ВоинГангер Славный путь

Кресло задвигалось – тучная фигура начала разворачиваться. Порыв ветра задрал край красного пончо, открыв оплывшее, обтянутое кофтой толстое тело: бесформенная масса вместо груди и огромный живот растекались по ляжкам.

– Спирт?.. – переспросила Инса. – Спирт?!

Сигнальный маяк окрасил в красный измятое морщинами лицо жирной старухи с сигарой во рту. Серебреные коронки в освещении крыши блестели кровавым цветом – АрКонг растекалась в благодушной лыбе.

– Для искры в глазах, – сказала она, глядя сине-выцветшими глазами из-под тяжёлых век.

Инса ахнула, гладкие черты её лица огрубели.

АрКонг тихо засмеялась, сотрясаясь всей массой.

– Ну что ты, моя дорога, я, конечно, шучу. Я больше не пью, ты же знаешь.

– Курить надо тоже бросить. Вам семьдесят, Госпожа. Думайте о здоровье. Смотрите, как вы одеты. А здесь такой хиус, кошмар! Где санитарка? Она у меня получит. Какая халатность! Уволю!

– Такую старушку ты где мне ещё найдёшь? Мы с ней Душа в Душу…

– Уволю! Слишком она сдала. Наймём лучше две, или три.

– Трём проще поднять мой зад? – АрКонг захохотала. Инса поморщилась, отмахнула назойливый хвост. – Ну, посмеялись и будет. Что ты мне там принесла? – Она посмотрела на четыре листа бумаги в руке Секретаря.

– Ах! – опомнилась Инса. – Госпожа! Госпожа! – Она затрясла документами. – К нам едут четверо Конгов! Уже! Сейчас! Госпожа! Прибудут в Атар через день! По всем защищённым каналам почти попадало враз! Вы собирали Совет? Как? Почему не знаю? О-о-о, это полный кошмар! – Секретарь замолчала, заметив в Госпоже перемену.

АрКонг вдавила голову в шею: жирные складки нескольких подбородков округлились, словно фаршированные блины; уголки рта опустились; веки приподнялись; зрачки сузились – глаза озадаченно смотрели в ответ.

– Не знаете?.. – Инса поморгала. – Не знаете про Совет?

АрКонг закрыла глаза. Завывание ветра заполнило тишину. Секретарь глазела на Госпожу, иногда убирая волосы, что метались туда и сюда.

– Может, всё дело в утке? – сказала АрКонг после продолжительной паузы.

– Утке?..

– Да, дорогая, в утке. «Наконец Аврора почила». И приписка внизу: «Т.Ч.К.». Не взлетала нигде эта утка?

– Госпожа! – Инса нахмурилась. – Правда не пили спирт? Совсем не смешно, Госпо… – Она замолчала, заметив, что АрКонг задрожала. Секретарь испугалась, собралась подойти, но сделала только шаг. АрКонг зашлась в страшном смехе: жирное тело тряслось, словно желе; зажатая в коронках сигара качалась, ссыпая пепел; дым вылетал изо рта с каждым надрывным выдохом. Инса растерянно хлопала аметистовыми глазами, уже не обращая внимания на хвост, что хлестал по лицу. – Госпо…

– Это Воин Гангер! – выпалила АрКонг. – Послал нам добрую весть!

Ветер вырвал листы из руки – Инса ахнула, бросилась их ловить.

АрКонг открыла глаза, посмотрела на величественно развевающийся над купольной надстройкой красный флаг с изображением феникса и растянулась в довольной улыбке.

– Ах ты мелкий засранец, им всем сказал. Но не нам! – АрКонг посмеялась. – Ходок, кто ж ещё? Это Воин Гангер! – В сине-выцветших глазах заблестели слёзы. В свете сигнального маяка они походили на искры, которые срывал ветер и уносил во тьму.

– Какой кошмар, Госпожа! – отозвалась Инса, подняв четвёртый листок. – Ходок вернулся? Из Озера?..

– Воскрес из пепла!

– Ох, Госпожа! Но демон, а как же демон?

