Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

– То есть – не получится раньше, чем я отработаю суд по Златковскому.

Адвоката передёрнуло: опять она думает не о том! Ведь даже лишние три-четыре дня могут добавить больших неприятностей. Но, пожалуй, и ему в эти дни будет не до женитьбы: перед процессом следует подготовиться, а взбудораженный Крот всё время требует неотлучного присутствия при своей персоне.

– Хорошо, пусть будет после суда. Но только сразу же!

– Давай хотя бы перелистнём этот суматошный май, а? Первого июня?

Саша для порядка покрутил головой, и согласился.

А Лариса, сама не зная почему, так и не решилась сказать ему и про вариант работы в Москве, и про изматывающие душу ночные звонки.

Оставшись одна, она позвонила маме. Как ни хотелось тревожить родного человека, обстоятельства требовали.

К удивлению, матушка выслушала её спокойно. Только и спросила:

– Замуж, говоришь? А ты его хоть любишь?

Что тут ответить, когда она и сама толком не знает!.. Когда Депов рядом, ей с ним уютно. Когда нет его – почти ненавидит, по-прежнему считая, что люди таких разных нравственных устоев не должны, не смогут ужиться. Но сейчас у неё нет выбора. Ещё немного, и система возьмётся за семью.

Лариса принялась путано объяснять. Мол, она попала в скверную переделку, до того скверную, что милиция приходила с обыском на работу. (Про вторжение в квартиру упоминать не стала). Видимо, придётся уезжать из города. Но просто так куда сбежишь? А тут подвернулся вариант отбыть в статусе супруги важного адвоката, которого переводят работать в столицу.

– Хорошо, его-то переводят, а ты где думаешь трудиться? Ты ведь без газеты и дня не мыслишь?

Узнав, что и для корреспондента Лебедевой очень кстати нагрето местечко в этой далёкой страшной Москве, мама, похоже, успокоилась. Остались только семейные вопросы. Заберёт ли Лариса с собой Сашку?

Решено было, что лето мальчишка по-прежнему проведёт с бабушкой. За это время «непутёвая мамаша», как в раздражении порой называли родители Ларису, решит квартирные вопросы и перевезёт всю семью. Сашка пойдёт в седьмой класс уже столичным огурцом. Александр Павлович сделает то же самое со своими стариками. И заживут они на новом месте большим зауральским кланом.

– Так что, мама, любовь любовью, а жизнь – жизнью – подытожила Лариса этот напрягающий её разговор. – И больше пока меня о том не спрашивай, ладно? Лучше займись вариантами продажи вашей с папой недвижимости.

***

Май заканчивался грозовыми раскатами. Задушенное пыльной бурей Зауралье жадно принимало каскады небесной влаги. В окна стучали по-летнему парные ливни, девчонки чумово носились по лужам в коротеньких сарафанчиках, а пацаны, нагоняя их во дворах, что есть силы жали на звонки великов. Даже река, напитанная дождевым половодьем, стала шире и чище. И вся эта промытая и просушенная под горячими лучами благодать проливалась в людские души, заставляла счастливо искриться даже самые угрюмые глаза.

Лариса тоже пока отбросила тяжелые мысли. По её просьбе Вероника сделала полную диктофонную запись всего процесса над Григорием Николаевичем и организовала рабочее место в технической библиотеке «Пластика». Здесь, за проходной, Лебедева чувствовала себя более защищённой, чем дома или в редакции, и работалось ей споро. Заключительный материал по Охрипенко был подготовлен за несколько часов.

Будь на месте Ларисы кто-нибудь другой, этот материал, скорее всего, свелся бы к обычной корреспонденции, которыми на излёте 90-х пестрели многие российские газеты. Фабула рассматриваемого дела плюс выдержки из текста приговора. Да чуточку пикантности в силу заказного характера преступления. Суд был коротким и ясным: Охрипенко признавался кругом виновным. И свидетели убийства нашлись, и киллер был налицо. А что отклонялись почти все доводы защиты обвиняемого, так на то суду дано священное право самому определять, кому внимать, а кому – нет.

