Арт-пытка, или ГКП

Томский. Понятия не имею.

Крот. То есть у вас нет плана по реформированию современной системы образования?

Томский. Нет. Более того, я даже не выступаю против школы как общественного института – школы необходимы. Для Общества. А для творческого человека необходимо дистанцироваться от Общества со всеми или почти всеми его институтами.

Крот. А я думал, вы собираетесь при своем сообществе и какие-нибудь специальные, «правильные» школы открыть.

Томский. Чтобы творческих людей воспитывать?

Крот. Да.

Томский. Была у меня такая мысль, но я от неё отказался. Хоть я и утопист, но в воспитательно-образовательные утопии не верю – думаю, это часть неверия в общественные утопии. Да и нельзя запрограммированно взрастить творческого человека. Он должен сам воспитать-образовать себя, а я должен «подхватить» его на определенном этапе.

Крот. Сорвать созревший плод?

Томский. Нет – довести выросшее дерево до стадии плодоношения – вот моя задача.

Крот. Ну а я остаюсь при своих мыслях. Не то чтобы я был фанатом школы, помнится, я её не любил…

Томский. Вот видите.

Крот. Не вижу – по-моему, естественно, что ребенку больше хочется играть, чем учиться. Элемент принуждения, преодоления капризно-детского сопротивления при воспитании-образовании неизбежен.

Томский. Возможно.

Крот. Так вот, хоть я и не любил ходить в школу, а потом и в универ (если иметь в виду чисто лекционную, а не время-препроводительную часть), мне кажется, современная система образования в целом свои функции выполняет. Ты получаешь набор определенных знаний, а потом можешь как-то эти знания применять. А насколько ты при этом способен сделать свою жизнь интересной, – всё в твоих руках! Профессий много, современный мир разнообразен.

Томский. Все работы хороши, выбирай на вкус!17

Крот. Неравнодушны вы к Маяковскому, как я вижу.

Томский. Ещё как неравнодушен. И хотя я очень люблю его поэзию, даже когда её идейный посыл мне совершенно чужд, но конкретно это стихотворение меня просто-таки выбешивает. По-моему, это одно из самых отвратительно-лживых из когда-либо написанных стихотворений. «На заводе хорошо, а в трамвае – лучше!». И кто это говорит? – поэт говорит! И ни слова о том, что лучше всего – это как раз-таки быть поэтом. «Кем быть?» – поэтом и быть. На заводе ему, понимаешь, хорошо…

Крот. Ну а вы в другую крайность вдаетесь. У Маяковского все работы хороши, у вас – все плохи.

Томский. Да, именно как работы – все работы плохи.

Крот. А вот и нет. Мы возвращаемся к тому, о чем уже говорили. Ваши представления о работе не идут дальше какого-то фабрично-конвейерного производства или, шире – низкоквалифицированного труда. Отсюда человек работающий вами почти что приравнивается к рабу. Но образование, о котором мы тоже говорили, всё и меняет. Образование дает доступ к труду высококвалифицированному, а следовательно, возможно, что и довольно интересному, даже творческому. Образованный человек всегда найдет себе интересное занятие – по своему вкусу.

Томский. (иронически-пафосно) Все профессии открыты перед образованным человеком. В том числе и творческие профессии.

Крот. Разве это плохо?

Томский. Нет, это не плохо. Это – ужасно.

17. Что такое Культура?

Потому что творчество – это не профессия. Это что угодно, но только не профессия. Как бы я ни определял творчество, слову «профессия» в этом определении не будет места.

Крот. А если я и вправду попрошу вас дать определение?

Томский. Пожалуйста. Творчество – это процесс созидания Культуры.

Крот. А сама Культура – это что такое?

Томский. Законный вопрос. Формулирую. Слушайте внимательно – много раз повторять не буду, так как пропагандой заниматься не собираюсь. Итак, Культура есть совокупность (рукотворных) объектов, предназначенных для вдумчивого созерцания.

