Дневники мотоциклиста. Часть Первая

«Эль Краб». Важное исправление

Много позже сверившись с данными, полученными из надёжных источников, и получив консультацию технических и военных специалистов, в повествовании был выявлен эпизод, не соответствующий реальной историей и персонажам. В частности: автором-рыгой безосновательно и преступно нарушен порядок опознания «Эль Краба»: последним, обратившим на постамент внимание был всё-таки наш великий кормчий – Падрэ Мао Боббун [195]. Автор-рыга приносит извинения в очередной раз безвинно пострадавшему от нападок и язвительных замечаний Падрэ Лео, касающихся его возраста и старческой немощи. «Пэрдонэ», отец.

Одновременно автор-рыга уведомляет, что коррективы в текст внесены, всё же, не будут. По двум причинам. Во-первых: дабы не ворошить прошлого и не переписывать новейшую историю, всякий раз, как только ветер перемен начинает дуть в другую сторону. Во-вторых: не хочется бросать тень на нашего великого учителя и соратника Боббу. Все же остальные события в Саге – чистейшая родниковая правда и Беловежская пуща [196]!

Карденас – Марти. «Ноев ковчег»

12 067 км пути (347 км по Кубе)

Пролетев на всех парах пару населённых пунктов, мы оказались на тупиковой ветке в городишке со странным названием Марти. (Как Марти? Опять Марти?) И опять: где знаки, где указатели? Где выезд? Пыздэ-эсь! Видим на улице, человек знаками даёт понять, что всецело в курсе наших проблем. И такой спокойный, такой уверенный в себе: «Не бойся, Машка, я Дубровский!» И отдались мы ему безраздельно, как последние Машки: «Ваня, я ваша навеки!» Подобрал (хорошо бы не обобрал) нас Ной, так зовут нашего новоиспечённого провожатого. Посему, на ходу уже поменяли имя нашей коробчонки с «Савраски» на «Ноев ковчег» [197].

Сперва Ной помог наконец выбраться из этого «тупика коммунизма» имени Марти, а потом и говорит:

– Пацаны, а я и дальше могу дорогу показать, и потом, и ещё… и на машинке могу, и крестиком вышивать, мурр… [198]

Да, нет. Найти, конечно, нашли бы путь и сами. Только проваландались бы по просторам кубинским дня два. А с Ноем: ширк-ширк, мимо плантаций бананов, фрутобомб, оранжей разных, гуавы, и просто сахарного тростника. Ной только успевал корректировать трассу по-русски: «Напр-рава, налэва, пр-ряма». И вот уже и Отописта: Большой Кубинский тракт, она же Великий Сигарный путь и местная Е-95, что делит страну в сагиттальной плоскости [199].

А Ной-то наш: одет прилично… и куртка как у Шпака (замшевая), и магнитофон импортный, и кинокамера отечественная (две)… и вообще… – нас не переставали терзать смутные сомнения [200].

– Ной, а почему у тебя такие большие зубки [201]? В смысле ты чем по жизни занимаешься?

– А я, деточки, к таким как вы в провожатые навяливаюсь. Гид я туристический.

Ну теперь понятно – «кроликовод». А вот тебе и сами «кролики». Bon appetite [202]!

Где-то в полях. «Папирусная фабрика»

И, действительно, по мере продвижения наш новый гид, как дантевский Вергилий [203] вёл нас между экспонатами музея в этом эдемском саду: «Справа кокосы, слева – бананы. Здесь вы видите папайю (ту, что фрутобомба), а тут – «скюль» (школа)». Проезжаем мимо фабрики: «Папер фабрик». Целлюлозный комбинат? Понятно. А из чего тут бумагу делают? Из тростника? Так ведь бумага из тростника – это ж папирус. Да это же ПАПИРУСНАЯ фабрика!

– Ной, а чего по-русски никто не говорит, если «скюль» через каждые пять метров?

– Дык, кто вы теперь, русские, ёлы-палы [204]? Я вот тоже в школе: и русский, и инглиш изучал. От вашего только «здрастьедасвидань» осталось.

