Наш неоконченный роман. Молчун ты мой любимый

Шурочка решила, что Тимуру Георгиевичу, в его вздрюченном состоянии, неплохо было бы залить в себя горячий супчик, коль, уж, он за рулём и спиртного нельзя. Только не учла она, что жиденькая баланда, которую европейцы считают за первое блюдо, раздражит его ещё больше. Тимур Георгиевич резко отодвинул от себя тарелку, расплескав половину слабенького бульона по столу, и высказался громко:

– Дрянь!

К их столу тут же подскочил испуганный официант, вытер стол и унёс не понравившееся клиенту блюдо, а Тимура Георгиевича прорвало:

– Я так им гордился! А он фашистам на гармошке наяривал! Документы на медаль «За отвагу» как святыню берег! А он по кустам прятался! Под бабской юбкой хоронился! Как крыса дрожал всю жизнь! С фашистской б… трахался! А ведь бабушка его всю жизнь любила! Как поженились они в семнадцать лет, так больше ни на кого и не взглянула! А ведь красавицей была даже в старости! Всё Петечку своего ждала! Сына его растила!..

(Петя и Настя любили друг друга ещё с седьмого класса школы. Еле дождались окончания школы. Осенью, после уборочных работ планировали сыграть свадьбу. Но в июне началась война. Петра призвали на срочные курсы механиков-водителей танков, поскольку профессия тракториста была ей сродни. Влюблённых расписали в сельсовете в экстренном порядке. Всего-то и успели они полюбиться перед расставанием две ночки. О том, что он станет отцом, Пётр узнал уже на курсах и очень обрадовался. Как бы дальше не сложилась его судьба, не иссякнет род Рыбниковых, продолжится в сыне. То, что будет именно сын, был уверен, даже имя ему выбрал – Георгий. Победитель!)

– Ведь какие письма, сволочь, писал: «Не сомневайся – раздавим фашистскую гадину!» «Победа будет за нами!» «А сына Георгием назови». А я-то, дурак! – воскликнул Тимур Георгиевич и грохнул кулаком по столу.

Шура испугалась – не хватало ещё, чтобы кто-нибудь полицию вызвал для усмирения буйного клиента, и заозиралась. Но, похоже, никто не понимал, о чём говорил шеф, а на неё смотрели сочувственно. Шура поняла, что люди воспринимают разбушевавшегося Тимура Георгиевича и её за семейную пару, а то, что происходит за их столом, как бытовую ссору, и успокоилась.

– С первых шествий ходил с портретом деда! Всё надеялся, что кого-нибудь встречу! Узнаю о его судьбе! Обрадовался, блин, когда письмо на немецком получил с его фотографией! Нафантазировал – побег из плена, антифашистское подполье! Лучше б остался «без вести пропавшим»!

(Сын Петра и Насти родился в феврале 1942 года. Как и наказал муж, имя ему дали Георгий. В июне Пётр с гордостью сообщил семье о награждении его медалью «За отвагу». А уже осенью этого же года письма от Петра приходить перестали. А вскоре в его дом пришло горе в виде скромного по размеру печатного бланка, где было написано, что водитель-механик Рыбников Пётр Семёнович без вести пропал в боях за город Н.)

Тимур Георгиевич иссяк. Сидел опустошённый, раздавленный. Жевал стейк, заказанный ему Шурочкой, не чувствуя его вкуса. Шурочке так хотелось прижать его седеющую голову к груди, погладить, успокоить, как ребёнка. Она понимала и его боль, и несправедливость его обвинений.

Кем был его дед, когда ушёл на фронт? Семнадцатилетним мальчишкой! И ведь храбро сражался, если медали «За отвагу» удостоился. И в плен попал явно раненым или контуженным. Тех, кто сам сдавался, фашисты привечали, а не в концлагеря отправляли. А то, что смог выжить в том аду, приспособиться, играя на гармошке – разве можно за это осуждать? Семнадцать – двадцать – тридцать – пятьдесят… В любом возрасте хочется жить. Отчаянно хочется жить! И то, что испугался на всю жизнь, боялся и своих, и чужих… Домой не вернулся… А что его дома ожидало-то? Ведь положа руку на сердце – клеймо изменника Родины, хорошо ещё ссылка в ГУЛАГ, а не что-то похуже…

