ВоинГангер Славный путь

– Он уже твой?

– Слишком жирно для рыжей зачуханки. Пусть найдет под стать себе лавочника.

– У него ещё сын, забыла? Чьи очки по-твоему он носит? Сына любит, очевидно же. Правда думаешь, бросит и переедет к вам?

– Плевать на сына, пусть винит свою немытую мать. Считаешь, Флориан счастлив? В клетке, как узник в маске!

– Виолетта женщина умная, и Секретарь Авроры. У неё на любого досье. Она знает про докторшу всё, а значит, и мужа тоже. Если до сих пор ничего не сделала – не сделает и потом. Твоя мать не рассматривает его как подходящего мужчину.

– Я точно знаю, Флориан полностью в мамином вкусе.

– Судишь книжку опять по обложке. Ты ничего не знаешь об этом человеке.

– У мамы спрошу, обязательно!

– Она рассказала, про близорукость рыжей, а что муж Врачеватель чумы – вдруг забыла? Эта деталь куда интересней, не так ли? От Виолетты ты не добьёшься.

– То есть это страшная тайна?

– Название магазина, реакция людей – вполне очевидно.

– Звучит, будто какой-то чумной. Думаешь, он чем-то болен?

– Ты же врач. Я не знаю. Кстати, докторша тоже белая ворона. Может, из-за мужа? Может, поэтому вместе? Она любит его, не смотря ни на что. Очень романтично, ты не считаешь?

– Давно ты стала романтиком? Если бы к моему любимому так относились – глаза бы выцарапала. А она под маской прячет. Очень романтично. Может, она его заразила? Скорее всего, она же доктор.

– Спроси Виолетту, как зовут её сына. Он ведь курсант. Найдём, и у него, может, что-то узнаем.

– О! Блестяще, Юнона! А что если мне использовать Праксис? Тогда и спрашивать не придётся. Всё узнаю сама.

– Сдурела? Ещё думала, когда об этом обмолвишься. Ты и понятия не имеешь, какие тайны он может скрывать. Вдруг станешь такой же белой вороной? Да ты с ума сошла!

– Хорошо, хорошо.

– Дай Слово!

– Хорошо, хорошо, даю.

– Нормально скажи.

– Даю Слово! Слово, что к нему не полезу в голову.

– В чужие тоже! Дурой меня считаешь? Ни к кому, даже к лавочникам! Не только себя, но и мать ещё втянешь в проблемы. И какие – еще не известно.

– Поняла, не буду, пусти!

– Если нарушишь Слово – перестану подругой считать, поняла? Не буду никогда доверять, даю Слово! А я за свои Слова всегда отвечаю!

– Юнона…

– Мы привлекли внимание.

– Нет, тиши! Слышишь?.. Они шепчутся все… о Вороне!..

Верхом проехал Гвардеец и остановился в толпе, среди которой подруги стояли в первых рядах.

– Правая – минус шесть ди… оптрий. Верно, сэр?

– Да, верно. МР – пятьдесят семь.

– МР?

– Межзрачковое расстояние.

– Мевжзра… Простите, боюсь, ошибиться. Если запишу «МР», он поймёт?

– Да, в рецепте записано так.

– Пятьдесят семь. Готово. Проверьте, пожалуйста, всё точно? Столько платите, не хочу наделать ошибок – отец просто прибьёт!

– Всё правильно, спасибо вам.

– Вам спасибо, сэр. За вами столько народу, что даже не знаю. И отец отлучился за сигаретами, как назло. Не волнуйтесь, ваши очки изготовят первыми, вечером заберёте. Он хороший мастер. О, а вот и он! Ты вовремя, пап.

– Ты… ты что делаешь?..

– Пап, хорошо, что вернулся, пока Господин не ушёл. Его очки…

– Почему ты его обслуживаешь?!

– Зачем кричишь? Господин торопится, ко мне обратился. Всё записала, вот.

– Ах, ты дура! Полная дура!

– Па-а-ап! Там рецепт! Что ты рвёшь! Заплатили уже…

– Заткнись! Прибью!