– И на том спасибо…

Запата. «Эль Мучо Грандэ Кокодрило»

12 217 км пути (497 км по Кубе)

До Запаты ехали практически молча – обиделись за родную речь. А Ною объяснили, что мы, мол, дети холодной северной страны, потому и темперамент у нас немного того… отмороженный. Фрио. Запата (Сапата) – это уже по ту сторону Отописты, национальный природный заповедник, где обитают все птицы острова и… МАНГРОВЫЕ болота (до чего же мне нравится это слово – МАНГРОВЫЕ). В этих мангровых болотах водились когда-то крокодилы (лос кокодрилос), пока все не повывелись. И теперь в этих мангровых болотах принудительно увеличивают поголовье зубатого скота на специальных крокодильих фермах. А там, где разводятся кокодрильцы, со временем завелись и алеманцы. Жирные мангровые алеманцы [205].

Интересно на живых кокодрилов посмотреть? Если не знать, что он живой, подумаешь, что муляж. Только в глубине его метрового полураскрытого «клювика» язык едва заметно подрагивает. На этой почве сцепился я с одной Чучундрой из Московии [206], судя по акающему столичному прононсу (у нас в Усть-Катаве также по-столичному акают). Коренные жители фермы в сравнении с ней – агнцы божьи. Эта орёт, что подстава, что зря 6 куков содрали за посмотреть на чучело в загоне. А я ей, мол, ты руку-то просунь в клетку, тётя, «чучелу» этому. А лучше язык свой столичный: может, тебе хоть тут говор твой деревенский поправят. Падры насилу оттащили:

– Не связывайся ты с кокодрилицей этой. Базар тебе нужен?

– …понаехали, алеманы-московские-Ё! Кто вас только из клеток повыпускал? – никак не мог угомониться я, даже будучи жёстко зафиксированным парнями.

За «рупь» Бобба поддержал отечественного кокодрилового производителя, подержав метровую рептилию в руках. А я за три (!) поиграл на тамтаме вместе с местной музыкальной группой развода. Засняли друг друга на видео, только падла Падре Боббо, нехороший человек, забыл на гашетку нажать, редиска [207]. Потому мой сценический трёхгрошовый триумф, осиянный лучами славы, остался лишь в моих сладких ромовых воспоминаниях [208].

Пока наблюдали за кормлением рептилий, какой-то ушлец впарил нам кокодрильские зубки за «дос песос» – по куку за каждый «сантимэтэр». Ровно через пять минут в соседней лавке увидели ровно такие же за рубль. Суки! С расстройства купили себе зубы побольше, сантиметров по пять. За четыре рубля – меньше кука за сантиметр. Сняты такие с 60-летней особи. А были ещё и по 10 сантиметров зубищи (за 15 куков). Это ж сколько такие выращивать пришлось? Столько у нас только Падрэ Лео на свете живёт.

Данный аспект автоматически перевёл нашу бригаду в статус «Лос Кокодрилос», с водружением знака принадлежности к клану – зуба кокодрила на наши могучие выи. И дал основания присвоить самому достойному высокое звание «Эль Мучо Грандэ Кокодрило». На звание «самого достойного» претендовал единственный Падре Лео, и он же, естественно, с огромным отрывом и победил. С чем его и поздравляем!

Отступление

Вообще-то, возрастная дисперсия [209] в нашей среде не более двух лет. Что не мешает подтрунивать над «ветхозаветностью» старшего товарища (пальцем не показываю), и посылать за пивом, как и пятнадцать лет назад, младшего. На что первый огрызается «доживёте до моих лет – стоя сраться будете!» А второй ничего – молча бежит за пивом. Молодой же!

