Илларион

– Ты сумел расшифровать закорючку на двери? Эксперт по идиотизму, видать, – не отрываясь от сумочки, девушка защитилась издевкой. – Может, это и женский туалет. – Наконец-то она подняла свой ледяной взгляд и беспощадно пронзила им писателя.

– Не нужно быть экспертом по идиотизму, чтобы знать, ради кого здесь писсуары. – Айзек ткнул большим пальцем за спину, указывая на ряд фарфоровых сосудов на стене.

На лице дамы не проявилось ни единого признака смущения. Она лишь бесстрастно моргнула и развернулась к зеркалу, чтобы провернуть какие-то манипуляции с макияжем.

Пожав плечами, Айзек принялся мыть руки, подставив ладони под кран. Странным образом этот незатейливый процесс раздул очаг воспоминаний, которые уже очень давно сладко дремали под толщей прочих знаменательных событий жизни. Дама в платье напоминала ему ту самую нимфу юношества, подарившую ему настоящий, взрослый, страстный и, самое главное, первый и потому незабываемый поцелуй. Это случилось целую вечность назад, прошло восемнадцать лет с того вечера. Айзек вместе с компанией приятелей проник на выпускной старшеклассников, чтобы поживиться бесплатным алкоголем и поглазеть на пьяные выходки выпускников. Одну из таких пьяных выходок выкинула Сибилла Бладборн, у всех на виду прилипшая к губам Айзека, парнишки на два года младше нее. Тогда их разница в возрасте казалась пропастью, но алкоголь построил через эту пропасть надежный мостик. Давно запылившиеся теплые воспоминания о внезапно возросшей самооценке ожили с такой яркостью, будто отпечатались на полотне памяти только вчера. Айзек во всех деталях вспомнил нежное прикосновение губ Сибиллы, ее пальцы в своих волосах, игривый огонек в красивых глазах. Поцелуй в обществе зрителей из одноклассников и учителей был только началом той незабываемой ночи. Парочка упорхнула с вечерники и перебралась в укромный уголок без лишних свидетелей и мертвецки пьяных школьников. Череда картинок прошлого заставила Айзека понять, что перед ним стояла она – Сибилла Бладборн, истинная и законная владелица его псевдонима.

Писатель не мог поверить своим глазам. Неподъемный багаж жизненных неурядиц и необыкновенных ситуаций лишал его способности удивляться многим вещам – как тем, что лишь слегка выступают за рамки посредственного, так и тем, что раскрывают циникам челюсть словно домкратом. Однако эта неожиданная, по-своему роковая встреча вызвала в нем откровенное изумление, бороться с которым было невозможно и глупо.

– Я знаю тебя, – фраза Айзека прозвучала как обвинение. Ведьма обернулась.

– Это не взаимно, – равнодушно отозвалась она.

– Меня зовут Айзек Бладборн. – он достал из рукава козырную карту известности, которой пользовался в самых исключительных случаях. Почти никогда он не произносил вслух свой псевдоним, поскольку не любил предвзятого отношения. Узнав, что перед ними знаменитость, люди обычно теряли способность разговаривать на равных. Начинали стесняться, задавать глупые вопросы, просить сфотографироваться или дать автограф. Словом, делать все, чтобы Айзеку стало неловко. Куда легче было представляться Изенштейном. И сейчас, пустив в ход свое секретное оружие, Айзек с наслаждением ожидал, как удивление сменит неприступную суровость, и Сибилла, которую он знал в детстве, вернется к нему. Однако прогноз не оправдался, девушка по-прежнему выказывала непробиваемое равнодушие. Мало того, что собственная фамилия под покровительством другого человека не шелохнула ее эмоций, так еще она, очевидно, никогда и не слышала о всемирно известном писателе. Никакого удара по самолюбию Айзек не получил, ведьма вела себя настолько странно и отталкивающе, что жажда пробудить в ней интерес к себе становилась просто невыносимой. Айзек не мог упустить такую неожиданную встречу и поспешил спасти положение: – Веселая у тебя там компания, Сибилла.

Рискнул, называя ее имя. Такие маневры всегда оставляют зазор для сомнений. Вдруг он ошибся? Вдруг это не Сибилла?

– Мы знакомы? – осведомилась девушка, сама не представляя, насколько осчастливила Айзека своим холодным и отсутствующим тоном. Это действительно была она – потрепанная жизнью, разукрашенная татуировками нимфа со зловещими бровями.

– В последний раз, когда мы виделись, я был на голову ниже тебя.

