Полная версия
Лечение водой
И теперь звонить Ире и дальше раз уж позвонил — леска, леска тянет к телефону.
«Держат меня на поводу – ы-ы-ы-ы-ы-ы!! Чуть только отклонюсь в сторону, застопорится в журнале…»
Левашов встает посреди комнаты…
«Ох, Боже мой, как все это скучно и бессмысленно!! Бросить все, только работать, работать дальше… но сколько ж можно? Должна быть какая-то отдача!
Работать, работать – изможденные жаркие извилины!!..
Нет уж. Сейчас пришло время показать роман массам!»
Мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел………..
Работать, работать – падаю мордой вниз – тащат мозгом по асфальту……………………………………………………………………………………………………..
Тут вдруг Костю охватывает… он уже мечется по комнате, тихо смеясь – сам себе, и кривя пальцами – опять волна смеха – сменяет злобу – «я нездоров? – со мной так всегда! Ха-ха-ха!» – смеется, беззвучно смеется! «Как это хорошо – что со мной ведут такую игру! Я лучший потому что!..» Уртицкий прохвост – а все ж таки как радостно, как это прикольно! Все эти интриги, все игры! Все потому, что я лучше всех – они это чувствуют, видят по всему……………………………………………………………………………………………………………………»
Потом он внезапно вспоминает…
«Ира же звонила Уртицкому – во время занятий в студии, звонила!»
Да, Костя прекрасно помнит этот момент – некоторое время назад. Именно когда он уже чувствовал, что его тянут-склоняют – а он пока еще «упирался» в душе, не звонил ей…
Ира позвонила Уртицкому. Маэстро прервал занятия, вышел в коридор разговаривать с ней…
«…Он тогда на «вы» ее назвал, на «вы»! Неслучайно. Это чтоб специально показать, что они мало знакомы. И чтоб я свободу почувствовал – да-да! Свободу! Что я с Ирой соединюсь, но дальше Уртицкий в нашу жизнь лезть не будет. У него, мол, с Ирой дистанция – как со мной
Он не будет лезть в нашу жизнь, это ж очевидно – раз он назвал ее на «вы»!.. Я просто должен… быть с ней и тогда…»
Этот блеск премии «Феномен»! Такое пафосное, шикарное вручение – «Только б ее выиграть! Вот она – ступенька на Олимп!» И Левашов знает – сразу получит контракты издательств, появятся деньги; раз – и он уже взошедшая звезда русской литературы!
Все проблемы будут решены?..
«Конечно! И я столько шел к этому». У него все так и клокочет в груди от желания обладать. А как представишь внимание со стороны общественности…
Боже, как бы хотелось выпросить премию… ан-нет, ведь так не должно быть. Должно быть все по-честному – опять сознание бьется о два противоположных борта.
Но…
«Господи, я ведь не по своему тщеславию хочу этого!.. Нет! А просто делать свое дело по-настоящему, лучше всех – для этого нужно пробиться!»
И даже все Костины заискивания перед Уртицким, лавирования – это тоже только ради дела…………………………………………………………………………………..
Ты должен встречаться с Ирой. Вот так просто – раз и все. Раз хочешь, чтоб роман напечатали – значит, должен встречаться. Ты должен ее полюбить.
«Изрубили, все уничтожили-и-и-и-и! Роман уничтожили!..»
Доверчивый голос Иры – тепло и уют. Жить с ней вместе. За квартиру она платит совсем немного, как хорошо…
«А с другой стороны может Уртицкий действительно не будет лезть. После того как соединюсь с ней – он не будет уже контролировать. Ему ведь главное просто породнить. Чтоб за счет меня…»
Но Костю сразу стопорит другой «барьер»: работать, надо будет идти работать. Ничего все равно не получится – я не пойду работать я должен делать рассказ писать дальше и дальше!!.. Потом роман. Ничего невозможно никаких отношений – они все равно тянут меня
в бетонную стену…
Я не пойду работать этого не будет!»
Он останавливается мыслями на несколько секу-у-у-унд!
Посреди комнаты.
«Премия, премия «Феномен»!.. Может можно как-то не пойти работать… (я все равно не пойду, не обсуждается) Надо надеяться – а вдруг я получу премию, выиграю?!..
И встречаться с Ирой.
«Мы живем вместе, какое это счастье! ходим на презентации, держимся за руки, столько внимания общественности!..
