Полная версия
Эскадра его высочества
– Понятно. Все?
– Нет. Войсковой тыл должен быть обеспечен от возможных беспорядков. Поэтому нужны небольшие гарнизоны в Нанже, Юмме, Бистрице. Ну, и еще кое-где.
Обенаус внутренне усмехнулся. Предложение означало оккупацию всей юго-восточной части Поммерна. Капитуляция без боя! А уж к Бистрицу бубудусков подпускать не годилось и на пушечный выстрел. Близ этой деревушки скрывался главный секрет и последний стратегический козырь Поммерна. Обенаус принадлежал к очень узкому кругу лиц, посвященных в высшую государственную тайну. Он знал, что в окрестностях деревушки Бистриц находится законсервированная база небесников. То есть землян.
Но и без этого предложение Гийо вызывало массу опасений. Союз кота и мыши… Армия Покаяны расположилась бы всего в двух-трех переходах от курфюрстенбурга Бауцен, столицы Поммерна. При этом в руках покаянцев оказались бы знаменитые Неза-Швеерские ворота, горная узость, о которую споткнулось уже не одно нашествие из Пресветлой.
Установив контроль над проходом, базилевс-император одним росчерком пера мог увеличить численность своей армии хоть до миллиона солдат. Будучи в здравом рассудке, на все это можно согласиться только под угрозой полной и неминуемой гибели. При всей ужасности ящеров до такой степени опасность еще не вызрела. И ее отсутствие проконшесс изо всех сил старался восполнить различными доводами для рассудка и апелляциями к чувствам.
– Дорогой барон! Присутствие иностранных войск – дело неприятное. Однако вопрос слишком важен для того, чтобы к нему подходили с традиционными мерками. На карте – миллионы жизней. Только вместе мы можем защититься от орд ящеров. Таким результатом будут гордиться потомки! Ибо это торжество разума над застарелыми предрассудками, пример свободного объединения народов перед лицом общей опасности. Это ли не достойная цель?
Несмотря на весь свой скепсис по отношению к правящей верхушке Покаяны вообще, и к Гийо в частности, Обенаус не мог не признать, что и смысл и логика в предложениях проконшесса присутствуют. Он даже на минуту усомнился в своих подозрениях, а также в необходимости тех мер предосторожности, которые предпринял. На часах было уже восемь тридцать пять, а плохих намерений бубудуск никак не проявлял.
– Благодарю вас, Пакситакис. Обязательно подумаю. Все, что я от вас услышал, непременно передам канцлеру Бройзе и его высочеству. Со всей возможной скоростью.
– Я очень рад, что мы можем понимать друг друга, – улыбаясь, сказал Гийо. – Предлагаю тост за улучшения отношений между нами и нашими странами.
– С удовольствием.
Оба выпили.
– Кстати, – небрежно заметил проконшесс. – Если его высочество так уверен в своих силах, то почему тогда он готовит пути к отступлению?
– Какие пути? – совершенно искренне удивился Обенаус.
Гийо взглянул на него с некоторым сочувствием.
– Хорошо держитесь, коллега. Ничего не отвергаете, ничего не подтверждаете, стремитесь ответить вопросом на вопрос… Как губка впитываете все, что выбалтывает неосторожный проконшесс. Но вот козырей в вашей колоде нет, а у меня их предостаточно, можете проверить.
– Например?
– Например, мне известно, что ваш флот в очень большой спешке готовится к дальнему походу. Разве это не означает возможность покинуть государство для вашего осмотрительного государя?
Обенаус огорченно развел руки.
– Даже не знаю, что вам и сказать, дорогой Пакситакис. Из множества объяснений вы избрали самое невероятное, и тут же в него уверовали.
– Так ли уж невероятное? Тогда объясните, что же еще могут означать все лихорадочные приуготовления курфюрстенмарине?
Барон решил не отрицать самого факта подготовки, который, судя по всему, был твердо установлен разведкой Покаяны. Взамен он надеялся узнать кое-что неизвестное для разведки Поммерна.
– Тому есть много причин. Соседство с ящерами заставляет нас заботиться о пополнении запаса импортных товаров. Это столь естественно, что…
– И курфюрст так этим озабочен, что готов предоставить для торговли даже «Поларштерн», свою личную яхту? – поинтересовался проконшесс.
И вновь Обенаус едва не поежился: информированность Гийо впечатляла. Так же, как способность видеть во всем не самые лучшие побуждения.
