Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Положа руку на сердце, Лариса не испытывала горячего желания тратить вечер на ресторан. Шум-гам, дым коромыслом, нетрезвые разговоры, неважнецкая еда… После вечера с Деповым не улыбалась и перспектива встречи с Никником. Но с Нагорновым связывали давние дружеские отношения, проигнорировать такой солидный повод и уклониться от приглашения, сделанного лично светилом медицины, она не могла. Изобразив несказанную радость от выпавшей чести, пообещала быть к назначенному сроку. Теперь после непростой встречи придётся шататься по магазинам в поисках подарка, потом лететь домой, переодеваться, чистить пёрышки…

***

Встреча и в самом деле оказалась крайне тяжёлой. Войдя в довольно просторное помещение адвокатского бюро, расположенного в самом центре города, Лариса сразу наткнулась на раздражённый взгляд вызывающе одетой и густо накрашенной дамы сильно «за». В уголке скромным воробышком притулилась светловолосая моложавая женщина с поникшим лицом. Накрашенная, не представившись и не предложив корреспонденту присесть, с места в карьер начала выкрикивать неожиданные для Ларисы обвинения и угрозы.

– Как вы смели публиковать этот пасквиль без нашего разрешения?!! – яростно трясла она январским номером «Вечернего обозрения». – Это возмутительное нарушение закона!!! Да за такие дела следует гнать из журналистики поганой метлой!!! Да-да!!! И мы добьёмся, чтобы вас выгнали из газеты, и вообще наложили запрет на профессию!!! Мы подаём в суд на ваш мерзкий еженедельник и на вас лично!!! И сомневаюсь, что у вас хватит средств, чтобы возместить нам такой огромный моральный ущерб!!! Мы намерены…

– Погодите, Элла!.. – Поникшая пичужка поднялась и подошла почти вплотную к Ларисе, вглядываясь в её лицо. Спросила едва слышно:– Лариса Петровна, как же так получилось, что вы, готовя публикацию, не нашли нужным даже позвонить мне?

– Галя, да о чём с ней говорить!!! – опять встряла вошедшая в раж адвокатесса. – Им, ведь, писакам этим, лишь бы кукарекнуть, а что там с людьми будет – наплевать!!! Я этот народ знаю, повидала!!! Ни совести в них, ни стыда!!! Только знай бегают по городу да вынюхивают, где каким говнецом гуще пахнет!!!

Эти откровенно грубые выпадв зацепили Ларису. Она вспыхнула и приготовилась было парировать, но тут же остыла. Представила, что в таком тоне ведёт дела Александр Павлович Депов – и едва не прыснула. Да и поняла, что не эта особа здесь главная, с визгливой защитницей не стоит даже начинать разговора. Судя по выплеснутым обвинениям, та не слишком-то разбиралась в законодательстве о СМИ, и в правах-обязанностях медийных персон. Ей не важно было докопаться до сути побуждений, руководивших корреспондентом Лебедевой. Экзальтирванная дама просто заведомо была настроена на грызню, на громкую показательную драчку. Пусть-де заказчица удостоверится, что нанятая помощница хлеб её ест не зря, и готова встрясть ради неё в любой скандал. На судебных и досудебных разбирательствах, касающихся выступлений «Обоза», Ларисе приходилось наблюдать подобные сцены, в которых ни на йоту не было конструктива. Поэтому ни оправдываться, ни отвечать на выпады адвокатессы она не собиралась. Спокойно и выразительно повернувшись спиной к беснующейся тётке, она весь дальнейший разговор вела только с её подзащитной.

– Галина Владимировна, позвольте объяснить. Если, конечно, от моих объяснений вам хотя бы чуточку станет легче, – тихо, почти шёпотом вторя матери, произнесла Лариса. – Я несколько дней не сдавала редактору свою рукопись, всё размышляла, показывать вам, или нет. Ведь речь-то в ней идёт о спортивном мероприятии, а не о самом убийстве, хотя без упоминания о нём тоже невозможно было. Да и фактуру мне предоставил тренер. Если бы это сделали вы, или кто-то из членов семьи – тогда речи нет, текст считала бы обязательно.

–Ага, показала бы она!!! – завякали из-за спины.– Где это вы видели газетчика, который кому-то что-то там показывал? Они же все гениальные, все сами себе велосипеды, носятся со своими паршивыми статейками, как с писаной торбой!!!

– Элла, я, кажется, уже просила вас повременить с высказываниями! – неожиданно твёрдо осадила защитницу Галина. – Продолжайте, Лариса Петровна.