Крот. Совокупность объектов, предназначенных для вдумчивого… хм… даже пока не знаю, что возразить. Не такое плохое определение, как я ожидал.

Томский. И на том спасибо.

Крот. А вот у меня в руках – смартфон. Это своего рода технический шедевр, но он предназначен для вполне практических целей, а вовсе не для созерцания, хотя бы и вдумчивого. И тем не менее это один из ключевых символов современной Культуры.

Томский. Не такой плохой контраргумент, как я ожидал. Да, понятие культуры может трактоваться более или менее расширительно. Оно может даже включать в себя все рукотворные объекты, потому как почти все они что-то да говорят об особом способе существования человека. Может быть, в данном мною определении слово «Культура» следовало бы заменить словом «Искусство». Но я, знаете, не логик (хотя слово «логика» для меня священно, и я неизменно стараюсь быть логичным), и еще я знаю, что феномен определения настолько сложен, что и дать ему самому определение достаточно сложно. Для меня в первую очередь важно то, что есть совершенно особая совокупность объектов, созданная самим человеком и предназначенная преимущественно или даже исключительно для вдумчивого созерцания, и что эта совокупность возникает лишь на определенной фазе развития общества, которую можно назвать высшей фазой. Как следует точнее определить эту совокупность и вполне ли адекватны такие обозначения как «Культура» или «Искусство» – я не знаю. И, разумеется, сами слова «Культура» и «Искусство» не могут быть полностью синонимичны, хотя я часто употребляю их как синонимы.

Крот. Ну, поскольку я тоже не логик, будем считать, что вы выкрутились.

Томский. Да-да, будем так считать.

Крот. Кстати, а как быть с наукой? Науку вы в ГКП поддерживаете?

Томский. Нет, не поддерживаем, но в этом и нет ни малейшей необходимости. Современный мир и так наукообразен до безобразия, – вот увидите, будущие поколения будут смеяться или недоумевать над многими нашими научными «познаниями», точно так же, как мы сегодня смеемся над средневековыми дискуссиями о том, известно ли прочим ангелам, о чем разговаривают двое ангелов между собой.

Крот. Известно ли прочим зрителям, о чем мы с вами разговариваем в этот момент?

Томский. Им-то известно, а вот «прочим ангелам» – неизвестно; двое ангелов, слава небу, могут побеседовать в обстановке абсолютного уединения. Но мы сейчас о науке говорим. Так вот, наука не нуждается в нашей поддержке; на науку деньги всегда как-то да находятся, ведь общество слишком в ней заинтересовано – вот пусть оно наукой и занимается, пусть они там строят свои коллайдеры и всякие прочие супер-телескопы. Из всех наук у нас в ГКП поддерживается лишь самая ненаучная и одновременно высочайшая из наук – философия.

Крот. А философия – высочайшая из наук? По-моему, так философия – не более чем болтология.

Томский.…

Крот. Я что-то не то сказал?

Томский.…

Крот.?

Томский. Да я вот думаю, стоит ли дальше разговаривать с человеком, считающим философию болтологией?

Крот. А вы переубедите меня.

Томский. Нет уж, не сейчас, да и пустое это дело – спорить о ценности философии с современным человеком со смартфоном. Философия, в отличие о науки, смартфон ему не подарит, значит, она не нужна… Ладно уж, запасусь философским терпением, и продолжим наш философский разговор.

