Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

В Москву пришла весна, о чем оповестили блогерки со своими инстахазбэндами, оккупировавшие все панорамные локации столицы. На мосту с торца бара девушка в длинном красном платье позировала на фоне реки, а ее кавалер, вооружившись зеркальной камерой, отстреливал кадр за кадром: пять, десять, пятнадцать щелчков; смена ракурса; подол платья приподнять, подол платья отпустить; в профиль, в анфас; стоя, полусидя, лежа на картонке. Не представляю, как полтораста лет назад люди догадывались о наступлении весны. Уж точно не по перелетным грачам. Теперь на помощь пришел «инстаграм».

Мы вернулись в зал. Артур положил кепку на лавку и доложил: «Представляешь, Антось, мы сейчас наблюдали картину, как женщина завязывала шнурки своему парню». Потрясенный Антось восторженно поднял кулак вверх, и мы чокнулись.

– Я однажды с одной 19-летней познакомился, – Артур прикончил стакан и принялся за следующий. – Пришел в клуб на тусовку, а там девочки на диване Мариенгофа обсуждали. Я, конечно, Мариенгофа не читал, но спросил: «Да ладно, Мариенгоф? “Циники” грандиозная вещь!» Она с интересом спросила: «Вы читали Мариенгофа?» Я почувствовал себя оскорбленным: «Я – и не читал?!» Так и познакомились».

Где-то в бэкапе сознания я нащупал похожую сцену, свидетелем или участником которой оказался в недалеком прошлом.

– Мариенгоф, – говорю, – это хорошо. У него в «Циниках» есть шедевральная сцена, как главный герой, ухаживая за женой, ей клизму ставит. Вот так его любовь и закончилась. Рутина и телесность убили возвышенность.

– Ну если ты «утку» поменял, то это действительно любовь, возразил Артур.

Про «Циники» Артур хорошо упомянул. Балансируя на грани правды и вымысла, Мариенгоф создал слепок эпохи, впитавший и футуристические восклицания, и шепоты символизма. Имажинисты, к которым, наряду с вашим покорным слугой, относились Есенин и Шершеневич, эти паяцы на авансцене революции, презентовали «бытовой театр», стремясь к театрализации жизни, эстетизации каждого момента собственной биографии, благодаря чему произведения их получилась тонкие, почти символичные, на столкновении быта и прекрасного, на конфликте высокого и низкого. В точности последовав максиме Уайльда, они вложили весь гений в жизнь, а в творчество – только талант, провозгласив бунт индивидуального вкуса против нивелировки моды и калибровки общества. Арлекины эпохи, они нарочито пестовали репутацию самозванцев, не позволяя себе никакой изящной скромности, холодной харизмы или заметной незаметности в литературном и бытовом поведении, потому принимать всерьез все, что они говорят, непростительно, а не верить им – оскорбительно. Крик, натиск и буря, самохвальство и похабщина, площадная брань и звериный рев, самореклама, в конце концов – все это лишь отражение тонкой души, раздробленной городом. Мариенгоф представил нарциссическое изображение героя-индивидуалиста на фоне исторических потрясений и наигранно назвался циником, потому что пытался сбежать от действительности, до которой не дорос. Или которая оказалась по щиколотку. Тут уж вопрос в интерпретациях. Я приготовился прочитать коллегам развернутую лекцию о творчестве имажинистов, но мочевой пузырь пригласил в уборную.

Уборная любого бара – наилучшая реклама и самое надежное тавро. Помню, как мы однажды уединились с бывшей в туалете виски-бара. Само собой, в будуаре затронули поэтику Бодлера. Владельцы бара подошли к оформлению заведения со вкусом, потому мы комфортно и без стеснений порассуждали о метафорических рядах проклятого поэта. Я накрыл тело женщины, как француз – «любовью труп лошади».

Мои друзья не меньшие ценители уборных. Антось рассказывал, как минут 15 изучал стены в туалете клуба «Чайнатаун»: фееричные плакаты в стилистике пинап надолго врезались в память.

В туалете «Белфаста» висело следующее объявление, сопровождаемое изображением лепрекона в зеленом камзоле с ярко-рыжей бородой и вантузом в руках: «Бумагу, полотенца, тампоны, прокладки, окурки, телефоны, презервативы, чеки, письма, счета, документы, перчатки, золотых рыбок, жевательную резинку, надежды на лучшее в унитаз не смывать! Для всего этого есть урна». Да, любой писатель знает, что в творчестве самое важное – иметь урну поглубже и держать ее как можно ближе.

