Обратимость

Лия Шатуш

Обратимость

Снова ночь

Я открываю глаза – ночь

Я закрываю глаза – ночь

Мои легкие наполнены ночью, как темный колодец застывшей водой, в которую смотрит молчаливый месяц.

Я дышу ей, не чувствуя ничего, я смотрю в нее, как слепец, не видя ничего

Ничего вокруг, никого рядом…

В моем звенящем дне, полным голосов и шума, я вижу тихую ночь, в лицах близких – пустоту ночи.

Она, как многоликая царица, окутала меня звездной мантией, сделав своим избранником, своим фаворитом, заставив примоститься у ее царственных ног в покорности.

Я смотрю в ее глаза, полные звезд… Вот-вот они рассыплются звенящим блеском в моей душе, оставив в ней пустоту. Она уводит меня жестами своих прозрачных рук, побуждая повиноваться им, как безвольную марионетку. Она говорит со мной на разных языках, ни один из которых я не знаю. Она отражается во всех зеркалах неизвестными мне отражениями. Она оставит меня одного, но будет во мне, как есть: многоликая и изменчивая, как вода, резкая и улыбающаяся, как блеск кинжала, заботливая и холодная, царственная и требовательная в любви к ней.

Она выносит и родит во мне усталость – свое любимое чадо. И закрепит его во мне так, что я не замечу, и оставит со мною навсегда, как живой организм, как трепещущий полный нервных окончаний комок. Он будет биться во мне вместо сердца. Так, как я когда-то чувствовал живое сердце, я буду чувствовать усталость. Буду смотреть сквозь нее в день и видеть ночь, направлять сквозь нее чувства, что будут возвращаться ко мне, не найдя цели, говорить сквозь нее, но останусь неуслышанным, думать сквозь нее, но потеряю свои мысли, и они уже не принадлежат мне. Они отвергли меня, как недостойного.

Я несу на себе крест из страданий и несбывшихся снов. За мной тянется шлейф из безысходности и тишины. Впереди меня безводная пустыня, в которой я изучил каждую песчинку. Я знаю, что увижу, если подниму голову, а под ногами моими пропасть.

В глаза мои смотрят пустые глазницы Вечности, она всегда одна и та же… она всегда похожа на ночь… ее невозможно избежать и нет от нее спасения. Она вызвалась мне в невесты и ревностно охраняет мой взгляд и делает так, что я вижу только ее.

В уши шепчет дурманящий голос Очевидности. Он всегда один и тот же и никогда не поменяется. Я знаю, что он скажет мне завтра, через месяц, год, много лет и веков. Порой я путаю его с моими мыслями, настолько он сросся со мной. Порой я растворяюсь в нем, будто всегда был с ним одним целым.

Что я могу дать тебе? Оставшись со мной – ты будешь страдать, когда потеряешь – тоже будешь страдать. Ты не услышишь от меня ничего нового, каждый день будет один и тот же. Я буду с тобой как твое проклятие и оставлю тебя, проклинающей меня. Мои движения заучены, жесты не замечены, образы не меняются. Я передам тебе свою усталость, как новый плод, от моих рук не изойдет ничего, кроме холода вечности. Голос мой будет звучать поначалу в твоих ушах, но потом исчезнет, растворившись среди аромата дурмана. Ты будешь видеть моими глазами и слышать моими ушами, перестав отличать себя.

Равноценна ли жертва тому, что ты имеешь сейчас?

Жизнь изменилась.

Не просто изменилась – она треснула, как стекло под давлением, когда в наш город пришли вампиры. Они появились тихо, без предупреждения. Никто не видел их появления, но каждый почувствовал это. Воздух стал другим. Время словно застыло, а тени на улицах казались гуще. Никто не знал об их существовании в городе, но все знали – или хотя бы слышали – множество легенд о вампирах.

Широкой общественности, разумеется, никто ничего не сообщал об их приходе, но она сама обо всём вскоре узнала. Кто они? Сколько их? Как они выглядят? Все эти детали балансировали на грани небылиц, которыми нас пичкали газеты и бесконечные слухи. Последние доходили до таких нелепостей, что вызывали у многих реалистов кривые усмешки, а лично у меня – тошнотворные рефлексы.