– Сэр, ваша дочь не виновата.

– Не смей говорить со мной! Вон!

– Пап, да ты что? Так с Господином…

– Заткнись!

– Простите, сэр, я не позволю ударить её на моих глазах.

– Пусти! Убрал руки, гад!

– Ваша дочь не понимает, почему вы злитесь. Она лишь хотела помочь.

– Не касайся! Ты! Быстро! Вон! Пошёл вон!

– Я отпущу руку и сейчас же уйду, только не бейте дочь, она ни в чём не виновата.

– Ох, да не волнуйтесь за меня! Отпустите его, отпустите! Заберите деньги!

– Nevermore!

– Что?.. Папа?.. Что происходит?

Толпа дружно заголосила. Срывая себе голоса, скандировала одно: «Nevermore! Nevermore! Nevermore!» И даже строгий Гвардеец не возразил ничего.

[1] (лат.) – Что угодно, сказанное на латыни, звучит как мудрость.

Очки

– Четырнадцать? Думала, ей лет двадцать. Она такая здоровая! Даже толще Футы, а старше нас только на год.

– Отец у неё крупный. Может, и мать тоже?

– Отец у неё полный муд…

– Ингрид! Девочка, которая изучает латынь, не должна материться.

– Других слов про него нет. И он ей родной. Родной отец! Кошмар! Жалко, что Флориан не врезал ему, так надеялась.

– А мне жалко, что он ничего не сказал даже дочери. Как думаешь, если выкрикнуть невемо во время занятия, какова будет реакция учителя?

– Было бы интересно. Но я так делать не буду. Юнона, ты фантазёрка.

– Мне до тебя далеко. Расскажи, что ему написала?

– То, что разозлит врачиху, когда она переведёт ему. Больше ничего не скажу. Двух зайцев – одним ударом.

– До сих пор не вернулся. Так и ходит по лавкам? Скоро темнеть начнёт.

– Иди, если хочешь, а я дождусь.

– Спятила? Я тебя не оставлю. Подумай, вдруг увидит нас? Это дерево не самое надёжное укрытие. Заметит – догадается. Эффект будет не тот. А если уйдёшь, будет романтично. Сможешь себе рисовать какие угодно фантазии, представляя его реакцию.

– А ты права. Думаешь, он будет счастлив? Хотя бы ненадолго?

– Вот и пофантазируй. У тебя же фантазия – космос!..

***

Тени оформляли причудливыми кружевами маленькое пространство, украшенное разнообразными веерами. Лампа рассеивала узоры плетёного абажура и тепло заливала прилавок. Свет ложился цветными волнами на небольшую записку, распадаясь в радужный спектр от преломлявших его луч линз новых очков.

«Si etiam omnes, ego non![1] PS. Взамен, себе забрала один веер».

[1] (лат.) – Даже если все, то я – нет.

Глава четвёртая

Ретроспектива

«Слишком открыто, коршуны. Ваш протяжный, жалобный стон не заставит взлететь эту стаю неумных городских птиц. Рискнёте ли? Тут, в самом центре, броситься на свою беззащитную дичь? Во времена послевоенного хаоса добыча была здесь другая. Я помню!

Длинный флагшток и простынь, что при ветре изображала флаг с нарисованным символом «Госпиталь», – пункт выдачи угу-манитарной помощи и место встречи неведомо как чудом выживших.

Помню, палатки покидали они неохотно, и стекались сюда. За пайкой. И к спискам, что менялись периодически, когда кто-то из медперсонала дополнял их новыми именами опознанных.

К кострищу, за полевым госпиталем, солдаты никого не пускали, и мирные только смотрели в ту сторону, кашляя от пропитавшего воздух осадка палёной гари. Я помню! Кто-то куда-то всё время передвигался. Тихо. Поодиночке. Но курили они чаще группой. Всё хорошо это помню. Само как-то замечалось, пока терпеливо я ждал, наблюдая с флагштока за ящиками возле военного модуля фельдъегерской почтовой службы и штабной палатки дежурного отряда солдат.