Не могла Шурочка осуждать и Агнешку. Ведь в голову даже взрослого человека можно вбить что угодно, если долбить туда одно и тоже (пример родной Украины это ярко показал). Сколько было Агнешке, когда Гитлер пришёл к власти в Германии? Это для нас война началась в 41-м, а оболванивание немцев в 1933-м! Агнешке было всего 16! Она жила, взрослела в этой оголтелой пропаганде превосходства арийской расы над всем миром. Да, Шурочку тоже резануло то, что Агнешка работала в концлагере. Но ведь не надзирательницей, а машинисткой. Работать-то ей где-то надо было, чтобы жить?! Ведь фашисты и своих сажали в концлагеря за тунеядство. И где можно найти «чистую» работу, если вся страна работала на фронт?

И ещё одно соображение удерживало Шурочку от осуждения Петра и Агнешки. Вот его-то она и решилась высказать, когда Тимур Георгиевич немного успокоился:

– Я вот иногда думаю, как бы я поступила в той или иной ситуации? Во время революции или войны? Смогла бы я перетерпеть боль во время пыток? Пошла бы добровольцем на фронт или пряталась бы за обстоятельствами? И не знаю ответа…

Тимур Георгиевич ничего на эту речь Шурочки не сказал. Они вышли из ресторана (супа, кстати, в чеке не было) и пошли по узкой, извилистой улочке. Улочка круто спускалась вниз и вскоре вывела их на набережную. Шурочка увидела бескрайнее море и, не удержавшись, спросила:

– А это, случайно, не Боденское озеро4?

Тимур Георгиевич кивнул и ответил:

– Меерсбург5.

Шурочка, которая даже не надеялась побывать так далеко от Абенсберга, мечтательно прошептала:

– Отсюда всего полчаса на пароме есть шикарный ландшафтный парк на острове Майнау.

Тимур Георгиевич промолчал. Постоял, посмотрел вдаль, туда, где серая вода сливалась с серым пасмурным небом, и двинулся дальше. А Шурочка пошла за ним. И каково же было её изумление, когда шеф завёл её в кассы и купил билеты на паром до острова Майнау! Об этом она даже не мечтала, когда отправлялась в командировку в Германию!

Погода была, конечно, не особо подходящая для прогулок по саду – с неба то и дело срывался дождик. Но они купили прозрачные дождевики в магазинчике на пристани уже на острове. И, как два марсианина, отправились по дорожке, идущей вдоль кромки воды. Впрочем, они тут не одни были пришельцами из космоса. Несмотря на погоду, в парке хватало туристов.

Шурочка очень боялась, что разглядывание цветов Тимуру Георгиевичу быстро наскучит, и она

невольно ускоряла шаг, чтобы успеть рассмотреть как можно больше чудес этого райского острова,

прекрасного даже в хмарь. Но, кажется, на шефа пестрая яркость цветов и мерный плеск воды озера о каменный берег острова, оказывали благотворное действие. Он неспешно шёл по дорожке и не проявлял признаков нетерпения или раздражения. И Шурочка успокоилась. С удовольствием рассматривала творения ландшафтного дизайна и без устали фотографировала на телефон.

А посмотреть здесь было на что! Каждый клочок небольшого острова был с любовью обустроен. Клумбы радовали разноцветьем трав, цветов и деревьев. За поворотом дорожки вдруг открывался уютный уголок с лавочкой и фонтанчиком. Жаль только, что посидеть здесь из-за дождика не было возможности. Плавали по травяному лугу сделанные из цветов уточки, а рядом с ними прилёг отдохнуть весёлый гном. Тут даже карта Боденского озера была сделана из цветов!

Были здесь и детские площадки, и загончики с животными. Как ребёнок, Шурочка обрадовалась павлину, гордо восседающему на широком газоне с аккуратно подстриженной травой. Павлин был визитной карточкой Майнау и каждый год менял свои цвета. В интернете Шурочка видела его и ярко-красным, и фиолетовым, и белым, и, даже, зелёным. Им с Тимуром Георгиевичем достался красно-жёлтый.

Красными, розовыми, желтыми, белыми, сиреневыми тонами благоухал розарий. Розарий был разбит перед барочным дворцом Немецкого ордена. Внутрь Шурочка и Тимур Георгиевич не попали. Дворец стоял на самой высокой точке острова, откуда открывался чудесный вид на озеро и пристань, где как раз швартовался паром. И они поспешили вниз – день клонился к вечеру, бог знает, когда будет следующий.