Никто не знал, как они живут и опасны ли они вообще, потому что обескровленных трупов не наблюдалось (или о них просто умалчивали), а появление их где бы то ни было, даже мельком, рассматривалось на уровне пришествия мессии. Я где-то читала, что вампиры всегда жили среди людей, но очень хорошо скрывались и ничем не отличались внешне. Они отлично адаптировались к миру, в котором должны были существовать не один век.

Однако жизнь изменилась ещё более, обратившись почти в первородный хаос, когда позже появились другие вампиры. Также никто не знал, откуда они пришли и сколько их, зато все знали: эти существа опасны. Они нападали на людей, выпивая из них кровь, делая такими же, как они, или просто убивали. Никто не мог объяснить, почему так происходит, и никто не знал, отличаются ли эти вампиры от тех, кто пришёл раньше. Высшие власти молчали, скрывая всё за семью печатями, и было почему.

Тем не менее ещё позже стало известно, что вампиры, убивающие людей, – это другой “сорт” вампиров, другой класс или вид. Появилась обширная информация, будто один из представителей клана вампиров заявил, что они не имеют никакого отношения к тварям, убивающим людей. Однако откуда эта информация началась, что в себе заключала и где кончилась, неизвестно. Потому что всё интересное и насущное часто раздувают, переделывают и снабжают выдумками, в итоге становится неясно, где правда, а где ложь.

Я часто читала статьи об этих двух видах вампиров, и их было так много, что голова шла кругом. В конце концов я просто забросила это неблагодарное занятие.

И вот, чтобы как-то обозначить новый, опасный класс этих кровососов, их стали звать “твари”. Это действительно были твари, потому что по сравнению с благородными выходцами их вида первые не имели ни рассудка, живя лишь инстинктом крови, ни жалости и, в общем-то, никаких чувств, чем походили на животных.

Они нападали по ночам. Днём их нельзя было нигде найти (во всяком случае все боялись их искать). Они нападали резко, и жертва едва ли успевала понять, что произошло. Подобные объявления иногда появлялись в газетах, и запуганный народ, пробираемый ознобом ужаса, узнавал о том, как именно это происходит, чего ожидать и опасаться. А уцелевшие чудом очевидцы распространяли повсюду свои свидетельства.

Учёные в бешеных ритмах принялись изучать этих существ и изобретать средства для борьбы с ними. Так как их число изначально было невелико, потерь тоже особо не наблюдалось. Тем не менее борьба велась, выход нашёлся. Уж не знаю, помогало ли новое созданное оружие, но их число не увеличивалось, мне казалось, даже уменьшалось. С тварями боролись активно и серьёзно. Все средства массовой информации кишели очередными новинками и усовершенствованиями для борьбы. Постоянно выходили новые законы, подтверждения и соглашения между разными сторонами и организациями. Что происходило на самом деле, знали только избранные.

Что касается простых людей, то они впали в панику. По ночам город вымирал. Из звуков можно было услышать только редкое бурчание двигателя автомобиля или шорохи каких-то невидимых животных. Часто, глядя из окна, я наблюдала зыбкий дрожащий свет фонарей. Как светочи жизни, рядом с моим домом они освещали тёмную аллею. Свет серебристой дрожащей паутиной просачивался сквозь молочный, вязкий туман и обрывками висел вокруг. Иногда мне казалось, что там, за окном, другой мир… Настолько он становился чужим ночью.

Таково было моё частое занятие по вечерам.

Однако время шло, пытливое людское воображение на месте не стояло, жаждая узнать всё новые подробности об опасных гостях. В конце концов я узнала, что новое оружие, которым владели обычные обыватели, почти не спасает от нападения тварей. Они нападали так резко и неожиданно, что человек едва ли успевал среагировать. Если их зубы оказывались в твоей шее – бесполезно уже было применять что-либо.