Ещё замечу, что практика проведения голосований была особо почитаема нами, дабы хоть как-то скоррелировать [210] наши совместные хаотичные шатания. Хотя были и сложности: Падрэ Лео, скажем, как старый мудрый равви, при равном раскладе голосов всегда старался занять… обе стороны. А уж когда в наши стройные ряды влился Марик… а, вы уже забыли про такого? Зря. Так вот с Мариком голосов стало «куатро» [211], что всякий раз приводило к патовой ситуации [212]. Голосов-то опять поровну! Но ничего, справились. И живы все, даже я. До самых этих строк.

Плайя Ларга. Крокодилятина в «Свинском» заливе

12 265 км пути (545 км по Кубе)

Ноя все местные знают, прошёл он на ферму без билета. Думаю, что за нас ещё и откат получил. Он же сказал, что если хотим отведать ещё и чудо-мяса невиданного, то лучше проехать дальше на юг, на берег Кочиноса (Залива свиней). Там освежеванные кокодрильские тушки дешевле, больше и вкусней этого алеманского разводняка. Видимо, и откат там тоже пожирнее. Что тут же и подтвердилось: в кафешке «Бригантина», что прямо на Свинском берегу, Ной тоже со всеми поздоровался и перекинулся с работниками несколькими фразами, указывая на «лос трэс кроликос», робко стоящих в сторонке и давно готовых к закланию.

По «ля карте» посоветовал заказать морской комплекс: рыба, лобстеры и крокодилятина на гриле, по 15 куков с брата. От него же, попивая «Буканеру», узнали историю про бабушку пирата с одноименной банки. А уж как славно наш гид отобедал тех самых рыб-лобстеров-крокодилятины на алеманские тугрики. Любо-дорого.

Моё же впечатление от кокодрильского мяса было несколько настороженным: шёл на него, как в последний раз. Как на казнь. Думал стошнит. Отнюдь. И даже больше того – понравилось. Хотя на птицу вовсе не похоже, чтоб там путеводители не твердили. И на говядину тоже не похоже. Ни на что не похоже! И в конце осталось некое смутное сомнение: успел тот крокодил мяукнуть перед тем, как в ощип попасть [213]?

А первые мои лобстеры… мне, вообще, вся эта йодистая декаподная тематика параллельно, если честно. Не моё. Как, впрочем, и раки с креветками. Слышите, падры? Я вам это заранее говорю [214]!

Плайя Ларга. Карибы и обратно

Глядя в лазурную даль залива, послушали лекцию профессора историй Падрэ Боббарда Радзинского [215] про попытку путча, пытавшегося задушить революцию («Так что ты там говоришь, Отец: крокодильцы контрреволюционеров подъели?»). А на Карибах штиль. «Эсто» вам не «эсто». Не Океан. Ной подтвердил, что эти места «бьютифул» для ныряния и рыбалки: «Бэст фиш, бэст черепагс, бэст корралос. Но шаркс, но барракудс, но контрреволюсьонерос!» [216] По случаю пасмурной погоды и общего пастозного настроения решили отложить все погружальные морские увеселения до следующего случая:

«Маньяна нам берег Карибский, и Африка нам далеко!» [217]

На обратном пути, в районе мангровых (!) болот Падрэ Бобб решил произвести на обочине простейшие физиологические действия, да подзадержался. А Ной ему кричит из машины с напускным испугом, указывая в сторону мангровых болот: «Кокодрило!» Он ещё и издевается!

В одном из пролётных мимо населённых пунктов я поинтересовался у Ноя, чего это везде нам в маленьких узких газетных кульках под нос тычут. А Ной вместо объяснений (этим рыгам разве объяснишь?) тут же купил несколько таких палочек-кулёчков. Причём, на свои деньги: гуляет барин! А мы чего только не удумали про эти кульки. Уж больно размер и форма странные. Ганджик или чего покрепче? «Го-ол! Хрен, штанга!» [218] Арахис! Просто арахис. Только почему так мало? Отчего бы побольше не нафасовать? Чтоб уж нажраться, так до икотки.

Доехал с нами Ной до Крабинска. За свои труды праведные получил с нас 25 рублей плюс ещё столько на таксо до своего родного Колона (на запад от Карденаса, южней Марти). Итого 50 тугриков, не считая «откатов» и обеда. Ай, маладца! А мы на Базу.

