Звёздный отпрыск

В окрестностях этой легендарной деревни осенью 1955 года Геракл, тогда совсем молодой и неопытный сотрудник отдела, занимавшегося за рубежом ликвидацией неугодных лиц, в просторечии – «ликвидатор», выполнил первое задание, застрелив опасного антисоветчика, белоэмигранта первой волны, доживавшего свой век в благословенной французской провинции.

Он хорошо подготовился, тщательно изучив карту местности. На подержанной малолитражке Citroen 2CV выпуска 1949 года за шесть часов преодолел ночью расстояние в 367 километров по основной трассе, соединявшей Париж с Лионом. В городке Турню свернул на тогда ещё не заасфальтированное шоссе, ведущее в Шардоне. Миновав эту деревню, повернул на северо-запад и в полукилометре от деревни Грате съехал на укатанную тракторами грунтовую колею, проложенную в густых зарослях низкорослого кустарника. Небольшая рощица, подходившая вплотную к дороге, была единственным местом среди сжатых полей и расцвеченных яркими красками осени виноградников, где можно было укрыться от посторонних глаз.

Расстояние меду деревнями составляло чуть больше двух километров. По утрам его мишень регулярно совершала пешую прогулку от своего дома, расположенного на окраине Грате, в Шардоне. Там возле выстроенной в двенадцатом веке церкви Сен-Жермен встречалась с давним приятелем, тоже русским белоэмигрантом, которому едва хватало сил, чтобы выйти из своего жилища и доплестись до центральной площади. Старики оживлённо беседовали около часа, а затем расходились по домам.

Геракл загнал в кусты изрядно перегревшийся автомобиль, отошёл на небольшое расстояние и занял позицию под деревцем на невысоком холме, откуда хорошо просматривался значительный отрезок трассы. Особой маскировки не требовалось. Дорога в ранний час была совершенно безлюдна. Виноделы, собрав богатый урожай, трудились на фермах.

На горизонте над пробуждавшейся землёй поднимался огромный пылающий шар. Воздух был свеж и прозрачен. Над полями стелился лёгкий золотистый туман. Холодные капельки утренней росы на чистой траве переливались в лучах восходящего солнца словно бриллианты. В едва колышущихся кустах запели проснувшиеся птицы, приветствуя величественный лучезарный восход, предвещавший чудесную погоду.

Поджидая в засаде свою жертву, советский охотник за головами не испытывал ни малейшего волнения и не думал, что скоро предстоит впервые убить человека. Оглядевшись по сторонам, профессионально оценил занятую позицию. Лучшего места для засады в окрестностях не найти. Осмотрел оружие и ненадолго прикрыл глаза.

Высокий статный старик в холщёвых штанах, русской косоворотке и широкополой соломенной шляпе, появился из-за поворота неожиданно. На бронзовом от загара, изборождённом глубокими морщинами лице контрастно выделялись яркой белизной роскошные седые усы, закрученные как у лихого гусара. Он шёл неспешной походкой, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух. Когда старик приблизился на расстояние около ста метров, Геракл задержал дыхание и плавно нажал на курок, целясь в сердце. Можно было подпустить чуть ближе, но он не стал испытывать судьбу. В последний момент рука почему-то дрогнула.

Одиночный выстрел раскатисто прогремел в утренней тишине, подняв с ветвей стаю птиц. Сатирик упал навзничь, как подкошенный. В следующее мгновение приподнялся, опершись на правую руку, а левой зажав кровоточившую рану.

«Промазал» – с досадой подумал Геракл, – «Надо добивать». Он выскочил из укрытия и бегом бросился к истекавшему кровью врагу, вынимая на ходу из кобуры пистолет, но вместо того чтобы всадить в голову контрольный выстрел, замер как завороженный.

Слабея, поверженный старый воин из последних сил напрягал мускулы, чтобы не распластаться на дороге. Словно не чувствуя боли, равнодушно взглянул на убийцу стекленеющим взглядом и едва слышно прошептал:

– Цэ-рэ-ушник?

– Нет, – ответил начинающий ликвидатор.

– Англичанин?

– Русский.

– Значит всё же суждено погибнуть от руки соотечественника. Власовец?

– Нет.

– Коммунист?

– Комсомолец.

Увидев наведённый пистолет, старик не стал закрывать глаза.