Их число не увеличивалось. Всем стало интересно, почему это так происходит, поэтому вскоре кто-то, особенно пытливый, пустил новую сплетню, что твари боятся благородных вампиров как огня. Последние могли запросто уничтожить любое число тварей без вреда для себя. Однако в свете ходили и другие сплетни по этому поводу.

Опубликовывались и обширные рассуждения исследований учёных, что, мол, ДНК тварей или что-то там ещё имеют непостоянную, хрупкую структуру. У кого было время и желание разбираться в этих пространных, в большинстве своём необоснованных рассуждениях, разбирался и даже делал свои выводы – и тут же спешил поделиться с остальным миром. Так сплетни росли и множились, одна нелепее другой. Я уже давно перестала в них верить. Но я соврала, что прекратила читать статьи.

О благородных собратьях тварей было известно ещё меньше, чем о самих тварях. Сведения о них имели большую цену и собирались очень тщательно. Однако изыскания большинства оказывались тщетны. Благородные ревностно относились к изолированности своей группы и чуть ли не под страхом смерти не пускали туда посторонних и даже тех, кому доверили свою охрану (это я узнала позже).

Они жили закрыто. Где? Никто не знал или знали немногие. Говорили, что они не боятся дневного света, но всё же предпочитают сумрак. Говорили, что они ведут себя совсем иначе, чем люди: отчуждённее, высокомернее и грубее. Ещё бы – нагло посягать на личную жизнь и вперивать в неё свои любопытные праздные взоры, кому бы понравилось? Их можно понять и не обижаться на них. Говорили, что они гораздо красивее, и среди них нет старых. И ещё говорили много чего, едва ли в это можно было верить. Я не верила ни во что.

Находились те, кто верил во всё и, более того, объявлял себя преданным фанатом благородных. Куча таких фанатов рылась в сплетнях, отыскивала, видимо, успешно места обитания благородных и оккупировала их укрытия. Но вреда они никакого не доставляли. Какой может быть вред от безобидно жужжащей мухи? Разве только её хочется поскорей прихлопнуть. Эти фанаты открыто жаждали воссоединиться с вампирским кланом. Не видя их представителей, они уже любили их всей душой. Эти люди, на которых и смешно, и жалко было смотреть, хотели быть вампирами. Они витали в облаках любви, романтики: хотели, как говорится, жить в их кругу долго и счастливо и… вечно.

К сожалению, тех, кто хотел жить вечно, оказывалось гораздо больше, а всё остальное им было неважно. Эти люди находили огромное количество способов контактировать с вампирами, но так как я не слышала ещё о том, что кто-либо из смертных удостоился чести обрести вечную жизнь, то думаю, их попытки всё ещё терпят неудачу.

Меня лично слово “вечность” как-то не то напрягает, не то пугает. Я много думала, хотелось ли мне жить вечно, и приходила скорее к отрицательному ответу, чем к положительному. Или, точнее, не совсем так – я бы согласилась удлинить свою жизнь, но сделать её вечной? Вряд ли. Мысли о вечной жизни казались кощунственными, и я предпочитала не думать об этом. Единственное, относительно разумное объяснение, которое я находила для вечности: человек изначально не был создан для неё. С рождения он пребывал в каких-либо рамках. Он ограничен хотя бы даже физической оболочкой. И вырываться за рамки положенного (не зря ведь это “было положено” кем-то свыше) – по меньшей мере наглость, и вряд ли она приведёт к чему-то положительному. В конце концов, всё вечное когда-нибудь да надоедает. Его перестаёшь замечать со временем, зная, что оно всегда здесь, “под рукой”, и никуда не денется…

Своей наглостью и излишним любопытством люди сами настроили против себя благородных, как мне думается. Меня поражала их глупость в этом плане. Если они хотят понравиться, то такая настойчивость никому не придётся по душе.

