Морские рассказы. Избранное. Издание второе, переработанное

На судне было установлено правило, что после каждого рейса желающие могли съездить домой. На это существовала особая очередь. А «бездомным», к которым относился и Лёнька, приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только об этом обязательно ставился в известность старший помощник или второй механик.

Мотористы отпрашивались у Ивана Степановича, а если Степаныч давал добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то он мог и передумать через пару минут.

А так как Лёнька был ещё совсем зелёный, то мечты о посещении города и сходе на берег ему пришлось напрочь выкинуть из головы. Перед ним стояла только одна задача – посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством двух его начальников: Вадима – токаря и Серёги – сварщика.

Вадим, парень лет тридцати, уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу.

Вадим – токарь. Он всегда понимал Лёньку и никогда не отказывался прийти ему на помощь. В токарку он содержал в идеальном порядке. Станок отлажен как часы и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно.

Серёга, коренастый крепкий мужик, примерно такого же возраста, что и Вадим числился мотористом-газоэлектросварщиком, но, кроме этого, занимался ещё и лекальными работами с топливной аппаратурой главного двигателя. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», Серёга только махнул рукой:

– Будет время, расскажу. – Лёнька заметил, что такой разговор ему неприятен, поэтому больше подобных вопросов не задавал.

Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он оказался классным лекальщиком. То есть умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизели, что после его ремонта ни один цилиндр не дымил и все цилиндры на двигателях работали ровно, без излишнего разброса температур.

В лекалке у него всегда чистота и порядок. Дело своё он любил и хорошо знал. Лёньку он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу он обижался на это, но потом к этому привык, а когда уже приобрёл небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться к нему, ведь Лёнька же в перспективе должен стать механиком.

А сейчас у Лёньки заканчивался второй месяц практики, и он уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже всё может и всё умеет, но вот летать самостоятельно ещё не научился.

Особенно после того, как он работал с четвёртым механиком. Тот только в прошлом году закончил ДВВИМУ, но ходил по судну с профессорским видом. С Лёнькой он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее салаги Лёньки. А когда Лёнька называл его Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович.

Но, после того как они поработали на одной из грузовых лебёдок, Евгений Михайлович перестал задирать нос и остался для Лёньки просто Женей.

Ивану Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок как-то шумно работает, и он выделил Лёньку четвёртому механику в помощь.

Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их Лёньке, а его начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь.

Когда лючки вскрыли, четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку для определения зазоров и обнаружения места предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это делалось согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого все курсанты с удовольствием слушали.

А Лёнька, в нарушение всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволоку, опустил её до дна и померил уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло оказалось разбитым и заглушенным, и уровень масла в редукторе в нём не просматривался. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень редко. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали.

По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок требовалось сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но на «Шатуре» это не профилировалось.

Масло слили. Картер Лёнька промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович, а Лёнька об этом случае никому не рассказал. Вот четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо Лёнькой.

Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахту в восемь утра, то он имел такой важный вид, что впору было орать:

– Раздайся, грязь, кишка ползёт!

Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серёгой, Лёнька подружился. А с Коляном, кучерявым, высоким и разбитным парнем, даже завязались приятельские отношения.

Сам Колян занимал нижнюю койку, а Лёнька, как молодой, пришлось занимать койку на верхнем ярусе. Может быть, для кого-то это решение Коляна показалось бы и обидным, но Лёнька от этого чувствовал себя только лучше. Потому что, когда он учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и привык, что мало кто видит, что он там делает и не тревожит его сон. У Лёньки там спал на койке с продавленной сеткой. Так что если он в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно определялось, что он там находится, и то если нагнуться и посмотреть на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала Лёньку в своих объятьях. Вот и сейчас он с удовольствием занял второй ярус.

Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что Лёнька спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты.

Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он возвращался в каюту и спал до одиннадцати часов. Так что Лёнька с ним почти не виделся. То он спит, а Лёнька на работе, то наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах всегда держались в полуприкрытом состоянии, что создавало необходимую атмосферу для расслабления и отдыха.

Каютка у мотористов небольшая – только койка в два яруса справа от входа, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник и в этом заключалась все удобства.

Душ и туалет находились в коридоре на противоположном борту, а так как Лёнька в подобных условиях прожил уже четыре года, то ко всему этому был приучен и для него это не представляло особых неудобств.

Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в училище из кранов текла только холодная вода. Но Лёнька и к этому привык, а ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике ему труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещении умывальной температура составляла около плюс десяти градусов, это было не очень-то и комфортно. Зато баня в училище проводилась каждую субботу. Вот там курсанты уже по-настоящему «отрывались».

