабоанцем на руках.

Забавно. Прораб никогда не говорил, что у него есть семья.

А вот и книга. Я схватил её, раскрыв страницу по памяти. И прочёл:

«…Был принуждён констатировать, что, верно, это смерть».

Смерть? Когда, чья? Чёрт, ничего не понятно! Может, дальше ситуация прояснится?

К удивлению моему, граф воспринял новость с чрезвычайным присутствием духа, которое можно списать на длительность болезни супруги и возможность заранее подготовиться к неизбежному исходу.

Для покойницы из деревни был выписан красивый гроб, обитый изнутри розовым бархатом, отороченным по краю нитью жемчужного бисера. Единственной странностью явилось то, что граф запретил служить заупокойную, ссылаясь на то, что проделает это лично. Вот это любовь!

За неимением склепа, гроб пришлось спускать в подвал.

Ночью творилась какая-то вакханалия. Снизу, под полом, раздавались громкие голоса. Собравшиеся смеялись, визжали. Порой среди других я слышал голос, принадлежащий рыжему Кузьме. Он говорил громко, но неразборчиво. Из всей речи я разобрал всего две фразы. Однажды он сказал: «Ты обязан», а в другой раз: «Я тебе приказываю!» Учитывая то, что ему отвечал граф, все это выглядело более чем необычно.

К рассвету все звуки опять стихли, и я забылся кротким зыбким сном.

А утром новая оказия: пропала Маша, розовощёкая сиделка, дочь деревенского столяра. Граф объяснил её исчезновение расчётом по случаю смерти пациентки. Однако поспешность, с которой та покинула дом заставляла сомневаться в сказанном.

Внешний облик графа после бессонной ночи оставлял желать лучшего: лицо отекло, под глазами залегли тени. Он, как обычно, ничего не ел и вскорости ушёл к себе в комнату, поддерживаемый одним из слуг.

Предоставленный сам себе, я решил наведаться в место упокоения графини. Не знаю, что именно влекло туда – желание убедиться, что шум ночью не причудился, или простое любопытство?

В подвал вели два хода: один со стороны двора, с дверями с резными решётками. Он был заперт и на замке висела графская печать. А другой начинался под лестницей, ведущей на второй этаж. Видимо, граф настолько выбился из сил, что забыл о нем.

Воспользовавшись чужой оплошностью, я стал спускаться по каменным ступеням во мглу. Впрочем, на этот случай я заранее запасся свечой и спичками.

Воображение рисовало сырость, гниение и вековые тенета паутины, свисающие со сводчатого потолка. Тенета действительно присутствовали, однако в остальном предчувствие обмануло. Стены были сухими, ровные ступени тщательно подметены.

Ход окончился оштукатуренной комнатой, высотой в два человеческих роста. Когда-то здесь хранили бочки и конюшенные принадлежности. В углу и сейчас сохранились ржавые железные обручи, щепки и полуистлевший остов кареты без дверей и колёс.

В середине на кирпичном постаменте высился гроб графини. Пол вокруг был закапан свечным воском и устлан клочками сгоревшей бумаги, означавшей множество людей, проводивших в этом месте какой-то обряд.

Я поднял один из клочков. И опознал в нём… Библию! Так вот, стало быть, куда подевались страницы из обложки, которую я подобрал в саду! Но что сие значило?

Снедаемый жгучим любопытством, я приблизился к гробу и заглянул внутрь. На бархатной обивке лежала женщина. Только это была не графиня, а Маша! Оранжевые блики, порождаемые свечой, превращали лицо лежащей в восковую маску, руки, как плети, бессильно лежали поверх простого платья. Когда я поднял одну, она с тихим стуком упала обратно.

Без сомнения, Маша была мертва и даже ещё не успела закоченеть. На шее у покойницы я заметил свежие ранки со следами запёкшейся крови. Я оглянулся в поисках графини, но тела нигде не было видно.

Внезапный порыв воздуха погасил свечу. Холодные струйки пота потекли по спине. Я остался один, в темноте возле гроба, в месте, где проводились дьявольские ритуалы!

Новый порыв воздуха принёс странное чувство: будто кто-то провёл тканью по щеке и волосам, сопровождаемое тихим женским смехом. Это превысило степень моего хладнокровия.