– Почему же нет? Его высочество Бернар – человек не меньших достоинств, чем его люминесценций Робер.
– Допустим, допустим. Объяснение правдоподобное.
Гийо вновь до краев наполнил бокалы неплохим померанским шерисом и пододвинул вазу с магрибскими фруктами. Обенаус вновь внутренне усмехнулся.
С собственными деликатесами в Пресветлой всегда было напряженно. Дефициты, карточная система, палочная дисциплина для населения. А спецраспределители – для бонз. Каторжники, послушники монастырей и армейские части в борьбе за чахлый урожай… И все это – вместо такой естественной частной собственности на землю. Обенаус подумал, что, по-видимому, любая общественная система, лишенная этой основы, может держаться только с помощью либо значительного насилия, либо значительного обмана. А чаще – того и другого, вместе взятых. Однако основной человеческий продукт такого общества должен быть двуличным и вороватым. Без данных качеств трудно выжить в системе, где власть говорит одно, подразумевают другое, а добивается третьего. Сделать какую-то карьеру, тем более – дипломатическую, без этих качеств уж и совсем невозможно.
Словно подтверждая мысли барона, святой отец отсалютовал полным бокалом, сделал добрый глоток и зажмурился от удовольствия. Он уже прикинул, сколько казенного винца можно списать на этот служебный ужин. В интересах Пресветлой, разумеется. И в рамках официального задания Бубусиды… Получалось неплохо. Все пока получалось неплохо. Этот померанец начинал плыть!
– Объяснение вполне правдоподобное, дорогой Альфред, – добродушно повторил проконшесс. – Но не будет ли полезной несколько большая степень откровенности? Давайте обмениваться информацией. Это значительно укрепит доверие между Ситэ-Ройялем и Бауценом.
– А вы не слишком форсируете события? – холодновато спросил Обенаус. – Улучшение отношений между нами началось меньше часа назад. До этого мы восемьдесят лет враждовали.
– Ставки слишком высоки. Дорог каждый день. И вы совершенно правильно поглядываете на часы, которые действительно сработаны в курфюрстенбурге Мюхельн. Никто ведь не знает, когда и где ящеры решатся на вторжение. Быть может, оно уже началось, пока мы беседуем. Между тем, войскам Покаяны потребуются многие недели, чтобы прийти на помощь. Почему бы уже сегодня не начать утрясание деталей?
– Был бы рад. Вопрос лишь в том, с какого конца браться.
– О чем вы?
– Два месяца тому назад флот базилевса-императора без всякого повода нанес повреждения нашему линкору «Прогиденс» и потопил фрегат «Сенжер». После этого начались захваты торговых судов. Об этих инцидентах и говорится в ноте, которую я вам вручал. Мне кажется, следует начинать с утрясания именно таких мелочей, дорогой Пакситакис.
Проконшесс спокойно кивнул.
– Да, этого вопроса не избежать. Видите ли, при дворе базилевса существует влиятельная группа лиц, которые считают что нападение на ваши корабли вкупе с блокадой устья Теклы сделает курфюрста более сговорчивым.
– Вы считаете морской разбой лучшим способом установления дружеских отношений?
Гийо поморщился.
– Пожалуй, «разбой» слишком сильное выражение. Не забывайте, мирный договор между нами так и не подписан. Следовательно, с юридической точки зрения наши страны все еще находятся в состоянии войны. Но если вы согласитесь на совместную оборону от ящеров, Поммерн получит вместо «Сенжера» равноценный фрегат, а родственникам погибших выплатят компенсацию. Торговые корабли будут возвращены, морскую блокаду, разумеется, снимут. Что скажете?
– Лучше все сделать в обратной последовательности.
– Это так важно?
– Да, у нас ведь тоже есть горячие головы.
– Если говорить серьезно, у ваших горячих голов нет шансов противостоять Покаяне ни на суше, ни на море.
Обенаус покачал головой. Он все ждал того момента, когда на него начнут давить, и, похоже, дождался. Что ж, пришла пора расставлять точки…
– А вы не спешите с выводами?
– Я? Спешу? – очень удивился Гийо. – Линейный флот курфюрста, даже если учитывать дряхлый «Зеелеве» и поврежденный «Прогиденс», насчитывает всего семь единиц. Помилуйте, что они могут сделать против тридцати шести линкоров базилевса? На что вы рассчитываете, дорогой Альфред?