Улыбка сползла с толстого лица. Замерцал уголёк сигары.

– О да, моя дорогая, – спокойно сказала АрКонг, выдыхая дым. – Есть повод сегодня напиться.

Жирная рука зажала сигару в пальцах, вынула изо рта, опустила к бутыльку и стряхнула уголёк. Синее пламя вспыхнуло и на мгновение всё осветило вокруг!..

Глава третья

Маска

– Прикончат! Они же тебя прикончат! Nevermore[1]!

– Это Гангер! Гангер! Он смог! Он сумел! Он вернулся домой! Я должен увидеть его! Пусть это станет последним, что сделаю в своей жизни! Увидеть его! Встретиться взглядом и умереть – это всё, чего я хочу, Кара!

– Не смей говорить такое! Эти пятнадцать лет – я всегда! – всегда была рядом! Потому что люблю тебя! Я на всё пойду ради тебя, забыл?

– Плевать! У тебя всегда был Выбор!

– А как же Ян? И на него плевать? Бросишь сына? Он так любит тебя! И ты бросишь его, бросишь?

– Открой ему правду, ты мать, он простит.

– Безумие! Правда у нас общая! Гангер – его Герой! Ты воспитал в нём это! Правда его убьёт! Nevermore!

– Замолчи! Не могу это слышать, хватит!

– Ты Выбрал этот Путь! Выбрал жизнь! Ради Гангера! Он хотел – ты знаешь – он хотел, чтобы ты жил! Потому не смей говорить плевать! Совет Конгов – не доказательство! Если Гангер вернулся – ты первый, к кому он придёт! Ни к Авроре, и ни к кому из них! К тому, кого боготворит – он придёт к тебе, Беласко!

– Он не должен, это я должен!

– Скажи, или пойдём к Конгам вместе. Умрём вместе! Ты знаешь, что будет с Яном – будет страдать как ты! Этого хочешь? Подумай, где он окажется! Что сделают с ним в Приюте!

– Хватит! Ты же мать, как ты можешь?

– Клянусь жизнью нашего сына, если ты умрешь – то вместе со мной!

– Хватит…

– Скажи! Я хочу услышать! Скажи мне!

– Nevermore…

– Не-е-ет, я не верю тебе!

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

– Вот так, Любовь моя!..

Крики за приоткрытой дверью, позади прилавка, больше не раздавались, и в укромном магазинчике снова стало тихо.

Единственное окно пропускало внутрь дневной свет через узкий зазор, под приподнятой занавеской. В эту неширокую щель, словно себя стыдясь, робко подглядывала диковинная белая маска. Она торчала из плетеной корзины поднятым вверх длинным клювом и жадно рассматривала стеклянными глазницами яркий солнечный луч. Чёрный плащ с широким капюшоном небрежно лежал на полу, ловя на кожаных складках толику этого света. Разбитые очки за всем наблюдали с прилавка.

– Заперто. Тот магазин, уверена? Выглядит подозрительно. И название настораживает. Вряд ли на отшибе продаётся что-то нормальное. А он правда в маске?

– Думаешь, я придумала?

Девичьи голоса послышались снаружи. Две стройные тени разного роста обрисовались на занавеске.

– Зашторено, ничего не видно.

– Вчера было всё открыто. Прошла бы мимо, но заметила через окно. Честно, Юнона! Я заходила и говорила с ним. Смотри, кажется, там горит свет.

Лампа на прилавке растворяла полумрак маленького пространства. Переплетенные в шар нити красного абажура тенями создавали на стенах замысловатые кружева, оформляя в причудливую витрину красивые веера. Складные и лепестками, разного размера и цвета, но все кропотливо оформленные: камушки, стёклышки, монетки, шестерёнки часов – осторожно вклеенные и аккуратно пришитые, – какими только деталями были они не украшены! Очки разбитыми линзами разглядывали их с восхищением.

– Это на стекле блестит солнце. Я ничего не вижу. Не верю, что ты туда заходила. Ты трусиха, Ингрид.

– Я не трусиха!