Вымыл руки и вернулся в зал. Антось пролонгировал тему 28-летних, рассказав, как ухаживал за девушкой три года, получив в награду три года мозгоебства. А затем она выскочила замуж за другого – и ее тут же разнесло в талии. «Почувствовала свободу. Свободу и власть», – подумалось мне.

– Она раздалась, а я по-прежнему юн внутри, как корнет.

– А я пуст, как кларнет, – добавил Артур. – Вы знаете, я провел опрос среди знакомых моих знакомых, и одна девушка 28 лет заявила, что мы не правы: по ее словам, она пизданулась значительно раньше. Феномен раннего 28?

Антось насупился:

– Зато искренне и честно, значит, еще не все потеряно.

– Коллеги, – говорю, – возможно, болезнь достигает пика в 28, но ее симптомы – как и у любой другой болезни – начинаются куда раньше. С другой стороны, мы не можем быть уверены и в том, что пик приходится не на 29, ведь к тому моменту наши половые исследования уже завершены и мы неспособны собрать широкую и непротиворечивую социологическую выборку.

– Согласен, – вторил Антось. – Монстр может разродиться через несколько лет, если его не остановить вовремя.

Удивительное дело: я задумался, как могли проявляться симптомы болезни 28 на других этапах исторического развития и пришел к выводу, что никак. Раньше – что в Средние века, что в Новое время – девушек выдавали замуж уже 14-16-летними, хотя организм еще не сложился окончательно и деторождение зачастую становилось синонимом убийства. 20 лет – старая дева, 25 – никаких шансов, а 30 – бальзаковский возраст, поэтому женщины взрослели быстрее, да и жили меньше. Теперь все наоборот: быстрая акселерация организма (сегодня 16-летнюю не отличишь от аспирантки вуза), продолжительная и здоровая жизнь, но при этом – жалостливая злобная инфантильность, которую лом не прошибет. Неудивительно, что у 28-летних нет и не может быть ощущения «лучшего состояния противоположного пола», так как девушек в этом возрасте интересуют только собственное состояние и собственные ощущения.

Размышления перебил Антось: «И знаете, что смешно? Прощаясь, бывшая сказала, что я безоговорочно самый внимательный ухажер из всех, что с ней встречались». – «Да ладно?! – Артур встрепенулся. Мне моя то же самое сказала! Однажды я отправил цветы, гранатовый сок и торт, потому что после 30 – уже не торт. Так она запомнила! А в другой раз – стихи поэта Пидоренко, завернутые в розовую бумагу с бантиком. Внутрь лепестки роз положил и духами надушил. Она и это запомнила! И добавила: “Нам надо расстаться. Я не люблю тебя”». – «А чего ты ждал? – я постучал по столу. – В 28 женщины не любят романтику, особенно столь возвышенную, как Пидоренко. Они любят, чтобы их по ебальнику пиздили. Так что если вдруг еще раз встретишь двадцативосьмилетнюю, то сразу бросай. Девушку, а не пить. Позвони ей, скажи:

“Нам надо пожить отдельно, для себя, все обдумать”. Она, конечно, ответит: “Но ты же сам мне звонишь!”, а ты проплачешь в трубку: “Давай-пока”. В этом – залог счастья и душевного спокойствия», – сказал я и поперхнулся. О, кто тянул меня за язык?! Кто вбил эту мысль в голову?! Кто заставил методично чеканить детали?! Боги наказали меня за злословие в адрес 28-летних барышень!

Как луч прожектора, выхватывающего скелеты самолетов в ночном небе Ленинграда, обожгла ужасающая мысль. Лоб вспотел, и ворот рубашки взмок. Голова закружилась, как вестибулярный аппарат у летчика-истребителя во время воздушного боя. Я тяжело откашлялся и глубоко продышался. Артур сразу раскусил причину паники:

– А сколько Флоре лет?

Я сглотнул слюны и заполировал пивом:

– Ей 28 в сентябре исполнится.