Сол Палмерас. «Звонок другу»

12 470 км пути (750 км по Кубе)

В номере нас ожидал приятный сюрприз: вместо «трэс пэсос», оставленных на подушке нашим олигархом Боббой, мы обнаружили причудливо и с фантазией заправленные кровати. И экзотический цветок на умывальнике. Пэсоньки. Пока передыхали за стопкой-другой-третьей (не пропадать же закуске, отбитой с завтрака), у нас зазвонил телефон: «Кто говорит? Слон?» [219] Но к телефону подходить боязно. Это вам не пиццу в Хилтоне заказывать. Что нам с того конца начнут вещать? Может, про закуску, со столов стянутую или ещё чего успели натворить с крокодилами или с Ноем. Но страшно даже не это, а языковой барьер. Но есть такое слово «надо»:

– Кто трубку возьмёт? Кто возьмёт трубку, спрашиваю, шляпы? [220]

(Опять все Бобры «по домикам» попрятались)

Ладно, хрен с вами:

– Ола? – обрыв… – Ола? – опять обрыв.

К третьему разу страх отступил:

– Да ола же, ёпвашумать!

А, вот и голос прорезался. Ба, да это же наш Падрэ Марк телеграфирует, чтоб встречали его завтра к вечеру в Гаване:

– Салу, Марк! В смысле – твоё здоровье. Троекратно, плюс закрепляющая! [221]

Сол Палмерас. Сальса

Давно я хотел попасть на уроки сальсы – национального крутобедренного танца (не дают покоя грёзы об итальянских Наташиных бёдрах). Уроки эти входят в стандартный набор развлекаловки-инклюзив. В фойе висит таблица, где каждый наш алеманский час расписан по кружкам и интересам. Как в пионерлагере. Особенно понравилась сноска внизу: «Если дождь – могут быть отменены все мероприятия».

Во, где маньяна! Вот как надо над собой работать, пацаны!

Да, но с сальсой всё как-то не срасталось. Сегодня в пять пополудни последняя возможность: завтра последний день расслабленной варадерской акклиматизации. Ещё и Марка встречать в Гаване, и машину менять: наша-то миниатюрная Ноева Сивка не выдержит целых четырёх Боливаров [222]. В общем, не до сальсы потом. Я был настроен решительно, ибо получил чёткие указания на родине привести хоть пару основных движений бёдрами. Но и про наставления Профессора Беловежского про «самый важный из языков» тоже не забываем. Потянул за собой и Грибов, не без труда: ох, и нелёгкая это работа – от инклюзивных болот оттащить бегемотов [223]!

Пока набирались решимости за рюмкой-другой-третьей, прошло, как любит вторить Бобба, дня три. Ко времени опоздали, да ещё и место проведения так и не нашли. Ладно, думаем, не судьба: дома на курсы запишемся. А пока пошли записываться в бар у бассейна… Ха! Так вот же они – танцы на воде [224], то есть уроки сальсы – тут же у бассейна, где заветный бар и ром рекой. Последний шанс поучаствовать, конечно, упустили, так хоть со стороны попялимся. Из бара, вон, прекрасный вид:

– Слушайте, пацаны, ведь просто же всё, как уно-дос-трэс, плюс закрепляющая. Эдак и мы сможем бёдрами шевелить… как только нужные отыщем или свои появятся…

Для лучшего понимания аниматорша каждому танцевальному па присваивала название кубинского коктейля. В итоге получалось примерно следующее: «Делай Мохито, делай Пина-колада… и в конце делаем Куба Либрэ вокруг партнёра. Молодцы! Похлопали друг другу…» – как в детском саду, ей богу. Слушайте, падры: а мы сейчас в баре разве не сальсой занимаемся? Мы же тоже сейчас «делай Мохито, делай Пина-колада…»

Цитата из бортового самописца:

«В общем, жизнь движется потихоньку. Описывать трудно и лень. Видео забил на 2,5 кассеты из 4. Надо попридержать…»