– Обижалась вчера, подбивала пропустить тренировку – боялась в Приют идти. Обозвала предателем! А кто убедил Старосту тебя не пускать одну, и отпустить с построения Фила?

– Не вспоминай про Старосту. Больной! Вечно ко мне придирается.

– Намекаешь, что ему нравишься? Я тебя умоляю! Ты красавица, Ингрид, но не значит, что в тебя будут все влюбляться. Он ко всем придирается. В другой раз, думай, что говоришь.

– Хватит учить! В тот вонючий клоповник и без Хуффи дошла бы. Ведь обратно одна возвращалась. Этот придурок нашёл себе там принцесску, пока сидела с директоршой, и куда-то исчез. Вернулась, как видишь, нормально. Мои способности получше кулаков, которыми всякий дурак махать может.

– На меня намекаешь? Зачем позвала, если одной не страшно?

– Ты же не верила. Увидишь маску, тогда…

– Актриса из тебя никакая. Одна бы ты не пошла. Купить веер – только предлог, думаешь, не понимаю? Таинственная маска ворона! Такой вежливый, такой приветливый! А каким надо быть с покупателем? Все продавцы такие. Решила, под ней чудный рыцарь? Знаешь, чья эта маска?

– Белый ворон! Магазин ведь так называется.

– Это Врачеватель чумы.

– Вра… Чего?

– Специализируешься по медицине и не знаешь о Чумных докторах?

– Я не зубрила, вроде очкарика. Начни читать всё, и не заметишь, как отрастут очки, или прыщи, что превратят лицо в мерзкую Скарабееву рожу.

– Надеюсь, местные вши и блохи не донесут Скарабею. У тебя голова не чесалась после бесед с чумной маской? Местечко то ещё! Кто пойдёт покупать сюда веер? Кто здесь будет вести честный бизнес? Даже нету режима работы. Точно запрещёнкой торгует из-под прилавка. Образ как раз подходящий. Пошли отсюда.

– Ты слишком подозрительная, Юнона.

– Я всё учитываю. А ты беспечна. Оглянись, серые, одинаковые дома, все разрозненные. Может, в каждом по такому фрику. Может, тут какой-нибудь культ, и они заманивают девственниц, вроде тебя, всякими побрякушками, а потом проводят кровавые обряды и жертвоприношения. Посмотри на дерево, оно тебе ночью не снилось? Гвардейцы в Эдил не суются, здесь можно творить вообще всё.

– Меня называешь трусихой, а сама…

– Думай, что хочешь, только пошли назад.

– Ну уж нет! Кажется, я что-то слышала.

Тени отошли от окна. Очки знали – девицы встали у двери, чтобы разобрать голоса, тихо звучавшие в доме.

– Опоздаешь, Кара. Я же Слово дал, иди скорей к пациентам. Буду дома, испеку морковный пирог, вы же любите с Яном.

– Любовь моя, я тебя так люблю. Спасибо! Ты лучший в Мире отец. Дай минутку пообнимать, плевать на всех пациентов.

– Ян рано должен вернуться, по средам у них посвободнее. Хотя, наверное, снова задержится в библиотеке. Как раз испечется к приходу.

– Библиотеке?.. О нет!

– В чём дело?

– Во чёрт, очки! Вот дура, как я забыла!

– Очки?

– Отремонтировать! У Яна разбились очки!

Очки на прилавке обрадовались, что наконец о них вспомнили.

– Вот же дура, куда положила?

– Как он так? Ян случайно разбил?

– Ведь в руках же держала, дура!

– Кара, как Ян разбил очки?

– Я не знаю, сказал – так вышло. Ты их точно не видел?

– И ты даже не расспросила, как так вышло? Я с тобой говорю!

Очкам стало не по себе – энергетика в доме портилась.

– Слышу, да, похоже на женский. Твой Ворон там не один, с ним рядом ещё ворона. Кажется, что ругаются.

– Может быть, покупатель? Пришёл назад веер вернуть?

– Что он тогда с ней делает, раз заперся изнутри?

– И правда. Может, воровка?