– Не добивай, – попросил тихо. – Осталась всего пара минут. Дай в последний раз взглянуть на солнце.

Геракл, с трудом сдерживая накатившие слёзы, помог старику приподняться повыше, пачкаясь в крови. Тот крепко сжал его руку и, обведя прощальным тускнеющим взглядом окрестные холмы, хрипя и задыхаясь продекламировал Пушкина:

– Унылая пора… очей очарованье… приятна мне твоя прощальная краса… – потом добавил: – Жаль умирать вдали от России. Когда будешь пить красное вино, вспоминай иногда обо мне, земляк…

Похоже, умирающий думал вовсе не о близкой кончине, а устремился мыслями в далёкое прошлое, в котором он, молодой и красивый гвардейский офицер прогуливался с дамой сердца в тенистых аллеях Летнего сада. А может быть, любовался пасторальными пейзажами на склонах Валдайских холмов.

Закрыв покойнику глаза, Геракл бережно поднял на руки бездыханное тело. Перенёс с дороги к кустам, положил на мокрую от утренней росы траву, прикрыл шляпой лицо, непроизвольно разрыдался и нетвёрдой походкой направился, содрогаясь всем телом, к своему логову, чтобы забрать брошенную винтовку.

Возвращаясь в Париж, он ехал нарочито медленно, обозревая окрестные живописные пейзажи и раздумывая о превратностях судьбы. Красота осенней природы печалила и навевала волнующие душу мысли о неизбежном конце, но вместе с тем удивляла и радовала, расцвечивая землю всеми цветами радуги. Нежно-соломенная сухая трава, яркая и сочная листва деревьев и кустов, стройные бесконечные ряды виноградников, уходящие по пологим склонам к горизонту и расцвеченные в солнечных лучах всеми оттенками коричневого, охры, золота и жжёно-оранжевого, завораживали взгляд неповторимыми красками, поднимая настроение, вселяя оптимизм и уверенность в завтрашнем дне. Возможно, поэтому галльские воины с давних времён смело бросались в рукопашный бой и легко расставались с жизнью. Об отчаянных рубаках напоминали растянувшиеся вдоль дороги маленькие провинциальные городки с колоритными узкими улочками, готическими церквями, покосившимися увитыми плющом фахверковыми домами под красными черепичными крышами, сохранившие дух средневековья. В этих городах, где время словно остановилось, камни вызывали в памяти ныне живущих образы их славных предков. В некоторых у Геракла не раз возникало стойкое ощущение переноса в другую реальность. А ещё поражала ухоженность и чистота: кусты и трава возле домов аккуратно подстрижены, дорожки посыпаны песком или гравием, все предметы стоят на своих местах в целости и сохранности, даже общественные скамейки на улицах не засраны. Нигде не видно ни бумаг, ни окурков, ни разбитых пивных бутылок. Он не понимал, как простые французские работяги успевают всё починить и почистить, если трудятся от зари до зари. Наверняка эксплуатируют дешёвый труд батраков.

Отвлекаясь несущественными мыслями, Геракл постоянно возвращался к главной, которую никак не мог прогнать из своей головы: правильно ли поступил со стариком, не совершили ли он и его начальники роковую ошибку? Подсознательно чувствовал себя не героем, исполнившим воинский долг, а преступником, отнявшим у мира малую, но очень значимую частицу добра, которая могла ещё послужить людям во благо.

Спустя несколько дней после успешно проведённой операции, просматривая парижские газеты, он узнал из эмигрантской прессы, что убитый антисоветчик был героем Первой мировой войны, полным георгиевским кавалерам, в Гражданскую воевал в армии Деникина, а в годы Второй мировой, отказавшись сотрудничать с фашистами, сидел в немецком концлагере, откуда бежал и до победы сражался в отрядах французского Сопротивления.

С тех пор Геракл редко пил красное вино. В конце девяностых он случайно выяснил, что вскоре после войны его первую жертву зачем-то пытались завербовать американцы, англичане и наши спецслужбы. Только соотечественники за отказ сотрудничать не дали умереть естественной смертью.

4.

Сирена вернулась в отель с двумя объемистыми пакетами, счастливая и жизнерадостная. Ничто так не поднимает настроение молодой женщине, как удачно сделанные покупки в модных парижских бутиках, даже если эта женщина матёрая шпионка и диверсантка, отправившая на тот свет не одну дюжину мужиков.