18. Безразмерный миллион

Крот. А у меня уже как раз созрел и следующий вопрос. Разговор об аристократическом отношении к действительности начался у нас, когда речь зашла о вознаграждении. Сначала вы сказали, что ГКП – это не бизнес, а потом – что никто из авторов ГКП не бедствует. Но, если посмотреть вокруг, то и никто из тех авторов (не принадлежащих к ГКП), которые являются более-менее признанными, тоже не бедствует. Это раз. Второй момент: допустим, писатель написал книгу; книга пользуется успехом, соответственно, писатель получает немалые деньги, что позволяет ему и дальше заниматься именно писательством, то есть быть творческим человеком и думать исключительно о творчестве. Это и мне, да и всем понятно. А вот что это за писатель, который, занимаясь писательством, организует свое свободное время, пишет, так сказать, на досуге, и чем он отличатся от писателя, который просто пишет книги – мне, признаться, не очень понятно. Равно как и не очень понятно следующее: чем вознаграждение, которое он получает от вас, отличается от вознаграждения, которое «нормальный» писатель получает от «нормального» издателя?

Томский. Разница есть. Иногда ее объяснить проще, иногда сложнее. Сначала о простом. Во-первых, любой автор ГКП получает стопроцентную гарантию пожизненного обеспечения. Стал автором ГКП – можешь не сомневаться, что всю оставшуюся жизнь ты будешь думать не о том, насколько хорошо будет продаваться твоя книга, а исключительно о том, что это будет за книга. То есть благосостояние автора не привязывается у нас к успеху его книги, – и нет такого автора, который бы, став ГКП-автором, в чем-то нуждался.

Крот. Коммунизм просто!

Томский. Не совсем коммунизм и даже совсем не социализм. Знаете, у меня вообще-то было огромное желание полностью освободить авторов от всех материальных забот коммунистическим способом: пусть у них вообще не будет денег, а если автору что-нибудь понадобится – я обеспечу. Это ведь и есть почти коммунизм: от каждого по его творческим способностям, каждому – по его потребностям. Это даже лучше коммунизма, потому что я при этом избавил бы авторов от общественно-необходимого труда, превратив все их время в досуг. Да, искушение устроить такой вот отредактированный коммунизм было очень велико…

Крот. Но вы его преодолели?

Томский. Да, преодолел. Я просто вспомнил о золотом правиле нравственности, которое как там у нас звучит?

Крот. Забыл. Наверное, как-то так: никогда не делай другому того, что не хотел бы, чтобы делали тебе.

Томский. Совершенно верно. Все помнят об этом правиле, хотят они о нем помнить или нет; согласны они с ним или не согласны. Так вот, я и подумал: хотел бы я, чтобы мне обеспечивали все необходимое в виде постоянных подачек со стороны? И я понял, что, конечно бы, не хотел. А чего бы я хотел? Да, я тоже хотел бы не думать о деньгах, – но только отталкиваясь от их наличия, а не от их отсутствия (а когда денег нет – не думать он них невозможно). Помните известное изречение…

Крот. …что коммунисты борются за то, чтобы не было богатых, а надо бороться за то, чтобы не было бедных?

Томский. Да. Так вот, я хотел, чтобы среди моих авторов не было бедных. И при этом я хотел, чтобы они, по возможности, вообще не имели отношения к деньгам, не думали о них. Как же я должен был поступить?

Крот. Подарить каждому по миллиону долларов.

Томский. А лучше уж сразу по миллиарду, не так ли?

Крот. Конечно.

Томский. Тут и моих средств надолго бы не хватило. Хотя, надо сказать, что вы почти угадали, почти предвосхитили мой образ действия. Я действительно подарил моим авторам миллион долларов. Но только – один на всех. Правда, это, как бы и сказать, самовозобновляющийся миллион.

Крот. Один на всех самовозобновляющийся миллион долларов. Боюсь, я вынужден попросить уточнений.

Томский. Да, я понимаю, этот момент необходимо должным образом уразуметь. Я открыл счет на миллион долларов, и каждый автор, присоединяясь к ГКП, получает доступ к этому счету. Один миллион на всех. Но этот миллион – он похож на горшочек, который, как вы помните, все время варил кашу. Тут та же история: сколько бы денег вы ни снимали со счета, на нем все равно остается ровно один миллион долларов. Такой вот безразмерный или самовозобновляющийся миллион на всех. И доступ к этому миллиону вообще никак не зависит от вашего авторского статуса (в смысле – от того, насколько вы известный автор; сам статус автора, естественно, является ключевым для доступа к миллиону) и от того, насколько хорошо продается ваша книга. Нет, все авторы в этом смысле равны. Помните наш разговор о природе современных денег?