– Что красть в этой вшивой дыре? Очевидно, они знакомы. Бытовой, похоже, конфликт.

Очки совсем растерялись, слушая голоса, то за внутренней дверью…

– Успокойся, давай посуду начинай сейчас ещё бить.

– Помоги лучше, я опаздываю!

– Сказал же, что поищу! Уходи уже на работу!

– В ремонт надо сегодня отдать! Забрала бы тогда уже к вечеру. Как без них пойдёт в Академию? Как слепой он будет писать? У него завтра три проверочные!

– Я найду и отремонтирую.

– Там проблема не только в дужках, линзы треснули, обе менять.

– И ты даже не удосужилась у ребёнка как так узнать?!

…то за входной.

– Про ребёнка что-то… менять…

– Про ребёнка? Может, прервать? Заставляет прервать беременность!

– Погоди ты! Зафантазировала. Поздновато уже прерывать. У них сын курсант Академии. Они, видимо, муж и жена.

– С нами учится в Академии?

И снова из дома…

– Ну, скажи – я ужасная мать! Ты же так обо мне только думаешь? Раз в Приюте росла с первых дней, значит, мать что такое не знаю! Ну, давай! давай! поучай!

– Успокойся! Уйди! Замолчи! Я найду, отнесу в ремонт! Прекрати орать! Я всё сделаю!

– Да ты что! Ты в своём уме? Нет! Прости! Прости! Умоляю!

– Уходи! Разговор окончен.

Хлопок двери на втором этаже и тихие всхлипы из кухни расстроили сильно очки, и если они бы могли, тоже сейчас бы заплакали…

– Они разошлись.

– Разводятся?

– Ну даёшь! По разным углам. У тебя фантазия – космос. Может, книжки станешь писать.

– Ты меня же дурёхой считаешь.

– Я с иронией это сказала. Понимаешь, что это такое?

– Я не дура, конечно знаю!

– Тихо! Слышишь?.. Кажется… да!

– Что? Кто? Юнона, что?

– Идёт! идёт! Она сюда идёт!

Дверь распахнулась, ударила ручкой о стену – один веер слетел на пол. В треснутых линзах промелькнуло худое тело, – его топот передался прилавку – абажур в тот же миг задрожал. От стремительного рывка закачались везде веера. Лампа нервно тряслась. Тени о́жили: в каждом стёклышке, в каждой монетке – зарябил и замерцал свет. Очки цельно ничто не улавливали: всё вокруг мельтешило, болталось, из осколка в осколок переливалось. Лишь единственный яркий штрих различался в линзах отчётливо – огненно-рыжий цвет недлинных лохматых волос.

Кара прислонилась плечом к входной двери.

– Не смей возвращаться, Гангер! – прошептала сквозь слёзы она. – Я убью тебя, я убью тебя!.. – Маска сверкала глазницами, на неё задирая клюв. – Чёртов демон! Ты! – чёртова! – Кара пнула корзину – с глухим стуком маска упала, что-то посыпалось и покатилось по полу. Замок щёлкнул, нервно открылась дверь, затем громко захлопнулась.

Минута, две или три – очки точно не понимали, сколько ещё всё тряслось. Только осознавали, что так и лежат на прилавке.

– Уж поверь, это Шакко Кара. Она личный доктор Авроры. О здоровье АрКонга моей маме отчитывается. Приходила к нам один раз. Мама в дом её не пустила, разговаривали на улице. Бли-и-ин, голова у неё всё такая же грязная. Она волосы, что ли, вообще не моет? Ещё тогда удивилась – зачуханка и лечит Аврору.

– Тиши, она же услышит.

– Уже далеко. У неё близорукость к тому же, ходит в дешёвых очках.

Голоса зазвучали снова, но тише. Очки догадались – они за деревом.

– А ты про неё много знаешь. С чего бы?

– Практика часто в больнице. Не встречались, но её все врачи презирают. Сначала думала – зависть, может, она красивая. Знаешь ведь, как в коллективах бывает…

– Нет, прости, я ж не красотка, как ты. Довольна? Значит, в больнице она белая ворона?