Нечего было высосать из этой скучной юридической процедуры, нечем потешить любопытства читателей. Живости не добавляли даже зрители. Обычно любителей поглазеть на остренькое всегда хватало. Переговаривались, бросали реплики, а то и свистели. Но на этот раз зал был полупустой и сидел немо, как каменный. Куда-то делись фотокоры, не мельтешили телевизионные камеры, в которые можно помаячить рукой. Чего ж тут особо рассусоливать?

Однако адвокатесса холдинга Вероника Друзь пробежала написанное Ларисой Петровной с интересом и удивлением: даже она не ожидала увидеть таким «репортажик» со вчерашнего заседания. Он меньше всего напоминал типичный образец криминальной хроники. На примере отдельно взятого убийства Лебедева с неожиданного ракурса развернула многоярусную картину жизни Зауралья. На трёх машинописных листах она показала и судьбу зажиточных предприятий в дальних регионах, и будущность простых людей Зауралья при аппетитах налетевшего иностранного воронья, и иезуитские ходы истинных организаторов операции по обезглавливанию «Пластика». Нашлись краски для характеристики фигур, как кривляющихся на авансцене, так и дёргающих их за верёвочки из кулис. Не называя имён, автор статьи ясно указывала, кто эти кукловоды, и местные, и в более высоких шапках. Кто готов за подачки или ничтожное карьерное продвижение разорять родной город, уничтожать его лучших людей. И почему не причастный к устранению Златковского талантливый руководитель Гриша Охрипенко априори не мог рассчитывать на объективность прокурорской креатуры Кирьянова и придворного судьи Дьяконова. Не могло быть для него иного приговора, кроме как за искусственно состряпанную позорную «заказуху».

Теперь верхи, писала Лариса, на всех углах будут трубить, что в стране именно с них начался отсчёт полностью раскрытых заказных преступлений. Но это как посмотреть. Только что произошедшее в городском суде показывает, конечно, их первопроходческую роль. Но не в эффективной организации работы правоохранителей, и не в содействии им органов государственной власти. «Отцы» города могут поставить себе в заслугу лишь умение обернуть к личной пользе даже самые неблаговидные обстоятельства. Более того: они указывают способы, как возглавить борьбу за передел собственности. Сегодня от их подножки запнётся «Пластик», завтра – «Приборист», потом… Кто дальше, кто следующий?

Материал Лариса так и озаглавила: «Кто следующий?». Вероника, едва дочитав, улетела согласовывать текст. Через два часа стараниями Гришиной статья лежала перед «другом Васей», который всё же смягчил пару особо резких оборотов. Ко времени «Ч» при минимальной правке лучшая из работ Лебедевой отправилась в секретариат на верстку.

В момент обнародования громкого материала Триш под ногами не болтался. От переживаний у него прихватило мотор, и он взял бюллетень, надеясь пересидеть очередную Ларискину подлянку на больничной койке. Как и договаривались, заявление на увольнение было написано ею и оставлено у секретаря в папке «На подпись».

Однако даже весть об уходе Лебедевой не взбодрила её коллег. В редакции царила всеобщая пришибленность, которую Танька Смешляева выразила так:

– Заходи, Ларка, после этакой клизмы, вставленной тобою властям, только и остаётся, что тяпнуть по маленькой! В «Обозе» сегодня все пьют: ждут, когда дадут по шапке. Теперь нас уж точно в живых не оставят…

Похоронное пьянство продолжалось и на следующий день, даже окрики Лизетты не могли поднять корреспондентов в атаку. Только Аллочка беззаботно хохотала в своей очаровательной манере:

– Чего помирать-то прежде времени! Разгонят, тогда за бутылку и хватайтесь! Или забыли? – у нас нынче тотальная гласность? Так что господин Курилов сможет даже извлечь плюсики из Лоркиной ругачки. Ещё и похвалит! Пиши не пиши, обличай не обличай, а дело сделано, и кто надо – в тюрьме, а кто-то остался при хороших барышах…

Ларису пригласила вечерком к себе:

– И обязательно с женихом, то-то полюбуемся на голубков!