* * *Вот оно, – подумал Обенаус. Вот для чего затеяна встреча!
Коллега Пакситакис с самого начала не слишком рассчитывал на союз кота и мыши. Коллега желает знать планы курфюрстенмарине! Видимо, семь линейных кораблей – не такой уж и пустяк. Особенно, если учесть, что морские силы королевства Альбанис, исконного врага Пресветлой, лишь немногим уступают Покаяне. В этих условиях гибель трех-четырех крупных кораблей означает конец покаянского превосходства на море. Кроме того…
– Численное превосходство решает не все. Исходы сражений бывают неожиданными, дорогой Пакситакис. В любом случае ваш флот может понести потери.
– Вот-вот! Максимум, чего сможет добиться ваш доблестный Мак-Магон, и то при очень большом везении, – так это прорыва сквозь наши заслоны. Куда? В открытое море? Ну а дальше-то что? Без баз, при многократном превосходстве императорского флота эти корабли все равно обречены. Когда они погибнут – вопрос лишь времени.
– Тогда что вас беспокоит?
– Вот эти самые потери, о которых вы упомянули, – откровенно заявил Гийо. – Их надо свести к минимуму. И как только ваши горячие головы потеряют надежду чем-то повредить нам на море, их будет легче убедить в необходимости союза на суше. А выиграют все, поскольку уменьшится опасность уничтожения людей ящерами. Вдумайтесь: опасность полного истребления! Да по сравнению с такой угрозой все наши прошлые обиды по меньшей мере несерьезны, а по большому счету самоубийственны. Пора отбросить все, что мешает объединению! Право, барон, опасность столь значительна, что я решился прямо спросить вас, чего же ищет адмирал Мак-Магон в открытом море? Если у него нет задачи просто вывезти вашего государя на далекий остров с хорошим климатом?
Как ни владел собой Обенаус, он все-таки откинулся на спинку своего кресла. Конечно, следовало ожидать чего-то подобного. Но не в такой же незамысловатой форме! И так поспешно…
Гийо явно наскучило бродить вокруг да около. И проконшесс с восхитительным простодушием перешел к самой примитивной вербовке. В хорошем обществе, если нет возможности отвесить пощечину, подобные предложения отвергают с порога, либо оставляют без ответа. Однако на часах было только без девяти минут девять, следовало потянуть время еще. В этом не слишком хорошем обществе.
– Кхэм. Дорогой Пакситакис, я думаю, что о планах адмирала Мак-Магона лучше всего осведомлен сам адмирал.
– О, только не старайтесь убедить меня, что ВЫ ничего о них не знаете, – отозвался Гийо с проницательной улыбкой.
Видимо, он уже решил, что защита противника если не прорвана, то дает трещины, поэтому пришла пора усилить нажим.
– Альфред, поймите, крови не будет! До боя дело просто не дойдет. В любом месте, куда захочет отправиться Мак-Магон, мы можем собрать такие силы, что адмиралу ничего не останется кроме капитуляции. На самых почетных условиях, разумеется. В результате удастся избежать бесполезных жертв. Это ли не достойная задача, дорогой барон? Вы ведь пацифист, насколько мне известно.
Обенаус кивнул.
– Да, я противник войн. Все споры можно и нужно решать путем переговоров. Только для этого требуется обоюдное желание.
На лице Гийо проступил слабый румянец.
– Вот и давайте же, давайте! Судьба предоставляет нам уникальный шанс!
– Но я действительно не знаю планов адмирала Мак-Магона, дорогой Пакситакис…
И тут померанский посол выбросил наживку.
– …а мои личные догадки вряд ли кому-либо интересны.
В ответ проконшесс вывалил целую корзину.
– Ошибаетесь, очень даже ошибаетесь, дорогой мой Альфред. Ваши догадки настолько интересны, что вполне могут быть оценены графским титулом, как мне кажется.
Тут проконшесс заметил на лице собеседника невольную гримасу и поспешил исправиться:
– Впрочем, зная вашу исключительную щепетильность, я буду просить обрата эпикифора так не поступать. В самом деле, род Обенаусов испокон веков живет в Поммерне, именно ему и должен служить в будущем. Но вот в каком качестве? Я убежден, что вы, дорогой Альфред, как нельзя лучше подходите для роли канцлера. И это вполне возможно! Когда Поммерн и Покаяна заключат союз, мнение люминесценция ордена сострадариев станет весьма и весьма весомым, не так ли?