– Собственно, я всё и сказала. Да, не посчитала возможным лишний раз напоминать вам о…– Лариса замялась, подыскивая более мягкий оборот – о том страшном событии. Честно:– жалко было.

Галина опять пристально, как бы изучающе, взглянула в глаза Лебедевой. Лариса выдержала этот больной взгляд. В сознании вдруг со страшной ясностью предстала картина: её Сашка лежит в полной крови ванне с затянутым на горле шнуром от утюга. Она непроизвольно затрясла головой, отгоняя видение, и по щекам покатились крупные горячие слёзы. Нет, нет, невозможно!

Стараясь спрятать эти предательские свидетельства слабости, Лариса, как цыплёнок, попыталась отвернуть голову куда-то вбок. Но Галина всё же заметила её неловкий жест.

– У вас дети есть?

– Да, сын, тоже без отца растёт.

– А… какого возраста?

– В шестом классе учится.

– Как мой… учился бы…

И тут женщины в горьком поиске успокоения одновременно шагнули друг другу навстречу, обнялись и беззвучно зарыдали от общей пронизавшей их боли. Адвокатесса стояла, раскрыв рот и не понимая, отчего её неразумная подзащитная вдруг дала слабину перед неприятелем.

Наконец, Лариса взяла себя в руки и отстранилась от стоящей с закрытыми глазами Галины. Та, судорожно всхлипнув в последний раз, тоже отёрла глаза:

– Лариса Петровна, Лариса Петровна! Если бы вы хотя бы просто позвонили и предупредили, что собираетесь писать о Костике! Тогда в нашей семье не случилось бы ещё одной беды!

– Беды, Галина Владимировна? – едва слышно переспросила Лебедева. Сердце камнем ухнуло в пропасть. Что ещё за напасти свалились на голову этой несчастной?

– Моя мама, ей уже много лет, после вашей статьи попала в больницу с инфарктом. Не знаю, выкарабкается, или нет. Когда с Костиком случилось ЭТО, мы постарались, чтобы она не узнала всех жутких подробностей. Сказали, что мальчик перенапрягся, и сердечко сдало, а врачи не сумели помочь. У подростков такое изредка случается, и бабушка, хотя и горевала, но поверила и смирилась. Что поделать, Божий промысел! В то время все, кто писал о нас, обязательно со мной связывались. Я всегда знала, когда какая газета, передача или ТВ-сюжет выйдут. Ну и, конечно, телевизор в нужный момент у нас ломался, радио не работало, а газетные тиражи я целиком скупала прямо в типографии, чтобы ни маме, ни её подружкам они на глаза не попали.

А тут вы с вашим турниром! Простите – с нашим… Конечно же, нашлись доброхоты, что подсунули ей «Вечернее обозрение». Ну и… Если что с мамой, я останусь на этом свете совсем одна…

– Видите, гражданка Лебедева, что вы натворили?! Придётся отвечать!!! Мы с Галей это так не оставим!!! – опять завелась размалёванная. Но на этот раз Лариса даже рада была выступлению защитницы. Ей нужна была пауза, чтобы как-то освоиться с новостью. Когда адвокатесса выдохлась, она глухо сказала:

– Галина Владимировна, в отношении меня вы вправе делать всё, что найдёте нужным: я приму все ваши претензии. Вину свою признаю полностью, и не буду даже пытаться её умалить. Прошу лишь об одном: поверьте, что такой кошмарный промах я допустила из самых человечных побуждений. Я всё время, и тогда, и сейчас, пыталась поставить себя на ваше место – и не могла. Вот и смалодушничала. Слов утешения у меня нет, да и есть ли такие слова?..

Отвернувшись к окну, Галина молчала. Безмолвствовала и адвокатесса, всё ещё стоящая в воинственной позе.

Лариса втянула голову в ворот курточки и направилась к выходу:

– Пошла я… Простите, если сможете.

– Что нам ваше «простите» – неслось вслед.

– Да ладно уже тебе, Элла! Прощайте, Лариса Петровна! Не станем мы с вами судиться. Бог вам судья!

***

– Ну, Лорик, ну красота ты наша! Угодила, так угодила! – Нагорнов, так и эдак поворачивая в руках Ларисин подарок, довольно качал головой и прицокивал языком. – Дай ка я тебя, голуба, поцелую!