Но на этот раз достать всегда готового к общению адвоката Ларисе не удалось даже по домашнему телефону. В семье Деповых, видно, царил тот же разгул, что и в редакции. Сильно нетрезвый старший Депов попросил барышню перезвонить завтра – Александру Павловичу-де нездоровится. Болезнь была понятна: на радостях, что отмотался от мерзкой повинности, мил-друг назюзюкался до чёртиков. Придётся выслушивать его нотации позже. Что ж, сделаем сегодня девичник! Плюнем на всё и будем отмечать её расставание с городом детства, от вида которого теперь хочется плеваться и плакать. С ненавистным городом, который прежде был так любим…

Эпилог

Майская влажная ночь укрывает улицы. Ещё не стемнело, на западе розово-люминисцентно догорает закат. Из распахнутых окон соседнего дома слышна тягучая томительная музыка. Сменяя запоздалых трудоголиков, улицы наводняют парочки. Всё вальяжно, как и должно быть в сексапильных декорациях весны. Май шепчет о пробуждающейся силе жизни.

Откуда же студящий душу холодок? Ощущение чего-то неотвратимого? Ожидание неизменного пугающего звонка?

На дорожке между автобусной остановкой и подъездом – две сотни метров, промеряемых ежедневно быстрыми шагами за пару минут, – освещена каждая бороздка и выбоинка. Фонари зажжены, теплый свет льется на тротуар. Всюду ласковый покой, обещание отдыха и уюта. Ничто не сулит беды.

Отчего тогда предчувствие зла холодной змеёй заползает в душу?

Который уже день живет она с этим изнуряющим предчувствием. С того момента, когда больным надтреснутым голосом ей бесстрастно пообещали:

– Готовься. Жди.

Не раз в её не слишком длинной жизни случались угрозы. Хотели выгнать с работы, иногда даже с волчьим билетом, публично опозорить, вывести на чистую воду и уличить во лжи. Бывало, в запале грозились «ноги-руки повыдергать», или – хуже того – вовсе её уничтожить. В её профессии недовольство оппонентов – дело неизбежное и обычное. Потом всё утихало, успокаивалось, в крайнем случае разрешалось в суде. Иногда случалось, что те, у кого её работа поначалу вызывала резкий протест, впоследствии становились хорошими знакомыми, даже друзьями. Однако так о задуманной мести её никто не предупреждал. Она чувствовала, что тут дело идет не о простом «спуске паров», а о реальной опасности, нависшей над ней и её домом. И теперь каждый раз шаг с залитой огнями улицы в тусклый полумрак подъезда становился для пыткой.

Но почему так тянет душу именно этот вечер? Неприятности ведь имеют свойство сваливаться на голову в любое время суток. Этого она не могла объяснить. Просто громко скулила интуиция. И хотя точно знала, что сейчас вслед за ней никто не идет, великаны чужих теней не возникают позади, вход в подъезд свободен, всё же тоскливый холодок под ложечкой не отпускал, заставляя бешено скакать сердце, холодным липким потом обливая ладони и прослабляя колени. Приближаясь к дому, она безотчётно вместо обычно пружинной поступи перешла на крадущуюся рысцу, озираясь и всё время прижимая к бокам руки.

Видимо, изводящий её страх стал проявляться в каких-то внешних переменах, замеченных окружающими. Сослуживцы и знакомые участливо вглядывались в лицо, всё чаще интересуясь, всё ли ладно в жизни, не стряслось ли чего.

Не стряслось ли?!