Крот. Помню. Вы говорили о трех основных свойствах: виртуальности, безразмерности и кажущейся доступности.

Томский. Действительно, помните. При этом только что мы говорили о досуге. А что обеспечивает досуг?

Крот. Как раз деньги и обеспечивают.

Томский. Точнее – могут обеспечивать. Само по себе наличие денег вовсе не обеспечивает досуга; все равно их все время надо зарабатывать или добывать; сколь бы много денег ни было – все равно их надо приумножать, тратя на это или все, или значительную часть своего времени. Кстати, именно сейчас мы и ответим на вопрос, который был поставлен раньше, но так и не нашел ответа: почему столь многие умные люди во все времена выступали за уничтожения частной собственности?

Крот. В основном из-за социального неравенства. Частная собственность порождает роскошь и нищету.

Томский. Вы правы, но это причина общественно-значимая, а есть еще и причина личная, состоящая в том, что всякий свободный человек воспринимает собственность как обузу. Четче всего об этом высказался Уайльд – в своей достаточно известной, но заслуживающей большей известности работе: «Душа человека при социализме». Вот что он пишет:

«Собственность не просто сопряжена с обязанностями, но этих обязанностей столько, что обладание мало-мальски значительной собственностью обращается обузой для человека. С ней связаны бесконечные обязательства, бесконечная погруженность в дела, бесконечные хлопоты. Мы бы смирились с частной собственностью, будь она только в радость, однако влекомые ею обязанности превращают собственность в тяжелую проблему. Необходимо избавиться от нее в интересах ее же обладателей».

Итак, с одной стороны, собственность – это грех (всякий человек, живущий в роскоши, не может не брать на себя ответственности за нищету), а с другой – обуза. Что касается греха, то видно, ничего с этим не поделаешь – обладание большими деньгами всегда грех; но вот что касается обузы, я думаю, что современные деньги, благодаря своей виртуальной природе, могут не быть в тягость. А главное, ранее я уже говорил, что деньги сегодня превратились почти в чистое воплощение материального излишка, потенциально освобождая человека от всего материально-необходимого. Денег сегодня настолько много, что может показаться – высвобождаемый для человека досуг тоже может быть бесконечным. Вот я и решил, что в нашем сообществе, сообществе ГКП, мы реализуем весь потенциал, заложенный в современных деньгах. Во-первых, грех обладания деньгами я взял на себя.

Крот. Ха – многие с охотой взяли бы на себя этот грех.

Томский. Ноу комментс. Итак, грех обладания деньгами я взял на себя. Во-вторых, я максимально развязался с обузовой частью обладания деньгами – я продал свой бизнес и разместил полученные средства на счетах и в надежных ценных бумагах.

Крот. Чья надежность никогда не бывает до конца надежна.

Томский. Ноу комментс. Итак, во-вторых, я превратил деньги в набор чисел на своем счете. В-третьих, и это самое главное, я превратил деньги в то, чем они и должны быть в идеале – в средство организации досуга. Умные люди часто говорили, что деньги нужны для того, чтобы не думать о них. Говорить-говорили, но на практике это было почти неосуществимо – деньги, есть они или нет, заставляют слишком много думать о себе. Я сделал невозможное возможным, – для наших авторов. Стал автором – имеешь возможность более вообще не думать о деньгах, думая исключительно о творчестве. Твори и ни о чем более не думай, – безразмерный, постоянно возобновляющийся миллион в помощь. Такой вот усовершенствованный аристократически-творческий коммунизм.