В уютном тепле парома Шурочка и Тимур Георгиевич, вдруг почувствовали, что промёрзли. Пришлось согреваться глинтвейном6. Ах, как Шурочке было хорошо! Потому и заметила, что идут они не туда, не в Меерсбург, она не сразу. Пришлось опять звать официанта.

Улыбчивый белобрысый парень, увидев, что гости расстроились, начал убеждать их выйти на следующей остановке в городке Маммерн, взять машину и сгонять к Рейнскому водопаду, до которого всего-то 30 км пути. И подсказал время отправления и номер парома из Маммерна до Меерсбурга, чтобы они уже больше ничего не перепутали. А напоследок выдал по-русски: «Прывэт!», «Спасыбо!» и «Пока!». И всю оставшуюся дорогу специально делал крюк, чтобы пройти мимо их столика и заговорщицки подмигнуть. Что там скрывать – было очень приятно ощущать такое дружелюбное к себе расположение.

Рейнский водопад оказался не бог весть какой высоты (как утверждала табличка – 23 м) и ширины (150 м), но удивительно красивый. Вода несколькими уступами падала вниз, разделяясь на множество рукавов, чтобы обогнуть выступающие скалы с гордо торчащими вверх деревьями, каким-то чудом укоренившиеся на их вершинах.

У водопада было несколько смотровых площадок, и самая интересная – на скале в центре водопада, куда можно было попасть только на туристической лодке. Шурочка тщательно выяснила, сколько времени займёт такое путешествие, и они решили рискнуть.

С лодки водопад уже не казался таким маленьким и безобидным. Вода грохотала так, что самого себя было не слышно7. Ветер с ожесточением отгонял настырные лодки, которые лезли под самые струи водопада, и

швырялся пригоршнями воды.

Один такой особо сильный порыв грозил окатить Шурочку с головы до ног. Но Тимур Георгиевич вовремя сориентировался и закрыл собой, приняв удар стихии спиной. Они очутились в водяном коконе. А Шурочка оказалась в кольце рук шефа глаза в глаза. И её голубые утонули в его карих. А потом карие глаза приблизились, и вся Шурочка утонула в поцелуе Тимура Георгиевича …

4 – огромное озеро (536кв.км при длине 63км и глубинах до 251м) на границе Германии, Швейцарии и Австрии.

5 – город на Боденском озере в самом узком его месте. Расстояние до противоположного берега, где расположен город Констанц, составляет всего 5км. Крупный центр паромной переправы через озеро.

6 – горячий алкогольный напиток на основе красного вина, нагретого до 70–80 градусов с сахаром или мёдом и пряностями

7 – Вот как описывал это зрелище Н.Карамзин: «Друзья мои, представьте себе большую реку, которая, преодолевая в течении своем все препоны, полагаемые ей огромными камнями, мчится с ужасною яростью и наконец, достигнув до высочайшей гранитной преграды и не находя себе пути под сею твердою стеною, с неописанным шумом и ревом свергается вниз и в падении своем превращается в белую, кипящую пену. Я молчал, смотрел и слушал разные звуки ниспадающих волн: ревущий концерт, оглушающий душу!…»

8

Ой, господи, что же она натворила! Ой, что же теперь будет?! Волна паники накрыла Шурочку с головой. Ей хотелось зарыться в подушку и выть от ужаса. А ещё… А ещё хотелось вопить от счастья! От счастья, которое не умещалось в душе, рвалось наружу.

Как всегда в минуты глубокого эмоционального потрясения, Шурочку подташнивало, а тело горело, как при высокой температуре. И было от чего! Она любила Тимура Георгиевича. Давно. И уже давно сама себе в этом призналась – к чему перед собой лукавить? Любила, не смотря на его скверный, угрюмый характер, на его упёртость. На разницу в возрасте. На его холодность. Ни разу – ни взглядом, ни словом, он не поощрил Шурочкину любовь. До вчерашнего дня. До поцелуя. Но и после него выбор оставил за ней…

На пароме из Маммерна они отплыли в восемь вечера. В Меерсбург согласно расписанию должны были прибыть в районе девяти. По всем подсчётам вернуться в Абенсберг они могли не раньше часа ночи. Видимо, это же время прикинул и Тимур Георгиевич, поскольку велел Шурочке обеспечить им ночлег в Меерсбурге.