* * *Часы наконец пробили девять.
Обенаус почувствовал усталость. Нет, он был более высокого мнения об искусстве одного из лучших дипломатов Пресветлой. Оставалось окончательно сорвать с него маску. Гийо выболтал вполне достаточно. Для одной беседы – даже более чем достаточно.
– Нет, такое предложение я принять не могу.
– Почему? – искренне удивился проконшесс.
– Дорогой Пакситакис, – с почти искренним сочувствием сказал Обенаус (выкладывался же человек изо всех сил!) – право, мне жаль, что вы понапрасну потратили на меня столько времени. Вы очень старались…
Гийо нетерпеливо его прервал.
– Но почему, почему вы отказываетесь?
– Да по многим причинам. Например, потому, что взятки брать нехорошо. В любой форме.
– Взятки? Какие взятки? Люминесценций не дает взяток! Он награждает.
– Ну, вот в этом наши мнения и расходятся, – мирно сказал Обенаус, поднимаясь из кресла. – Благодарю за очень полезную беседу. Был рад вас видеть, ваше просветление.
Проконшесс вспыхнул. Легкий румянец на его щеках превратился в крупные красные пятна.
– Жаль, – сказал он, дергая за шнурок. – Невероятно жаль. Видит Пресветлый, я действительно старался. Старался не доводить дела до крайности! Но, во имя Пресветлого, я обязан довести дело до конца.
– Крайности? Какие крайности? О чем вы, святой отец? – с недоумением спросил Обенаус.
– О том, что вы не уйдете, пока не ответите на некоторые вопросы. Я был с вами откровенен, дорогой Альфред, очень откровенен. Теперь – ваша очередь!
Гийо позвонил, и в дверях появилась очень хорошая охрана проконшесса.
– Ну вот, – огорченно сказал Обенаус. – И охота вам портить вечер, Пакситакис? Так хорошо посидели…
Гийо молча махнул рукой и бубудуски вошли в кабинет. Обенаус спокойно извлек свою шпагу. В другую руку он взял каминные щипцы. Гийо наблюдал за ним с ироническим любопытством.
– Не смешите, – фыркнул он.
Тем не менее благоразумно спрятался за спины своих монахов с военной выправкой.
Уже оттуда добавил:
– Учтите, Великий Муром гуляет. До завтра никто вас разыскивать не будет. Когда же нас спросят, мы ответим, что никакого барона Обенауса в глаза не видели. И совершенно неважно, поверит ли этому посадник. Обыск посольства Пресветлой Покаяны немыслим. Дорогой Альфред, вы проявили большую опрометчивость, явившись сюда. Сюда нужно либо не приходить, либо быть более сговорчивым. Добрый совет: не стоит переоценивать своих возможностей. Поверьте, есть боль, которую человеческий организм вынести не может.
– Боль? О! А ведь Орден сострадариев осуждает пытки. Разве не так?
– Речь идет не о пытках, а всего лишь о наказании, сын мой.
– Разве имеет право посол Покаяны наказывать посла Поммерна?
Гийо презрительно рассмеялся.
– Право? Жалкие уловки! Пытаетесь выиграть время, заговаривая мне зубы?
– Я пытаюсь уберечь вас от греха, святой отец, – серьезно сказал Обенаус. – Быть может, даже спасаю вашу душу. Дорогой Пакситакис, душа-то у вас только одна, в отличие от лиц.
– Вас беспокоит моя душа? Я тронут.
– Представьте себе, беспокоит. Кто знает, вдруг ваш Корзин в чем-то прав? Ну, например, в том, что тот свет в какой-то форме существует. А вместе с ним и какая-то форма ответственности за все, что мы творим на этом свете.
Гийо вяло хлопнул ладонями.
– Это был хороший ход, дорогой Альфред. Но бесполезный. Да, один посол не вправе наказывать другого. Но проконшесс истинного учения полномочен воспитывать заблудших любого ранга. Для ордена вы всего лишь один из померанских окайников. Только и всего.
– А, воспитание. Вот интересно, верите ли вы-то в Светлое учение.
– Не имеет значения.
– Пожалуй, вы ответили на мой вопрос.
– А вы не оставили мне выбора. Согласно учению святого Корзина Бубудуска…
Тут проконшесс был вынужден отвлечься.
– Эй, что там за шум?
* * *Через зарешеченное окно послышались крики, визг, хохот, крутая муромская ругань. Из коридора протолкался обрат Сибодема и что-то возбужденно зашептал на ухо обрату проконшессу.