Но ведь уже сейчас надо идти на сближение… когда еще премия впереди – это же будет неискренне!
И я не обхитрю Уртицкого – не получится сделать – его никто не проведет!»
Идти на сближение с Ирой – чтобы получить премию?
«Но а что если пойду, а потом, когда буду уже с ней – ничего не дадут? Именно потому что я пошел на сближение как хотел Уртицкий но в конце сработает его «честность» – все должно по-честному быть, Лобов это сказал это тоже уже просчитано. Либо он мне ничего не даст для того чтоб проверить люблю ли я Иру на самом деле – как долго буду с ней жить… Уртицкий ведь так до сих пор мне ничего не дал! – Косте вдруг нервно подкатило к горлу-у-у-у! боль, боль… – Всегда так получается, вот что!
Так может действительно Уртицкий ничего не может – как и говорит?»
Левашов в эту секунду ясно понимает – он ничего не получит, раз уже началась интрига.
«А с другой стороны, Лобов сказал, что с «Феноменом» еще ничего неизвестно! Так что может все-таки на этот раз повезет?..»
Костя опять будто ступил на шаткое.
«Значит, я должен идти работать?..
Совмещать литературу… это означает отступить, прогнуться… «А потом, по инерции жизни, постепенно, постепенно я встану в один ряд с этой бездарью, которая ничего не добилась.
Совмещать… никогда! никогда не предам я своего дела!..……………………….
Да ведь если я и пойду работать Уртицкий может решить что мне и не нужна премия. Это будет уже совсем другая жизнь. И он и не согласится никогда чтоб мне и премию дали и в журнале печатали – это слишком много он никогда не даст мне так много!..» У Кости вдруг заворачивается это дикое, теснящее осознание в душе: «Если Лобов сказал что неизвестно что будет с премией – это значит ничего не дадут, – раз он так сказал. Да ведь меня и Молдунов раскритиковал – Уртицкий после не осмелится просить за меня в премии, он слишком осторожен.
Хотя с третьей стороны там другие люди и его знакомые…
Молдунов раскритиковал… Значит, ничего не дадут, все катится к этому!» Роман сырой… а по знакомству можно напечатать.
Вся эта корыстная механика, вертящаяся в мозгах… «Мне как вживили ее, насильно! Внушили, что это любовь. Для них это любовь – взаимоторговля………………………………………………………………
……………………….……………………………………………………»
…Костя садится к компьютеру… Опять вдруг страшно, испуганно от осознания – у Уртицкого с Лобовыми такие близкие отношения – даже Ире квартиру нашел, бесплатно! И Лобова продвигает в журналы, выпрашивает премии – они почти родня! Он все, все для него выпросил!..
«А для меня – одна жадность. Да, конечно, он не сделает так, чтоб мне и премию дали, и в журнале печатали. Это слишком много, «настоящий талант нужно держать на голодном пайке, а то не раскроется в полной мере». Да еще и ведь конкурс»…………
Теснит, теснит грудь некая сила, проникает в самое сердце………………………
* * *Вот, сейчас, сделать это! Переступить через все самолюбие, боль – так просто! Назначить Ире свидание – начать отношения, она меня любит! Только переступить! Забыть обо всех интригах, унижении и…
«Значит, работать надо идти, – тотчас Костю берет за горло. – А я все время должен писать».
И эти слова Лобова… мы знаем, ты отправил на премию «Феномен», но там ведь все по-честному.
«Еще работать идти, работать – вот если соглашусь на все на это-о-о-о-о-о! – нестерпимый тягучий вой в душе. – Тогда меня будут двигать, заступаться. Ира не согласится со мной встречаться, если я не пойду… такая же идиотка как все.
И Уртицкий и все литераторы? – с испугом и болью открывает вдруг Костя. – Неужели это может быть – они же всегда поддерживали меня!»
И еще чувствует опять, как его тянут, тянут силком. Давят.
«Бросить все? Все творчество. Все, чем живу – и тогда они будут продвигать меня!»
Словно два звена сейчас расцепятся в душе… и дико, страшно – «Нет, я не доверюсь!»
Или это еще… как прыгнуть с обрыва – в надежде, что тебя тут же подхватят на лету?
Он понимает, что совершенно не готов изменить свою жизнь. Совершенно.
Значит, и не надо тебя двигать, – тотчас слышит логическое заключение Уртицкого. – Значит сиди так. Мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел.
