Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

– Конечно, за папиной-то спиной и редька что твой ананас… А как пошёл в автономное плавание, опять захотелось взад пяткИ? Первое дело, наверное, провалил? – подколола Лариса. Ей почему-то хотелось поколебать невозмутимость своего визави.

***

Саша взял со стола давно дожидающийся его бокал, сделал аккуратный глоток, смакуя приятную терпкую жидкость, поднёс к глазам, глядя на просвет, будто хотел высмотреть что-то в янтарном оттенке. Облепиховое винцо походило цветом на глаза женщины, в доме которой он находился. Такие близкие, такие волнующие… Глаза эти в приглушённом свете бра казались темнее, глубже, загадочней.

– Своё первое дело я не забуду никогда. Уже более десяти лет подряд перед Новым годом мне звонит с поздравлениями один дядька, которому я помог отсудить квартиру.

Саша сделал ещё глоток. Видимо, ожидал очередной изящной колкости. Но Лора только вскинула брови.

– На первый взгляд дело показалось мне абсолютно проигрышным; потому, видимо, и сунули его новичку. Там была очень непростая квартирка. В своё время эти метры в центре города предприятие выделило для улучшения жилищных условий клиента. Но они сразу оформлялись на сына. А когда сын попал в тюрьму, за квартиру эту вдруг уцепились юристы заводского профкома: нашли лазейку, как вернуть жилплощадь обратно. Всё уже было на мази. Но тут вдруг обнаружилась ещё одна заинтересованная в жилье сторона – районная прокуратура. Прокурорские решили сами поживиться плохо лежащими метрами, и отодвинуть профсоюз – с дядькой вместе, разумеется.

Сражаться с двумя противниками мне ещё не приходилось. Хорошую подсказку дали родители: попробовать сыграть на столкновении ведомственных интересов. И ведь сработало, дядькино семейство осталось в своём праве. Бодающиеся стороны из соображений престижа вынуждены были отказаться от своих жилищных притязаний. В советское время честь мундира кое-что значила!

Лариса рассмеялась: прямо тебе сказка про колобка! И от своих ушёл, и от чужих укатился! Потом, вспомнив про Крота, решила потихоньку подбираться к нему:

– Саш, а дела ты сам себе выбираешь, или занимаешься тем, что дают? Я, к примеру, чаще всего получаю редакционные задания.

– Тут как масть пойдёт. На первых порах, конечно же, я в основном работал по заданиям. Приходилось выступать и бесплатным государственным защитником у тех, кто сам не мог нанять адвоката.

– Ты работал за спасибо? – меньше всего Лариса ожидала услышать, что юристы уровня Депова бывают бессеребренниками.

– За таких государство платит. Правда, немного. Зато неплохая практика! Позже благодаря родителям мне начали подбрасывать дела из городской коллегии. А уже когда пришли успехи, клиенты стали обращаться ко мне напрямую. В нашем ремесле, как, наверное, и в вашем, имя имеет значение. Фамилия Деповых уже не один десяток лет высоко котируется и в следственных органах, и в прокуратуре, и в криминальной среде. Я повторюсь: Павел Васильевич довольно долго возглавлял коллегию адвокатов и считался одним из самых крутых знатоков юриспруденции. Он и сейчас лучший, только за дела берётся всё реже: тяжело уже.

– А бывало, что ты участвовал в процессе против своего желания? Ну не нравится тебе клиент, или видишь, что можешь проиграть, или денег много с него не взять – а тебе его пихают, и никак не отвертеться?

– Лора, у тебя какие-то детские представления о нашей работе – Саша посмотрел на неё с неожиданно прорвавшейся досадой. – Начнём с того, что наша профессия похожа на профессию медика. Ты видела врача, который отказывается, к примеру, перевязать рану только потому, что получил её вор или бандит?

Ларису от таких медиков пока Бог миловал.

– И адвокаты, подобно врачам, связанным клятвой Гиппократа, оказывают юридическую помощь любому нуждающемуся в ней. Хотя у нас всё не так принципиально, как в медицине, мы имеем право и на собственные предпочтения. Но при этом профессионалы высокого уровня – такие, скажем, как мои родители, – в услугах мало кому отказывают. Деньги, моральные там аспекты – вторичны. Они помнят, что для настоящих специалистов не имеет значения, какой тяжести проступок совершил его подзащитный. Он человек, просящий о помощи, и это главное. Ведь даже Христос не осуждал и даже благословлял преступников, которых казнили вместе с ним!