Потребовалось не более двадцати минут, чтобы привести себя в порядок после утомительного шопинга. Приняв душ и переодевшись для вечерней прогулки, она царственной походкой вошла в ресторан, ввергнув несчастную лесбиянку, продолжавшую спиваться в дальнем углу, на самое дно глубочайшей невротической депрессии. Геракл невольно залюбовался идеальными формами компаньонки в классическом чёрном платье, выручающем в любой жизненной ситуации. Надетый поверх платья тёплый шерстяной кардиган цвета айвори вызывающе подчеркивал стройную фигуру, впечатляюще облегая умопомрачительный зад. Модные ботильоны на высоких каблуках придавали походке неотразимую женственность и сексуальность. Яркий образ роковой обольстительницы эффектно завершал обтянутый дорогой выделанной кожей элегантный вечерний клатч, напомнивший миниатюрную шкатулку с логотипом французского модного дома «Louis Vuitton».

Пожилой профессор и его молодая жена-ассистентка степенно прошествовали через зал, привлекая всеобщее внимание. Даже английские педерасты отвернулись от своего чада и задумчиво смотрели им вслед, пока те не скрылись в такси, притормозившем возле настежь распахнувшихся стеклянных дверей парадного подъезда.

Угрюмый таксист, простоявший в многочасовой забастовке на площади Порт Майо у Дворца Конгрессов и соскучившийся от безделья, виртуозно провёл комфортабельный универсал «Citroen C5 break» по забитым транспортом и пешеходами в конце рабочего дня парижским улицам. За обещанный двойной тариф, опытный профессионал быстро доставил щедрых пассажиров по указанному адресу, пренебрегая правилами дорожного движения, заезжая на выделенные полосы и выполняя рискованные маневры, на которые не решился бы ни один законопослушней автолюбитель. Бывший ликвидатор, когда-то сам лихо гонявший по Парижу, где пробки круче московских, а перекрёстки, на которых сходятся с десяток улиц, способны свести с ума, проникся симпатией к местному шоферюге и отстегнул ему баснословные чаевые.

В двух шагах от площади Пигаль и самого большого в Европе легального борделя с говорящим названием «Le Sexodrome», в котором более полутора сотен отдельных кабинок для просмотра порнофильмов, галерея затейливого эротического искусства, спортзал, сауна и пип-шоу-театр, примостился скромный ресторан под названием «Приют инвалидов». Неизвестное широкому кругу сексуально озабоченных любителей сладкой клубнички заведение относилось к разряду не рекомендуемых туристам достопримечательностей кварталов красных фонарей, примыкающих к бульвару Клиши. Его дурная слава отпугивала даже многое испытавших на своем веку мазохистов. Над чужаками здесь не издевались. Убивали сразу, без лишних церемоний и проволочек. Десятки молодых и старых, холостых и женатых мужчин, случайно пытавшихся заглянуть сюда вечером или ночью в поисках развлечений, бесследно исчезли. Изредка их изуродованные тела после долгих поисков обнаруживали в запутанных лабиринтах городской канализации. Малопривлекательное для парижских фланёров кафе под неброской обшарпанной вывеской, затесавшееся между секс-шопами, стриптиз-барами и прочими злачными местами, специализирующимися в оказании интимных услуг, являлось неофициальным закрытым для посторонних клубом. Здесь собирались доживавшие свой век бойцы невидимого фронта, отслужившие в разведках и спецназах разных стран.

Любопытные искатели приключений, не имеющие отношения к органам государственной безопасности, а также пишущие об этих органах журналисты, могли попасть сюда, рискуя жизнью, только в утренние часы, пока завсегдатаи мирно почивали в тёплых постелях или бегали трусцой вдоль набережных Сены, в Венсенском и Булонском лесах. В клуб они наведывались после дневного приёма лекарств, сползаясь отовсюду, словно ядовитые змеи в глубокую нору перед зимовкой. К ужину помещение заполнялось битком. В большинстве своём завсегдатаи приходили самостоятельно. Некоторых привозили в колясках их дети, жёны, сиделки или любовницы. Здесь можно было встретить представителей разных стран и народов. Давно растратив основной запас сил, энергии и злости, они, как правило, мирно сосуществовали между собой, но порой возникали споры, а изредка доходило до драки и даже поножовщины. Разнимать престарелых буянов приезжал весь наличный состав парижской жандармерии. Молодые блюстители порядка лупили стариков дубинками не сильно и с уважением. Иногда, отбросив противоречия, те объединялись и давали мощный отпор. Тогда побитым фараонам приходилось вызывать подкрепление из ближайших воинских частей. Согласно неписаному правилу в кафе никогда не проносили огнестрельное оружие. Принципиальные счёты между собой инвалиды холодной войны сводили в укромных местах на городских окраинах.