Лариса смеялась, едва успевая увёртываться от юбиляра, норовившего покрепче присосаться к её губам. Ах ты, неисправимый старый ловелас! Она и не ожидала, что презент, по её мнению очень скромный для такого случая, растрогает доктора, балованного самыми изысканными подношениями больных. Но лучшего подарка найти не удалось.

После встречи в адвокатском бюро Лариса отправилась домой пешком, чтобы в поисках чего-нибудь оригинального обойти попутные лавочки и павильоны. В перестроечные годы мини-рынки широко наводнили городские тротуары и площади. Однако после захода в первый же ларёчный рай идея эта была отброшена. В новомодных очагах торговли кроме сомнительного спиртного, вульгарных плохо пошитых одежонок и непонятного кем и как выработанного шоколада купить было нечего. Возможно, исследуй она получше окошки и витрины, что-нибудь да присмотрела бы. Но сейчас Лариса была не в силах вглядываться в пучину этой пошлятины – мысли целиком занимал недавний разговор. Отвернувшись от соблазнов ларьков-пузырьков, корреспондент «Вечернего обозрения» плелась по тонущим в сиреневых сумерках улицам.

И поделом тебе, Лебедева! Что-то в последнее время ты летишь по жизни, как Баба яга в ступе. Всё торопишься, всё некогда, всё невпродых! Да так ли уж занята? Чем таким неотложным забит твой день? Почему не можешь приостановиться, выкроить минуточку среди этой скачки, поглубже вдуматься в то, что делаешь, о чём пишешь, как твоя работа придётся читателю?

Вот и проскакала галопом с живой бедой наперевес. Да ещё и саблей победно махнула – какая-растакая я молодец, нарыла читабельную темку на радость начальству, да на потеху зевакам! А получилось – махнула-то по чужой жизни, едва её не оборвав. И признайся хотя бы себе: не мать, горем убитую, ты жалела, а собственные нервы. Себя расстраивать не желала, свою нежную душу травмировать не хотелось. Забыла, что держишь в руках оружие, острейшее из острейших? Разящий клинок, обращаться с которым обязана бережно и осторожно?

Честное слово, таких, как ты, пишущих недотёп впору заставлять приносить какую-нибудь клятву о журналистской этике – наподобие того, как дают клятву Гиппократа медики. Чтобы останавливала особо разогнавшихся писак, напоминала, что за каждой буквой самой маленькой информушки стоят живые люди с их горестями и немалыми бедами. Выдашь неловкое словцо, а оно человека и до больницы, и до погоста может довести.

Помни, помни о нынешнем позоре, Лариска, покуда обретаешься в этой профессии! Навсегда запомни выплаканные глаза женщины, страдающей сегодня уже по твоей вине, которая тебе же и поверила, и тебя же простила! Помни и о старушке, которую ты в своём запале подвела к могильной черте! Это не шуточки, не описки, не перепутанные должности или исковерканные фамилии. Это судьбы, которые ты, поскакушка, не углядела за рябью строк. Стыдись и помни!

И знай: до настоящего журналиста, до кумиров своих и учителей тебе ещё расти и расти. Если вообще когда-нибудь до них дорастёшь.

Протерев с крупным песочком свою неспокойную совесть, Лариса почему-то опять вернулась к словам тренера о погибшем Костике. Турнир ему посвятили не только потому, что больше нет его среди воспитанников спортшколы. В той кровавой «бытовухе» Костик вел себя по-настоящему геройски. Он показал всему микрорайону и городу, детям и взрослым, учителям и родителям, что есть в нынешнем больном обществе здоровые духом люди. Что даже такие малолетки, как он, способны встать против мрази, устанавливающей свои античеловеческие порядки. Чуя смертельную угрозу, стоя на краю жизни, парень всё же продолжал бороться, хотя, без сомнения, терзали его и страх и жуть.

Что же ты, Лебедева, позволяешь убаюкивать себя непонятному мальчику, сладкоречивому Саше Депову?! Что уже который день межуешься, будто институтка перед потерей чести! Идти-не идти против Крота? Не смажет ли это твою карьеру? Не обернётся ли нехорошими последствиями? Не навредит ли господину адвокату? Совсем по Грибоедову: что будет говорить княгиня Марья Алексевна?!

А ровесник твоего сына жизнь положил против таких вот завтрашних кротовых. Так что же ты, опытный знающий свою силу газетчик, пасуешь перед поганым лихом? Что трясёшься со своей мелкой выгодой?..

Нет уж, назвалась груздем, прослыла крутым журналистом – так изволь соответствовать, по чести поступай. Сегодня же звони матронам, пусть заявляют тебя в свидетели!