На этом моменте Лариса опять не выдержала и прыснула: так высокопарно звучал спич Депова. Хотя и было в нём здравое зерно…

Заметив её веселье, Саша слегка надулся:

– А ты не улыбайся, не улыбайся! Работая с людьми, о терпимости приходится помнить всегда. Или ты сама сначала разложишь по полочкам, что за фрукт и какого социального статуса пришёл к тебе с мольбами, а уж потом примешься решать его проблемы?

Саша попал в точку: она в своей работе тоже прежде всего видела человека, попавшего в беду. Что это за человек – выясняла потом. Нередко к собственному разочарованию…

– Уж больно серьёзно ты говоришь. Стало быть, и Кротова взял в работу из самых альтруистских побуждений?

Саша повернулся и в упор посмотрел на сидящую рядом женщину. Лариса глаз не отвела, только почувствовала, как под этим взглядом – суровым и обволакивающим одновременно – вспыхнуло румянцем лицо.

– Лора, Лора! И зачем тебе это надо!.. – Лицо Саши вмиг стало непроницаемым, только длинный глоток терпкой настойки, который он сделал, выдавал волнение. После некоторого молчания он опять заглянул в манящее лицо, чтобы ещё разок поймать волшебную искру, проскочившую между ними.

– Кротов – как раз тот самый случай, когда я в силу адвокатской этики сначала взялся за него, а уж потом разобрал, какого зверя буду защищать…

Глаза Ларисы стали колючими: что-то не договаривает её милый гость. Как мог он, далеко не новичок в своём ремесле, попасть в число участников очень некрасивого процесса, пускай и громкого? Или как раз шум вокруг этих почти гангстерских убийств привлёк молодого человека?

Пусть по недоразумению, пусть шум, – мысли в голове Ларисы прокручивались одна за другой. Но ведь Вершков дал ей документы, где чёрным по белому написано: психолого-психиатрическая экспертиза Валерия Кротова показала состояние сильного душевного волнения во время преступления – аффект. Понятно, что на самом деле никакого аффекта и быть не могло, а была придумана явная фальшивка как раз для того, чтобы развязать руки следствию. Лёха же объяснил, что благодаря этой бумаге следователь получил большой козырь, чтобы не усмотреть состава преступления в действиях Крота. Хорошо сработано. Кем? Вытанцовывается, что, учуяв мерзкого зверя, Депов не отшатнулся, не перевёл свою линию в стандартную оборону, а кинулся усердно отбивать ненавистного клиента от тюрьмы. Не сходятся слова Александра Павловича с его делами-то…

Саша, не отрываясь, глядел на Ларису, которая теперь сидела как мышка. Пряди, перекинутые вперёд, густой волной укрывали грудь. «Гражина», как есть «Гражина», девушка с фото, потрясшего в своё время немало сердец. Только та соблазнительно обнажена. Впрочем, детали легко дорисовать. И до чего же хочется ему поскорее закончить тягостный разговор-допрос и зарыться в тёмную медь волос, наглядеться в золотистый прищур.

– Поэтому, Лариса Петровна, я с первой же встречи просил тебя забыть о публикациях на тему Крота: он и его окружение крайне опасны. А сейчас уже не прошу – умоляю не совать голову в это дело. Откусят, не успеешь оглянуться. Пока в переносном смысле. Но боюсь, что, может статься, и в прямом. Лора, человечек дорогой, не делай этого!

Последние слова Саша произнёс с таким неподдельным чувством, что Ларисе стало не по себе. Теперь уже она внимательно взглянула в его серьёзные серые глаза. Депов опустился на колени, так что их лица оказались почти на одном уровне, слегка отодвинул густые пряди и взял в руки её лицо. Он с мягкой осторожностью провёл кончиками пальцев по её щекам, приблизился к пунцовым от вина и волнения губам. Поцелуй был хотя и страстным, но бережным. Таких лёгких прикосновений, такой обходительной нежности Лариса давно не испытывала. Давно? Или никогда? Неожиданно для себя она поддалась очарованию этого мужчины, ответила на его настойчивые призывные ласки.

– Лора, Лора! – приглушённо повторял Саша, погружая лицо в её волосы. Он снова и снова, как росу, пил терпкий аромат её губ. Она запрокинула голову, подставляя волшебным этим прикосновениям лицо, шею, грудь. Её руки тоже искали его, её губы ждали новых поцелуев, тело дрожало необыкновенной дрожью желания, которое уже бушевало в каждом из них.