Угу! «Гангер», – бубнили там иногда охрипшие голоса, моё отвлекая внимание. Солдаты постоянно выходили наружу по каким-то своим делам. Кто-нибудь да останавливался и заглядывал в один из четырех моих ящиков. Не заколоченный – ещё не заполненный, как остальные три. Патрульные коршуны продолжали подбрасывать трупы задушенных ими во́ронов. И те лежали на земле, пока кто-нибудь не швырнёт уже в ящик.

Я помню, как раздражала эта вся суета – оттуда, обратно туда, – и заставляла нервничать мою осторожную дичь. Крысы! Умные. Хитрые. Проницательные. Охота на них – искусство. Но мне даже очень нравилось, когда в самой точной атаке я в чём-то вдруг ошибался и таки осекался. Я помню! Тот мимолётный взгляд, что ловишь в короткий миг – взгляд упущенной, выжившей дичи.

Вам, коршуны, того не дано понять, и от любого голубя такого бессмысленно ждать».

Белые стены пятиэтажной больницы окрасились в алые полутона в лучах закатного солнца. На куполе крыши вот-вот зажжется подсветка, и пылающую чашу в объятьях змеи хорошо будет видно на флаге даже тем, кто не рождён убивать во тьме. Время идёт, хоть и совсем незаметно. Наблюдая за коршунами из окна, старый филин чутко ощущал это, ведь уже тринадцать минут, как он пропускает кормёжку.

Внутри кабинета Советника изменилось несильно: лишь стали острее тени да отодвинутый тюль колыхался рядом живее. Он понял это, развернув голову на сто восемьдесят градусов. Время здесь словно остановилось: Астра Инса так и сидела с закатанными глазами в кожаном кресле Господина, а солдат, напротив неё, обвисал на стуле в той же безжизненной позе, с открытым ртом. Толстый бумажный свёрток с красной печатью «Сокрыть» лежал на столе между ними, на том же месте. Ни намёка, что бы указывал на скорое окончание встречи, отчего напряжение плеча, на котором сидел филин, стало передаваться и ему понемногу.

Мах Авест повернул голову на Советника. Уго Бланка всё ещё стоял у окна со скрещенными руками и ногами, прислонившись к подоконнику. Глаза Господина по-прежнему были закрыты, а бледные губы – сжаты. Одна прядь серых длинных волос, – схваченных в хвост всегда аккуратно, – сейчас выбивалась за левым ухом – он точно о чём-то думал эти полтора часа. Однако белая дымка ауры, защищавшая ткань дорогого костюма и тело под ним от острых хищных когтей, сохраняла первосортную энергетическую плотность – Господин не терял концентрации и точно знал – на него смотрят.

Крики коршунов за окном и бесшумное тиканье брендовых наручных часов «Тикирон», – что чуткий слух улавливал превосходно, – только и нарушали статичную тишину. Мах Авест повернул голову и взглянул на стол. Стакан с недопитой водой, который солдат отставил, когда в кабинет ворвалась Виолетта, привлёк внимание филина.

Вариант, где он, перелетая на свою присаду, возле рабочего места Господина, невольно касается стакана маховым пером – показался неплохим способом напомнить Советнику о себе. Однако идея неожиданно упёрлась в солдата. Его грязная форма и обветренное, изнурённое лицо говорили о длинном, полуголодном пути, а пересохший рот, открытый уже полтора часа, – о явном желании пить. Лишить беднягу этих несчастных глотков – будет не иначе как подлость.

Мах Авест взглянул на жетон, свисающий на цепочке с шеи солдата. Прочитал номер. Повернул голову, и под монотонное тиканье даже решил вздремнуть, когда хрип и кашель вдруг вырвали кабинет из временно́го застоя.

Советник открыл бледно-серые глаза и синхронно с филином посмотрел на оживших: Секретарь, откинувшись в кресло, потирала виски, а солдат уже жадно глотал свою воду.