Сибилла пыталась разглядеть за грубой щетиной лицо знакомого человека, но безуспешно. Привлекательный рослый мужчина с небрежно уложенными сальными волосами даже отдаленно никого ей не напоминал.

– Не помню, чтобы носила настолько высокие каблуки. – Лицо девушки не поддавалось эмоциям, и безобидная шутка обернулась упреком.

– Да нет же! – Айзек расплылся в улыбке. Он полагал, что лицо Сибиллы изменится, как только она поймет, кто он и из какой счастливой части ее жизни явился. – Мы с тобой учились в одной школе, помнишь? Я Айзек Изенштейн. Ты поцеловала меня на выпускном. Конечно, мы оба тогда хорошенько бухнули…

– Айзек… Изенштейн… – медленно повторила она, силясь дотянутся до той полочки памяти, на которой хранились школьные воспоминания. – Видимо, мы тогда очень хорошо бухнули – я ни черта не помню с выпускного.

Ухмылка на мгновение сползла с лица Айзека. Случай на том вечере, пускай не секс, но откровенная физическая близость с девушкой, стал катализатором его самооценки на долгие годы вперед. Айзек был глубоко благодарен старшекласснице за новый опыт, но, как выяснилось, сам остался для нее белым пятном, ничего не значащим соучастником сумасбродного поступка. Их поцелуй, их ночная прогулка, их общая встреча рассвета, то, как они пили вино из бутылки, свесив ноги над Темзой, их смех и улыбки – ничего из этого Сибилла не запомнила, и вовсе не из-за алкогольной амнезии – ей просто было все равно.

– Да, я помню тебя, – наконец-то сказала она после затянувшегося молчания. – Айзек Изенштейн. Почему ты представился моей девичьей фамилией? Это какая-то извращенная уловка, чтобы зацепить мое любопытство?

– Вовсе нет. Хотя… – в каком-то смысле это действительно была уловка, и Айзек призадумался. – Продолжим разговор в другом месте? Журчание в писсуарах не особо меня вдохновляет.

– Ты желаешь поговорить?

– Уверен, у тебя есть что рассказать. К сведению, я умею быть отменным собеседником, чего не скажешь о твоей мрачной компашке. Надеюсь, это не семейная встреча?

– Почти. Давай поступим так: ты поможешь мне от них сбежать, а я составлю тебе компанию за бокальчиком-другим.

План побега моментально обрел четкие контуры в мыслях, а затем и в реальности – Айзек накинул на плечи девушки свою кожаную куртку, освободил сплетенные волосы от заколки, всучил ей свой ноутбук. Выходя из ресторана, писатель, приобняв ведьму за плечо, без умолку что-то болтал. Маскировка сработала – никто из семейки, заметно оживившейся в отсутствие Сибиллы, и глазом не повел. Чуть подальше от кафе улизнувшая парочка поймала такси, и уже через пять минут они заняли столик на террасе прибрежного бара.

– Наконец-то не надо тащиться на улицу, чтобы покурить. Скажи, что за ерунду придумали с запретом на курение? Люди делают вид, что борются за свободу, но придумывают все новые ограничения. Зачем? – изрек Айзек, подпалив сигарету.

– Совсем недавно и в самолете разрешалось смолить. Мир болен шизофренией. Повсеместный психоз культуры усугубляется с такой интенсивностью, что совсем скоро наша планета превратится в один огромный плацдарм для сумасшедших. – Эмоции на лице Сибиллы проступали так редко, что порой казалось, будто к ее мимике не подвели питание.

«Интересно, когда она стала такой?». Восемнадцать лет назад выпускница Бладборн была жизнерадостной девочкой, танцующей, веселящейся, озорной, смеющейся над глупыми шутками, она казалась светящимся солнцем юности. А теперь уголки ее губ ни разу даже легонечко не потянулись вверх. Что же с ней случилось?

– Мне «Джека» на четыре пальца и лед отдельно, – сухо зачитала инструкцию Сибилла подошедшему официанту. Тот торопливо черканул в блокноте, хотя мог бы и запомнить такой легкий заказ.

Айзек скривился, представив разъяренного Феликса после того, как он учует исходящий от друга запах алкоголя на следующее утро. Заместитель вечно прятал бушующее недовольство под ровным учительским тоном, потому его нравоучения переносить было вдвойне сложнее.

Официант перевел вопрошающий взгляд на писателя.