Из-за таких вот фанатских поползновений, да и по другим причинам, о которых никто не знал, стали образовываться организации их защиты. Вскоре они объединились в одну большую. Организация приобрела такой вес и силу, что вышла на государственный уровень по важности, при этом оставаясь абсолютно закрытой от любопытных глаз. Именно она обеспечивала не только секретность себе и своей деятельности, но и секретность всего, что касалось вампиров. Не удивлюсь, если узнаю, что её работа уходит корнями в глубокое прошлое или же что у неё связи ещё и с другими странами, и она мастерски раздувает и распускает нужные сплетни про своих подопечных, чтобы сбить с толку тех, от кого она их спасает.

Итак, все знали о существовании “благородных” и о наличии организации, защищающей их. Больше никто ничего не знал. Или знали только избранные.

Я не верила сплетням, но это не значит, что меня не занимала судьба благородных. Конечно, хотелось увидеть их своими глазами. Я интересовалась ими, но не так рьяно и до одури, как это делали другие. Их навязчивость остужала мои порывы. В сердце жило чувство вины перед этими существами, чья природа принадлежала неизвестно какому разуму. Я интересовалась ими осторожно, ненавязчиво.

Но никто не мог заглянуть в мою душу, а в ней бушевал настоящий ураган. Я постоянно думала о том, какие они, как живут. Представляла, что когда-нибудь встречу их – и не просто увижу, а стану частью их мира. Руководствуясь самыми искренними намерениями, я допускала мысль: они не смогут оттолкнуть такого человека, как я. Хотя… чем я, в сущности, отличаюсь от остальных с их вампирской точки зрения? Ничем. Этот грустный факт заставлял меня стыдиться своих фантазий. Но запретить себе мечтать? Нет уж. Эту привилегию у меня никто отобрать не мог!

Я всегда была чутким и внимательным человеком. Видела то, что оставалось незамеченным для других. Речь не о даре ясновидения – мой “дар” был куда проще, но он был. Я чувствовала многое: опасность, если она возникала рядом, истинную суть человека за его внешней маской, атмосферу места – ту, что мистики назвали бы негативной энергией. Но эти ощущения жили где-то на грани сознания, поэтому трудно было объяснить, как они работали. Просто… я знала.

Часто мне снились сны о другой стране, далёкой, не принадлежащей нашему миру. Эти сны были только моими. В них всегда было чувство полёта. Они повторялись так часто, что стали привычными, и другие сновидения я уже не воспринимала всерьёз. Откуда они пришли, я не знала, но была уверена, что они что-то значат. Однажды я поделилась этими впечатлениями с человеком, и он сделал предположение:

“Может быть, тебе просто скучно здесь, на Земле, и душа стремится в другие миры? Во сне она исследует новые измерения, компенсируя недостаток впечатлений в реальной жизни. А твоя тяга к тому, что выше земного понимания, даёт ей полную свободу.”

Кто-то более приземлённый говорил, что всё это – от лёгкой жизни.

Возможно. Я была молода, только-только вступала во взрослую жизнь после окончания колледжа – и то без особого желания. Меня задевала жестокость и эгоизм людей. Не хотелось вливаться в это широкое общество. Хотелось жить своей, отдельной жизнью.

Эти убеждения вели к неизбежному одиночеству. У меня почти не было друзей. Я не стремилась к близким контактам, позволяя людям приближаться ко мне ровно настолько, насколько это касалось моих внешних интересов. И как бы странно это ни звучало, одиночество меня полностью устраивало. Я укрывалась в нём, как в коконе, и находила в этом вдохновение. Кто-то назвал бы это мизантропией, но ошибся бы. К людям я относилась нормально, без презрения. Просто не подпускала их ближе, чем считала нужным.

Но вернёмся к снам. Не случайно я вспомнила о них.

Когда появились вампиры, мне стали сниться и они. Правда, редко. Эти сны сразу забывались и никакого значения не имели.

Пока не произошло событие, которое всколыхнуло всё общество.

Стало известно имя клана, который до этого называли просто “благородные”. Имя было красивым – Керраны. Оно засело в моей голове, не желая оттуда уходить. Для меня оно стало почти заклинанием. И вновь мне стало стыдно за эту слабость.

Я чувствовала, как во мне живут две личности. Одна – рациональная, рассудительная. Другая – мечтательная, иррациональная, чувствующая тонкие связи этого мира.