К шести вечера у входа обычно собиралась толпа начитанных ротозеев и уличных проституток. Первых привлекала возможность поглазеть через не зашторенные окна на живые легенды, ставшие прототипами захватывающих боевиков. Вторые приходили отнюдь не ради денег, а просто так, для собственного удовольствия и радости. Секс даже с престарелым суперменом не шёл ни в какое сравнение с рутинной работой, не приносящей ничего кроме изматывающего и вгоняющего в депрессию душевного утомления. Истинные парижанки не брали плату со здешних клиентов, а иногда оказывали посильную финансовую помощь тем, кто прозябал на мели. Так великодушно они обходились только с соотечественниками, тогда как с представителей враждебных в прошлом держав заламывали двойной и даже тройной тариф в зависимости от ненависти, которую в прошлом питали к ним их близкие или далёкие предки.

Геракл с Сиреной, протиснувшись сквозь толпу зевак, беспрепятственно прошли через вмонтированный в дверной проём металлоискатель, совмещённый с новейшим терагерцевым лазером, излучение которого свободно проникает сквозь ткань, пластик, бумагу и другие материалы. Швейцар не попытался остановить незнакомцев. Суровый взгляд Геракла внушал безотчётный трепет и не оставлял никаких сомнений в его специализации.

Достаточно просторное, но душное помещение, пропитавшееся застарелым запахом алкоголя, табака, вонючего сыра, мочи и спермы, было тесно заставлено круглыми столами разной величины, от рассчитанных на большую компанию, до совсем маленьких для одной – двух персон. Барная стойка представляла собой сборную конструкцию из дерева и пластика со встроенными подвесами для бокалов и кранами для розлива двадцати сортов пива. Открытые полки за ней прогибались под тяжестью больших бутылок со всевозможными крепкими напитками. На стенах, оклеенных выцветшими от времени обоями с невзрачным серым рисунком, вперемежку с кадрами из американских боевиков и кровавых французских триллеров висели портреты рассекреченных особо отличившихся сотрудников французского разведывательного сообщества. К потолку на прочной леске был подвешен антикварный топор средневекового палача, насаженный на грубо отёсанное длинное топорище. Казалось, он парил в клубах табачного дыма.

В дальнем почётном углу за большим столом шумно пировали три десятка изрядно потрёпанных жизнью французов. На противоположной стороне зала тихо попивали пиво два дряхлых немца, с опаской косившихся на соседний столик, за которым тоже сидели пожилые немцы, но тех было четверо. Даже не искушённый в разведке обыватель с первого взгляда догадался бы, что двое в молодости начинали карьеру в Гестапо и Абвере, а четверо плохо одетых стариков были ветеранами Штази. В центре как всегда шумно гуляла компания пьяных горластых американцев, старавшихся перекричать французов. Возле них неспешно потягивали саке суровые молчаливые японцы. За соседним столиком сидели одноногий англичанин без пальцев на левой руке и однорукий индус с багровым шрамом на правой щеке. Две дюжины молодых, но уже потерявших работу египтян, алжирцев, ливийцев и тунисцев теснились сбоку за сдвинутыми столами, стараясь в свете недавних событий не привлекать к себе особого внимания посторонних. По соседству убелённый сединами моссадовец оживлённо спорил с двумя ветеранами корпуса стражей исламской революции. Украинцы, белорусы и русские пили водку за одним столом с эстонцами, финнами и латышами, бросая косые взгляды на недобрых в далёком прошлом соседей – поляков и шведов.

С тех пор, как в конце семнадцатого века сильнейшее землетрясение разрушило, а Карибское море поглотило пиратские притоны Порт-Ройала на южном берегу Ямайки, такого количества высококвалифицированных убийц и насильников не собиралось больше нигде в мире. Джентльмены удачи, безмятежно отдыхавшие в кафе на парижском бульваре, в отличие от не ладивших с официальными властями морских разбойников, имели официальный статус ветеранов холодной войны. В послужном списке каждого числились сотни загубленных жизней. Одни убивали ради денег, другие из спортивного интереса, большинство – за идеи.