– То же самое, но на два пальца. Итак! – быстро заговорил Айзек, чтобы отвязаться от официанта. Ему не терпелось приступить к допросу. – Ты вышла замуж, не так ли?

– Да. Два года назад мой муж погиб в автомобильной катастрофе. Люди, которых ты видел, – его семья. Родители и брат с женой, – по-прежнему отстраненно произнесла Сибилла, словно центральным героем ее рассказа был кто-то другой. – Они не оставляют попыток отгрызть часть наследства, положенную исключительно мне и никому другому. Два года холодной войны с лицемерными родственничками, которые делают вид, что заботятся обо мне, а за спиной брызжут ядом.

«Сколько информации в паре предложений!» Айзек слушал ее с нарастающим интересом. Интуиция подсказывала – наклевывается нечто необычное и грандиозное.

– Сегодня годовщина его смерти. Семейке Дельгадо этот день показался подходящим поводом, чтобы снова начать втирать мне про наследство, семейные реликвии, антикварные ценности, принадлежавшие их роду, фамильный дом. Все как обычно. Однако знавала я алчных скупердяев и покруче – так что им со мной не справиться.

Сибилла медленно закурила. Ее змеиный взгляд упал на Айзека. Писатель до сих пор сомневался, что она действительно вспомнила его.

– Сдается мне, ты достойно справилась с горечью утраты, – в тоне Айзека улавливался тонкий налет сарказма.

– Объясни. – ведьма заинтригованно наклонила голову.

– Я не берусь судить твои отношения с его семьей. Понятия не имею, на какой почве ты с ними не сошлась, но по мужу ты уже не страдаешь. Говоришь о его смерти как о факте из утренней газеты. Не называешь его по имени. Спокойно выпиваешь с незнакомым мужчиной, которого и не помнишь вовсе. Кольца на пальце нет. В общем-то, у тебя все на лице написано. – Айзек совершил рискованный шаг. Конечно, Сибилла дала ему достаточно поводов, чтобы пойти в лобовую атаку, но писатель не хотел спугнуть ее наглостью. Как он и предвидел, она отреагировала спокойно.

– Очень проницательно, – будто воздавая сказанному похвалу, она покачала головой и слегка улыбнулась. «Какой же странной ты стала, Сибилла! Ты и правда только что проглотила это?!» – подумал Айзек. – Там, в туалете, я решила, что ты какой-то детектив, нанятый семейкой Дельгадо. Выбрал удачный момент, чтобы со мной познакомиться, втереться в доверие и накопать какой-нибудь компромат. Но ты и правда тот мальчик из школы.

– Удачный момент? В туалете? Никак не думал, что женщины находят такие места романтичными! – рассмеялся писатель, пытаясь увидеть на ее лице присутствие хоть каких-нибудь эмоций. Пускай хотя бы стеснение, неловкость, стыд, смущение. Однако она подыграла лишь сдержанной улыбкой.

Принесли бурбон. Бывшие школьники ударили бокалами друг о друга и выпили.

– Пора объяснить, почему ты назвался моей девичьей фамилией, Айзек, – сказала Сибилла. Первый же глоток спиртного расслабил ее. Ведьма откинулась на спинку стула, слегка опустила плечи и закурила новую сигарету. – Я уже рассказала о себе. Твой черед.

– Видимо, ты не читала «Диалектику свободы»?

– «Диалектика свободы»? Либо философский трактат, либо какая-нибудь детская беллетристика. Насколько известная книга?

– По ней сняли два высокобюджетных фильма, третий на подходе. Я сам писал сценарий.

– Хм… они прошли мимо меня. Все же какое отношение это имеет к моей фамилии? Не говори мне, что изменил свою ради… – Сибилла настороженно замолкла, намекая на влюбленную одержимость, которая могла свести подростка с ума после исчезновения его пассии из Лондона.

– Не совсем. Я позаимствовал твою фамилию для литературного псевдонима. Своей я светиться не хотел, а твоя мне всегда нравилась – звучная и гордая: Бладборн. Сверкая на книжном корешке, она моментально приковывает к себе внимание, когда пробегаешь взглядом по книжной полке. Понимаю, история стала бы куда романтичней, прикройся я твоей фамилией из-за детской влюбленности, но реальность прозаичнее.