Шурочка рада была вгрызться в работу, чтобы отвлечься от мыслей о поцелуе и возбуждающей близости сидящего рядом шефа. Она сначала обрадовалась, что отелей в городке было не много, не больше десятка, потом испугалась, когда они, один за одним, стали отпадать – у кого-то не было свободных номеров, а кто-то и вовсе не отвечал. А потом споткнулась о вопрос ответившего администратора: один двухместный номер или два одноместных? Адресовала вопрос шефу, а он, молча, одним взглядом, отпасовал его ей обратно.

Поле напряжённости вокруг Шурочки, только было успокоившееся, опять завибрировало, в голове у неё зазвенело. И она заказала один двухместный номер. Не смогла воспротивиться искушению. Это как у сладкоежек – ведь знают, что сладкое вредно, особенно на ночь. И сколько раз клятву дают не залезать в буфет после 6 вечера. Но сладкое так и манит, запах стоит в носу, а во рту уже чувствуется вкус. Рука сама тянется к пакету с конфетами, разум отключается, в голове звенит. Ну, и чёрт с ними, с этими диетами! Один раз живём!

К прибытию в Меерсбург Шурочка ещё успела договориться с прокатной конторой в Абенсберге о продлении на сутки аренды машины, а потом… Потом шеф взял её за руку, помогая сойти по сходням на берег, и не отпустил пока они не зашли в номер.

И то, как они шли по ночному городу, и то, как поднимались в номер, и то, как улеглись в кровать – всё у Шурочки было в тумане. Она просто подчинялась мягкой, но целеустремлённой силе мужчины, а потом и вовсе растворилась в нём. В его руках, в его губах, в его желании. Но вот в его ли любви? Этого Шурочка не знала. Хотя ничего подобного тому, что она испытала этой ночью, у неё не было ни с кем.

Шурочке уже было 25. И, не смотря на то, что короткий студенческий брак был уже давно в прошлом, она не была ни старой девой, ни синим чулком8. Романы, короткие и более продолжительные, у неё были постоянно. Даже те два года, что она работала на Тимура Георгиевича, любя его безответно. Ни на что не надеясь.

Шеф был тёртым калачом и застарелым холостяком – 49, как-никак. Ни одного брака за его плечами не было. Это Шурочка доподлинно знала в силу своего служебного положения. А вот -сколько у него было любовниц, Шурочка не знала. Да и знать не хотела, также как и то, состоит ли он в каких-либо отношениях в данный момент. Её больше волновала собственная судьба.

То, что шеф никогда не женится, и так было понятно. И что же ждало её впереди? Несколько месяцев, а, может, и того меньше, в качестве любовницы. А дальше? А дальше она ему наскучит. И вылетит Шурочка не только из его постели, но и с работы тоже. Не то её ужасало, что она может лишиться средств к существованию (без работы не останется – был бы хомут, а шея найдётся!). А то, что лишится она счастья видеть его ежедневно. Такого вот крошечного счастья…

И ведь, если бы она удержалась от искушения, заказала бы два одноместных номера, шеф ничего бы не сказал. Своего неудовольствия не выказал бы. Из своего холдинга не выгнал. Работала бы Шурочка, как и раньше. В этом она была уверена.

Но и к нему бы ни на шаг не приблизилась! Не почувствовала бы себя такой маленькой, защищённой в кольце его рук. Не ощутила сладость и властность его губ на своём теле. Не изведала восторга всепоглощающего подчинения страсти. Одной на двоих. Такими слившимися, нерассоединимыми, такими совпавшими друг с другом и телом и душой показались они с Тимуром Георгиевичем Шурочке…

Ключевым словом здесь было «показались», потому что сейчас Шурочка так не думала. Она не могла заснуть и смотрела на похрапывающего шефа со странной смесью умиления и страха. Вот потому-то ей и хотелось одновременно выть от ужаса и вопить от счастья!

Шурочка повернулась на бок и попыталась запомнить, запечатлеть в душе любимого таким – умиротворённым, мягким, тёплым, близким, родным… Пыталась остановить мгновение счастья, заранее подготавливая себе эти воспоминания в качестве лекарства, когда ей станет очень больно.