И все.
Значит, и роман никуда не годится.
«А ведь я написал выдающийся роман, без скидок на молодость. Я столько к нему шел…»
Нет, ничего не будет, ты должен породниться — Костя ощущает желез-ность этих связей, кои ему пытаются навязать. «Не разорвать, не разломать! На них вся жизнь построена. Даже те, кто понимает искусство! Даже ценители – не понимают меня до конца. Все равно они ограниченные – как все обычные люди».
«Уртицкий… И на самом деле, только предлог, предлог, чтоб прицепиться, тварь! Давят, давят на меня, твари, давят! Бездарь вонючая!»
И вспышки, опять вспышки в мозгу – сейчас голова разлетится вдребезги.
«Это все фигня! Мой роман просто так пройдет! Уртицкий уже замолвил слово – обратно уже не забирается!»
Костя, ваш роман никуда не годится, – голос Молдунова, как противовес.
«Но ведь он сказал! Посмотрим, что вы скажете когда причинят боль критики — значит роман проскользнет, проскользнет в печать! – все заклинивается надеждо-о-о-ой. – Он уже принят! Чего я волнуюсь так?»
Они все в сговоре. «Если я не буду звонить Ире, она тотчас передаст об этом Уртицкому.
Она сказала сказала что мало платит за жилье. По знакомству. Они хотят чтоб я жил с ней».
Роман не удался… Есть только вариант напечатать по знакомству. (Мягонький голос Уртицкого).
«Ира, она тоже о публикации знает! Заодно, они все заодно!..
Можно начать с ней встречаться, а потом бросить. Дождаться публикации, сделать вид, что хочу жениться, потом бросить…» – кроткое, детское посверкивание в груди.
Уртицкий все контролирует, и Молдунова тоже. У них сговор.
Страх…
«Мне не удастся обхитрить, он сразу почует».
…И вдруг – вновь! – эта унизительная гадкая мысль, которую Левашов ненавидит в себе: «Я должен заботиться о своей литературной репутации. Думать о карьере».
Ненавидит? Но ведь он ничего не сказал маэстро в глаза, а играет, делает вид, что уважает его!
«Нет, но ведь с другой стороны это все равно свой человек, это…
Да какое имеет значение??!!..……..»
У них сговор по поводу меня…» – и вновь Костя начинает посмеиваться над интригами Уртицкого и всех… как что-то завлекает его, затягивает: «Это же хорошо, это потому что я лучший. И я добьюсь всего, горы сверну! Они знают это – вот почему плетут!»
И тут звонит мобильный! Костя поднимает трубку – это с премии «Феномен»!
– Вы нам справку о себе пришлите.
– Так… – безотчетно произносит он. Внутри все неприятно, ярко затаилось. И…
Я выиграю, выиграю! Раз звонят.
– Биографию – имеется в виду.
– Это нужно, да?
– Конечно.
– Я ее посылал вроде, но… ну хорошо, хорошо, еще раз отправлю. По электронной почте, да? – уточняет Костя.
– Да.
– Это и… все?
Мы там готовили одну публикацию, которая так и…
– Это нужно для внутренней регистрации. И для членов жюри. В полуфинал вы прошли.
– Отлично! – у Кости как резина прогибается внутри – от радости. – Но это же, по-моему, ничего не дает еще, да? – произносит он вдруг как-то расслабленно, почти меланхолично.
Ему подтверждают, что да, ничего особо не дает – во всяком случае, денежный приз и издательский договор получит только победитель. Один человек – который станет известен где-то через полтора месяца.
– Хорошо, хорошо.
На этом разговор заканчивается.
«Мне позвонили, позвонили… Уртицкий там работает… – и вдруг Левашов чувствует эту жаркую, больную мысль – она неотвратимо заворачивается в воспаленном мозге и… он слабо поддается ей: только я перестал звонить Ире – мне позвонили. Уртицкий распорядился – чтоб подтолкнуть меня – чтоб я общался с ней дальше… А-а-а-а-а, а-а-а-а-а-а! (Господи, да кому я вообще там нужен – мне все это кажется!..) Да, да, чтобы как бы показать мне что вот я общаюсь с ней отношения завязываются и с премией все идет… я же посылал им справку, посылал! Зачем они еще мне звонят?..
Я прошел в полуфинал! О Боже! – радостный всколых. – Я прошел! Все будет хорошо!