Бурбон развязал Сибилле язык. Она разглядела в Айзеке неординарного, чудаковатого, ветреного и в то же время рассудительного, нестандартно мыслящего собеседника. Главное, что с Айзеком было легко и весело общаться, не погружаясь в посредственность. Естественным и ненавязчивым образом он умел держать беседу на комфортном уровне, искусно балансируя между злободневными темами и примитивными, но смешными шутками. Разговаривать с ним значило идти в гармоничном танце, не спотыкаясь о предметы вокруг, не теряя равновесия, не чувствуя головокружения. Сибилла заметно успокоилась, эмоции стали чаще навещать ее лицо, в компании Айзека она ощущала свободу быть собой. Бладборн пришла к этому заключению, когда минуло целых два часа с того момента, как им принесли первый заказ, а она ни разу не взглянула на часы.

– Давно ты приехал в Мемория Мундо? – Сибилла воспользовалась паузой, когда Айзек проводил стандартный обряд с сигаретой и «Прометеем», а затем запил первую затяжку глотком бурбона. Пока он занимался сигаретой и выпивкой, ведьма успела добавить: – Я здесь давно живу и сразу замечаю новеньких гостей. Ты приехал на днях, верно?

– Очень проницательно, – поддразнил ее Айзек.

– И зачем же?

– Мимо проезжал. Творческое турне по Европе.

– Мемория Мундо кишит предпринимателями, но по-настоящему крупных игроков тут маловато. Здесь оседают ради спокойной жизни, когда вершины покорены, смысл нищает, а цель сколотить состояние – постепенно отходит на задний план. Они встречают тут старость, растят внуков, восстанавливают былое здоровье, правильно питаются, прекращают бухать и слезают с наркоты в местном санатории. Обращают взор внутрь, так сказать. А еще они, как лягушки в тесном болоте, громко и безостановочно трещат, раздувая щеки до габаритов дирижабля. Трындят о том, что знают хорошо, и о том, чего не знают вовсе. Занудство, понты и скука. В общем, Мемория Мундо – не самое подходящее место для поисков творческого клада.

– Ошибаешься. Самое подходящее.

– Ты здесь остановился, чтобы написать новую книгу?

– В точку. Ты стала владелицей величайшей тайны, к хранению которой я попрошу тебя отнестись серьезно. Никто не должен знать, что я здесь. Иначе мне покоя не дадут. Найдется уйма желающих настрочить колонку о том, как я тружусь над новым произведением. Тогда мне по-быстрому придется смотать удочки и свалить куда-нибудь еще. А я бы охотно задержался в Мемория Мундо дольше, чем на пару дней.

– Как любопытно… – Сибилла задумчиво прикусила губу и вновь откинулась на спинку стула. – Судьба не просто так свела наши пути, Айзек, ведь я тоже желаю оставить свой след в летописи мира. Я хочу написать книгу, и уже очень долго думаю над этим. После гибели мужа у меня появилось много свободного времени, и я чувствую неоценимую привилегию использовать его для создания чего-то незыблемого и по-настоящему бессмертного. Именно этим извечным вопросам я и собираюсь посвятить свою книгу – дилемме жизни и смерти, парадоксу времени, иллюзии свободы.

– Очень… экзистенциальные темы. – Поежился Айзек.

Сибилла медленно подняла со стола хромированную зажигалку и поднесла к сигарете.

– «Прометей», – прочитала она, нарушая задумчивую тишину.

– Это подарок.

– От возлюбленной?

– От отца, – ответил Айзек. Он вовремя распознал скрытый мотив собеседницы, интересовавшейся его семейным статусом, и тут же исправил положение: – Вот это подарок от возлюбленной. – Айзек приподнял руку, чтобы Сибилла разглядела его наручные часы. И, не оставляя пространства для домыслов, добавил: – Мы поженимся в сентябре.

Айзек вновь не удержался от улыбки при мысли о том, как увидит прекрасную Карен в белоснежном свадебном платье.

– Видно, что ты по уши влюблен, – в словах Сибиллы проскользнула язвительная колкость.