– Можно воды? воды… – обратился он к Виолетте, но та пропустила это мимо ушей.

Мах Авест взлетел, стоило Уго отслониться от подоконника. Филин сделал круг под потолком и спланировал на присаду. Ещё в полёте он заметил, как Господин взял графин с полки буфета, рядом с окном, и зашагал к столу. Острые глаза не могли поверить в уведенное: Советник отдал солдату графин и ничего не сказал, когда тот стал хлебать из горла. Очнувшись от своих дум, очевидно, Бланка отнюдь не расслабился. Пытливый взгляд на Виолетту служил тому доказательством.

Астра Инса поморщилась, посмотрев на солдата: он громко глотал, забыв, кажется, обо всём на свете.

– Да, Уго, он сказал правду. – Она подняла глаза на Советника. – Этому предшествовала энергетическая волна. Постовых отключило сразу. Что было там в этот кусок, я, понятно, не видела. Очнулся четвёртым. Кроме Неба, остальные стояли у Озера. Только кролик, Уго, никого больше. Белый, розовоглазый – он альбинос. С виду обычный. Ещё с берега пытались установить: человек это, животное, или демон. Один или нет. Не смогли, паниковали, сенсоры не распознали, что от него исходит.

Советник перевёл взгляд на свёрток.

– Уже полным составом пошли в центр Озера. Кролик так и не сдвинулся: держал в зубах вымпел и только дрожал. Правда был напуган или прикидывался – не ясно, но когда постовые приблизились, в розовых глазках я увидела полный кошмар.

Бланка посмотрел на Виолетту.

– Поиски ничего не дали. Вокруг Озера – голая равнина, даже трава не растёт. Вышки осмотрели. Никого.

– Кто тогда разрубил нашу станцию? – Советник нахмурился, морщина между бровями стала заметней.

Секретарь вздохнула.

– Может, Гангер? Его шутки? Лишил вышку связи с центром. Только нашу вывел из строя. Вспомни лица Конгов, когда Аврора сказала, что мы не в теме. Выставил нас дураками! Напрасно Ярулла тревожился, что Война испепелит Ходоку Душу и превратит не понятно в кого. Как по мне, он такой же придурок.

– Чем он её разрубил? Рассёк титаносплав, закалённый аурой? Для шутки слишком грубый подход. Должен был понимать, что ущерб несмешной.

– Я в шоке! Он спас Мир, а ты уже посчитал, во сколько ему обойдётся эта диверсия.

– Я говорю о том, что это на него не похоже. Гангер никогда ничего не разрушал.

– Намекаешь, это не он? Я видела сообщение, уж поверь, это точно Ходок. Сто процентов! Кролик – обычный питомец. Ты же знаешь, он с ума сходил по всяким зверям. Любил больше людей.

– Не обобщай. Ради двух пожертвовал и мечтой, и свободой. Для меня очевидно, кому подарил он Мир.

– Эй ты! Может, хватит! – крикнула Виолетта солдату, про которого, казалось, забыли все.

Солдат поперхнулся, закашлялся. И прежде чем Секретарь успела отстегнуть замечание, его громкая отрыжка потрясла кабинет. Лицо Виолетты исказилось брезгливой гримасой.

– Уго! – Она метнула на Советника негодующий взгляд.

– Простите, – стушевался солдат.

Персон у стола обдало ветерком от бесшумного маха крыльев – Мах Авест неожиданно оживился. Обратив на себя внимание, он издал низкое энергичное хохотание: «Угу-гу-гу-у!»

Виолетта закатила глаза. Бланка вздохнул, коснулся плеча солдата и сказал:

– Иди к Альфа. Прими душ, поешь, поспи. Если понадобишься, разбудят. Даю тебе завтра увал.

– Надеюсь, он не болтает во сне? – бросила Секретарь, глядя на свои красивые ногти.

Солдат хотел ответить, но Уго выражением лица дал понять, что не стоит.