Она погладила его торчащие густым ёжиком волосы, не дотрагиваясь до них. Но Тимур Георгиевич почувствовал и эту невесомую ласку. Развернулся к Шурочке, слегка улыбнулся, не размыкая глаз, и слепо потянулся за поцелуем. И для Шурочки всё исчезло – и её тревожные мысли, и комната, и время. Остались только ощущения и эмоции…

8 – выражение родилось в Англии в XVIII веке в салоне писательницы Элизабет Монтегю. По одной из версий, самым активным и видным членом этого кружка был учёный-ботаник, писатель и переводчик Бенджамин Стиллингфлит, который всегда носил синие шерстяные чулки вместо предписанных этикетом чёрных шёлковых. Когда он пропускал заседание кружка, там говорили: «Мы не можем жить без синих чулок, сегодня беседа идёт плохо – нет синих чулок!» Таким образом, прозвище «синий чулок» первым получил мужчина, а сам кружок стали иронически называть «Обществом синего чулка». Позднее «синим чулком» стали называть женщин, которые интересовались литературой и наукой, пренебрегая домом и семьёй.

Есть версия, что кружку леди Монтэгю имя «синие чулки» дал адмирал Эдвард Боскауэн. Он был мужем одной из наиболее восторженных участниц кружка и грубо отзывался об интеллектуальных занятиях своей жены. Выражение стало в Англии нарицательным после того, как поэт Джордж Байрон написал на салон леди Монтэгю сатиру и назвал её «Синие» (англ. The Blues).

9

Какая чудесная осень стояла в этом году в Питере! Солнечная, сухая. Ночью, правда, было холодно, а днём – тепло, как летом. Растения запутались, не зная, что и думать. Одни деревья не спешили снимать зелёные одеяния. Другие сменили наряд на жёлтые, оранжевые, красные, бурые тона. Третьи – обильно сбрасывали листву, готовясь к зиме, устилая землю весёлым разноцветным ковром. Но Шурочка шла по скверу, не замечая этой красоты, и машинально раскидывала ногами листья, устилающие его дорожки.

Такой же раздрай, как у листьев (ещё лето? уже осень?), царил и в душе Шурочки. Это сейчас, задним умом, она понимала, что Тимур Георгиевич отдалился от неё ещё в машине на пути из Меерсбурга в Абенсберг. А тогда, в эйфории счастья, не придала этому значения.

Счастье бурлило в ней где-то до среды. Пока находились желающие поохать над красотой, запечатлённой на фотографиях. В четверг в душе поселилась тревога. Пятница скрутила болью.

Всю неделю Тимур Георгиевич не обращал на Шурочку никакого внимания. Не то чтобы специально игнорировал, а просто вёл себя как обычно. Это-то и было самое страшное. Конечно, Шурочка понимала, что работа и их положение начальника и подчинённого, не та обстановка, которая приличествует проявлению чувств. Да её и не прельщала роль «подстилки» босса, которая расслабляет шефа за закрытой дверью его кабинета. Но всё же… Мог же он хотя бы взгляд на неё кинуть? Словом перемолвиться? Смску прислать? На почту написать? Можно ведь было куда-то на обед вместе вырваться под видом встречи с клиентом! Мало ли что можно было ещё придумать?! Но это – если хочется. А если нет?

А она-то хороша! Переживала, что будет в любовницах «всего несколько месяцев»! А продержалась всего одну ночь… Что это было? Кто она для Тимура Георгиевича? Средство для снятия стресса? Значит ли она что-нибудь в его жизни? Или – так, случайный эпизод, воспользовался и забыл? И что ей прикажете делать дальше? Уволиться? Сделать вид, что ничего не было?

Сквер закончился, Шурочка перешла дорогу и побрела по тротуару. Краем глаза заметила машину, медленно тащившуюся по дороге. Что-то ещё, кроме странности езды со скоростью черепахи на пустой дороге, зацепило сознание Шурочки… Ах, да! Её цвет – металлик «тёмная ночь». Такого же цвета машина была у шефа. Шурочка остановилась, как будто налетела на невидимую преграду. Остановилась и машина. Дверца её распахнулась, и Шурочка, ещё не до конца осознав, что в машине её ждёт Тимур Георгиевич, нырнула внутрь. А там… Там сразу попала в кольцо его рук. Его поцелуй был таким жарким, таким жадным! Он тоже по ней соскучился! И все тревожные мысли Шурочки растаяли, как дым, расплавились без остатка…

10

Жизнь Шурочки разделилась на две, почти равные части.