У входа за отдельным столиком полулежал в инвалидной коляске немощный горбатый старикан со скошенным набок сизым орлиным носом. Легендарный в прошлом командир группы вмешательства национальной жандармерии, неоднократно спасавший жизнь пятерым последовательно сменявшимся президентам Франции, страдал метеоризмом и частичной потерей речи, давно откололся от соратников и предпочитал коротать время в угрюмом одиночестве. Поговаривали, что старый пердунишка, как ласково называли его бывшие сослуживцы, обладал феноменальными телепатическими способностями и перед ним пасовал любой экстрасенс. Преподававший в «Лесной школе» полковник Исаев, он же штурмбаннфюрер СС Штирлиц, сумевший ловко обвести вокруг пальца таких мастеров тайного сыска и тонких психологов, как Мюллер и Шеленберг, обучил Геракла ставить защиту против любых проникновений в мозг, а также терпеть боль и разлуку с любимой.

Геракл решительно направился к одинокому французу, бесцеремонно отодвинул приставленный возле столика единственный никем не занятый в зале стул и усадил на него Сирену.

– За этот стол никто не садится, – злобно прошепелявил старпёр, едва ворочая вставными челюстями.

– Значит, тебе придётся встать, – отозвался Геракл абсолютно спокойным, но леденящим душу голосом.

В зале наступила гробовая тишина. Русские и их собратья по оружию неторопливо достали из карманов кастеты с шипами, американцы схватились за ножи и вилки, японцы стали методично с хрустом разминать костяшки скрюченных пальцев, а англичанин зажмурил глаза, потому что был обучен драться в полной темноте вслепую, чтобы не было страшно. Швейцар потянулся за мобильником, гарсоны предусмотрительно скрылись в подсобку. Пробравшиеся в помещение проститутки стремительно метнулись к выходу, устроив в дверях давку. Толпа на тротуаре быстро поредела. Никому не хотелось оказаться случайной жертвой неизбежной кровавой разборки.

Геракл сразу узнал немощного пердуна, который хоть и был десятью годами старше, все ещё хорохорился как худосочный, но бойкий и агрессивный петух, переживший рождественские праздники только потому, что хозяева предпочли запечь в духовке откормленного молодого гуся. Очень давно тот чуть не помешал ему исполнить ответственное задание в Алжире и чудом выжил после их последней встречи во Французской Гвиане на берегу живописной бухты Габриэль в получасе ходьбы от города Кайенна.

Вонючий гриб тоже что-то вспомнил, а потому сменил гнев на милость.

– Ладно, садись, сделаю для тебя исключение, – прошамкал он более дружелюбным тоном.

Геракл, приняв приглашение как должное, медленно опустился на стул, услужливо подставленный сзади проворно подбежавшим гарсоном, хотя с той же быстротой тот запросто мог проломить ему череп. Деликатность и сообразительность французских официантов, умеющих в экстремальных ситуациях мгновенно принять единственно правильное решение, всегда производили на русского ликвидатора благоприятное впечатление.

Злой старик, которого привозили в заведение каждый день на протяжении последней четверти века, считался здесь своего рода талисманом. Многие приходили ненадолго и потом исчезали, а он присутствовал всегда как живое воплощение былого величия и независимости Пятой республики.

– Принеси абсенту моему гостю, – приказал он гарсону, указав на самый большой из висевших над стойкой бокалов. В объемистый сосуд вмещалось полбутылки ароматного зелёного зелья, изготовленного с применением экстракта листьев горькой полыни, содержащих в своем составе туйон – галлюциногенное наркотическое вещество, ведущее к слабоумию.

– И такой же любезному хозяину, а моей даме рюмку «Маркиза де Коссада » и шоколадный десерт – прибавил от себя «6-й», не оставаясь в долгу.