Солдат поблагодарил Советника, ещё раз извинился и тихо вышел. Как только закрылась дверь, Виолетта сказала:

– Второй развод, по ребёнку от каждого брака, половина доходов уходит на алименты. Даже на вышку к Озеру, куда обычно не рвутся, дежурить вызвался сам, лишь бы подальше от бывших. Он полный неудачник! Хотя как солдат – исполнительный.

– Я не люблю копаться в чужом белье, Виолетта.

– Ты же у нас святой. Настолько же, насколько и скучный.

– Оливия пока не жаловалась.

– Твоя жена тоже святая. Я дочке ваше семейство, бывает, ставлю в пример. Ах, да! Что ещё за история, Брюс Ингрид отправил в Приют? Он у тебя нормальный? Ингрид звонила, довёл её просто до слёз! Толком не расспросила, решала вопрос с санитаркой. Кем мнит себя твой сынок? Он просто Староста курса, а думает, что АрКонг? Я в шоке! Никого из Бланка нельзя допускать до власти.

– Твоей дочери давно пора свои проблемы решать без тебя. А мне и подавно нет дела, из-за чего плачет Ингрид.

– Когда Аврора умрёт и ты полезешь на пост – мой голос ты не получишь. Поддержки тоже не жди. Тебе же нет до нас дела.

– Совет через час. Решила меня разозлить? Сама им хочешь докладывать?

– Могу кое-что доложить. ЦуКонг лишена всякой совести. Я в том убедилась вчера, когда зашла по протоколу. Открыла мне в одних стрингах, считай, вообще голышом. Я просто в шоке! На сто процентов уверена, у ней с Ходоком что-то было. Недаром Страну представляет, где обитал демон Блуд.

– Не брякни об этом дочери.

– С моей головой всё в порядке. В отличие от жёнушки Хоппера. Похоже, его кучерявая опять на что-то подсела. Пошла когда по протоколу, никак не могла достучаться. Входить совсем не хотела, – он всё сохранял надежду завалить меня в койку, – вчера даже встретить не встал. В постели лежал и рэп свой дермовый слушал. Наушник один только снял, и на дежурный вопрос сказал – ничего не нужно.

Бланка взял со стола графин и направился к буфету.

– Хоть не пришлось идти к Мэю. Заселился в отеле. Знаешь ведь, без свидетелей лучше к нему не соваться. Видать, у Миледи климакс. Не удивлюсь, если и к Авроре ревнует.

Советник поставил графин на полку и сухо спросил:

– Про Яруллу тоже? – Он открыл дверцу нижней тумбы, Мах Авест сразу повернул голову.

– О-о-о, это вообще история! Они с Авророй курили, слышала краем уха, свадьба его старшей дочки так и не состоялась. Из-за чего, не ясно, – он на меня покосился, я сразу же отошла. Четырнадцать лет девчонке, всего на год старше Ингрид, а ей уже мужа толкают. Нет, это полный кошмар! Жених сбежал, сто процентов. Там ещё то гнездо. У Наби не все точно дома – снова жену завёл! Две первые – хуже змей. Друг друга вообще ненавидят, а он к ним третью привёл. Ещё молодую, к тому же. Посмотрим, как долго она проживёт.

Бланка безмолвно подошёл к присаде. Он держал металлическую банку. Цыплёнка на её крышке филин сразу узнал.

– И это меня, Мах Авест, она называет святым. – Советник открыл банку и вывалил мясо в кормушку. – Мне до тебя далеко, Виолетта.

– Чувство юмора – не сильная твоя сторона.

– Стоило заикнуться о Вороне, и ты сразу решила запудрить меня болтовней? Думала, не замечу?

Виолетта открыла рот, но промолчала, закрыла и нахмурилась.

Бланка отошёл к окну, поставил на подоконник банку, сцепил за спиной руки и стал смотреть на улицу.

– Если Гангер теперь разрезает стратегические объекты, то очень надеюсь, после пятнадцать лет и на своего бесценного друга тоже смотрит иначе. Такому прощения нет.