Имя благородных всплыло неслучайно. Что-то произошло – неясное, но достаточно значимое, чтобы всколыхнуть организацию. Жизнь в ней забурлила, вырвалась наружу и дала людям какую-то размыто-причинную информацию о существовании Керранов. Нет, они не были опасны для людей, но им что-то угрожало. Люди зашевелились, бросились с горячей готовностью защищать благородных. Я тоже напряглась, но понимала: наши попытки помочь бессмысленны. Даже глупы. Снова стало стыдно за нас. Я чувствовала, как ненависть их к нам растёт.

После этого события сны стали меняться. Они приходили всё чаще.

Где-то среди леса маячили черные башни вампирского жилища, куда я никак не могла попасть, но знала, что абсолютно точно должна там как-то оказаться. Я видела вампиров. Всегда в темноте. Всегда на расстоянии. Они смотрели на меня грустными, роковыми глазами. Они знали что-то, но молчали. Я пыталась понять их тайну, но не могла. Они не разговаривали со мной. Между нами выстроилась стена. Отчуждение давило так, что иногда физически болело тело. Я не с ними. Чужая.

Иногда в темноте одна из фигур протягивала ко мне руку, как будто предлагая дружбу, но потом исчезала в тени.

Во снах они были необычайно красивы. Молодые. Все до одного – грустные. Их печаль убивала меня. Каждый раз я просыпалась с тяжестью в голове, с болью в сердце, со взмокшей спиной и чувством бесконечной усталости. Каждый раз ругала себя за впечатлительность, но избавиться от этих снов не могла. Они тянули меня в свой омут против моей воли.

Удивительно, но даже когда вокруг вновь воцарилось спокойствие, и люди либо забыли об опасности, либо она действительно отступила, сны остались.

Они не менялись. Ни по краскам, ни по ощущениям. Эта монотонность уже начинала утомлять. Радовало только, что они снились не каждую ночь. Иногда я возвращалась в мою волшебную страну, но почему-то её краски поблекли и стали второстепенными по сравнению со снами о вампирах.

Где-то в это время у меня появилась цель – проникнуть в организацию.

Звучит громко, но на деле ничего особенного в этом не было. Я – обычный человек. Без связей. Без сверхъестественных способностей. Можно только устроиться туда на работу. .

Назвать себя специалистом в какой-то области было бы неправдой. Но у меня имелись другие качества. И с некоторой долей честолюбия они могли считаться достойными для конкуренции с другими претендентами.

Я верила в свою полезность. Ощущала какой-то странный долг перед кем-то или чем-то. Эта мотивация казалась неоспоримой, хотя я до конца не понимала, в чём именно заключалась моя ценность.

Наверное, это во мне говорила вторая личность – иррациональная.

Я стала изучать всю информацию о деятельности этой организации. Как выяснилось позже, среди этого хаоса нашлось место и правде. Если бы я хоть немного больше доверяла внешним источникам, могла бы сделать массу полезных выводов. Но скептицизм прочно засел в душе. Легче было не верить ни во что, чем перебирать горы информации, выискивая, во что стоит поверить, а что оставить без внимания.

Вскоре мои старания стали настолько усердными и почти остервенелыми, что их невозможно было не заметить. Алекс, мой друг, который время от времени наведывался в гости, ухмылялся, глядя на мои попытки, и лишь пожимал плечами.

Долго я искала возможность попасть туда. Меня бы устроила даже должность посыльного для начала. Но попасть в организацию было почти невозможно. Вакансии они раздавали только своим – знакомым или проверенным людям. Со стороны – никак. Официальных объявлений о приёме сотрудников никто не публиковал.

Я нашла адрес и телефон организации и начала думать, как туда прийти и что сказать.

Выбрав наконец день, я собралась с духом и пошла, не имея чёткого представления удастся ли моя авантюра. Увы, поход не увенчался успехом. Можно было догадаться: там действовала строгая пропускная система. Меня отправили обратно, едва выслушав, да ещё и посмеявшись напоследок. Не получилось в первый раз? Может, получится в следующий.