Будь осторожна, не торопись верить этому человеку! Не попадись в сети, которые он наверняка умет незаметно расставлять!– вдруг не к месту застучало у Ларисы в висках, перебивая и гася зов страсти. Она резко села, отодвинувшись от Депова.

– Лора, почему? – полузакрытые глаза искали её, миг назад такую близкую и податливую. Рука опять скользнула по щеке, потянулась к шее, к высокой освобождённой из блузки груди.

Лариса отодвинулась дальше, привела себя в порядок, облизнула пересохшие губы и каким-то чужим хрипловатым голосом сказала:

– Скоро придёт мой сын, он должен сегодня ночевать здесь. Тебе, наверное, пора. Мы несколько забылись, прости, – и встала, оставив Депова в неприятном недоумении.

На самом деле никакого сына она сейчас не ждала, тем более с ночевой. Но к её несказанному удивлению и радости, почти тотчас резко зазвенел телефон, и звонкий мальчишеский голос прокричал, что уже едет, и минут через двадцать будет у неё.

У неё! Не дома, а у неё… Она совсем забыла про своего Сашку, увлёкшись этим очаровательным молодым адвокатом! Никудышная мамаша, которую едва не застал с кавалером подросший и наверняка уже просветлённый об отношениях полов мальчишка.

Они с Деповым сухо прощались у дверей, когда в скважине заскрежетал ключ, и в прихожую вкатился сын. Он вежливо, хотя не без подозрительности поздоровался с элегантным несколько растерянным незнакомым мужчиной, и беспечно подался в свою комнату, не дождавшись, когда мать представит гостя.

– Извини, Александр Павлович!

– Лора, помни, о чём я тебя просил! И… я ещё хочу тебя увидеть!

Глава 10

Как хорошо, когда светит солнышко! После двух туманных дней низкое небо прояснилось, и город затопил золотой поток. На газонах весёлая прозелень, синички без умолку выводят трели, верба выпустила серебристые пушки. Близится Пасха, а там и листочки проклюнутся. В такое румяное утро кажется, что всё в жизни как надо, и счастье совсем близко.

Сегодня – впервые с начала весны – Лариса надела лёгкую светлую куртку и новые стильные ботинки, купленные в одном из самых престижных бутиков города. Деньги за эту пару отданы, конечно, немалые, но обновка того стоит. В сочетании с джинсами и лёгкой вязаной шапочкой сложился образ модной задорной девчонки. Никто и не скажет, что широко улыбается пронзительно синему небу почти сорокалетняя мадам. Теперь она смотрится даже моложе, чем её вчерашний гость. А что в сравнении с отмотанными назад годами потраченная половина зарплаты!

Она неспеша идёт в редакцию, с наслаждением разглядывая пробуждающийся мир. На душе славно и немного тревожно. Остаток вчерашнего вечера был отдан СВОЕМУ Сашке (так она мысленно назвала сына, отличая его от другого – взрослого – Саши). Пили чай с восхитительными пирожными, оставшимися от Депова, говорили о школьных делах. Мальчишка начал быстро расти умишком, рассуждал порой совсем по-взрослому, что и радовало, и печалило Ларису. Всякая мать светло печалится о том, что вот ещё одно младенчество безвозвратно уходит…

К её тревоге, сын несколько раз упомянул о каких-то «больших мальчишках», с которыми у него не получилось поладить. В каждой школе есть такие задиры, готовые по поводу и без повода к кому-нибудь прицепиться. Тут вот рассыпали журналы, которые Сашка тащил в класс на сдачу макулатуры.

– Мам, они, вроде, ничего и не делали, только посмеялись, что я, как малышок, по макулатуре прибиваюсь. Они, дескать, давно уже такими глупостями не балуются. Но смеялись как-то гаденько, не по-доброму. Будто хотели меня разозлить, вызвать на ссору. «Ты что, девчонка? Или маменькин сынок?» – ржут и завязочки на пачках с бумагой дёргают. А завязки-то возьми и лопни, и все мои журналы в луже оказались. А парни эти убежали.