– А рыжая тварь не при чём? – бросила Виолетта. – Она всё могла изменить, но ничего не сделала! Надеюсь, Ходок в неё плюнет. Кошмар! Как мог он такую любить?

– Сначала надо понять, где он. Конги сюда примчались только ради него.

– Подумать только, сколько уже прошло, но они всё его так же любят. Всегда хотела узнать, какой болтовнёй он смог их зачаровать. Хотя, о чем это я, ведь безродного, приютского пацана полюбила даже Глава Великого клана Бланка.

Мах Авест выронил кусочек мяса и взглянул на Виолетту. Советник повернул голову и сдвинул брови.

– Не смей перемывать кости покойной моей Госпожи! Хочешь уязвить? Только не этим, Астра! Душа её была во власти Уныния – она ничего чувствовала – демоны не способны любить!

– Хорошо, хорошо. – Виолетта опустила глаза на ногти. – Хорошо, что твой филин не умеет говорить. Спорить не буду. Думаю, важнее сейчас, что докторша узнала-таки про Совет. Аврора строго сказала, чтоб та здесь не появлялась, пока в Резиденции Конги. Я подписала отгулы, но тварь сегодня припёрлась. Мы завтракали с Авророй. Ведь знаешь, как она ест – вокруг ничего не видит. Обычно с ней санитарка, но ту я вчера уволила, поэтому пришлось мне. – Секретарь брезгливо прикрыла рот тыльной стороной ладони. – Я никого не видела, поверь, было не до этого. Заметила в полном шоке! Она сама заявила, что Конгам не попадалась. Как эта дура узнала? Кто тут у нас ей стучит?

– Видимо, Ингрид. Меня сын вчера тоже спрашивал. Уже весь Атар гудит. Зачем ты сказала дочери?

Виолетта ахнула.

– А как я должна объяснить, что мать не ночует дома? Она бы себе напридумывала ещё не понятно чего. Секретности дано не было.

– Хотела застать Гангера на завтраке у Авроры? Логично. С чего бы ещё всем Конгам вдруг собираться в Атаре. – Советник развернулся и зашагал к столу. – Уверен, и Ворон знает. Их сын в одной группе с Ингрид, мог вполне рассказать. Надо усилить охрану, Беласко может явиться!

Уго потянулся к телефону, но Виолетта схватила тот со стола.

– Хочешь арестовать? Что ему сделают Альфа? Забыл, кто такой Чёрный Ворон? И на Этапе когда-то надрал этим трём Конгам зад? А если они узнают? Не надо лишнего шума! Отправь в дозор Мах Авеста. Филин точно заметит и даст ему чёткий сигнал. Он сразу поймёт и уйдёт. Ниллу есть, что терять. Он любит своего выродка, не будет так рисковать.

– Детей хоть не обзывай. – Советник убрал руку и посмотрел на филина, который уже доедал. Вдруг сдвинул брови, снова повернул голову к Виолетте и усмехнулся: – Ты назвала его «Нилл»?

Инса растерянно поморгала. Внезапно злобно нахмурилась.

– Мне плевать на Ворона, что бы ты там не думал! Если вломиться и его здесь прикончат – я лично сообщу о том докторше! А тебе предоставлю честь заколотить в какой-нибудь ящик и сбросить со скалы в Разлом, за Восточной стеной, откуда в Атар всегда лезут гады! Никогда не прощу! Никогда! У него – был Выбор!

Секретарь бросила на стол телефон и резко поднялась, отчего, сверкнув, слетело из глаз по слезе.

Сумерки

– Душераздирающее зрелище… эти дети.

Уго Бланка с закрытыми глазами неподвижно сидел в своем кресле. Белое свечение ауры в центре его лба бросало отблеск на лакированный стол и казалось звездой в полумраке кабинета, что вместе с солнцем постепенно погружался в сумерки.

– Думаешь, на суде Аврора сказала искренне, что живой тварь принесёт больше пользы? Не верю. Дело в другом. Она любила её как дочь. И даже после предательства не сумела вырвать из сердца.