Больные мысли – тык-тык – больные – заворачиваются в горячей мозговой пульпе.
…я не звоню не звоню Ире несколько дней – меня хотят как бы стимулировать стимулировать этим звонком этой весточкой чтоб я продолжал отношения…
Я больше не буду ей звонить – и точка».
Ну вот. Держись, – слышит в голове глубокий Олин голос. Это блок.
Глава 14
I
– Я врач, я должен бороться за жизнь… То, что я делаю, это смысл моей жизни.
– Я понимаю, – ответила она.
– Может быть, мой пациент что-то не сделал еще… может, он тоже идет к чему-то всю жизнь… и вот сейчас она оборвется. Поэтому я должен изо всех сил стараться спасти…
– А если бы они были просто счастливы – и всё?
– Мои пациенты? Да, конечно. Вот только счастливы – по-настоящему.
– Занимались бы только спокойным созерцанием… – продолжала она, размышляя. – Окружающих… вещей.
– Для этого им нужно нечто большее, чем наша жизнь. Чем весь этот ежедневный бег. Затирающий свет, который есть в каждом человеке. Просто созерцать, да… и тогда все конфликты исчезнут.
Левашов отрывается от компьютера… отсаживается на кровать.
Он все поглядывает на компьютерный текст, только что напечатанный… На горящем экране…
Страшная вспаренная измученность – в голове, в шее, во всем теле – «как же я смог выжать из себя… эти буквы, слова. И ведь еще тысячи раз смогу.
Нет, все так и должно… я ничего не выжимал».
Потом он почему-то представляет себе Гамсонова. Тот стоит у окна, в своей новой квартире и смотрит вниз на двор, через стекло. И солнечные коридоры тоже как из стекла; с матовыми, оранжевыми гранями… Кубы, пирамиды света, закатные, янтарные, тонут друг в друге, исходят друг из друга…
Но Костя… он почти совсем не может «нарисовать» себе улицу за стеклом… кроме этого света. Но словно чувствует… там идет какой-то прохожий во дворе? Некий человек… через все эти лучистые конструкции. О чем он думает? Он любит кого-то… или держит обиду? И теперь в этот момент… вспомнил о ней?
Нет… не должно быть конфликтов…………………………………………………………..
……………………………………………………………………………………….
II
…Звонок с премии, который поначалу вызвал у Кости очередное недоверие и страх… позже к вечеру, чем больше он думает, уже приходит в затаенную радость, даже эйфорию. Ему очень весело, озаренно, внутри просыпаются новые надежды. Раз позвонили с премии – это уже очень хорошо! «Это значит, я фаворит! Надо готовиться к победе! Уртицкий все же что-то упустил, что мне позвонили… он уже выдал там рекомендацию и на попятную пойти не сможет – я выиграю!.. Господи, да имеет ли Уртицкий вообще ко всему этому отношение!» – вдруг поворачивается в голове…
«Нет, наверное, все-таки имеет. Лобов же не мог так случайно сказать об этой премии, когда позвонил мне. От Уртицкого там что-то зависит – это безусловно. Но…» В Косте все больше крепнет уверенность, что теперь он выиграет и «зря-то так нервничал».
В любом случае, это хороший знак. И с чего бы им звонить и спрашивать какую-то биографию… «…Тем более, что я отправлял ее… Значит, хотят как
бы подготовить меня… конечно, чтобы это не было внезапно – ведь там столько славы сразу свалится на меня. Да, да, они хотят, чтоб я был готов……
…………………………………………………………………………»
И вдруг опять телефонный звонок.
Костя отвечает…
– Привет, – произносит Оля.
– Э-э… да, привет. Что-то… случилось?
На самом деле, он поражен, что она позвонила. Испуган и обрадован…
Сама позвонила! Ведь девушки обычно не звонят. Но может…
– Да нет, ничего не случилось. Просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь.
У Оли детский, заботливый голос. До жути приятный, и говорит она так, будто ее рот чуть-чуть принаполнен водой.
– Хе… мне, на самом-то деле, лучше, потому что есть хорошие новости.
Хорошо, что позвонила.
– Интригуешь! Что за новости?
Он рассказывает, как ему позвонили с премии. И что он прошел в полуфинал.
– Видно, мне все же удалось обставить Уртицкого. А я сам и не предполагал этого.