Сол Палмерас. Италия vs Армения, 1:0

Ввечеру, оставив Падрэ Ай-Боббо наедине с неизменной таблеткой цитрамона и таким же вечным вопросом «запить иль не запить» [225], мы с Лео Гурычем заступили на вахту по обходу баров, дабы ещё немного продвинуться вглубь по коктейльной карте. Короче, продолжали заниматься «сальсой», периодически напевая бармену на мотив «Гван-тыры-пыры» (в переводе Маршака): «Уна сэрбэса, мохито, уна сэрбэса…»

Потягивая Пина-коладу в баре у актового зала (самую вкусную за всё путешествие) мы стали свидетелями «эль контакта»: маленький, чёрненький, коренастый «ара» с орлиным профилем сделал попытку подката к нашей апеннинской любимице, итальянской Наташе. Та пинаколадилась за соседним столиком. К огромному нашему сожалению (из мужской солидарности) Венера Варадерская отказала в знакомстве славному армянскому «полурослику». «Хасбант», говорит, у меня (что-то простудное, видимо, заразить мужика не хочет, пэсонька) [226].

Видел я потом эту простуду «хасбанта»: пока, значит, жинка его бёдрами направо и налево крутит, его где-то черти носят. А когда муженаселение отеля начинает «колбасить» от распространяемых ею флюидов, этот аспид, как лист перед травой нарисовывается. Где справедливость? А она верная, типа. Но телами своими при этом потрясает воображение бедных мужиков разных рас и национальностей, увлечённых поднятыми ей воздушными потоками, и вовлечённых в этот пагубный вихрь страстей и бёдер.

По данному факту я высказал следующие соображения: «Безумству храбрых поём мы песню!» – это раз. И второе: этот хачик – ну просто живое воплощение [инкарнация] бога Эль Хоерриго! «Не то, что нынешнее племя!» Он хотя бы попытался. Ай, маладэсь, ара-джян. Дай пять! Запомните, пожалуйста, этот героический орлиный профиль Фрунзика Мкртчяна [227]. Он ещё будет отчеканен на золотых пиастрах, достоинством в один ХУК – хоерриго-конвертибле.

А мы, вконец окутанные её таинственным дурманящим флёром, поплелись безвольно на дискотеку ей вослед. Как закланные. Падры мои родные, как-к-к-она-танцует! Вах! Убрала всех, пэсонька наша. А я опять без видеоаппаратуры:

– Что мы тут трёмся, отче? Потопим, блин, всю танцплощадку в слюнях. Пойдём уже, пока на нас её странная хворь «хасбанд» не перекинулась.

13.12.06, Среда. День Седьмой

Сол Палмерас. «Сол» – значит солнце!

Солнце появилось! И ЖЖОТ [228]! Ура! Первая по-настоящему спокойная ночь, здоровый сон и светлое пробуждение. И впереди целая жизнь! Не думал, что я могу быть оптимистом. От сих строк и до самого конца путешествия светило светило во все свои светилы, и неотступно сопровождало нас во всём пути. И ни разу не покинуло, пэсонько наше яркое.

День начали по-разному: кто пробежкой по Атлантическому побережью, падры же – лежанием и курением. И «ля сидением» на «эль стульчаке». По данному факту Падрэ Боббцше [229] философически подвёл общий итог утра:

«ОТ СВОЕГО ГОВНА НЕ УБЕЖИШЬ!»

Жарить стало с самого утра, весь отель выполз из своих укрытий и хворобных «хасбантов» на пляж. И мы. Мы-то до сих пор неконтактны и здоровы. Да ещё и с масками-трубками-ластами. Опробовать когда-то уже надо, зря что ли корки дайверов получали, наблюдая со дна бассейна за молодыми пловчихами? Дяденька у бассейна вяло предлагает те самые дайвинг-услуги: 50 куков за всякую маску, погружённую в воду [230]:

– Ишь ты, Архимед! Подумаем, – проходя мимо.