– Белая воро… Так поэтому магазин…

– Ворон и ворона – разные птицы. Не знала, будущий врач?

– Может, хватит? Надоела! Что же дружишь, если я дура?

– Просто шучу. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

– А может, потому дружишь, что я дочка Секретаря Авроры?

– Ещё скажи, потому что красавица. Кто это брякнул? Не сама придумала, точно. Кто? Нос ему разобью.

– Это Бори-урод, разбей ему нос, он меня дико бесит!

– Бори Соф? Полудурок приютский? Получит завтра.

– Из-за его соплей туда мне пришлось переться. Ненавижу Старосту! Ему тоже разбей.

– Не подначивай. Плевать мне, что сын Советника, Старосту не боюсь. Ты сама виновата.

– Просто сказала правду.

– Проехали. Значит, она суперврач? А с виду не скажешь. Нервная, вся помятая.

– Мама рассказывала, что ученица Авроры. А Аврора – лучший в Мире врач. Ну, была раньше.

– Ого! Почему? У неё талант?

– Не знаю, она приютская.

– Воин Гангер тоже приютский, это не показатель. Может, его даже знала. Сколько ей? Сорок, не меньше?

– Тридцать три. Ровесница моей мамы. Но мама куда моложе.

– Астра Инса ухоженный тепличный цветок, нашла с кем сравнивать. Кстати о возрасте, если эта тётка жена твоего продавца, он далеко не мальчик. Знаю, ровесники тебя раздражают, но…

– Юнона! Я просто хочу купить веер!

– Сегодня он не откроется.

– Она выбежала и дверь за собой не закрыла.

– Стой! Куда! Стой! Он не случайно ведь в маске. Кто будет сидеть в магазине, в который никто не заходит? Точно наркоторговец. Ингрид!..

Полоска дневного света вытянулась от двери. Силуэт затемнил собой часть, создав тень.

– Ох, Юнона!

Девица повыше подскочила к подруге.

– Смотри, лежит на полу. Что она здесь устроила?

– Тебе это понравилось, это? Жуть какая!..

– Похожа на птицу. Такая загадочная. Ох, Юнона! Раз она здесь, значит… Юнона! Он без маски!

– Тиши! Услышит! Уходим.

– Хочу на него посмотреть. Другого шанса не будет. Это же магазин, и он открыт, а мы покупатели. Поэтому, если зайдём…

– А ну стой!

– Ай, больно, ты что! Синяк оставишь!

– Обижайся, туда не пущу. Не думай сопротивляться.

– Пусти!

– Нет.

– Мне больно!

– Мы уходим.

– Кара, это ты?..

Очки успокоились, ведь теперь их точно найдут.

[1] Nevermore (англ.) – никогда больше.

Nevermore

– Выйдет, вот увидишь. Он слышал голоса и захочет посмотреть.

– Но до сих пор внутри, уже долго прошло.

Юнона и Ингрид стояли в тени большого мёртвого дерева. Оно торчало напротив скромного двухэтажного дома, часть фасада которого завитками оплетало растение с закрытыми бутонами белых цветов. Красные кители подруг ярко выделялись на фоне чёрной коры толстого ствола, надёжно скрывавшего их от всякого, кто бы ни вышел из странного магазина.

– Может, порядок наводит?

– Если убирается, значит, плевать, кто шумел. Явно затворник. Или фобия, как там она? Клаустра…

– Не знаешь, не умничай. Клаустрофобия это…

Дверь магазина начала открываться, не скрипнув ни одной петлей.

– Выходит, выходит, смотри!

– Тиши ты.

– Ах-юнона-а-а, это он?.. Юнона-а-а… Как так? Это он?..

– Куда вылезла, он же заметит.

– Как так? Не верю…

Юнона дёрнула подругу, прижала к дереву. Обе стояли лицом к стволу и не двигались.

– Как так, Юнона? Не верю…

– Чего заладила?

– Этого не может быть, неужели он муж той с грязной головой? Не верю! Какой же он привлекательный!