И какой шопинг после таких-то рассуждений?..

А подарок всё равно нужен. После недолгих колебаний Лариса решила преподнести Стасу одну старинную вещицу, живущую в её библиотеке. Необычную, на любителя, Она вспомнила про раритет аж царских времён. Достала с верхней полки небольшую книжицу, обёрнутую в истёртую порыжелую бумагу. Очень давно кто-то, возможно, прабабушка, коей она даже имени не знает (в семье о маминых предках почему-то никогда не упоминали) для сохранности соорудил эту суперобложку. Избранные статьи по описанию Москвы, выпущены в 1894 году. В руках шелестела пересохшими страницами история стен, башен, двориков, соборов и других святынь и памятников Кремля. Население огромной империи обязано было знать сердце своей родины. Когда-то такие книги предназначались только для приходских библиотек, печатались специальными тиражами, рассылались по всем русским храмам и монастырям. Большинство книг сгорели в богоборческих кострах или канули в Лету под калёными ветрами коммунизма-социализма. После революции их прятали подальше наравне со старинными Библиями и не показывали даже самым близким друзьям. Вот и у неё до сих пор книга хранилась в скромном закутке, куда не заглядывал посторонний глаз. Могли предположить читатели этого сборника, что будет происходить в кремлёвских стенах, да и во всей стране, век спустя?

Лариса ещё немного посомневалась, оценит ли профессор такой презент. Но время уже поджимало, и она решительно сунула столетнее издание в нарядный пакет. Дарёному коню, как известно, в зубы не смотрят.

Оказалось, с подарком попала в масть. Пока Нагорнов охал и ахал, расхваливая неказистый томик, Нилова шепнула, что с некоторых пор её кавалер стал проявлять интерес к антиквариату. Неужто интеллигенция тоже заразилась повадками новых русских?

Глава 19

Ресторан «Приют муз» был известен в городе как излюбленное место сбора людей творчества. Он имел репутацию кабачка с раскованными порядками, здесь всегда клубился достаточно широкий круг завсегдатаев. В отличие от других заведений, в «Приюте» не осталось старого совкового налёта, в подражание столичным центрам фаст-фуда кухня была демократичная, а напитки недорогие. Сюда приходили не столько «культурно» надраться, как выпить пивка или коньячка в хорошей компании, невзначай перекинуться словцом со знаменитостями, вклиниться в то и дело возникающие яростные дискуссии. Кроме музыкантов, артистов, художников и литераторов, сюда ежевечерне стекались те, кто позиционировали себя людьми нового мышления. Предприниматель Вернин и профессор Нагорнов – в их числе. Прислуга знала обоих в лицо, и для них даже в самое пиковое времечко находился свободный столик. О сегодняшнем вечере и говорить нечего: для юбиляра отвели самый уютный уголок.

Лариса впервые виделась со Стасом после достопамятной ночи у Ниловой. Как-то теперь он будет обходиться с ней? Однако Нагорнов держал себя так, будто между ними всё всегда шло естественным ходом. Постепенно неловкость улетучилась, и они снова беседовали, как давние добрые друзья.

Место, предназначенное Никнику, всё ещё пустовало, хотя вечер был в разгаре. Пока Вернин отсутствовал, Лариса решилась посвятить Стаса и Аллу в новости последних дней. Она хотела знать, что думает мудрый доктор о её решении выступить на суде.

– Ну, Лорик, ты совсем как ребёнок: сама себя в болото тянешь.– Стас разговаривал с ней, как с маленькой глупышкой. Впрочем, ему простительно, с сегодняшнего дня его жизнь пошла на седьмой десяток, Лара ему в дочери годится. – А это твоё выступление на суде – оно по заданию редакции? Нет? Тогда и говорить не о чем. Триш ваш, насколько я его знаю, не одобряет любую инициативу. А о той, которая не поддержана начальством, и говорить нечего. Чтобы у тебя всё было тип-топ, хорошо бы заручиться согласием, скажем, мэрии. Не пробовала?

– Вот только у мэрии я ещё не спрашивала¸ как себя вести! – вспылила было Лариса, но тут же осела, увидев хитрый профессорский прищур: Стас над ней подтрунивал.

– Ну а если серьёзно, то лучше тебе найти хороший предлог – заболеть там, или командировку какую-нибудь изобрести, но на суд не ходить. Ты нам целая-невредимая больше нравишься.