Виолетта стояла у окна со крещенными на груди руками и наблюдала за колыханием флага на крыше больницы, чей купол опоясывала красная подсветка. Легкий ветерок цеплял тонкий аромат её дорогих цветочных духов и вместе с хвойной свежестью осеннего Атара заполнял кабинет букетом нежных запахов. Плотные облака медленно наплывали на вечернее солнце, и алые лучи вытягивали длинную тень Секретаря, разрезая полутёмное пространство.

– Верный ответ могут дать матери, что смотрят, как она лечит их покалеченных демонами детей и детей, рождённых из-за демонов уже инвалидами. Мне было всегда интересно – содрогают ли её Душу эти безмолвные взгляды?

Виолетта усмехнулась.

– Я тебя умоляю. Ей плевать. Она счастлива, Уго. На что ей жаловаться? Работает по профессии, получает приличную зарплату, живёт со своим любимым любовником. Даже родила от него! – Ухмылка исчезла с лица. – Он ей не муж, надеюсь, ты помнишь? И никогда не станет. Его больше не существует. Даже на бумаге.

– Их связь многим прочнее официальных уз. И ты понимаешь это. Они всегда будут вместе, пока не умрут в один день. Она родила ему сына и спасла Душу. Не веришь, что Ворон мог её полюбить?

Секретарь обернулась и нервно заговорила:

– Ворон её не любит! И никогда не любил! Они вместе только потому, что Ходок пожелал ей счастья. А Беласко исполнить решил его Волю. Но твари на это плевать. Как женщина – она просто ничтожество! – Тень скрыла половину лица Виолетты. В глазу, освещённом солнцем, задрожала, сверкая, слеза. Она смахнула её пальцем. – Ворон заслужил такую жизнь – унылую и беспросветную. Пусть тянет своё Nevermore со своей убогой любовницей да ущербным сыном. И даже если они сдохнут все в один день, ему и там уготовано Nevermore. Его Душе никогда не отмыться. Никогда! – Астра Инса быстро отошла от окна и исчезла в темноте.

Растянутые по небу облака неоднородно впитывали алый свет последнего дня сентября. Смыкающий кабинет полумрак понемногу лишался ярких следов уходящего солнца.

Бланка вздохнул, открыл залитые аурой глаза. В сумерках кабинета сияло теперь три звезды.

– Помни, что демоны так и шепчут. Любой из семи – начало заложено в нас. Когда в Душе слышу подобный шепот – повторяю слова Авроры, произнесённые после оглашения им приговора: «Ходок не сможет больше ни в чём меня упрекнуть». – Белое свечение на лбу медленно угасло, глаза перестали сиять – фигура Советника слилась с темнотой. – Ворона нигде нет в радиусе пяти километров. У них дома на кухне и в спальнях горит свет. Он и сын там.

Послышался щёлк выключателя – на потолке зажглась яркая лампа. Астра отошла от входной двери.

– Уверен?

– Мах Авест, не смотря на солидный двухсотлетний возраст, видит остро. Шакко Кара в больнице. Её поведение не выглядит подозрительным. Всё, что волнует твою подчинённую в настоящий момент – это куда подевались очки? Женщина и даже отстранённый мальчик в инвалидном кресле молча наблюдают, как доктор нервно рыщет по ящикам и не догадывается, что они у неё на лбу.

Звонкий смех Секретаря заполнил вмиг кабинет.

– Какая всё-таки она нелепая дура!

– Однако нельзя терять осторожность, ведь речь идёт о Беласко, – спокойно сказал Советник. Виолетта перестала смеяться. – Хоть эти пятнадцать лет он не тренировался, не оттачивал Мастерство и не красил глаза Осириусом, – Чёрный Ворон – потомок Великого клана Беласко. Единственных, кто способен запечатывать ауру демонов. – Бланка вздохнул и добавил: – И распечатывать…

– Дух его мёртв – он не Воин! Лишь жалкий продавец вееров, что таскается по ночам в Зелёный Терминал собирать хлам, как ворона на свалке.