Рабочий день для рабочей бригады, куда определил Лёньку Степаныч, начинался в восемь часов утра и без десяти восемь все обязаны приходить на разводку.

Она проходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, с парой скамеек у переборок и урной для курильщиков по середине. Мотористы с электриками садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном всё сводилось к тому, что по прочтении приказаний второго механика из потрёпанного журнала все расходились по выделенным работам.

На утренних разводках присутствовал электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или случаи из морской жизни. Особенно он любил задавать заковыристые вопросы, на которые трудно найти ответ.

Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, задаваемые им, очень походили на энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них.

Электромеханик в подчинении имел электрика тоже курсанта из ДВВИМУ. Его, как и Лёньку, на «Шатуру» прислали на практику. Лёнька его знал по училищу. Нет, он не был с ним знаком, но много раз видел этого небольшого росточка невзрачного пацанёнка. Глазки всё время опущены, слова от него не добьёшься. Коляном его звали.

Рота электромехаников находилась на этаже выше роты, где обучался Лёнька, поэтому этого Коляна Лёнька частенько видел идущим в строю. Он всё время замыкал строй со своим ростом метр пятьдесят с кепкой.

Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только мотористам, надеясь, что кто-то проявит мудрость и сообразительность.

Особенно он донимал Лёньку:

– Ну что, студент? – обычно он обращался к нему.

Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вёл как-то обособленно, и кличка «студент» к нему не приклеилась. А к Лёньке сразу пристала. «Студент» так «студент», да и ладно. Лёньку это особо не напрягало.

Электромеханик всегда начинал так:

– Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить, – и задавал очередной провокационный вопрос.

Часто Лёнька отвечал, а иногда нет, даже несмотря на свою начитанность. Когда Лёнька не отвечал, электромеханик оставался настолько довольным, что они вдвоём с четвёртым механиком – четвёртый тоже без десяти восемь мимоходом спускался на разводку, чтобы переодеться, уличали Лёньку в невежестве. Ну что ж. Уличили так уличили, Лёнька от этого сильно не страдал и воспринимал все эти придирки с юмором. Иногда со всеобщим смехом он с мотористами так и спускался в грохочущее машинное отделение на работу.

Лёнька числился в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу был обед. Так что жизнь вошла в своё русло, и он за прошедшие два месяца практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что ему это нравилось.

Глава вторая

В тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла мерзкая туманная погода. Шла морось, и было неприятно выйти даже на минуту из надстройки.

Выскочив на палубу, Лёнька с любопытством смотрел, как судно заходит в бухту Находка и швартуется. Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.

Швартовка, за которой он наблюдал, была не первая, но всё равно он с интересом посмотрел, как матрос, размахивая выброской, точно кидает её на берег. Береговые швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с её помощью швартовочные канаты на берег, укладывая их на причальные тумбы.

Дождавшись, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе делать будет нечего, Лёнька спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.

Колян чего-то сегодня рано проснулся. Лёньку это даже удивило, ведь на вахту ему надо к двенадцати. При появлении Лёньки он кивнул ему:

– Садись, дело есть. – показывая на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда Лёнька устроился, то задушевно начал: – Слышишь, Лёня, у Вадима сегодня день рождения и надо бы кое-что прикупить. – Он выразительно щёлкнул себя тыльной стороной ладони по горлу. – Так что тебе придётся ехать за водкой, – как бы с сожалением произнёс он, но вместе с тем подчёркивая, что без Лёньки они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии.

Ещё не отошедший от швартовки Лёнька, даже не знал, что и ответить, а только промямлил:

– Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идёт. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя почистили и главный вскрыли для осмотра.

Но Колян, озадаченный только одной идеей, не обратил внимания на Лёнькин лепет и успокоил его:

– Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, – и, сорвавшись с места, чуть ли не побежал куда-то наверх.

Лёнька же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.

Через некоторое время Колян с Вадимом подошли к нему. Колян поманил Лёньку пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на его уход и жестами показал, чтобы он шёл в каюту Вадима.

Зайдя в каюту токаря, Лёнька увидел, как Вадим пересчитывает деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их ему со словами:

– Пойдёшь и купишь водки. – Это он произнёс так, что Лёнька понял: никакие возмущения с его стороны категорически приниматься не будут.

От такого приказания, да ещё и от того, что столько денег сразу попало к нему в руки, он обалдело бормотал:

– Ты что? На все эти сорок что ли?