В одной она была менеджером по связям с общественностью и занималась своими прямыми служебными обязанностями: организовывала и поддерживала постоянные контакты со средствами массовой информации, информационными, рекламными, консалтинговыми агентствами, издательствами, агентствами по связям с общественностью, государственными и общественными структурами, занималась сбором информации, в том числе с применением социологических исследований, мониторила различные информационные источники и так далее. В этой части её жизни её взаимоотношения с шефом не поменились ни на йоту9. Она всё также была его подчинённой, он – её начальником. Даже когда они были вдвоём в его кабинете, без свидетелей. И только на «Вы».

На «Вы» они были и во второй части Шурочкиной жизни, которая длилась 3 ночи и 2 дня, с вечера пятницы до утра понедельника. Но, по ощущениям, во всяком случае, Шурочки, это время было даже весомее, чем предыдущие пять суток.

Шеф по-прежнему оставался для неё Тимуром Георгиевичем, а она для него – без имени и на «ты». Шурочку это никоим образом не смущало. Во-первых, так было удобнее, чтобы не путаться потом на работе. А во-вторых, что это меняло? Вон, Любовь Орлова и Григорий Александров тоже обращались друг к другу на работе и при людях, в гостях, на «Вы», а дома, в быту, наедине, вообще не разговаривали, общались только с помощью записочек10. Странновато, конечно, но ведь любили они друг друга от этого не меньше?!11 Шурочка и Тарас, кстати, к своим роднулечкам – бабушке и дедушке, тоже обращались исключительно на «Вы», так было принято в семье (почему – никто не помнил), а любили их до обожания!

Самым сложным для Шурочки был рабочий день в пятницу. Она теперь специально оставляла на конец недели побольше работы, чтобы некогда было думать о том, что произойдёт вечером. А вечером повторялся один и тот же ритуал – она проходила сквер, усилием воли заставляя себя не бежать, переходила дорогу, медленно шла по тротуару, пока не подъезжала машина цвета металлик «тёмная ночь» и приветливо не распахивала перед ней дверцу на переднее сиденье. Кольцо мужских рук, страстный поцелуй и – вперёд, в загородный дом Тимура Георгиевича! В понедельник утром ритуал происходил в обратном порядке, правда, без поцелуя и объятий, – тротуар, дорога, сквер, работа. И нарушен был лишь один раз, в ливень, когда Тимур Георгиевич подвёз Шурочку до работы.

А между ритуалами были 3 ночи, наполненные страстью, нежностью, взрывами удовольствия и провалами в сон. Чем были наполнены 2 дня? Самыми обычными, элементарными, бытовыми делами. Купить продукты в магазине, приготовить еду (шефу особенно понравилась Шурочкина ленивая Ачма12. Он нарезал соломкой лаваш, тёр сыр и весьма ловко переворачивал лепёшку на сковородке. Шурочке оставалось только взбивать и смешивать продукты), помыть посуду, посидеть перед телевизором, повозиться в саду перед домом… И всё это вместе, без разделения на мужские и женские дела, без – мелодраматические сериалы это женское, а трансляции футбольных матчей – мужское. Шурочка понимала, что за годы холостяцкой жизни у Тимура Георгиевича выработался определённый шаблон, и старалась тактично вписаться в него. Тем более что особо ломать в себе ничего не пришлось. Её выходные проходили примерно также, изредка разбавляясь походами в театр и на концерты, выставками и встречами с друзьями.

9 – это название буквы в греческом алфавите, означающей звук "и". По своему начертанию она значительно меньше всех своих подруг по алфавиту и напоминает закорючку. Она же пишется иногда в виде черточки под некоторыми буквами. Пропусти ее – и изменится грамматическая форма. Впервые слова "ни на йоту" встречаются в греческом переводе библейского текста, где говорится, что не только текст закона не может быть изменен, но даже ни одна буква, ни одна черточка в нем.

10 – Клавдия Шульженко, зная об этом, посвятила им свой романс «О любви не говори» (слова: Н. Лабковский, музыка: А. Владимирцов):

Очень хорошо влюбиться раннею весной,

Можно полюбить и летом.

Но, пожалуй, лучше в зимний день под сосной,

Крепче снега в сердце зной.