Окно бара распахнулось настежь, и в зал влетел черный ворон с запиской в клюве. Я развернул бумагу и прочел: «Флоре скоро 28, Милорад! Крепись. Всегда твой: Ахура-Мазда. Чмоки». Посетители за соседним столиком схлестнули бокалы, и в звоне стекла я расслышал тревожное перешептывание: «Флоре скоро 28, Милорад! Крепись». Серые облака сложились в непонятную вязь: «فلورا ستبلغ ٢٨ قريباًميلوراد. كن قويا!», но я не знаю арабского, и текст не разобрал. Телевизор в углу зала зафонил, и на экран вывели экстренное обращение президента. Хмурый Путин, вглядевшись в мое пепельное сердце и тяжело вздохнув, объявил: «Флоре скоро 28, Милорад. Крепись!» – и монитор погас. Из уборной выплыли хористы древнегреческой трагедии на котурнах и надрывно пропели: «Флоре скоро 28, Милорад. Крепись!» Оглушенный, с ужасом понял: я и Флора, рай и офицеры ваффен СС; эстрадный дворец имени Куйбышева и песни Red Hot Chili Peppers; Челябинск и чистый причесанный воздух; бедняк, пожинающий пряжу пшеницы, и папирус, исписанный нильским сановником; Nikon и Canon; нонсенс и лондонский денди викторианской эпохи; хинди и урду; Дублин и трезвость; восторг и рассказы Прилепина, минимализм и лепнина на белом фасаде, возведенном в расцвет рококо, – порознь. С чего вдруг я посмел предположить, что смогу впрясть ее судьбу в свою – и наоборот? Отвечу так: как некогда солгал Сартр, написав, что «человек обречен быть свободным», так и я солгу: «Человек обречен стать счастливым». Более того: Ахура-Мазда любит различия, и если что-то в женщине тебе не подходит, на ней и стоит жениться. А если ты ищешь женщину по своим канонам и уму, с общими интересами и друзьями, если требуешь, чтобы она во всем тебя устраивала и удовлетворяла каждому пункту анкеты «Идеальная супруга», – в итоге ты женишься на самом себе – и окажешься несчастлив. Антось насупился:

– Господа, у нас проблема, и она требует безотлагательных ответных действий. Объявляется экстренное заседание.

Пустые бокалы сбежали на соседний столик, меню отправились томиться в одиночестве подальше от голодных пальцев, стулья, приплясывая четверкой дубовых ножек, притиснулись ближе.

Заговорщицки тихо мы стали обсуждать детали предстоящей авантюры. Антось Уладзiмiравiч спросил: «Когда вы увидитесь в следующий раз?»

Флора обещала приехать в Москву со скоротечным диджей-сетом в начале апреля, и здесь закалендарилась наша совместная прогулка по кладбищу, а в начале июня – с гастролями по четырем городам, о чем я и доложил участникам заседания. Незамедлительно прозвучало предложение взять продолжительный отпуск и сопроводить француженку если не по всему летнему маршруту – Самара, Саратов, Ростов-на-Дону и Петербург, – то хотя бы в половине мест, взяв на себя обязанности переводчика, гида, носильщика, друга, массажиста, повара, собутыльника. В ходе поездки мне поступил приказ предложить девушке отужинать приватно, на ужине – пригласить в недельную поездку в Будапешт. В рамках венгерской операции разведать информацию о родителях, чтобы подготовиться к высадке в Нормандии с целью испросить благословения семьи на бракосочетание. После визита к родителям отправиться с Флорой на отдых в Армению и там официально сделать предложение руки, сердца, предстательной и полного собрания сочинений Эндрю Таненбаума. Члены Ставки Верховного Главнокомандования единогласно поддержали предложение.

Учитывая, что гастроли Флоры запланировали на июнь, а день рождения она отмечает в начале сентября, операция получила название «Барбаросса». Мне предстояло подготовить стремительную контратаку до наступления первых заморозков женского предсердия.

По итогам совещания члены Ставки утвердили приказ 27 апреля 2019 года № 3 «Об ответственности влюбленных за сдачу в плен меланхолии и оставление веры в большую и чистую любовь». Полный текст документа привожу ниже: «Не только наши союзники – разведенные 25-летние мужчины, брошенные женами на произвол судьбы и пустой холодильник, но и противники в лице неженатых up-to-3o-years девушек вынуждены признать, что в изнурительной борьбе с гормонально неустойчивыми барышнями наш «Клуб 28», в подавляющем большинстве, его постоянные участники, а также приглашенные делегаты и потенциальные члены, о существовании Клуба не сведущие, демонстрируют безупречность, мужественность, а порой – и настоящий героизм. За полгода членами клуба выпито больше 1000 бутылок пива; уничтожены гектолитры батарей крепкого алкоголя; посещены десяток заведений, которые могут выступить плацдармом для будущих свиданий с представительницами лучшей половины человечества; прослушаны полсотни музыкальных коллективов, чьи концерты потенциально могут заинтриговать пассий.