– Что ты хочешь сказать?
– Зря я нервничал… да потому что Уртицкий просчитался. Он, конечно, не знает, что мне звонили. Не смог он все учесть. Ты понимаешь, о чем я, да? Он, конечно, хотел бы, чтобы все оставалось втайне от меня, пока я не выполню…
Костя сморщивается не то кисло-ехидно, не то смущенно.
– …условия. Ну ты поняла, о чем я, да?
– М-м-м… да, – в Олином тоне ехидная смешинка.
– Но он уже дал ход этому делу. Он же не может притормаживать и разгонять премиальный процесс в зависимости от…
Он опять смущается, не договаривает.
Оля начинает хихикать на том конце провода. Поддерживая Костю… да, это будто какая-то их тайна. Как в школе – он поведал ей о гадких происках, и теперь они союзники за справедливость.
– Да уж, чё ты смеешься! Мне совершенно не смешно было, когда он… но это ведь, конечно, еще так и не кончилось.
– Кость, да что ты, я прекрасно понимаю, насколько все это мерзко.
– Да не, не, Оль, извини, это я просто так… я знаю, что ты понимаешь.
Он вспоминает ее нервное, ошарашенное лицо. На мосту, когда она только узнала обо всем.
– В любом случае, что бы ни было с этой премией и как бы ни закончилось… Ире я больше не звоню, – подчеркивает Костя. – Что скажешь на это?
– Это хорошо.
– Ну вот… да нет, я имел в виду… э-э, по поводу Уртицкого? Ну ты понимаешь… – одергивается и повторяет: – Уртицкий просчитался. Я об этом говорю. Какие-то вещи все же нельзя контролировать. Естественный ход дела в премии. Я же отправил им, и он должен был рекомендовать меня, изначально.
Оля спрашивает:
– По той причине, что он тебя хорошо знает, а остальных – нет?
– Ну естественно. Конкурсанты-то все с улицы.
– Да, понятно. Конечно.
– А завернуть меня… не знаю, мне кажется, он мог бы завернуть, но если только раньше. И уж тем более не сейчас. Раз теперь я прошел в полуфинал, все зависит только от решения жюри. А среди претендентов я явный фаворит.
– Откуда ты знаешь?
Нервная струнка внутри – Костя будто ступил на шаткое.
– Ну потому что я посмотрел уже этот список, они выложили на сайте. И названия произведений – я читал их, в принципе, так что… там и вообще есть авторы… откровенно слабые.
И тут он поправляется: с другой стороны, конечно, нельзя быть уверенным до конца. Особенно учитывая все, что было.
– А кто в жюри? – спрашивает Оля.
Костя называет фамилии.
– Ты слышала об этих людях?
– Нет, вообще даже нет. Да я же не так продвинута во всем этом как ты.
– Ну да, я понимаю.
Костя не акцентирует Оле – о том, что двое из членов жюри – хорошие друзья Уртицкого – лучше этого не говорить теперь. «Зачем подчеркивать «неоднозначность»? И что я, возможно, еще ничего не выиграю… Лучше вести к тому, что получу премию. Да ведь так наверняка и будет».
– Ну хорошо, если ты уверен. Посмотрим.
– Уртицкий просчитался – я тебе говорю, – ставит Костя точку.
Секунда… Внезапно он чувствует некий остро-переходный, надрывный моме-е-ент… Потому что не за что зацепиться – Оля как-то ничего не рассказывает; ни о себе, ни вообще. О чем можно поговорить?
– Знаешь, я думаю, что скоро начну писать новый роман. Не знаю, правда, что у меня получится – я ведь только закончил предыдущий…
Да, Костя начинает рассказывать сам – с каким-то даже небольшим облегчением. И потом прибавляет:
– Роман про Город заката.
– Город заката? – спрашивает Оля.