После прибрежного бара они отправились в прогулку по пляжу. Прохаживаясь по остывшему песку, приятно щекотавшему пятки, Сибилла посвятила писателя в историю ее покойного мужа, Гаспара Дельгадо. Не сказать, что род Дельгадо был бедным, отнюдь, однако существенный вклад в семейный капитал внес именно Гаспар. Он вовремя вложился в строительство казино в Барселоне, когда под громкий скандал в пух и прах был разбит предыдущий мастодонт рынка азартных игр. Тем Гаспар и приумножил сумму на банковском счету. У него имелись нужные связи, позволившие добиться успеха на поприще игорного бизнеса. Конкуренции толком и не было – политические друзья Гаспара оказались, бесспорно, лучшим и надежнейшим залогом победы в схватке за первенство. Однажды супруг решил переписать казино на Сибиллу. Что подвигло его на этот шаг, жена так и не поняла. Она всегда держалась подальше от дел Гаспара и, доверяя мужу в любых решениях, не совала носа куда не следует. Сейчас, после его смерти, Сибилла хотела сбросить с себя бремя бизнеса, которым не умела и не желала управлять. Она пыталась продать его по выгодной цене. Основная сложность заключалась в том, что неофициальный и единственный партнер Гаспара по бизнесу Овидайо Каррерас, имевший смутное бандитское прошлое, а теперь пробивающий путь к рычагу политической власти, требовал от Сибиллы передать бизнес его человеку почти за бесценок. Он давал вполне разумное объяснение этому грабительскому трюку – вложения, которые он делал на развитие казино при Гаспаре, вернутся к нему только через несколько лет, но он не сможет получить их, если Сибилла перепродаст казино не в те руки. Причин для стоического хладнокровия у девушки накапливалось все больше.

Айзек смотрел на Сибиллу при свете луны и представлял, какой мрак скрывает ее жизнь.

– Этот Каррерас, он давит на тебя? – спросил он.

– Его угрозы не принимают свою истинную форму, он прячет их между строк. Три месяца назад я решила избавиться от казино. Пока Каррерас не видит необходимости скатываться в криминал и угрожать мне цементными ваннами, но очень скоро он пустит в ход свое извращенное воображение, чтобы меня запугать. В этом я уверена. Учитывая, что кровавые расправы ему не в новинку, мне пора бы паковать вещи. – Ни одно слово не выдавало и тени страха. Ведьма так спокойно говорила о смертельной опасности, что невольно производила впечатление человека, абсолютно не дорожащего своей жизнью. – Скажи мне, Айзек, как ты пишешь свои книги? Каков секрет твоего успеха? – резкий поворот на другую тему не показался писателю странным, наоборот, убедил в том, что Сибилла чувствует себя загнанной в тупик.

– Успех? Не мои ли книги ты недавно назвала детской беллетристикой?

– Три фильма подтверждают их успех, разве нет?

– Хотелось бы и мне придерживаться этого мнения, но я считаю иначе. А что касается секрета, то есть парочка уловок, которыми я пользуюсь. Они и помогают мне писать. На самом деле все достаточно просто и методично – ты помещаешь себя в центр книги, а воображение делает всю работу за тебя. Начинается с одной маленькой сценки, затем вокруг нее постепенно возникают персонажи, цепочки событий, места, и все это объединяется в один последовательный сюжет. Концепция твоего мира проявляется и обрастает непротиворечивыми, связанными друг с другом деталями со временем, когда театр фантазии и играющая в нем труппа актеров обретают харизму, профессионализм, сценическую живость и вместе с ней правдоподобие. По той причине, что тебе как создателю хочется проживать эти истории, у читателей появляется желание в них поверить. Надо понимать, что художественная книга – творение одного конкретного человека, и без частички его души, щепотки жертвенности, самораскрытия это творение получится мертвым и пустым. Уверяю тебя, любое гениальное творение литературы является метафорой внутреннего мира писателя. Книга – зашифрованное письмо из самой глубины его сущности. К тому же не надо забывать, что фантазия – не что иное, как защитный механизм психики, призванный восполнять то, чего нам не хватает в реальности. Ты наверняка замечала это обманчивое чувство – красочно представишь что-то, и уже кажется, будто это исполнилось.

– Занятно, – отозвалась Сибилла. – Метафора внутреннего мира, сущность, защитный механизм психики… Ты случайно не психолог по образованию?

– Вовсе нет, я экономист, и не самый удачливый, как ты можешь заметить. – Улыбнулся Айзек, поднимая бутылку бурбона над едва склоненной головой в знак насмешливого самоуничижения. – А вот мой папа – психиатр. Мы с ним частенько развлекались дискуссиями на психологические темы. Он много рассказал мне о психоанализе, клинической психологии, психических защитах, психодинамике, структуре характера, детерминизме, психофизической проблеме и прочем. У папы, конечно, неоценимый арсенал научных теорий, и он очень ловко ими пользуется.

– Любопытно наблюдать, с какой любовью ты рассказываешь про своих близких. – Только слепой не разглядел бы в словах Сибиллы грусть, но алкоголь туманит взор, а писатель был уже изрядно пьян.