Даже те наши знакомые – строители и музыканты, инженеры и программисты, грузчики и артисты, которые случайно оторвались от коллектива и оказались в тисках невидимого противостояния с 28-летними женщинами, – сохраняют стойкость, высокий моральный облик, не падают духом, не сдаются в плен печали и пытаются вырваться из окружения одиночества.

Но мы не может скрыть и того, что в последнее время имели место несколько позорных фактов капитуляции на любовном фронте. Отдельные генералы, бригадиры и комиссары, такие как пустые светские знакомцы онегины и герои-эгоисты, «евгении лермонтовского времени» печорины, подали плохой пример новобранцам, неблаговидно капитулировав с поля бала и опомнившись чересчур поздно. Отдельно стоит отметить неблаговидные поступки Ивана Денисовича, позорно дезертировавшего и бросившего уроженку Австралии на произвол судьбы по ту сторону границы. Не проявив необходимой настойчивости и воли к победе, поддавшись панике на пограничном контроле, продемонстрировав недопустимую растерянность в организации поездки в Киев, он без серьезного сопротивления сдался – и был депортирован из украинской столицы, тем самым совершив преступление перед Родиной как нарушитель мужской присяги. Подобные примеры не только не демонстрируют мужчинам образец смелости, стойкости и настоящей любви, а наоборот – учат тому, как прятаться в щелях и хорониться в окопах баров, возиться в оупен-спейсах офисов, не наблюдать поля боя, участниками которого мы становимся еженощно, и при первых серьезных трудностях в бою пасовать перед трудностями, срывать с себя знаки различия и ретироваться сломя голову. Если дать волю подобным трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат ряды атомизирующего общества, окончательно загубят и без того хромающий, подпорченный образ «Достойного мужчины».

По этой причине приказываем:

Попавшим в окружение одиночества частям и отдельным представителям подразделений самоотверженно сражаться до последней возможности счастья, беречь материальную часть будущей семейной ячейки как зеницу ока, пробиваться к дружеским кухням, где вас помнят и ждут, по тылам вражеских армий, по возможности – нанося максимальный урон и обрывая все связи с неприятелями, желающими ввергнуть вас в котел страданий.

Приказ прочесть во всех ротах школьников, эскадронах студентов, батареях молодых профессионалов, эскадрильях мужчин в самом расцвете сил и потенции, штабах армий ветеранов».

Поговаривают, что в любви и на войне все средства хороши, вот почему не везет в игре – повезет в любви, не везет в любви – повезет в войне. Я закончил писать и отложил Приказ в планшет (планшет, как известно любому, – деревянная доска, на которую натягивается бумага для нанесения планов, а также лист плотной бумаги, наклеенный на жесткую основу и предназначенный для фиксирования данных топографической съемки. Но в бою сапог надежней).

В бар ввалилась толпа из восьми британцев, о чем громогласно оповестил ярко выраженный ливерпульский акцент. «Британцы в ирландском пабе, – подмигнул Антось. – Что ты там про попиздиться говорил?» Драки не состоялось: к сожалению, я миновал тот градус, когда алкоголь переходит в действие, и оказался в сумеречной зоне размышлений. Мы расстались с коллегами по Клубу.

Пока ехал в метро, задумался: почему 28? Почему именно это число? Почему не простое число, из кирпичиков которых сложено бытие? Почему не полупростое число, из которых отливают ключи шифрования, лежащие в основе криптографии? Почему не числа Фибоначчи, описывающие процесс рождения листьев у растений и длину фаланг пальцев у человека?

28 – это же рядовое четное число с 6 множителями. 28 – ординарное, а не одинарное число, которых в природе миллиарды, если не бесконечность. И вот эта обычность, заурядность и пугает больше всего. «Он ее любил, она его – нет. Он повесился». «Он ее не любил, она его любила. Она его убила»». «Он ее любил, она его тоже любила. Он ей изменил. Она отомстила и переспала с другом». «Он ее не любил. Она его не любила. Они прожили вместе 40 лет и нарожали нелюбимых детей».

В посредственных историях и прячется обыденный, а оттого осязаемый ужас.

Глава 5

Стена стенаний, или последний секс в Иерусалиме

Один знакомый Артура Викторовича плотно присел на наркотики. Однажды одумался, попытался сползти с героина и начал принимать морфий. Чтобы слезть с морфия, ушел в запой и две недели по расписанию глушил водку. С алкоголя соскочил, перейдя на черный чай без сахара. Это хороший пример среднестатистического разрыва влюбленных: как и в случае с наркотиками, расставание принято перечеркивать новыми, менее болезненными отношениями, а в науке причинения боли самому себе Борода претендует на кандидатскую степень.