Гийо не сдержался.
– Стрелять? Стрелять надо было раньше, болван! Еще когда они полезли через ограду!
– Так ряженые ведь, ваше просветление… Иван Купала, уважение обычаев, и все такое прочее. Вы же сами приказывали… Да и много их, чуть ли не сотня.
– О, силы небесные! Олухи, кретины!
– Ето кто? – басом осведомились из коридора. – Эй, поп! Пошто сухой бродишь, пошто Заповедный не чтишь?
– Ваши законы не распространяются на подданных его величества Тубана Девятого, милейший.
– Еще чего! В Муроме? В Муроме распространяются. Всех макали, и тебя макнем.
– Что-о?!
– То-о.
– Немедленно убирайтесь! Да вы знаете с кем вы… Я – Пакситакис Гийо! Я проконшесс! Я – посланник самого базилевса!
– Ну, так и соблюдай обычаи, посланник. Магрибского посла макали? Макали. Прецедент! И лорда альбанского облили. Эвон, сам посадник муромский окропился, а ты чего – выше Тихона хочешь стать? Не, не выйдет! Да и нескромно. Тут у нас Муром, а не сумасшедшая Покаяна. Того ради и Бубусида нам не указ. Да чего там рассуждать, хватай его, ребята!
Тут в кабинет плеснули из ведра. Для пробы. Монахи разом повытаскивали из-под широких одежд оружие, но вдруг скисли, засомневались. Обенаус не видел, что творилось за дверью, но там что-то такое показали обратьям-телохранителям. Эдакое, серьезное, убедительное. Те разом и присмирели.
– Дикость, варварство! – бушевал Гийо. – Барон, вы когда-нибудь видели, чтоб так обходились с дипломатом?!
Обенаус простодушно улыбнулся.
– Да ни разу в жизни, дорогой Пакситакис. Вы чуть-чуть не успели показать.
Когда хорошая охрана расступилась, он еще имел удовольствие видеть, как покаянского дипломата за руки и за ноги тащили по лестнице.
– А-а! – вопил Гийо, – знаю я, чьи это проделки! Вас подставили, идиоты муромские!
– Каки таки проделки? – прогудел предводитель ряженых. – Закон Заповедный справляем. Ты давай того, поаккуратнее, т-твое просветление! Ишь какой неслушный…
А потом добавил, умница:
– Еттого, со шпажонкой, – тоже в бочку.
– Так мокрили уже, – сказал кто-то.
– Разве? Когда?
– Да поутру. Господин барон… это. Кавальяк выставляли. Предводитель ряженых почесал затылок.
– Кавальяк? Ну и чего? Пущай с попом побарахтается. Тудысть!
– Хлипкий он какой-то.
– Ничего. Не застудится, – ухмыльнулся Егудиил. – В бочке, почитай, вода уже святая!
Ряженые обидно захохотали. А Гийо, бултыхаясь в бочке под водосливом, лишь скрипел зубами. До него начало доходить, как тонко Обенаус все рассчитал и как изящно себя освободил: ни одного из участников опознать невозможно. Сколько сейчас ряженых в Муроме… И еще учел Обенаус, что ссориться с посадником Покаяне вообще ни к чему. Поскольку на носу война с Поммерном. Умен, пес. Ловок, шельма. Но ничего, ничего, ничего. Теперь против этого барончика ополчится весь Орден сострадариев и вся Пресвятая Бубусида. А уж проконшесс-то Гийо постарается…
– Шпагу, шпагу не отбирайте, – вдруг заволновался обрат Сибодема. – У барона то есть.
– А пошто?
– Иначе война будет! В виде боевых действий.
Ряженые опять захохотали.
– А если со шпагой макнем, война будет?
– Нет, наверное, – с умудренностью сказал Сибодема. – Только насморк.
И шумно высморкался. У него сильно чесалось под мокрой рясой, но он героически не чесался на виду у муромских дикарей. А то возомнят о себе несусветное.
5. Курфюрстен-яхт «Поларштерн»
Водоизмещение – 1730 тонн. Трехмачтовая баркентина.
Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла. Вооружение: 66 орудий калибром до 36 фунтов. Экипаж – 696 человек плюс 75 пассажиров первого класса.
Командир – шаутбенахт Юхан Свант.