Опрокинуть в себя залпом полулитру абсента не удавалось никому. Бывшие враги, молча, отпивали его понемногу. Напряжение в зале спало. Вновь загудели хриплые прокуренные голоса захмелевших суперменов, послышалось девичье повизгивание начинающих и раскатистый смех матёрых проституток. Сирена, смакуя бренди тёмно-янтарного цвета, производимый в Гасконии более пяти сотен лет и имеющий репутацию напитка для гурманов, с нескрываемым любопытством осматривалась вокруг, изучая зловещий паноптикум. Раньше ей не приходилось видеть вместе столько потрёпанных жизнью, но отнюдь не смирившихся со старостью героев. Каждый ещё мог продержаться в рукопашном бою и в постели пусть считанные минуты, но с достоинством.

Геракл и ощипанный галльский петух выпивали, пристально глядя друг другу в глаза.

– Зачем пришёл? – спросил, наконец, француз.

– По делу, – ответил Геракл.

– Здесь дела не делают, здесь бывшие отдыхают.

Француз вздохнул с сожалением.

– В нашем деле бывших не бывает, – возразил «6-й».

Старому отставнику эти слова понравились. Ему, как и остальным в зале, вовсе не хотелось чувствовать себя списанным вчистую.

– Ладно, хоть рожа твоя мне не сильно нравится, спрашивай – отвечу, – согласился он.

– Мне нужен Полигистор. Что-то я его здесь не вижу.

Широко известный в дипломатических и шпионских кругах международный информатор по прозвищу «Полигистор» был особенно популярен в конце холодной войны. В отличие от древнего уроженца Милета, привезённого военнопленным в Рим во время Митридатовых войн, проданного там в рабство, а во время диктатуры Суллы получившего свободу и права римского гражданина, его современный тёзка в молодости добровольно перебрался во Францию из Алжира. Отслужив три года в Иностранном легионе, он лишился правой руки и левого глаза, зато получил французское гражданство и с тех пор постоянно ошивался в Париже, работая на разведки всего мира. Знания его были специфическими, но знал он много, был полезен всем, поэтому его никто никогда не трогал.

– Видно давно ты не появлялся в наших краях, – подумал вслух француз.

– Давно, – подтвердил Геракл.

– Полигистор завязал. Больше никуда не выходит, ни с кем не разговаривает, не пьет и не курит.

– Умер?

– Живее нас с тобой. В девяносто лет женился на молодой эфиопке. Сидит дома и воспитывает двух дочерей.

– Знаешь его адрес?

– Знаю, но не скажу. Зачем тревожить отшельника.

Геракл вынул из внутреннего кармана пиджака и положил на стол пухлый газетный свёрток, перетянутый резинкой.

– Здесь пять тысяч мелкими купюрами в фонд помощи инвалидам Алжирской войны.

– Инвалиды будут благодарны.

Француз мгновенно смахнул свёрток себе на колени и пробурчал:

– Сен-Дени, улица Почётного легиона, 29.

Во время немногословного разговора внимание Геракла невольно привлекали две пожилые дамы высокого роста и мощного телосложения, сидевшие за соседним столиком и блаженно потягивавшие виски в компании сухощавого сгорбленного старичка. В обществе престарелых универсальных солдат-отставников красотки преклонного возраста показались ему «белыми воронами». Даже самые отвязные парижские проститутки не сравнятся с ними вызывающими нарядами. Одна – пышнотелая афроамериканка с копной выкрашенных в ярко-жёлтый цвет курчавых волос – облачилась в плотно облегающее фигуру дорогое вечернее платье с непомерными декольте сзади и спереди. Чернокожая толстуха сидела, повернувшись к русскому суперагенту задом. Тот мог разглядеть только слегка заплывшую жиром мускулистую спину и оголённую верхнюю половину огромной мясистой жопы. Но когда она поворачивалась вполоборота к проворному гарсону, подносившему очередной наполненный на два пальца стакан, взору открывался традиционный символ плодородия необъятных размеров, весивший не меньше двадцати фунтов. Вторая – очень худая, но жилистая, коротко остриженная бледнолицая брюнетка – натянула на голое тело пёстрые шорты чуть ниже колен и песочного цвета удлинённый пиджак с большими накладными карманами и широким поясом. Нелепое сочетание цветов дополняли традиционные аксессуары стиля сафари – круглая шляпа из хлопка с небольшими полями цвета хаки, холщёвая сумка через плечо с патронташем вместо ремня, сшитые из крокодиловой кожи удобные туфли без каблуков и жёлтовато-зелёный шёлковый шейный платок.