Надеясь заглушить воспоминания, Артур прикладывается к фляжке и протягивает дальше по кругу. Алкоголь притупляет чувство вины, но всегда следует расплата в виде похмелья, а каждому из нашей компании похмелье обеспечено: мы возвращаемся электричкой из Сетуни, где посетили сербский ресторан «Балкан» на Беловежской улице. Стоило сойти с подножки поезда за МКАДом, как Антось заметил: «Будто в провинциальной Беларуси оказались: те же совковые дома, те же вывески, и люди бедно одеты, с рыночной картоночки». Земляк не ошибся: по пути к ресторану наткнулись на чернильный фасад заброшенного кинотеатра «Минск». Где-то на подкорке заскребло шепелявое чувство вины: захотелось бросить все и автостопом умчаться на родину – организовать революцию или хотя бы государственный переворот. Жаль только, что в Беларуси меня ждут только сотрудники КГБ. Едва не расплакался, благо, на выручку пришел Артур Викторович и протянул полную флягу: я пригубил и взбодрился.

Много лет назад, когда доллар стоил 30 рублей, а Борода – трех собутыльников, он беззаветно и вдребезги влюбился в, допустим, Надежду – девушку на много лет младше – и размяк. Надежда застилала простыни ароматами мяты и маргариток, взбивая подушки гранеными пирамидами. По четным дням, когда солнце светилось в зените, она вставала с кровати с левой ноги, а по нечетным, когда сны тянули к надиру, вовсе не вылезала из постели. Когда поутру просыпались дворники и аппетит, она выпекала бисквиты, сервируя поднос гранатовым соком и рюмкой лафита.

Вместо лафита у нашей компании – коньяк. Антось Уладзiмiравiч отнекивается, а вот Дмитрий Александрович – новый член «Клуба» глоток опрокинул. Весной 2019 года о существовании «Клуба 28» прознали иностранные газеты: нам телеграфировали из Guardian и «Монреальского дроворуба», The New Yorker и «Ударника Чьяпаса». Le Figaro и Bild напрашивались на прием и слезно умоляли принять своих фотокорреспондентов в качестве сопровождающих. Мы отказали всем и выбрали Дмитрия – давнего друга и однокашника Артура по иешиве. Фотографа Дмитрия не бросали 28-летние женщины, напротив: наш новый товарищ – достойный семьянин, отец двоих детей и супруг замечательной скромной женщины. Его привели в «Клуб» научные изыскания и профессиональный интерес: будучи фотографом, он получает удовольствие оказываться в неожиданных локациях с колоритными персонажами, а мы типажи запоминающиеся. Ухмыляясь, он любил приговаривать, что все воспоминания умещаются в один объектив.

Память о нас Дмитрий запечатлел дотошно, как и Борода, все еще натирающий до блеска осколки прошлого: Артур души не чаял в особе с прямой осанкой и сердитыми ресницами, обрамляющими холодные, как воды ледовитого моря, глаза. Всякий раз, как Надежда брала Артура за руку, его глаза становились теплыми, как язык лабрадора. Артур крепил отношения крепленым вином и скромными завтраками, пряным пловом и приятными презентами, пешими прогулками и продолжительными путешествиями. Однажды влюбленные отправились во Вьетнам. Борода одолжил на прокат мопед: пусть водительских прав у парня нет, он договорился. Парочка оседлала малосильное средство передвижения и двинулась навстречу солнцу, волнам и песчаному пляжу. Вдруг в зеркале заднего вида Артур разглядел грудь девушки, а дорогу – не увидел. Борода притормозил, поправил зеркало и поинтересовался: «Я за рулем. Это что еще за дичь?» А девочка похлопала ресницами, улыбнулась и ответила: «Мне тушь надо поправить, вот я зеркальце и повернула».

В ту же минуту Артуру стоило сбежать: сдать мопед, поймать такси, поменять билет на ближайший рейс, удалить контакты особы из смартфона и забыть ее имя, ведь женщина, думающая в первую очередь о собственной внешности, а уже после – выражении лица спутника, рано или поздно обречена на награждение Дарвиновской премией: селфи на железнодорожных путях, селфи в кабриолете, проезжающем под мостом, или селфи в ванной с феном оборвут короткую, в отличие от ленты «инстаграма», жизнь, но Борода – мужчина терпеливый и памяркоуйный, прощающий все (или почти все), особенно в подпитии.