* * *СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОСУПРЕМАТОРУ ОРДЕНА СОСТРАДАРИЕВКЕРСИСУ ГОМОЯКУБО ЛИЧНООбрат бубудумзел!
Эскадра Поммерна еще не появлялась. Установлено круглосуточное наблюдение. Разработана операция по временному контролю над одним из мостов.
С печалью сообщаю, что старания наставить на светлый путь посла Обенауса успехом не увенчались. Окайник упорствует, позволяет себе непотребные высказывания в адрес самого даже Великого Пампуаса нашего, святаго Корзина, злоумышляет на основы веры, вредит Пресветлой Покаяне, где и как только может. Еретик предерзок есть!
Обрат Керсис! Вынужден я просить благословения на Ускоренное Упокоение для нечестивца. Нет на этом Свете возможности для просветления Альфреда, барона фон Обенауса! А старший душевед обрат Замурзан и подавно так считает.
Да объявится воля Пресветлаго!Да продлятся дни базилевса нашего,Императора Тубана Девятаго!Аминь.К сему: Пакситакис, проконшессПисано в Муромеиюля 5-го дня 839 года от Наказания* * *Покачиваясь на мягких рессорах, экипаж катился в сторону Теклы. Его крыша порой задевала низкие ветви, стряхивая с них дождевую воду. Ждан удобно развалился на подушках и глядел в окно кареты.
Ночью и под дождем место недавнего пикника выглядело совсем иначе, чем днем. Хмуро, безрадостно. Над рекой висел плотный туман. Его полосы протянулись к берегу, расползлись по лесу и наполовину скрыли стволы сосен. Деревья от этого казались воткнутыми в серую массу как свечи в именинный торт. Или в пирог с черемухой, – подумалось вдруг Ждану. Он опустил стекло и выставил голову наружу. Тотчас же в ноздри ударила сложная смесь из запахов хвои, водорослей, прели; усилились стук копыт о намокшую песчаную дорогу, шум сосен, дребезжащий звон колокольчика. За шиворот скатилась холодная капля.
Ждан поежился, но голову не убрал, поскольку впереди показались ворота той самой усадьбы, в которой чуть больше суток назад гостевала честная студенческая компания. Оказывается, не только в сказках все может измениться в один день! От всего случившегося веяло тайной, приключениями, опасностями. Можно было сделать свою судьбу, сделать себя. Ждану это нравилось. Однако сильно много тумана окружало все дело. И в прямом, и в переносном смысле. Он подумал, что вопреки уверениям противошпионного генерала Фромантера какой-то подвох все же должен быть.
* * *Карета миновала скупо освещенную виллу, повернула влево и покатила вдоль знакомого забора из красных кирпичей.
Минувшим вечером эту часть поместья Ждан разглядеть не мог, поскольку ее скрывал пригорок, и скрывал не случайно, – оказалось, что здесь в берег врезался узкий, облицованный серым камнем канал.
В нем белели две небольшие прогулочные яхты со свернутыми парусами. Еще одна яхта, лишенная мачты и укрытая брезентом, покоилась на слипе. Дальше, у самого выхода в Теклу, к стенке был причален морской баркас с полной командой гребцов. Перед ним карета и остановилась. Дверцу тут же распахнули.
Сильнее запахло речными водорослями. И еще смолой. В черной ночной воде канала качались блики газовых фонарей. На пирсе Ждан увидел флотского офицера в белом шарфе и перчатках.
– Господин Кузема-младший? – спросил офицер.
– Я есмь Кузема. Младший.
Офицер поднес к козырьку два белых пальца.
– Мичман Петроу. Тоже младший.
– О! Ваши предки из Мурома?
– Нет, из Песцов.
– Это где?
– Да в княжестве Четырхов.
– А! Ну, Четырхов – почитай тот же Муром. Приятно познакомиться. Меня Жданом Егорычем кличут.
Мичман еще раз поднес пальцы к козырьку.
– Виталий.
– А по батюшке?
– Анатольевич. Прошу на баркас, сударь. Через десять минут мы должны быть на борту.
– Во как, – без особого восторга отметил Ждан. – По минутам все рассчитано?
– А как же иначе? – удивился мичман Петроу. – Кригсмарине, дорогой земляк.
– Ладно. Посмотрим вашу кригсмарину.
* * *Вечерний туман укутывал монаршую яхту. Издали были заметны только голые мачты. Лишь метров со ста пятидесяти корпус «Поларштерна» стал смутно прорисовываться, как на листе ватмана с размывкой.