– Ох, ты не представляешь, как это круто – обожать и одновременно уважать своего отца! Он настолько классный человек! Слегка депрессивный, конечно, но, как говорится, «во многих знаниях – многие печали»! Когда копаешься в патологиях с утра до ночи, трудно самому остаться чистеньким. Психологическая гигиена, знаешь ли, важная процедура для тех, кто постоянно работает с больными, но стопроцентную эффективность не гарантирует. А Карен! Она неподражаема! В ней столько добра, нежности, открытости и энергии, что нам на двоих ее запасов с лихвой хватает! Феликс – вообще отдельная история! – сорвалось с губ Айзека, и он тут же поймал себя на мысли, что вовсе не собирался рассказывать Сибилле ни о любимой, ни тем более о друге.

– Кто такой Феликс?

– Мой лучший друг. О нем я потом расскажу…

– Лучше расскажи мне, как ты умудрился стать писателем, отучившись на экономе? Мне сложно представить, что на сочинительское ремесло тебя подвигли математические модели.

– Нет, конечно, вовсе не циферки меня вдохновили, а критичный взгляд на мир, который проявил невиданное упорство в том, чтобы раскидать куски отборного пахучего дерьма всюду, куда ни плюнь. Меня тошнило буквально от всего, к чему глаз прикоснется. Реклама, телевидение, музыка, искусство, люди, разговоры, тексты. Все пропитано неврозом, который современная потребительская культура закачивает галлонами в головы людей с самого детства. Целые поколения безвольных рабов, которые только и думают, откуда взять деньги на новый телефон или где выпить на выходных.

– А ты тот еще мизантроп. Что же так сильно тебя ранило? Бессмысленная работа? Несправедливость классового расслоения? Тщетность гуманизма? Или банальная зависть к элите?

– Мне не знакома страсть к излишеству. Совру, если скажу, что жил бедно. Мои родители черствый хлеб на обеденный стол не выкладывали, но какое-то пессимистичное начало во мне с ранних лет ощущало смрад того откровенного навоза, в котором человечество утопает по самый подбородок. Не знаю, откуда во мне эта пакость, но она была моим проклятием до того, пока я не ушел с работы, чтобы заняться книгой как следует.

– Кем же ты работал? Финансистом? Бухгалтером? Аудитором?

– Лучше – менеджером по продажам. Я продавал услуги кадрового агентства, а заодно и свои мечты в обмен на нестабильный заработок. – Айзек чуть не засмеялся от воспоминания, всплывшего перед глазами. – Однажды я взорвался! Вскочил на кресло и прокричал на весь офис: «Секунду внимания! Вы все участвуете в неравноценном обмене! Все вы жертвы чудовищного обмана! Вы спускаете в унитаз время на таймере вашей жизни ради денег, за которые это же время выкупить невозможно! Не живите иллюзией, что завтра осуществите свои мечты! Освободите свой ум и упорхните в мир, где вы стоите больше месячной зарплаты и годовых бонусов! Исполните свои мечты! Не существуйте, а живите!» Загнул что-то в этом духе. Коллеги, наверное, решили, что я умом тронулся. Больше они меня не видели.

– Как давно это произошло?

– Пять лет назад, как раз после того, как я познакомился с Карен. Думал, бросит меня. – Довольно улыбнулся Айзек. – Оказалось, ей было абсолютно все равно, смогу ли я водить ее в рестораны на выходных или заваливать дорогими подарками. Карен такая. Она любит всей душой.

– Уйти с работы – это так феерично! Мало того, что ты мизантроп, ты плюс ко всему и отпетый бунтарь! – удивилась Сибилла. Копилка эпатажных выходок писателя была забита подобными чудачествами, ему было чем подкормить тягу Сибиллы к бунтарству. – Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так поступал. Ты первый. – Карие глаза девушки излучали явную симпатию.

Бладборн устало склонилась к плечу писателя. Айзек почувствовал прикосновение ее щеки. Мгновенно его охватила неловкость, ведь он вовсе не планировал производить на нее впечатление. Может, дело в алкоголе? Они оба были хорошо навеселе. Айзек даже не задумывался о том, что девушка могла превратно понять его прыть в общении, – она весь вечер держалась на расстоянии, не кокетничала, не стреляла игривым раздевающим взглядом, не пыталась залить в него как можно больше алкоголя. Словом, не проскочило ни одного намека. Возможно, в вопросах секса Сибилле не престало брать инициативу на себя, и она не выказывала знаков откровенного влечения к писателю, пока он сам держал себя в руках и не пускал в ход навыки соблазнения.