Тут же наконец сбылось заветное желание попробовать кокосовый коктейль прямо из плода, за совершенно символический рубль. Около торговца снадобьем оживление из двух человек, один из которых… да «полурослик» нам знакомый, мкртчянистый! А у нас в трусах кроме масок, трубок и ласт ни копья. Да и зачем деньги, когда вокруг всё включено? Я манерно всеми плечами вздыхаю, типа, ну вот, опять не судьба, не испить мне этой кокосовой чаши до дна: «Боже мой, боже, на кого ты меня покинул?» [231] Ара узрел мои мольбы и подзывает:

– Пойдём, амиго, угощаю.

– Мучо, – сделал я пару хлебков, – м-м-м… у-у-у… э-э-э… жижка не про нас, пацаны… «хрену к ней не хватает» [232].

А ара будто понял:

– Э, брат, так эту гадость никто не пьёт, – и… плеснул туда рона!

Тут и падры мои подбежали на сладкое. Но нет, отцы: рон, только рон. «Пур» рон [233]! Кокосом «бо́шку» не обманешь! [234]

На пляже в составе интернациональной команды сыграли в подобие волейбола. Правда, у меня из волейбола только «валет-болл» по жизни выходит: играю я в него как полный валет. Только боллы и спасают, которые тут же и начинаю пристраивать: «Оп-оп-оп! Йей-окей! Хоп-хей, ла-ла-лей!» [235] – пытаюсь подбодрить симпатичную соседку по команде. Потом присмотрелись друг к другу… Как, опять? И тут опять русские? Кругом русские! Куда нам от самих себя деться? Но ещё раз окинув внимательней друг друга с ног до головы… В общем, вечером на дискотэк обязательно пересечёмся.

Вообще, как только процесс адаптации благополучно остался позади, глаза стали замечать много преинтересного вокруг. Скажем, аниматорши в отеле, все как одна, пэсоньки. А отдыхающие девицы – и подавно. Где мы раньше были и куда раньше смотрели сквозь ватную пелену акклиматизации? А ведь сегодня последний день, что мы пасёмся на этих тучных алеманских пажитях [236]. И время неумолимо утекает сквозь пальцы белым варадерским песком.

Но ведь Варадерой жизнь не кончается? И впереди нас ещё ждут… тоже ждут… уже ждут… Пэ! Сы!

«Пацаны, а жизнь-то налаживается! Мы на Кубе!»

Сол Палмерас – Гавана. «Дары волхвов» [237]

12 470 км пути (750 км по Кубе)

После обеда, совершив неизменный ритуал «три плюс закрепляющая», сели по машинам и заспешили за Марком. Да, видно, слишком торопились: ещё не выехав с косы, где «ходячих кошельков» без особой нужды стараются не беспокоить, нас останавливает «дяденька минцанер» [238], весь на мотоцикле и в яловых ботфортах: превышение скорости и минус 10 куков факультету Гриффиндора [239]. Но мы правила немного, но тоже знаем. Поэтому наш шахматный стратег Бобба Фишер делает рокировку и садит за руль более удачливого Лео Камски [240]. Но уже через 20 минут лёту, на следующем посту ГАИ очередная «аста-на-вись-ка-бэйби» [241]. И очередные необоснованные претензии к нам. И главное, непонятные:

– Ты нам по-русски объясни, какая вина на нас, боярин. Хотя бы по-английски. Ведь ни хрена по вашему, по-гаишному не разумеем [242].

Гаишник [243] смотрит в наши честные алеманские глаза, на наши голографические алеманские «наручники», зовёт подельника, который, видимо, умеет разговаривать с подобными. Хотя бы по-английски. Но и тот из английского знает только три слова, три матерных слова [244]: «СПИД», «ЛИМИТ» и «60» [245]. Последнее написано пальцем на ладошке.