– Кажется, не заметил.

– Рубашка, жилет – ни одной мятой складочки. Брюки чинос! Как же они мне нравятся, просто и со вкусом. Только вместо серой рубашки я бы цветную выбрала. Хотя с чёрным всё сочетается, и сидит идеально.

– Куда-то пошёл.

– Ботинки сверкают. Нет, в голове не укладывается, как он может быть её мужем? Это невозможно! Их рядом даже ставить нельзя! Бли-и-ин, это не справедливо. Почему рыжая запущенная тётка в браке с таким мачо? А моя мама, умница и красавица, до сих пор не встретила нормального мужчину?

– Для тебя все брюнеты мачо?

– Неужели скажешь, что он урод? Да у тебя с головой тогда не в порядке. Высокий! Стройный! Настоящий мужчина! А походка! Да тут не придраться. Видела глаза? Когда-нибудь видела такие чёрные глаза? Я просто в шоке! Как зовут, интересно? Так и просится – Флориан. Да, Флориан!

– Шляпу опустил на глаза. Подозрительный тип. Может, в розыске?

– Надо что-то делать, Юнона. Такой мужчина не должен прозябать с тёткой, которая даже голову никогда не моет.

– Чего?

– Не иначе как загипнотизировала, она же медик. Сам бы такую не выбрал, под гипнозом точно! Держит затворником, прячет под маской, как пленника! Теперь ясно, почему врачиха Авроры живёт в Эдил. В Антарес давно бы прибрали его к рукам.

– Прибрали к рукам? Он что веер?

– Сегодня же маму спрошу, почему про него не рассказывала, почему до сих пор не встречается? Давно бы уже увела у этой зачуханной докторши.

– Ушам не верю.

– Куда, интересно? К любовнице? Точно! Выпроводил свою неподмытую истеричку и пошёл к нормальной женщине.

– Ты куда?

– За ним, конечно. Узнаю, к кому ходит, и стукну рыжей. Они и так поругались, а так вообще разбегутся.

– Нет! Ты его увидела, теперь возвращаемся.

– Пусти! Попробуй задержать только, перестану подругой считать, поняла? Бли-и-ин, уже на холме. Пусти, я сказала!

– Ингрид, как так?..

***

Торговые улочки петляли по всем сторонам. Лавки и мастерские пестрили наружной рекламой. Кафе и столовые грели хвойный воздух запахами жжёного масла, супа и выпечки. Многолюдный рынок, обычно всегда очень шумный, сейчас не забивал слух: лаяли где-то собаки; топтались и фыркали кони; и недалеко мать утешала дитя. Все продавцы, покупатели, возницы и даже пьяницы – народ, что толкался повсюду, дружно вдруг замолчал…

– Сэр, это не мои очки, а ребёнка. Он учится. Без них не сможет ни читать, ни писать, у него миопия. Они обязательно нужны ему завтра. Пожалуйста! Я заплачу достаточно. Или продайте такие же. Левая линза на минус пять и пять, правая на минус шесть диоптрий ровно.

– Я же сказал, Nevermore!

– Сэр, не для себя прошу.

– Плевать! Nevermore!

– Сэр, прошу, хотя бы линзы.

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

Юнона и Ингрид стояли возле фонарного столба, отдельно от группы людей.

– Какого чёрта! Что это за ремонтник? Как он смеет! Ужас какой! Я нажалуюсь маме! Эту лавку быстро прикроют!

– Виолетте сейчас только этим и заниматься, когда Конги в Атаре. Дома не появляется, а ты хочешь навязать какую-то оптику?

– Этот урод долго не проработает, я запомню его палатку. Пошли, нельзя упустить Флориана.

– Может, «Ворон» лучше? Кстати об этом, назвал магазин «Белый ворон», хотя брюнет и довольно смуглый. Даже глаза чёрные. Если он Ворон, то точно не белый. Переносный, думаю, смысл. Белая ворона – изгой.

– Изгой? Почему?

– У продавца чуть глаза не вылезли, когда он к нему подошёл, ты же видела.