И этот по нотам Депова шпарит, – грустно подумала Лебедева. Заподозрить Стаса в сговоре с адвокатом она не могла, но такое единодушие мнений её опять напрягло. Неужели желание плюнуть в морду подонку кажется неразумным даже лучшим среди известных ей граждан?

– А я вот считаю, что тебе, Лорик, бояться нечего. Ты всё правильно написала, и говорить будешь, как всё было. Чего тут бояться? И почему это журналист не может публично рассказать о том, как работал над статьёй? Какой такой закон он преступает, а? – с неожиданной горячностью Алла встала на сторону подруги.

– Вот они, журналюжки мои непутёвые! Да кто же говорит, что права не имеет, и тварь дрожащая?! Я только о том, что после реализации такого права можно и головы не сносить. Я вам про Фому, а вы – про Ерёму. Хотя, делайте, как хотите! Я ваше упрямство не переупрямлю. Только потом не приходите к Станиславу Яновичу сопли вытирать да синяки-шишки лечить. И закончим на этом!

Нагорнов отвернулся от подруг и с подчёркнутым вниманием занялся фирменным салатом. Лариса почувствовала, что своими проблемами начинает портить вечер. Хоть бы Вернин уже появился, что ли.

Но сегодня Нагорнов долго дуться не мог.

– Давайте, голубушки, потанцуем – предложил он, справившись с ворохом зелени. – Алла Аркадьевна, прошу вас на тур танго. Следующий танец за вами, Лариса Петровна!

Нагорнову, несмотря на заметную плешь, трудно было дать его лета. Это был хорошо сложенный, высокий, подтянутый, без намёка на «трудовую мозоль» любимец дам с гладким, открытым улыбчивым лицом. Одежду он предпочитал неформальную, с удовольствием поддерживал вошедший в моду стиль тинейджеров. Партикулярный костюм надевал только по самым официальным поводам, в другое время почти всегда ходил в джинсах и куртках, отчего выглядел ещё более моложаво. При беглом взгляде его можно было принять за легковесного прожигателя жизни, если бы не цепкость серьёзных голубых, слегка водянистых глаз.

Выйдя к танцполу, импозантный Стас и его ослепительная спутница мгновенно заставили примолкнуть зал. Все глаз не сводили с четы, напоказ выделывающей замысловатые па. Алла любила покрасоваться рядом со своим «молодым человеком», как называла она Нагорнова. Лариса тоже залюбовалась друзьями, и отвлеклась от их выступления, лишь когда кто-то бесцеремонно плюхнулся рядом на место Вернина.

***

Её беззастенчиво разглядывал какой-то незнакомый молодой нахал.

– Во пишут-то старички! – картавенько произнёс он, кивнув в сторону танцоров.

– Юноша, а местечко это занято, – строго проинформировала Лариса.

– Да я знаю, знаю! – опять совсем по-свойски откликнулся гость, и не думая освобождать чужое пространство. – А как вас зовут?

Это показалось Ларисе верхом беспардонности:

– А почему вы сперва не спросили, как пройти в библиотеку? – осведомилась она.

– А как туда пройти? – нимало не смутившись, расплылся в улыбке наглец.

– Вы как предпочитаете, чтобы я дала ответ – по-английски, по-русски, или на административном?

– Хотел бы я послушать, как звучит в ваших устах административный, но на первый случай ограничимся английским. Итак…

– А не пошли бы вы вон, сэр? – Ларисе уже было не до шуток, а танго всё не кончалось, и Алла всё закручивалась вокруг Стаса, ко всеобщему восторгу обнажая почти до бёдер свои божественные ноги. Наконец, оркестрик умолк, и раскрасневшаяся парочка неспешно двинулась в свой закуток.

– Да, в английских изъяснениях вы, бесспорно, дока, мэм. Но позвольте ещё несколько мгновений побыть в вашем обществе – малый уже открыто глумился, нужно было как-то избавляться от этого репья.

Лариса придвинулась почти к самому его лицу, различив смешение пивного душка с хорошим парфюмом и свежестью юного тщательно вымытого тела. Несмотря на грубые алкогольные нотки, запах у мальчишки был приятный. Она собралась уже нашептать ему на ушко всем известный адрес, как за стол порхнула Нилова.

– Вот, – показала Лариса на пришельца – припёрся самоходом, выставить не могу!

– О, привет! – радостно кивнула репью Алла, не обращая внимания на возглас подруги.

– Привет красоткам нашего кабачка! Добрый вечер, Станислав Янович! – парень здоровался с подошедшими, как с давними хорошими знакомыми.