– Да. Я, может, еще не готов, но рано или поздно я… созрею, я уверен, да. Хм, – рассмеивается. – В этом «я еще не готов», знаешь, есть такая занятная подоплека… Я ведь этот город еще в десять лет придумал! Город, где все люди и все предметы освещены закатом. Всегда и везде, куда бы они ни приходили и что бы ни делали. И мне тогда казалось… что все они от закатных лучей должны быть абсолютно счастливы и спокойны. Всегда. И ты знаешь, Оль… это меня просто будоражило! Но я так и не смог начать писать. Мне все время чего-то не хватало. Какой-то решающей искры, да. От которой возникает позыв немедленно сесть и приняться за дело… В результате я испытывал… счастье от этого замысла, но тут же и неудовлетворенность – что не могу схватить до конца. И в результате… тогда, в детстве. Я ведь писал детективы в то время – так вот, я всего-навсего написал очередной детектив, он назывался «Город заката», но там не было ничего от этой идеи; там даже и не было заката, по-моему… да, там в романе была просто кофейня, которая так называлась. И в ней произошло разоблачение преступника. Можно сказать, от прежнего замысла осталось одно название. Но! Я все равно так и возвращался к своей первоначальной идее – через пять лет, потом еще через пять. Но конечно, уже немного менял… Мне уже казалось, что люди не должны быть абсолютно счастливы… в этом городе. А просто им немножко легче, чем всем остальным – от солнечных лучей. И спокойнее. И они ощущают чуть меньше боли.
– А почему? Чем это оправдано? – с интересом спрашивает Оля.
– Тогда я еще не мог понять. Просто какие-то проблески, понимаешь? Как и сам этот город, Оль. Но сейчас, мне кажется, я постепенно дойду до всего. Теперь мне хочется написать про жизнь, как она есть. Правду. Как все банально, а? – Костя усмехается. – Но ты не думай, это не потому, что я потерял веру в счастье. Закатные лучи, Оль. Именно благодаря им, их мягкости, уверенности, спокойствию у героев романа все же появится шанс исправиться, стать лучше.
Оля начинает слегка, добродушно посмеиваться на том конце провода.
– А чего ты смеешься?
– Нет-нет, Кость, что ты. Это очень интересно. По-моему, такая прикольная идея!
– Правда? Ты так думаешь?
– Ну конечно. Очень оригинальная! Но как именно это будет происходить?
– На самом деле, я пока еще мало что знаю точно… и здесь не только эта идея. Есть еще очень важная… но о ней я тебе попозже расскажу. Так что вот так, – произносит он, как бы резюмируя со значением. И опять прибавляет, что ему все-таки придется писать про жизнь как есть. Со всей ее раскалеченностью. Ибо именно это причиняет писателю настоящую боль, и, видно, здесь и есть та решающая искра.
– Ты хочешь написать так – в свете нынешних обстоятельств? – спрашивает вдруг Оля.
Костя – внезапный укол — отвечает:
– Ты имеешь в виду Уртицкого? Нет, не думаю, что именно поэтому… Нет. Но, так или иначе, это может и подтолкнуть, возможно… в любом случае… я знаю, ты поможешь мне справиться со всем.
– Да. Помогу. Обязательно. Конечно.
Тут он вдруг чувствует: как же приятно рассказывать ей… он испытывает такое облегчение и… «Она сама позвонила мне! Не я…» И он будет рассказывать и дальше. А Оля слушает и изредка задает вопросы, но он ощущает ее полную поддержку и тепло. Такое доброе – и насколько ему теперь лучше.
Ее голос – такой захлёбный. Он словно оберегает и холит……………………….
……………………………………………………………………………………….
– …Знаешь, когда я вижу фотографию Кафки… на его книгах. Там же всегда почти одно и то же фото… Со мной что-то происходит, Оль. Что-то очень странное – я представляю… это странно – будто через его фото вся тягучесть прозы проходит. И вся жизнь… не одного человека, а всех.
– Я не так-то много читала… – робко замечает Оля. – Но Кафку – конечно. Это, можно сказать, мой любимый писатель.
– Мой тоже! «Процесс» – мой любимый роман.
– А мне нравится «Замок».
Пауза.
– Знаешь… мне самой не хватает нацеленности, я думаю.
– Которая есть у меня?
– Да. Конечно. Стать писателем… так тяжело.
Косте так льстят Олины слова. Он думает: «Ну вот, а я еще себя таким маленьким чувствую… все время».
Он произносит:
– Нацеленность… ее, мне кажется, не хватает и… – со значением останавливается.
– Кому?
– Меркалову, Оль.
Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого, – тотчас… нервный укол в груди.
– Кость, я согласна с тобой, что надо пробиваться, конечно.
– Вот именно что. Именно! К большой цели идти. Ну ты помнишь, я говорил. Еще и давно.
– Да. Ты часто это говоришь. И я прекрасно понимаю. Мне и самой не нужно многого.