– Алкоголь и сигареты умеют ждать, вот и меня дождались, – метафизически-отрешенно заметил Артур и снова приложился к поллитровой жестянке коньяка. Я поперхнулся: то ли словами, то ли напитком:

– Это что значит?

– Настанет день, когда ты, даже будучи ЗОЖником или язвенником, закуришь или выпьешь, – терпеливо разъяснил Дима, припав глазом к фотоаппарату и отщелкивая кадры. Его глаза всегда казались слишком умными: он знал, что у Веласкеса можно отыскать 40 оттенков черного, способен был разглядеть каждый пиксель в кадре формата HD и наблюдал так, будто он на два шага видит твои дальнейшие действия и слова. – Я, когда помладше был, тоже выпивал: заходил в бар, заказывал холодный бокал и думал: «Ай, хорошо-ооо!» А теперь пиво не пью – женские гормоны. Но сегодня вечером, так и быть, накачу. Не люблю запретов, не люблю, когда от чего-то отказываешься. Всякий раз, как начинаешь что-то отрицать, закрываются двери, нам еще не известные.

Двери прекрасного будущего, нарисованного воображением Артура, захлопнулись стремительно и с грохотом. Сомнения друга в верности Надежды множились, и если частый смех девушки, не имеющий никакого повода, он списывал на молодость и игривый нрав, то запах свидетельствовал о совсем не радостных событиях: Артур читал запахи так же хорошо, как Шостакович – ноты, а Борхес слова. По запаху постели Борода и прочитал, что девушка изменила.

Накануне поездки в Смоленск Артур оставил на столике в спальне диктофон в режиме VOR – Voice Operated Recording, когда устройство включает запись сразу, заслышав голос. VOR – говорящее название, нарочно не придумаешь.

– Как пришла в голову такая мысль? – Артур откинулся на спинку скамейки. Другие пассажиры электрички: красавица с белыми глазами, быстро состарившаяся женщина в малиновом берете и без передних зубов, сухой старик с шумным внуком и скрипучей тележкой на колесиках, парень в модной футболке, сразу видно – импортная, из ГДР, поглядывали на нас с осуждением, а может быть – и страхом. Борода, не замечая сторонних ушей, продолжил: – Почему я подбросил тот диктофон? Может, потому что я говно? Но я твердо решил: если не сработает – буду считать себя говном, а если сработает…

Ей-богу, уж лучше бы Артур оказался говном. Он вернулся в Москву в хорошем расположении духа. Легкий завтрак и горький кофе, водевильные комедии и массивные стулья в ресторанах, нежные признания и пудовые чемоданы, пустяковые каламбуры и серьезные спектакли на время замылили взгляд, и Артур похоронил сомнения и диктофон где-то между стопкой дисков и монографией по архитектуре Москвы.

Парочка наслаждалась жизнью: вместе слетали в Батуми, а вернувшись снова поссорились. И тогда Артур вспомнил о диктофоне. Борода прослушал запись в рабочем кабинете. Коллеги, сидевшие за соседними столами, стали свидетелями преображения, наблюдая, как Борода сломался в пояснице и растекся по полу. «Вранье, измена, скандал, ревность, телефон в стену, удар в челюсть. Разбито зеркало, кровь на пол.

Эта баба заставит тебя бухать», – как сказала бы группа «Щенки».

Артур отпросился с работы и приехал домой пораньше. Вернулась и Надежда, застыла на входе и спросила: «Что случилось?» Артур пыхтел, Артур ежился, Артур крепился, а после выпалил в лоб: «Скажи: ты мне изменяешь?» – «Ты сумасшедший! Как тебе такое в голову пришло?! Ты идиот!» – «Вот как ты можешь смотреть мне в глаза и лгать?» – «Ты ебнулся? Я никогда тебе не изменяла!» – «Ты спишь с Владимиром». – «Никогда такого не было! Ты дебил! Ты сумасшедший!» Артур включил диктофон. Девушка ударилась в слезы, упала на пол, просила прощения. Артур сопротивлялся: «Собирай вещи и проваливай». А девушка ошерстилась и укусила в ответ: «Я тебя ментам сдам, хуемразь, никуда не съеду! Нельзя записывать человека без спроса! Буду жить, пока новую квартиру не найду». – «Ты выбрала направление, – ответил Борода. – Вот и пиздуй».