Втирает про некий знак. Но мы-то с вами знаем, что на Кубе никаких других знаков, кроме революционных призывов быстрей ехать к светлому будущему отродясь нет. Мы и ехали. Торопились. В светлое будущее. Но дело пахнет «газолином» [246]: права у Лео изъяли, а в документах рентовых только Бобба прописан. А времени цейтнот, уже эндшпилем попахивает и к мату дело идёт [247]. Нам же Марика встречать. Марик – не светлое кубинское будущее, он ждать не будет. Ладно, Лео Аркадьевич, как говорится, подарки в студию [248]: достали заранее припасенные в кустах «золотые ролексы». Те, что для вождей племён:

– Бери, амиго. «Рэгало». Презент то есть [249]!

Ага, значит «подарок» мы понимаем, а «торопимся» – но компрэндо? Слушайте, люди: гаишники – они и в Африке гаишники! Сучье племя: часы взял, даже не поперхнулся. Руку жмёт, улыбается и хвостом виляет. Пожурил, что два нарушения за полчаса – совсем не «аста сьемпре» [250]: «Будьте, пожалуйста, повнимательней на дорогах, товарищи отдыхающие…»

Ах ты, зайка моя… падла продажная!

Да, вот ещё. Конечно, браслеты наши совершенно однозначно говорили о нашей принадлежности к низшей туристической касте «неприкасаемых» алеманов-Ё. Но в этом был и позитивный момент: они отпугивали хоть какую-то часть френдов вроде «ну их, на фиг. Эти под присмотром. Лучше не окольцованных «кроликов» поискать». Правда, браслеты отпугивали только самых робких искателей денежных знаков. Нам же доставались самые отъявленные и беспринципные амигосы.

Гавана, на подступах

12 610 км пути (890 км по Кубе)

К аэропорту ведёт объездная, но её ещё поискать надо. На большой развязке Бобби пошёл за помощью к очередным гаишникам с картой местности. А мы из авто наблюдаем, как те мастерски умеют читать карту местности: сперва долго рулили ей перед собой. Затем активно замахали руками… во все четыре стороны света разом. Главное, не привычный и понятный нам жест: уверенный, рубленный сверху торцом кисти, как топором, типа «сказал – отрезал: вам туда, товарищи!» А наоборот: неопределённый, отмахивающийся жест тыльной стороной кисти снизу, типа «уйди, противный» [251]. Это что же выходит: «П…дуйте отсюдова на все четыре стороны»? Обидно, досадно… но – ладно, думаем, может, на словах что велели передать [252]? Бобба возвращается раздосадованный и злой:

– В следующий раз сами будете дорогу спрашивать: они карту ВВЕРХ НОГАМИ держали!

Пыздэ-эсь, свадьба! «Спа-си-бо-да-ра-гой-при-ше-лец-вы-спа-сли-нас» [253]. Но как-то всё же добрались до точки заброски нашего диверсантника. И практически не петляли. Подняли собственное реноме: теперь нам никакие кубинские дороги не страшны. С гаишниками и без, со знаками свыше и с «да здравствует революция».

Гавана, аэропорт Хосе Марти. «Привратник»

12 650 км пути (930 км по Кубе)

Подъезжаем к стартовой площадке, дорогу преграждает шлагбаум. Людей нет. Где обслуга? Открывать путь никто не торопится. Пересменка? Обед? Опять издеваются над нами, убогими чухонцами [254], зная про наш цейтнот, эндшпиль и мат. Табличка вроде при въезде красная была? Вернулись, посмотрели на неё, как на новые ворота: ни одной знакомой ноты [255]. Блин, что делать-то? Подъехали поближе к шлагбауму. Бобби вышёл на разведку: опасливо обошёл вокруг три раза. Против часовой – на счастье. Подошёл ближе, снова отошёл… долго так ходил, смотрел, думал, курил. Вновь читал красные рунические письмена и кнопку жал… Камлал, одним словом. Не работает чёртов шлагбаум! Может, на машине подъехать и прямо оттуда помолиться капищу?.. А-а-а, чур меня: поднялась, шайтан-рука, испугалась! Вот что рон животворящий делает [256]!