– Здорово, Колька! Вот и хорошо, что ты тут. У меня нынче День варенья, а отца твоего не будет, дела заели. Так у нас недокомплект. Присаживайся, отдувайся за родителя. Познакомься, Лариса, это сын Никника, Вернин-младший, тоже Николай. Чтобы не путаться – Колька.

– Ну вот, а я собралась было его турнуть – повинилась озадаченная Лебедева. – Ну что ж, здравствуй, Колька! Я – Лариса Петровна.

Снова заиграла музыка, стонущий блюз выгнал из-за столов любителей медленного топтанья. Пока Стас после перчёного танго жадно допивал большой бокал минералки, Колька встал из-за стола и галантно поклонился Ларисе, приглашая на круг. Немного отойдя от столика, он вдруг властно и крепко прижал её к себе, так что та едва не вскрикнула, и увлёк в дальний конец зала, подальше от глаз Нагорнова. Не ослабляя своей хватки, он вдруг откинул её медные пряди и как бы мимолётно поцеловал тугую грудь, трепетавшую в выеме декольте.

– Вот теперь говори, куда ты там собиралась меня послать?

Лариса и сама не понимала, почему тут же не отвесила мальчишке оплеуху. Вместо этого она как-то несуразно хмыкнула и проронила:

– Да ладно… Проехали.

– И чудненько. Ты красивая, и у тебя классные духи.

– А с каких пор мы на «ты»? – придав голосу строгость, спросила Лариса. Пора было приводить наглеца в чувство.

Колька ещё крепче притиснулся к ней, так что, краснея, она почувствовала, как наливается желанием тело партнёра. О Господи, сына Никника ей только не хватает!

– С тех самых, как тебя увидел. Как увидел, так и решил – вот с этой рыженькой я обязательно буду на «ты». По крайней мере, сегодня. А ты против?

– Н-нет – промямлила Лариса, опять не сразу сообразив, о чём это он.

– Ну, тогда можно мне звать тебя Лоло?

– Вообще-то у меня есть имя – Лариса, а для тебя – я уже говорила – Лариса Петровна. Иногда меня называют Лорой, кое-кто вроде Стаса – Лориком. А вот Лоло…

– Ну, вот я и буду называть тебя не так, как все. А до отчества тебе ещё дорасти нужно.

Музыка кончилась, надо было возвращаться к столу. Колька разомкнул руки, но не отпустил Ларису совсем, продолжал придерживать за талию. Так они и вернулись на место.Подходя, Лебедева сразу заметила напряжённый взгляд, который Стас переводил с неё на Кольку. С чего это вдруг юбиляр наш переполошился? Неужели взревновал сыночка к папенькиной зазнобе? Так младшОй старшОму не конкурент, он мне едва ли не в дети годится. Или сынуля ходок ещё тот, почище родительского? – пыталась она разгадать причину волнений профессора.

Нагорнов, притушив покуда в глазах вопросы, звал гостей к только что поданному антрекоту. На блюдах, размерами спорящих с тележными колёсами, дымились циклопические куски мяса: внушительные порции составляли ещё одну привлекательную фирменную черту «Приюта муз». Видимо, считалось, что арт-сообщество, следуя традициям великого баснописца, может ловить вдохновение исключительно во время обжорства. Малоежка Лариса с жалостью думала, что не осилит и трети аппетитного блюда. Она добросовестно жевала хорошо прожаренную телятину, усердно приправляя её хреном и специальным лимонным соусом, запивала большими глотками массандровского муската с ещё советскими медалями на этикетках, но гора на тарелище, казалось, не убавлялась.

Рядом радостно причмокивал Колька, его блюдо опустошалось куда быстрее. Лариса украдкой бросала на соседа оценивающие взгляды. На Никника наследник походил мало. В отличие от папаши, не вышел ни ростом, ни особой статью, и, слава Богу, не тянул на секс-символ. Был он слегка полноватым, хотя, если приглядеться – достаточно ладным. От родителя взял только роскошный пепельный хайер, который удачно оттенял яркость больших зеленоватых глаз на светлом матовом лице. Слегка вздёрнутый нос придавал всему облику задорность, выражение мальчишеской мордочки будто лукаво обещало, что её обладатель вот-вот или ударит по струнам или пустится в пляс. В Кольке отчётливо читалась какая-то прибалтийская примесь, но без чванливой надутой меланхолии. Лариса могла бы назвать его весьма располагающим, если бы не нагловатость манер.