Крот. Аристократически-творческий коммунизм. Хм… Но я все еще не совсем понял. А в чем, например, смысл ограничения на миллион, если сумма все время возобновляется?

Томский. Приходится иметь в виду природу человека. Я, конечно, доверяю своим авторам, но, знаете, если открыть счет на миллион, то в один прекрасный день обнаружишь, что лишился «всего лишь» миллиона (а такое уже однажды произошло), а если открыть счет на миллиард – то и лишишься миллиарда. Я могу себе позволить разбрасываться только миллионами, но никак не миллиардами. Миллион – это разумное ограничение, наложенное на безграничную способность человека тратить деньги.

Крот. Но, получается, что вы все же сохраняете контроль над тратами ваших авторов.

Томский. Да, сохраняю. Но ведь какая-никакая, а я все равно власть, а власть немыслима без контроля. Видите ли, я заключаю со всеми авторами своего рода джентльменское соглашение. Становясь автором, говорю им я, вы получаете доступ к сумме, которая обеспечит удовлетворение всех ваших разумных и даже не совсем разумных потребностей. Если вы согласны быть хотя бы немного разумными существами, то этого вам хватит с лихвой. Если не согласны, то, извините, нам не по пути. Но смысл всей затеи – чтобы вы забыли о деньгах. Совершенно забыли. Считайте, что деньги у вас есть. И думайте о другом.

Крот. Думаю, что, получи я доступ к такому миллиону, и вряд ли я смог бы думать о чем-то другом. Боюсь, такой свалившийся на голову безразмерный миллион совершенно бы развратил меня в плане финансовой дисциплины. У меня бы просто голова закружилась.

Томский. Сначала закружилась бы, но это дело привычки. Почти все наши авторы проходят через стадию «срыва крыши» от открывшихся финансовых возможностей. Но ведь и любой человек, заработавший первые большие деньги, переживает то же самое. Он думает – теперь я могу купить и то и это. Ему трудно удержаться от различного рода импульсивных трат, но со временем это проходит. Детская болезнь.

Крот. Да, но человека сдерживает то, что это именно он и именно зарабатывает деньги. Если он будет тратить, не зарабатывая, то быстро сядет на мель. А у вас-то совсем не так. Можно тратить, ничего не делая. Это должно разлагать.

Томский. Вы так думаете, потому что живите в мире, в котором все построено на принципе: заработай деньги. Этот нюанс реально сложно, но и очень важно прояснить. Вспомните Данию и тех людей, которые имеют возможность не работать, но предпочитают работать. Почему они так странно себя ведут?

Крот. Потому что иначе они будут бездельничать, а бездельничая, они будут себя презирать.

Томский. Совершенно верно. Потому что досуг в их восприятии не может быть ничем иным, кроме как бездельем, а даже и творчество не может пониматься ими никак иначе, кроме как работа, а мерилом всякой работы всегда является вознаграждение. Получение денег именно и дает возможность работающему оторваться от необходимости только выжить – ведь денег может быть больше, чем необходимо для выживания. Далее же деньги, как мы отметили, вроде бы открывают дверь и в деятельно-досуговое пространство. Но тут и происходит затык. В мире работы деньги выходят на первый план – средство, необходимое для творчества как цели, само превращается в цель. Отличительный признак работы как связующего звена между выживанием и творчеством исчезает: и выживание, и творчество тоже превращаются в работу, то есть в некое самоценное зарабатывание денег. Деньги же, получаемые без работы, воспринимаются либо как потворство бездельникам, либо как помощь сильно нуждающимся (и, как только они перестают нуждаться, то, продолжая получать деньги, превращаются (в общественном мнении) в потворствуемых бездельников). В современном мире вы никогда не выйдете из этого порочного круга. Работай и зарабатывай, – и тогда будь уважаемым человеком, либо бездельничай и презирайся. И эта всепроникающая логика работы автоматически переносится и на творческую деятельность. Чтобы доказать, что ты Художник, ты должен доказать, что можешь зарабатывать своим творчеством. В итоге человек сбрасывает одни цепи, чтобы тут же заковать себя в другие; убегает от работы, чтобы работать Художником. Я же хочу эту логику сломать. Творческий человек не должен работать – ни в одном из тех смыслов, которые навязываются обществом. Быть деятельным? – да! Работать? – нет и еще тысячу раз «нет». Ни ради пропитания, ни из-за статуса. Современность делает все, чтобы сплавить понятия работы и творчества воедино (с одной стороны, делая работу похожей на творчество, в чем, возможно, и нет ничего плохого, но с другой – превращая творчество в работу, что фатально для творчества), моя задача – максимально возможным образом развести их в разные стороны.