Выждав ещё около месяца, я пошла туда снова. На этот раз мне повезло: охранник вышел на улицу покурить. Это облегчало контакт.

Я окинула его быстрым взглядом, пытаясь понять, как себя вести и чего от него ожидать. На вид он казался достаточно дружелюбным мужчиной, в отличие от тех, что дежурили при моём первом визите. К тому же, когда я немного замедлила шаг перед входом, он внимательно посмотрел на меня.

– Вы куда, милочка? – спросил он достаточно свободно.

Я вздохнула поглубже и начала:

– Иду по очень важному делу, – сказала я как можно серьёзнее, но в то же время напустила на себя беспомощный вид.

Он хмыкнул и спросил:

– Да? А пропуск у вас есть?

Я побледнела. Началось.

– Откуда ему взяться, если я иду устраиваться на работу?

– Ну как же. Вам должны были выписать пропуск. Вы должны были позвонить.

– Я звонила, но в таких случаях лучше сразу прийти.

Он посмотрел на меня с лёгким недоверием.

– Ну посмотрите на меня, – я сделала честные глаза, – разве я похожа на преступника? Я и мухи не обижу. Я хотела бы устроиться сюда на работу. Для этого мне нужно пройти в отдел кадров. У меня, к сожалению, нет пропуска.

– Почему именно сюда? – спросил он тоном, который ясно дал понять: я не первая, кто приходит к этим дверям без приглашения. стало стыдно. Видимо, здесь уже были такие самонадеянные, как я. Увы, дипломатическим талантом я не обладала, находчивостью не блистала. Всё, на что можно было рассчитывать, – это на собственную искренность. Наивно было надеяться, что она поможет.

Если это моя судьба – меня пропустят, – подумала я.

– Я хочу здесь работать. Пожалуйста, пропустите меня, – я посмотрела на него таким проникновенным взглядом, на какой только была способна. – Позвольте хотя бы спросить, не нужен ли им работник. От этого никто не пострадает. Очень вас прошу.

Охранник усмехнулся и пожал плечами.

– Не знаю, – бросил он и, развернувшись, пошёл в свою будку, крича другому:

– Слышишь, Эл, нам тут никто не требовался? Может, должность какая открытая есть?

Я затаила дыхание. С одним ещё можно найти общий язык, а вот на второго меня уже не хватит. Почва под ногами начинала разверзаться. Дело принимало нерадостный оборот.

– Не знаю, – откликнулся голос. – Меня в такие вещи не посвящают. А что такое?

– Да тут девочка пришла, просит, чтобы я её пропустил, – сказал он с усмешкой.

К горлу подкатил ком. Я закрыла глаза.

Ну вот, естественно, меня сейчас отправят восвояси. Но я решила попытаться ещё раз, не до конца понимая, что делаю.

– Пожалуйста, позвольте пройти. Я уверена, что найду здесь работу. Я могу быть полезной, – я замолчала, чувствуя, как краснею. Они тоже замолчали, переглядываясь полушутливо, полусерьёзно. – Я очень хочу здесь работать. Уверена, меня возьмут. Мне есть, что предложить. Они вам ещё спасибо скажут за то, что пустили меня.

Охранники переглянулись, и один из них усмехнулся.

– Ну что делать-то? – сказал один.

Другой пожал плечами.

Я повторила свои слова. В конце концов меня пропустили. Правда, очень неохотно.

Теперь главное – чтобы меня не выпроводили в отделе кадров, не дослушав. Иначе возвращаться назад будет трудно. Мои нервы не выдержат ещё одного провала.

Не буду вдаваться в подробности всех попыток получить должность. Скажу лишь, что это стоило огромных трудов. Я бледнела, краснела, ладони покрывались испариной, взгляд горел, сердце стучало как бешеное. Не знаю, заметили ли они эти признаки. Но меня взяли! Последнее слово оставалось за директором. Видимо, умилившись моей искренностью и наивными порывами, он приказал поставить меня на должность помощника секретаря в информационном отделе.

Сказать, что я была счастлива, – ничего не сказать.