Лариса не знала, что ответить мальчишке. Сказать, что надо бы таких проучить – значит, спровоцировать Сашку на драчку в школе. Но Сашке со здоровыми оболтусами не справиться, а за потасовку по головке не погладят, и даже могут отчислить: школа у них теперь не школа, а гимназия, тут всё должно быть чинно-благородно. Сказать, что лучше не связываться с обидчиками – тоже непедагогично: какой он после этого мужчина, если даже за себя не может постоять. Она выбрала третий путь: пообещала, что в самое ближайшее время зайдёт в школу, и они вместе с этими «большими» поговорят. А пока сын должен держать нейтралитет. Чтобы поднять чадушке настроение, она предложила вскорости сходить с ним в аквапарк. Сын отправился спать в счастливых мечтах о новомодных развлечениях, совсем забыв уточнить у матери, что за расфуфыренный дядька приходил к ней в гости.

Лариса тоже засыпала с блуждающей улыбкой. Хотя и тревожны были предостережения Депова, ночь прошла в сладкой полудрёме воспоминаний о его пальцах, губах, тонком аромате, нежной настойчивости. И сейчас она шла, перебирая эти приятные мысли, словно мягкие цветные лоскутки. Как ни верти, нравится ей этот закрытый на семь засовов адвокат, ох как нравится! Он совсем не похож на её прежних кавалеров, о которых и вспоминать-то неловко.

Непонятно только, что такого нашёл в ней сам Саша – при его лоске, положении и возможностях? Обычная не слишком удачливая разведёнка без особых жизненных перспектив. Провинциальный журналист, каких в городе, как и в стране, пруд пруди. Ни броской, как у Аллы, внешности, ни завидного наследства, ни связей в парламенте, ни папы-банкира…

Или его интерес в чем-то другом? Например? Скажем, считает, что не повредит знакомство с представителем четвёртой власти, пусть и плохонькой.

От последнего умозаключения Лариса погрустнела. Она с первого момента их знакомства всё искала и не могла найти в словах и действиях Саши какого-то явного подвоха, и всё же чувствовала: подвох этот был. Уж больно Депов обтекаем. Взять хотя бы реакцию на её участие в деле Кротова. Почему он так рьяно уговаривает отойти подальше от этих убийств? Ведь освещать подобные события – обычная работа людей её профессии. Беспокоится за неё, хочет уберечь от неприятностей? Но при этом уж очень заметно скрытничает, старается обойти важную для Ларисы тему, не посвящать её в известные ему детали.

По ней, так заинтересованный человек обязан выложить дорогой сердцу даме (сам же называл её дорогой!) всю подноготную вопроса, чтобы она прониклась, поверила, сама захотела последовать его уговорам. А он всё на какие-то ему одному известные обстоятельства кивает. А что за обстоятельства – ни слова. Будто боится, что она сказанное Деповым тут же обернёт к своей пользе: побежит тайно от него строчить крамольную статейку. Лора, конечно, до мозга костей газетчица, готовая на край света бежать за эксклюзивом. Но не идиотка же! Не станет она пускать в печать конфиденциальную информацию. Тем более – полученную от небезразличного ей человека. Она давно научилась отличить рабочие моменты от личных. За это её и ценят источники в силовых ведомствах.

Не может Депов этого не понимать! А всё равно знай долдонит: не тронь Крота, да не тронь. Значит, попросту не хочет, чтобы настырная газетчица путалась под ногами в ходе следствия! Пресса при таких кручёных процессах совсем ни к чему, только создаёт лишний шум и нервозность, настораживает судей и прокурорских. Вот и решил адвокат исключить нежелательный для себя элемент: приголубил одинокую медийную девушку, чтобы поцелуйчиками заткнуть ей рот. Нужно признать: целуется он обалденно, опыт, видимо, богатый, совсем было свёл её с ума.

Хитро придумал наш красавец!

С другой стороны, не он первый вышел на неё с вопросами-расспросами, а она через Аллу завела с ним разговоры про Крота. Поцелуйчики уж потом, сами по себе…

А вдруг этот благовоспитанный молодой человек, умеющий держать себя в любом обществе и производить на всех и вся положительное впечатление, – вдруг на самом деле он цинично и презрительно смотрит на людей, на общество, на неё, дурочку Лорку, позволившую себе растаять перед его обаянием? Может, в душе ему куда ближе душегуб Кротов, рвущийся к вершине социума по головам, судьбам, жизням людей?

А что, собственно, знаешь ты о члене городской коллегии адвокатов А. П. Депове кроме того, что он сам нашёл нужным тебе рассказать? Таких соплей с сахаром она и сама горазда сочинять о чем и о ком угодно. Почему сразу после знакомства с этим защитником двойного убийцы не навела справки хотя бы через Лёху Вершкова?..