Закричав во весь голос, я опрометью бросился наверх. Скорее, туда, где светит солнце и поют птицы! Прочь от могильного холода и египетской тьмы подвальной темницы с её холодными прикосновениями и потусторонними звуками!

Одним махом я достиг двери в свою спальню, и, закрыв её, прижался к деревянной поверхности спиною. Меня била крупная дрожь, сердце колотилось как сумасшедшее. Полно! Покинуть этот проклятый дом! Любой ценой!

Трясущимися руками я погрузил всё, что сумел, в саквояж и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Пусто. Поудобнее зажав сумку под мышкой, на цыпочках, чтобы ни единый звук не выдал моего присутствия, я прокрался на первый этаж.

Тишина и покой. Никого и ничего. А вот и входная дверь. Я взялся за ручку. И тут…

Глухой стук за спиной. Что-то (или кто-то!) с шумом упало с верхнего этажа, приземлившись там, где я был секунду назад.

Поздно! Распахнув дверь, я вылетел наружу и побежал со всех ног к воротам графской усадьбы. Оглянуться и посмотреть назад было выше моих сил…»

– Сейчас приду, погоди. К себе только на секунду заскочу!

За стеклянной дверью маячила тень. Прораб вернулся! За чтением я совсем забыл о времени и теперь оказался в ловушке.

Быстро закинув книгу назад в ящик, я задвинул его и юркнул под стол.

Раздался звук открываемой двери, шаги. Придавленное грузом массивного тела заскрипело кресло. Прямо перед глазами возникли ноги в знакомых ботинках. Прораб недовольно засопел, видимо, протягивая руку к кнопке включения голокрана.

Прозвучала знакомая мелодия подключения к каналу связи.

– Центральная клиническая больница созвездия Змеи. – Услышал я приятный женский голос.

– Это я, – коротко представился прораб.

– Рад, что вы нашли время связаться с нами, мистер дю-Порто.

– Что с О'фелией?

– К сожалению, болезнь вашей дочери прогрессирует. Больше медлить нельзя, требуется срочная операция. Вы уже собрали необходимую сумму?

– Я… У меня были некоторые временные затруднения, – голос прораба нельзя было узнать, настолько жалобным и неуверенным сделался он. – Пока удалось добыть только половину суммы. Но. Я вас заверяю… Прямо сейчас мы получили крупный заказ, который позволит покрыть все расходы… Я найду деньги. Только, пожалуйста, не отключайте её от жизнеобеспечения!

– Хорошо, мистер дю-Порто, – ответила оператор после секундной паузы, во время которой, видимо, совещалась с начальством. – Ваша кредитная история вполне удовлетворительна, поэтому мы готовы поверить вам и пойти навстречу. Отложим решение этого вопроса до среды. Но, если денег не будет и тогда… Вы же понимаете?

– Конечно. Спасибо, – севшим голосом пробормотал прораб, отключая связь. – Чёрт бы вас побрал, – прошептал он.

Странный звук донёсся до моих ушных сенсоров. Прораб… Плакал?

В этот миг раздался настойчивый стук в дверь.

– Кого там чёрт несёт? – шмыгнув носом, уже обычным голосом рявкнул он.

Стук не прекращался.

– Да иду я уже, иду!

Ноги перед моими глазами убрались. Послышалось эхо удаляющихся шагов. Внезапно возле двери прораб притормозил. А затем вернулся обратно и, открыв ящик стола, вынул книгу. Сунул снова в задний карман джинсов, после чего покинул кабинет.

Я выполз из-под стола, испытывая смешанные чувства. Главным, из которых было, пожалуй, всё же облегчение.

А «Хроники»? Что ж, придётся что-нибудь придумать…

Поиски книги привели меня в отсек утилизации, расположенный на нулевом уровне станции. Это была цепь исключительно жарких помещений с постоянно работающими плавильными печами. В них превращалось в пепел то, чему не нашлось места в контейнерах.

Из открытой двери я видел цель поисков. Прораб жевал перитово яблоко в центре зала, подгоняя пинками то одного, то другого замешкавшихся роботов-погрузчиков. Когда он поворачивался, становилось заметно, как из оттопыренного кармана джинсов торчит книжный переплёт.