– Да нет, не на все сорок, а на сколько получится. Тебе просто не дадут столько, – вальяжно усмехнулся Вадим.

– Да и куда ехать? Я же тут, в Находке, вообще ничего не знаю. – попытался отвертеться Лёнька от такого необычного задания.

– Чё тут ехать? – нервно вмешался Колян. – Вышел на причал – и чеши прямо. Дойдёшь до забора. Там дырка, пролезешь в неё. – Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать. – Сядешь на катер, – продолжил он, – доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, – объяснял он простоту такой элементарной задачи. – Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит.

Лёнька в нерешительности смотрел на мужиков:

Находку Лёнька не знал. Обе предыдущие стоянки он просидел на судне, изучая схемы и системы для будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал на Астафьева в гастроном, чтобы купить всякой мелочёвки да посмотреть, что находится возле порта.

Но тут уже Вадим, видя все Лёнькины сомнения, дружелюбно похлопав по плечу, проникновенно посоветовал:

– Да что тут ехать? – заглянул он Лёньке в глаза. – Вышел на причал, прошёл вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезёт к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, – повторно объяснил он.

Дорогу то до рейдового катера Лёнька понял, а вот всё остальное внушало ему смутные сомнения:

– Мужики, ну а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать? – попытался он их передать друзьям.

– Как не возьмутся? – удивился Вадим. – Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан всё что хочешь сделает. – уверенно подвёл он итог объяснениям.

В Лёнькиной голове, с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:

– Ну, ладно, хорошо. Всё! Не орите. Пойду я. – Но тут же очередная мысль пронзила Лёньку. – А как насчёт того, чтобы отпроситься у Степаныча?

– Да всё уже сделано, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдёшь в город. Не мозоль ему только глаза, а просто двигай. И давай, исчезай побыстрее и не попадись Степанычу на глаза, – напутствовал Колян, – а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог, передумает.

Лёнька переоделся и с сумкой через плечо спустился на причал.

Интересно пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь он только пару раз за эти два месяца сходил на берег, да и то по полчаса.

Вспомнились морские рассказы Джека Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, он в себе не ощутил. Он спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти авторы, шёл вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у него под ногами не качалась, а ноги при ходьбе он широко не расставлял.

Поглазел на бдительных и грозных пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.

Лесовозами оказались маленькие, обшарпанные судёнышки намного меньше «Шатуры», рассчитанной на перевозку пяти тысяч кубометров леса. На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала.

Пока Лёнька дошёл до забора, где находилась проходная к катеру, он насчитал пять таких судёнышек.

В заборе он нашёл дыру, о которой ему рассказал Колян и выводившую его прямо к проходной на катер. Он пролез через неё и вышел на причал, а минут через пятнадцать подошёл катер.

Вместе с группкой отъезжающих Лёнька сел на катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где он и вышел.

Лёнька вообще не представлял, как ему идти к этим общеизвестным Якорям, где находился заветный магазин с водкой. Но мужики, сошедшие вместе с ним с катера, объяснили, что надо идти наверх, к железнодорожному вокзалу, выйти на дорогу, сесть в автобус и через остановку выйти у этих самых Якорей.

Так Лёнька и сделал. Сел в подошедший автобус, заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.

Мужики объяснили ему, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, ведущую к ДКМу (Дому культуры моряков). А там, метров через пятьдесят он найдёт тот долгожданный гастроном с водочным отделом. Около него справа всегда толпятся бичи, которые за бутылку всё что хочешь могут сделать.

Водка стоила то 4,12, то 4,42. На те деньги, что дал Вадим, можно запросто купить девять бутылок. Но одному ему столько не дадут, поэтому надо искать помощников.

Лёнька быстро нашёл вожделенный магазин, зашёл в него и осмотрелся. Водки на полках стояло достаточно. У Лёньки для этих целей прихватил с собой сумку. В неё запросто можно помещалось девять бутылок. А так как у него были и свои деньги, можно было и ещё кое-что купить.

Мама с папой присылали ему 15 рублей в месяц, да и стипендия он получал 12,50. Так что на танцы-шманцы-обжиманцы, девочек и мороженое с плодово-выгодным вином всегда хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне Лёнька ещё не получил. Какая-то задержка оказалась с выплатой. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну и ладно. Деньги у Лёньки ещё оставались, а так как на берег он последние два месяца не сходил, то и особой нужны у него в них не было.