– Просто тот пропойца кроме своей мерзкой рожи нормальных лиц никогда не видел. Это ему нужна маска, и намордник, чтобы грязную пасть никогда больше не открывать.

– Он не пьяница, обычный владелец лавки. Должна быть причина такого его поведения.

– Хамло! Флориан вежливо с ним разговаривал.

– Может, Ворон местный ловелас? И жены таких вот лавочников с ним изменяют мужьям?

– Точно! Этот урод – жалкий рогоносец, вот и бесится.

– Тогда хамство вполне обосновано.

– Если жена от него гуляет – сам виноват.

– Сомневаюсь, что жена этого лавочника суперкрасотка.

– Конечно нет, причём здесь его жена? Спасибо, если Флориан в её сторону хотя бы посмотрит.

– А твоему Флориану, что ли, вообще плевать с какой в койку прыгать? Толстуха или старуха, или ещё какая. Это же не нормально. Разберись сначала, что у него за проблема, а потом уже матери сватай.

– Думаешь, он извращенец? Юнона, это бред. Посмотри на него, разве они так выглядят?

– Не суди книжку по обложке, это ещё на Базовом курсе вдалбливают.

– Только не надо лекций. Флориан не извращенец, даю Слово.

– Слово – не просто сотрясание воздуха. Настоящий Воин всегда отвечает за свои Слова. Всегда! Отец с детства учил, это – кредо!

– Ой, прости, у меня же нет отца, который меня бы учил.

– Ингрид, и в мыслях не было давить на больное. Я же знаю…

– Ничего ты не знаешь! У тебя же он есть. Флориан будет моим отцом. Ох, Юнона! Куда он делся?

Подруги растерялись, но быстро сообразили, что надо идти на шум.

– Мэм, ведь всего очки, прошу вас!

– Nevermore!

– Ведь у вас тоже дети…

– Не смей говорить о моих детях!

– Простите, я бы не стал, но…

– Вон! Пошёл прочь! Nevermore!

– Я понял, мэм, хорошо, я сейчас же уйду.

– Nevermore! Nevermore! Nevermore!

Юнона и Ингрид стояли в тени кофемата.

– Дай плюну! Пусти! Какая тварь! Какая тварь! Всё разобью! Растопчу ногами и швырну ей в мерзкую рожу!

– Так ничего не добьёшься. Да послушай! Лучше спросить, что это значит. И эта баба, и тот лавочник орут одно и то же.

– Эта ведьма не имеет права так говорить с Флорианом!

– С чего ты взяла, ты же не знаешь, что оно значит. Стой здесь, пойду и спрошу. Чёрт! Она закрылась, вот же!

– Когда услышит, как бью её браковку, сразу вылезет!

– Если ты дочка Секретаря, ещё не значит, что можно такое выкидывать. Хочешь добавить проблем Виолетте?

– Эту тварь тоже запомню. Сама ещё будет Флориана просить, лишь бы на кусок заработать. Пошли, а то снова упустим.

– Даже интересно, почему к нему так относятся. Версию про ловеласа теперь можно забыть. Что это за язык?

– В Мире один язык. Но орут они не по-нашему. Очень похож на мёртвый.

– Мёртвый язык? Наследие Прошлого? С чего ты взяла?

– Юнона, я латынь изучаю. С первых занятий на специализации. Латинский язык и медицинская терминология – база любого врача.

– И ты изучаешь, эм… то есть, понимаешь?

– «Quidquid latine dictum sit, altum videtur»[1].

– Ого! Ингрид! Круто! Не ожидала. Что это значит?

– Не скажу. Ты же умная. Если интересно, сама найдёшь.

– Ага, сразу прям и запомнила.

– Они орали не на латыни, где эти вшивые лавочники и где латынь. Она очень древняя. А этот умер, может, лет тысячу как.

– Думаю, они в курсе, что это значит. Одинаковая реакция, точно не совпадение. Не удивлюсь, если следующий то же будет кричать.

– Пусть рискнёт! Больше терпеть не стану, как унижают моего Флориана.