Если не удавалось уйти от расспросов, она усердно уверяла даже самое ближнее окружение, что всё в порядке, как всегда, по-прежнему. Кому расскажешь об этой жути, да и что можно рассказать, если она и сама толком не знает, что произойдет и произойдет ли вообще обещанное нечто ужасное? Даже жениха не стала посвящать в свои тревоги. Тут любой покрутит вслед у виска и скажет: «Заработалась девка… Ко врачу пора!» А и в самом деле, хоть к психотерапевту иди за успокоением. Хотя в её случае успокоению не бывать до исчезновения причины страха. А она, причина эта, сама собой исчезнуть не может, и не в её силах хоть как-то на что-то повлиять – только ждать, ждать, ждать…И тихо сходить с ума.

Вот и сегодня, под лазоревые сполохи заката, она в тихой панике пробиралась домой. Первые хорошо освещенные сто метров между соседними домами пройдены: ни одной подозрительной и просто незнакомой личности не встретилось. Можно перевести дух и посмотреть, не торопится ли кто вдогонку. Слава Богу, дорожка пуста. Дальше путь лежит наискосок через детскую площадку. Красивенький такой ребячий городок, где днём всегда многолюдно, со всего квартала стекаются мамы с малышнёй, вечерами засиживаются пенсионеры и местные пивные животы. На закате лавочки вокруг городка оккупирует молодежь. Несколько парочек уже здесь, накануне лета им не до коллективного балдения, обнимашками заняты. Это хорошо, на людях ничего случиться не должно. Ну, вздохнула поглубже, ноги в модных ботиночках потверже поставила – и вперёд, к самому опасному месту.

Повернула за угол дома, осталось каких-то метров пять до своей двери. Во дворе полумрак, горят только маленькие лампочки-индикаторы над входами в подъезды. Народ редко проходит – дом трёхэтажный, жильцов немного, в этот час большинство сидят у телевизоров. Набрать воздуха и тремя прыжками нырнуть в нишу подъезда.

Что тут за тень?

– Кто тут? Что вы тут делаете? – немо шепчут губы. Нет ответа, никого не видно. Или показалось? Ей хочется кричать, изо всех сил звать на помощь, чтобы услыхала соседка Вера Васильевна, генерал со второго этажа, влюбленные на лавочках, пассажиры на только что покинутой ею остановке… Но голоса нет, только трясущиеся руки целую вечность возятся с ключом от домофона. Вроде никого… Наконец, замок запел, она с облегчением заскмакивает в тамбур первого этажа. И вдруг тень – нет, широкий одетый в чёрное человек проскальзывает вслед за ней. Из-под надвинутой на самые глаза кепки сверлит её холодный глумливый взгляд… Пытаясь уйти, она с силой отталкивает эту черную глыбу, так что та садиться на пол, и что есть мочи рвется к лестнице.

Успеет?..

Перескакивая через ступеньки, бежит наверх, прикидывая, сколько времени потребуется, чтобы открыть дверь в квартиру. Позади – цокающий топот.

К Вере Васильевне позвонить?.. Нет, это лишнее время, да и для соседки небезопасно. Дальше! Скорее! Должна успеть!

Черная фигура совсем близко, но и до двери только три ступени осталось.

Успеть!

Успеваю!

На бегу выхватывает из связки нужный ключ и вдруг чувствует, как рука в перчатке – мужская или женская? – снизу хватает её за лодыжку. Цепляясь руками за перила, она свободной ногой – каблуком, каблуком!– изо всех сил лягает чёрного преследователя. Злобный придушенный стон – попала! Рука разжимается, давая сохранить подобие равновесия.

Вставить ключ в скважину… Провернуть замок… Толкнуть податливую дверь… Ну же!!! Толчок сзади в шею. Теряя равновесие, она кренится вперед, в собственную прихожую. Звон ключей по плиточному полу. Пучок искр в глазах. Темнота…