Осмотрев содержимое витрин гастронома, он вышел на улицу. У угла магазина кучковалась группка подозрительных мужичков. Вид у всех потрёпанный и очень выразительно, на фоне благопристойных граждан, проглядывались опухшие и кирпичные физиономии.

Оглядевшись по сторонам, Лёнька подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:

– Помощь нужна.

– И чем это тебе, касатик ты мой, помогать-то надо? – хитро прищурившись воззрился на него глава группки страждущих.

– Водяры мне купить надо, бутылок десять, – сразу выложил Лёнька цель своего обращения, – но мне же столько не дадут, сами знаете, – с пониманием посмотрел он на босса шайки. – Поэтому без вас мне, ну никак не обойтись. Понимаешь?

– Да нет проблем, дорогой, – заулыбались мужички, предчувствую поживу. – Но ты же знаешь таксу? Пузырь нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять, – заверил Лёньку старший. – Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.

– Добро, – согласился Лёнька с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.

– Ребятки, – обратился «старшой» к своим дружбанам. – Берём по три. А тебя как звать-то?

– Ну, Лёнькой и зови. – Лёнька с интересом смотрел на пропитые физиономии бичей ожидая, чем может закончиться этот процесс. Или они его тут же грохнут, или выхватят деньги и «сделают ноги».

– А Лёня берёт одну, – не обращая внимания на его нерешительность, продолжил «старшой», – но бабки гони сразу. – И «старшой» с пониманием усмехнулся. – Не бзди горохом, сдачу мы тебе вернём. Только один пузырь наш! – поднял он указательный палец. – Ты понял?

– Да понял я всё, понял, – согласился Лёнька, поняв, что процесс пошёл. – Пошли.

И, отсчитав мужикам деньги, они двинулись в сторону открытых дверей гастронома. Но перед самыми дверями «старшой» обернулся ко Лёньке:

– Но одна бутылка будет нам, – ещё раз напомнил он.

– Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? – Лёнька сделал нарочито недовольный вид. Вадим же предупредил, что бичи возьмут с него бутылку.

Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую Лёнька брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее, чужие деньги.

Продавщица тётя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии.

Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:

– Деньги-то откуда взялись?

– Не твоё дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они – бабосики-то. – «Старшой» помахивал купюрами. – Всё тут есть!

Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, бутылки складывал в авоську, сдачу в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников.

Как только Лёнька не боялся, что бичи его грохнут из-за бутылок или удерут вместе с ними? Наверное, только молодость и безрассудство спасало его от таких неприятностей.

Когда Лёнька последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:

– Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай.

Он передал Лёньке авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которую купил Лёнька, чуть ли не вырвал у него из рук.

– Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? – задал вопрос Лёнька «старшому», после того как уложил бутылки в сумку. – Надо же вмазать где-то по этому поводу.

Такое предложение компании понравилось.

– Не волнуйся, сейчас мы всё организуем, – прозвучал однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у Лёньки находится «закусон».

Пока бичи покупали водку, Лёнька купил пирожков. Они оказались холодные и, скорее всего, вчерашние. Пирожки или, как все их тогда называли, «тошнотики»: холодное слипшееся тесто с чем-то непонятным внутри. То ли с ливером, то ли ещё с чем, но это нечто сейчас оказалось ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусывалось ими практически всё.

Такое предложение всех «дружбанов» устроило, и они дружно прошли в соседний двор.

Тут же завернули за угол, зашли в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже.

– Васька, открывай! – громко потребовал он.

Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:

– Чего надо? Чего долбишься? – Но дверь не открывалась.

– Стакан гони, – нахально потребовал «старшой».

– А для чего стакан-то тебе? – Поинтересовался тот же голос, но уже более осознанно.

– Да вот нам тут парень водку предлагает распить. – «Старшой» снизил тембр голоса и уже говорил в щель двери.

– О! – Из-за двери раздался радостный вопль. – А мне сто грамм нальёте?

«Старшой» вопросительно глянул на Лёньку.

– Ну, не знаю, – ответил тот на его взгляд. – Бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.

– Нет, – решительно произнёс «старшой». – Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.

Васька вышел, недовольно осмотрел компанию, но стакан дал.

Стакан оказался фирменный – гранёный, с ободком. Галота жаждущих вышла во двор и зашла за ближайший сарай. В таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».

Он наливал чётко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».

Выпитое Лёньке как-то сразу врезало по башке, но потом, когда он прожевал тошнотик, это состояние прошло.

А бичи смотрят на него с непониманием. Тут-то до Лёньки и дошло.

«Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают», – пронеслась у него мысль.