Не пей вина, Гертруда! Не торопись, Лариска, лезть в пасть к этому соблазнителю, не верь до срока ни его букетам, ни объятиям со вздохами! Разберись сначала, что за прекраснодушный господин постучал в твою дверь. Как бы не оказался волком в овечьей шкуре!

***

На рабочем месте Лариса появилась в задумчивости: никак не шёл у неё из ума Депов с его многозначительными намёками, от чего пропадала прелесть вчерашнего свидания. Но царившая вокруг редакционная сутолока быстро вернула в привычный ритм. Не поднимаясь к себе, она сразу же прошла в секретарскую – узнать итог переговоров Лизетты с Тришем.

Вешкина будто её поджидала, встала и поманила к своему монитору:

– Глянь, Лебедева, как я твою информацию вылизала.

Лариса просмотрела и осталась довольна редакторскими правками – материал от них заиграл как-то по-другому. Что ни говори, умеет Лизетта работать с текстами! Полунамёками и полуутверждениями эта небольшая по объёму информация исподволь вела читателя к неизбежным вопросам. Например, отчего в оценках вроде бы ясного и юридически вполне чётко обрисованного преступления на самом деле кроется много сомнительного? Почему же так, для чего нужно, кому на руку?..

– А что Триш, Елизавета Григорьевна? Согласился на это?

– На твоё счастье, Боре сейчас не до нас. Он ещё позавчера улетел в Арабские Эмираты. Там международная выставка вооружений, его включили в состав делегации от нашего города. Типа должен же кто-то врать про успехи отечественного танкостроения. Будет пузо греть в Дубае как минимум неделю, – даже в отношении высшего начальства Вешкина не отличалась особой почтительностью.

– Свезло шефу…За себя вас оставил?

– Хотел, но я не далась. На старости лет что-то не тянет в чужие сани садиться. На Сокольского приказ подписан.

Лариса несколько секунд сглатывала новость, чувствуя, как по коже вдруг побежали нетерпеливые мурашки. Потом тихо спросила:

– Елизавета Григорьевна, а если в отсутствие шефа пустить в номер Кротову?

– Лебедева, ты совсем спятила? Да нам за эту чёртову семейку мэрия голову скрутит! – взорвалась было ответсекретарша. Но вдруг осеклась, искоса, пряча чертовщинку в глазах, глянула на Ларису. – Хотя…

Лизетта на миг задумалась, потом, как саблей, махнула рукой:

– А что случится то? Триша не выгонят, только нервы потреплют. Газету не закроют – вот бы из-за каждого неугодного слова стали прессу закрывать! Сокольскому, конечно, прилетит. Но ведь это не ему запрещали публиковаться, а тебе. И если Романыч согласится… Я бы на его месте попробовала. Лично мне на своём веку не однажды приходилось плевать на разные запреты, и ни разу не пожалела об этом! А потом ещё и в благодарностях купалась. Иди, решай. А я пока твою инфу на вёрстку отдам.

Через три минуты Лариса уже сидела у Сокольского в знаменитом кресле для приемов. Андрей Романович высился перед ней своим могучим торсом. Сегодня он был одет в темно-синий джемпер плотной вязки, который очень шёл к его атлетической фигуре и тёмным вьющимся волосам. Лариса ни с того, ни с сего подумала о многочисленных адюльтерах Андрея: наверное, лучше всего ему удавались сердечные победы именно в этом наряде.

– Ну, что опять не так в вашем неугомонном королевстве?

– Скажи, Андрей, тебе Триш СПЕЦИАЛЬНО говорил, что нельзя публиковать материал Кротовой? Вот специально-специально?

– Лорик, не темни. В чём дело?

– Давай опубликуем Крота, пока шеф в отпуске, а?

Сокольский обалдело уставился на неё. Не давая Романычу вставить возражения, Лариса затараторила:

– Триш просто перестраховался! Просто решил подложиться, когда из прокуратуры пришло одно смешное письмецо. Ваня Горланов разослал по редакциям свою дурацкую просьбишку: типа, чтобы газеты не слишком пугали людей убийством в бочках, то бишь заткнулись до его полного раскрытия. Но сейчас-то уже кое-что прояснилось! Сама прокуратура релиз по Кротову выкатила. Я только что сдала Лизетте материал из суда, можешь посмотреть. Как было бы к месту следом за этим и жёнушкины откровения обнародовать. Давай, а?