Крот. Так разведите. Дайте четкие определения работы и творчества.

Томский. Даю. Работа – достаточно жестко внешне-регламентированная, выстраиваемая по принципу производства деятельность, принудительно совершаемая за плату (а плата за труд – всегда компенсация принудительности труда). Творчество – деятельность, спонтанно-принудительно совершаемая исключительно исходя из внутренней потребности ее совершения.

Крот. Спонтанно-принудительно – это как?

Томский. А так, что творят всегда спонтанно, но по мере продвижения к творческому пику, приходится принуждать себя. Но это всегда само-принуждение, просто жизнь уж так устроена, что чисто спонтанно на пик не заберешься. Работника заковывает в цепи внешний мир; творческий человек самостоятельно подчиняет себя творческой дисциплине. Вот вы спрашивали: чем «нормальный» современный писатель (признанный) отличается от писателя, каким он должен быть исходя из идеальной концепции творческого человека? И тот, и другой занимаются исключительно писательством – это верно. Но творческому человеку не надо выдавать «на гора» каждый год по книге, раз уж он своего рода автомат по производству книг, которые приносят ему деньги. А сегодня все строится по принципу производства, – и творчество в том числе. Даже если автору и не нужны уже деньги, если он их заработал достаточно, он все равно должен зарабатывать дальше, производя все новые книги – это просто органически въелось в его рабочий мозг. Я хочу снять человека с этой производственно-вознаграждающей иглы. Я хочу, чтобы автор остановился, подумал и пришел к естественному выводу, что ему не надо писать книгу ни для чего другого, кроме самой этой книги. Что у него нет никаких обязательств, кроме творческих. Что все его время свободно. Что вся его жизнь отныне – сплошной деятельный досуг. И если человек не может достичь такого вот психологического настроя, что же – ему у нас не место. А если может – добро пожаловать!

Крот. Чтобы заполучить доступ к безразмерному миллиону, пожалуй, многие захотят пожаловать.

Томский. Фи, как вульгарно, но – насколько в духе времени! Поймите вы – моя цель не в том, чтобы автор почувствовал себя богатым, а в том, чтобы он совершенно выбросил из своей головы все мысли о деньгах.

19. Миллионная практика

Крот. Да понял я, понял. Но вы сами сказали, что и о человеческой природе забывать нельзя. Ведь наверняка чудят и ваши авторы.

Томский. Чудят, конечно. Но я готов потерпеть – для меня важнее, чтобы любой автор чувствовал себя вполне материально свободным. Например, если кому-то пришло в голову, что ему надо немедленно отправиться в кругосветное путешествие – что же, пусть отправляется. Может быть, это ему вовсе и не надо. Может быть, это совершенно пустая трата денег. Я не знаю. Но пусть он отправится в свое путешествие.

Крот. Я бы прямо сейчас и отправился, чем здесь сидеть. Уже мечтаю стать вашим автором.

Томский. Момент обращения близок.

Крот. Никак бы не подумал, но это реально так. Заинтересовали вы меня. Кстати, о чудачествах – ранее вы вскользь упомянули, что один раз миллион у вас «пропал». Это что за история?