Сокольский продолжал молча глотать этакую Лоркину наглость. Да кто ж в редакции не был осведомлён о нагоняе, который Триш учинил Лебедевой из-за этих, как она выразилась, откровений! А ей как с гуся вода! Приходит и на голубом глазу требует наплевать на начальственный запрет!

Хотя отчасти она и права: лично ему от главного не поступало никаких особых распоряжений относительно этой злосчастной истории. Триш уезжал в Эмираты, когда ещё новых данных по двойному убийству не было. А теперь есть. И в отсутствие начальства поступать с этой свалившейся на голову информацией вольно по его, Сокольского, усмотрению.

Так прикидывал заместитель главного редактора «Обоза», молча глядя на беспардонную возмутительницу нынешнего спокойствия.

Лариса, зная характер своего давнего друга, терпеливо ждала. Она сознательно не напоминала Андрею Романовичу, что причиной второй отставки её материала была вовсе не писулька от Ванечки, а жёсткий окрик из мэрии.

– Лорик, ты меня подбиваешь неподписанный материал поставить? Кто за это отвечать будет?

– Так шеф же сам сказал, что юристы его консультировали и сказали, что ничего страшного.

– Дорогуша моя, страшны во всём этом совсем не юридические несоответствия. Страшен, и даже опасен сам герой твоего гениального творения, Валерий Андреевич Кротов. Связываться с ним всё одно, что против ветра плевать: как ни старайся, тебе же обязательно всё назад и прилетит. Не знаю, какие там юристы чего Тришу напели; зато знаю, что у меня единственная квартира, которую придётся на кон ставить, если дело дойдёт до суда с Кротом. У тебя, кстати, тоже с материальной частью не густо. А ещё я точно знаю, что любой суд в этом городе в случае чего впишется не за нас с тобой, а за этого убийцу.

Лариса поняла, что Сокольский уходит в глухую оборону. Ещё немного, и выцарапать его оттуда шансов не будет. Она решила испытать последний – запрещённый – приём. Противным дурашливо-тоненьким голоском она вдруг запричитала:

– Андрюша, с каких это пор ты стал таким зайчиком? Пушистеньким-пушистеньким, трусливеньким-трусливеньким, противненьким-противненьким? Глазки бы на тебя этакого не смотрели! А куда же пропал наш мужик, за которым вся редакция была, как за каменной стеной? Да вот же он, наш теперешний зайчик-убегайчик… Даже Триш рядом с таким лев.

И, сменив тон, грубо по-мужицки сплюнула:

– Тьфу!

Не глядя больше на зама, пошла к дверям с упрямо наклонённой головой.

– Да… ты… ты… – мычал, ярясь, Сокольский, не находивший достойных слов даже в своём громадном словарном запасе.

Лариса резко развернулась на самом пороге и уже серьёзно, но жалобно, почти со слезами, сказала:

– Ну, придумай что-нибудь! Неужели и ты, как перестраховщик Боря, готов помереть раньше времени? Уступить дорогу последней человеческой дряни только потому, что её такая же дрянь прикрывает?

Сокольский, набычившись и сопя, грозно надвигался на неё. Подойдя вплотную, он уставился налитыми кровью зенками в Лоркины глаза. Она вздрогнула, но взгляда не отвела. Так с минуту они играли в глядели. Потом Андрей отпрянул, шумно выдохнул и прорычал:

– Правдолюбка хренова! Иди работай! Я к Лизетте, потом скажу, что решил. Сам позову!

Лариса на обмякших ногах поплелась в свою каморку. Опять полезла в бутылку! Сколько раз обещала себе не давать воли эмоциям – и вот, опять не сдержалась! А ведь будь на её месте мужик, обязательно бы схлопотал леща, за Романычем не заржавеет. Теперь ей остаётся только глушить подступившие рыдания и ждать, что там надумают столпы «Вечернего обозрения».

Навстречу ей из своего кабинет-буфета высунулась Смешляева, приоткрылись двери и ещё нескольких комнат:

– Ларисочка, все редакционные бабы уже третий день ни о чем другом думать не думают, как о твоём недавнем кавалере!

Лариса не отвечала, стараясь ускользнуть от любопытства коллеги. Она вспомнила, какими затуманенными взглядами провожала накануне её с Деповым женская половина редакции. Надо было ожидать расспросов с пристрастием. И Танька не отступалась: