Звёздный отпрыск

Миновав Пети Шампс, застроенную преимущественно прекрасными особняками конца XVIII – начала XIX веков, утомлённые длительной прогулкой русские нелегалы дошли, наконец, до улицы Риволи. Вернувшись в отель, сразу поднялись в свой номер.

Сирена удалилась в ванную, предварительно незаметно распылив в комнате из имевшегося при ней баллончика спецаэрозоль, состоящий из смеси трав вербены и руты, запах которых, оказывает мощное возбуждающее действие на мужчин. Не обратив внимания на это провокационное деяние, Геракл повалился на диван и включил телевизор.

На канале «Евро-спорт» как раз начиналась прямая трансляция футбольного матча испанского чемпионата. «Барселона» принимала на своём поле «Атлетико» из Бильбао. Геракл, которому в начале карьеры было противно смотреть на загнивающих миллионеров в трусах, гоняющихся за мячом по полю на глазах у десятков тысяч нищих пролетариев, постепенно полюбил азартные футбольные баталии, хотя и не стал заядлым болельщиком. Его не интересовал счёт, а привлекало исполнительское индивидуальное и командное мастерство игроков. Современные футбольные клубы по составу участников напоминали подразделения французского иностранного легиона и отряды африканских наёмников, где служили контрактники-головорезы из разных стран. С ними иногда приходилось сотрудничать при выполнении специальных заданий.

Матч только начался, сине-гранатовые ринулись в атаку, но внимание от экрана отвлекла Сирена, вошедшая в комнату в прозрачном розовом пеньюаре, сквозь который просвечивало соблазнительное распаренное тело. Нескромно виляя бёдрами, она нарочито медленно прошла мимо, обдав запахом мокрых волос и ароматного дорогого шампуня. Геракл не выдержал. То ли пьянящий воздух Парижа, то ли пары выпитого абсента, то ли распылённый спей вскружили ветерану голову. Кто посмеет осудить старого бойца? Только тот, кто никогда не оставался поздним вечером в парижской гостинице наедине с обольстительной женщиной. Не говоря ни слова, он грубо заграбастал её могучей рукой, повалил на диван, порывисто сорвал последнюю тонкую шёлковую преграду. Женщина не сопротивлялась.

Стаскивая с себя одежду после первого обмена жаркими поцелуями, «6-й» успел заметить внизу живота на идеально выбритом лобке боевой подруги маленькую татуировку в виде двуглавого орла. В прежние времена наши лихие разведчицы накалывали на этом месте пятиконечную звезду с серпом и молотом. Чуть позже его удивили симметрично вытатуированные на упругих округлых ягодицах зелёная ящерица, символизирующая изворотливость и неуязвимость, и красная змея – символ очень агрессивного и опасного человека. Если герб или звезду можно было скрыть от противника, то своеобразное предостережение грядущей опасности на аппетитной заднице, легко доступной взорам на пляжах и в бассейнах, граничило с вызовом и даже эпатажем. Хотя кто теперь задумывается о символике, разрисовывая тела чем попало в каких угодно местах.

Геракл впился губами в маленький бугорок под гербом. Принялся умело и нежно ласкать намокшие вокруг него складочки, стимулируя поочередно со всех сторон и попеременно меняя площадь соприкосновения: сначала всей поверхностью языка, потом серединкой и кончиком, потом одним кончиком. Мышцы её живота начали самопроизвольно сокращаться, а бедра двигаться навстречу языку. Смочив слюной два пальца, он просунул их в горячую истекавшую влагой пещерку, производя вращательные движения. Это было последней каплей. Сирена громко закричала, её тело выгнулось дугой и сотряслось в сладких конвульсиях. Немного передохнув, она перевернулась на живот, прогнула спину и выставила напоказ самую привлекательную изюминку. Геракл удобно пристроился сзади, нежно вошёл и начал ритмично двигаться, с каждым толчком ускоряясь и погружаясь глубже и глубже. Вспотевшее тело светлокожей блондинки покрылось красными пятнами. Через десять минут сладкой муки бурный оргазм накрыл обоих.

Футбольной матч подходил к концу, Лионель Месси на последней добавленной минуте забил в ворота соперников шестой безответный гол, когда Геракл, бурно кончив в шестой раз, блаженно отвалился на спину, а Сирена, слегка отдышавшись, убежала в ванную.

За то время пока женщина плескалась под душем шарко, как многие парижанки, после сексуальных забав напевая в полголоса патриотическую Марсельезу, в телевизоре прокрутили длинный рекламный блок и без объявления начали трансляцию матча между «Пари Сен-Жермен» и «Леоном». На пятой минуте Вальбуйна прорвался к воротам парижан, но промазал с трёх метров. Вероятно, сказалось влияние кратковременной российской практики. В этот миг Сирена появилась в комнате в казённом махровом халате, поскольку домашний шёлковый был безжалостно испорчен. Геракл медленно перевёл взгляд с экрана на женщину, непроизвольно принявшую соблазнительную и намекающую позу. Стремительно вскочив с дивана, одним прыжком набросился на неё, повалил на спину, резким движением раздвинул бедра, вошёл нарочито грубо и начал двигаться с огромной скоростью, ни на одно мгновение не сбавляя темп. Сирена быстро вдыхала и выдыхала, глядя ему в глаза, как преданная собака смотрит на хозяина. Она снова послушно меняла позы, громко кричала, сладко стонала и выла, царапалась и кусалась словно тигрица, а он как ненасытный самец неистово вонзался в неё под разными углами с разных сторон ещё и ещё.

Футбольный поединок между принципиальными соперниками закончился всухую, а доблестный ветеран не только повторил, но и улучшил прежнее достижение.

– Ну ты Геракл, – только и сказала подруга, убегая в ванную.

Тем временем по телевизору стали показывать в записи матч итальянского чемпионата между «Миланом» и «Ромой». На этот раз Сирена вышла из ванной совершенно голая. Её шикарная фигура, женственные изгибы спины, талии, бёдер взбудоражили в нём самые дерзкие эротические фантазии.

Если бы экзотический попугай-ваза в течение последующих полутора часов залетел с Сейшельских островов в номер пятизвёздочного парижского отеля, в котором сотрудники элитной российской спецслужбы в очередной раз предались любовным утехам, то подох бы от зависти, мечтая возродиться в Сибири кроликом или хомячком.

После окончания третьего поединка Сирена мылась нарочито долго, однако командир не думал засыпать. Пресытившись футболом, он переключился на канал «Природа». В предрассветный час показывали любовные игры животных. Под палящим солнцем в Африканской саванне поочередно спаривались бегемоты, слоны, жирафы и антилопы.

На этот раз Сирена намеревалась проскользнуть незаметно, но от бдительного спецназовца скрыться невозможно. Всё же ей удалось увернуться и заскочить за стол.

– Остановись, маньяк! – с ужасом воскликнула под завязку удовлетворённая женщина, выставив вперёд дрожавшие руки. – Я уже все ногти обломала о твою спину, а тебе всё мало! Я спать хочу!

Этот жалобный крик, больше похожий на громкий стон, заставил Геракла споткнуться на полпути. Он замер с распростёртыми объятиями, задумался, потом как-то диковато осмотрелся по сторонам и глубоко вздохнул.

– А, что, мы уже с тобой того? – спросил он виновато после непродолжительной паузы.

– Ага, – ответила она и, сообразив в чём дело, добавила: – Три раза по полтора часа.

– Ну и ну… – пробормотал будущий пенсионер и тихо поплёлся в ванную.

Отмокая под горячим душем «6-й» с грустью осознал, что впервые пережил приступ старческого слабоумия. Он до мельчайших подробностей мог вспомнить свой первый сексуальный опыт, хотя с тех пор минуло без малого семь десятков лет, но начисто забыл о том, что натворил недавно.

Какие-либо трансформации медленно увядающей плоти, неизбежно происходящие даже при успешном здоровом старении, в могучем организме Геракла пока не ощущались. Никаких заметных изменений его основных функций ещё не случилось. А вот стареющий мозг впервые дал осечку. До сих пор уменьшение его веса и объема, проистекающее приблизительно на два процента за каждое десятилетие взрослой жизни, не чинили препятствий в работе.

Успокаивало то, что стремительный переход от полной ясности ума к полному провалу памяти не происходит за одну ночь. Кроме того, даже частичная потеря умственных способностей необязательно является предзнаменованием «когнитивной гибели», и человек еще долго может оставаться продуктивным и компетентным, успешно заниматься сложной деятельностью, даже высокоинтеллектуальной. Некоторые из судьбоносных политических решений и величайших артистических творений были созданы умами, находившимися на разных стадиях раннего слабоумия. Данное обстоятельство не мешало им вносить важный вклад в культурную или политическую жизнь общества. Процесс деградации сначала влияет только на некоторые способности, в то время как другие остаются незатронутыми часто в течение долгих периодов. Тем не менее, первый тревожный звонок прозвенел, оповестив о ранней стадии крутого спуска.

Ощутив первые признаки поражения гиппокампа – заболевания, при котором больной при сравнительной сохранности следов долговременной памяти утрачивает память на текущие события, супермен поспешно принял чудодейственную кремлёвскую таблетку, спасавшую не только от синдрома Корсакова, но и от любых других старческих недугов. Таблетка подействовала незамедлительно.

– Научи меня коронному удару Пей-Мея, – пролепетала Сирена едва слышно, когда он забрался в постель.

– Зачем тебе?

– На всякий случай. Вдруг завалит какой-нибудь вонючий козёл.

– Если мужик сильно хочет, дай ему и расслабься. Никогда не лишай себя маленьких радостей жизни.

Прижавшись к прохладному обнажённому телу засыпавшей подруги, Геракл мгновенно забылся богатырским сном.

Ему приснилась гигантская чешуйчатая змея с женской головой и грудью шестого размера. Беззвучно шевеля губами, странная мерзкая рептилия силилась о чём-то предупредить, но слов было не разобрать. Завороженный магическим немигающим взглядом больших, наполненных слезами голубых глаз Геракл не только не испытывал ни малейшего страха, но почувствовал неодолимое желание приблизиться к страшному чудовищу и нежно обнять, прижав к себе, словно родное дитя. Однако он никак не мог сдвинуться с места, словно прирос ступнями к огромному валуну, на котором стоял посреди гнилого вонючего болота. Затянутое тяжёлыми свинцовыми тучами небо вдруг озарилось яркой вспышкой, потом раздался оглушительный взрыв, и разорвавшееся изнутри тело женщины-змеи разлетелось в клочья, словно экономика России от санкций. Такой жуткий кошмар может привидеться только во сне или в воспалённом мозгу выжившего из ума заокеанского политикана.

Часть четвёртая. Тайны парижских некрополей.

В Париже нет лучше места, чтобы быть убитым,

чем на фоне этой торжественной декорации.

Михаил Трофименков.

1.

Несмотря на бурно проведённую ночь, Геракл поднялся с постели как обычно в шесть утра по московскому времени, что соответствовало четырём часам в Париже. Двух часов крепкого сна ему вполне хватило, чтобы полностью восстановить силы. Чувствовал он себя великолепно, мысли о приблизившейся старости большие не беспокоили, а вид спящей рядом сексапильной рыжеватой блондинки не вызвал никаких эмоций, кроме благоговейного трепета и сочувствия.

Без косметики и макияжа она выглядела в сумеречном свете как безгрешное ангелоподобное существо, замкнутое в своей совершенной красоте и отчуждённое от всего мирского. Молодая женщина словно сошла с полотна одного из величайших мастеров Высокого Возрождения Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, более известного как Джорджоне. Лёжа на спине, закинув правую руку за голову, а кистью расслабленной левой руки прикрыв низ живота, Сирена приняла позу обворожительной юной венецианской натурщицы, запечатлённой им в образе «Спящей Венеры», не ведающей во сне о наготе, как не ведала о ней Ева до грехопадения. Геракл невольно залюбовался плавными линиями дышащего целомудрием, мягко круглящегося золотистого тела. Её прекрасное лицо, как и лицо богини, хранило безмятежно-ясное выражение. Светлый лоб, спокойно изогнутые брови, мягко опущенные веки закрытых глаз, прекрасный строгий рот создавали образ непередаваемой словами незапятнанной телесной и нравственной чистоты. Левая рука полностью закрывала татуировку на лобке – единственный диссонанс, способный нарушить материализовавшийся живописный идеал единства физической и духовной красоты, который достижим только тогда, когда ясный незамутнённый дух живёт в совершенном теле.

Будучи прирождённым эстетом, Геракл медленно окинул восхищённым взглядом неподвижную фигуру с головы до ног, упиваясь безупречной красотой линий и не испытывая ни малейшего вожделения, словно турецкий евнух или модный итальянский кутюрье. В комнате приятно веяло утренней прохладой, покрывшей голое женское тело зябкими мурашками.

«Бедняжка, ей, должно быть, холодно», – подумал Геракл и заботливо по-отечески укрыл напарницу сползшим одеялом, как будто придерживался нетрадиционной ориентации и не имел ничего общего с неукротимым и ненасытным хищником, ночью безжалостно терзавшим её нежную плоть до полного изнеможения. Он решил не будить безмятежно спавшую красавицу, щедро предоставив ей выходной. Кто знает, какие суровые испытания ждут прелестную амазонку впереди.

Легко освободившись в туалете от всего лишнего, что могло помешать сосредоточиться в нужный момент, «6-й» наскоро принял душ, побрился и оделся так, чтобы не выделяться в городской толпе. Он захватил из России несколько комплектов экипировки: рабочий, ежедневный и парадный. В это утро бывший киллер предпочёл выглядеть скромно, облачившись в сильно потёртые джинсы и толстый свитер. Сверху одел старомодную кожаную куртку с множеством внутренних потайных карманов, вшитыми в подкладку пустой кобурой и специальным нано-технологичным футляром для охотничьего ножа. В таком наряде супермен стал похож на типичного безработного с парижской окраины, следовательно, не мог вызвать подозрений в криминогенных кварталах французской столицы ни у полицейских, ни у прохожих. Соответствующий образ дополнили старые истоптанные ботинки армейского образца с вмонтированными в подошвы выдвигающимися острыми, как бритвы, керамическими лезвиями и выцветшая велюровая кепка, купленная в середине восьмидесятых на распродаже эксклюзивных мужских головных уборов в модном бутике на улице Сент-Оноре.

Переложив из пиджака в куртку документы, деньги и мобильник, он бесшумно выскользнул в коридор. Кобура немного стесняла движения, но Геракл привык к этому служившему чем-то вроде талисмана обязательному для походного гардероба аксессуару, который всегда брал с собой в поездки, не расставаясь притом с набором стрелявших отравленными стрелами однозарядных авторучек и коробкой сигарет, заряженных пулями калибра 4,5 миллиметра. Однако заграничные шпионские «штучки» не шли ни в какое сравнение с разработанным в 1930 годах легендарным пистолетом отечественного производства. Профессионал легко мог раздобыть такой в любой точке планеты. Многократно проверенное в деле совершенное в своем классе орудие убийства с высокими боевыми и эксплуатационными качествами, простое в обращении и надёжное при ведении огня, обладало только одним недостатком – плохой фиксацией магазина, вследствие чего иногда бывали случаи самострела.

13-я линия парижского метрополитена, по которой из центра до недалёкого пригорода Сен-Дени можно добраться за полчаса, похожа на московскую Филёвскую линию, тоже раздваивается, и поезда идут в северном направлении по разным маршрутам. В отличие от всегда чем-то озабоченных, изнурённых зимним авитаминозом, бледных москвичей здесь в ранний час дремали в вагонах никогда не унывающие и жизнерадостные чернокожие парижане, возвращавшиеся в свои дома с Монмартра и Елисейских полей после ночных бдений.

Геракл машинально сел не на тот поезд, о чём догадался только когда по старой привычке доехал до станции Габриэль Пери. В пятнадцати минутах ходьбы от неё на левом берегу Сены, находилось основанное в конце девятнадцатого века старейшее в Европе кладбище животных, куда он часто наведывался в прежние времена. Там, напротив могилы легендарной курицы по кличке Кокотт был устроен тайник для секретной переписки с начальником управления «С» ПГУ КГБ СССР, которому он в прошлом подчинялся напрямую, будучи автономной структурной единицей, действовавшей под глубоким прикрытием и не имевшей никакой видимой связи с официальными загранпредставительствами КГБ СССР по линии «Н».

Прежде чем извлечь корреспонденцию Геракл всякий раз подолгу бродил по живописному звериному некрополю, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Обязательную согласно инструкции прогулку он совершал с удовольствием, любуясь оригинальными скульптурными надгробиями и читая трогательные эпитафии. Кладбище, официально именовавшееся «Собачьим», было разделено на четыре части. Первая предназначалась для захоронения собак, вторая – кошек, третья – птиц, четвёртая – для остальных животных. Здесь покоились несколько лошадей, лев, обезьяны, кролики, хомяки, мыши, рыбы и баран по кличке Фауст.

Гераклу пришлось убить немало плохих людей, но он никогда не обижал братьев меньших, ни домашних, ни диких. Относился к ним с таким же трепетом, как к детям, нежно любил всех за исключением земноводных гадов – змей, жаб и лягушек. Звери отвечали ему тем же. Самые свирепые псы при нём становились смиренными и, виляя хвостами, норовили лизнуть руку, а блудливые коты охотно позволяли погладить себя, почесать за ушком и даже подержать на руках. Своих детей и зверей у профессионального убийцы никогда не было, и он уже не рассчитывал их засвисти.

В последний раз Геракл посетил это прелестное кладбище в августе 1989 года незадолго до возвращения на родину. На его голове тогда красовалась та же самая кепка от Жака Ле Корра, только не заношенная.

Щемящее чувство беспричинной тоски внезапно охватило его, будто вдруг нахлынуло воспоминание о давно умершем друге. Когда ещё представится шанс оказаться здесь? В его возрасте не приходилось рассчитывать на новое возвращение. Нестерпимо захотелось ещё разок пройтись по лабиринту кладбищенских дорожек и взглянуть на запечатлённые в граните, мраморе и бронзе симпатичные звериные мордашки, чтобы проститься с ними вероятно уже навсегда. В конце концов, ничего не изменится, если он навестит Полигистора не в восемь, а в десять часов утра.

Веление служебного долга уступило зову сердца. Геракл вышел из метро в Аньер-сюр-Сен, чтобы ненадолго воскресить в памяти времена своей молодости.

В конце XIX века этот северо-западный пригород Парижа был популярным местом отдыха. Пляжи и таверны на набережной в то время привлекали много народа, в том числе представителей творческой богемы. В 1873 году Клод Моне написал картину «Сена в Аньере», хранящуюся теперь в коллекции Эрмитажа, в 1884 году Жорж-Пьер Сёра запечатлел наиболее посещаемое место для купания, а в 1887 году Винсент Ван Гог увековечил его, изобразив полюбившийся художникам ресторан «Сирена».

После октябрьской революции Аньер-сюр-Сен заполонили политэмигранты из России. В 1932 году здесь в особняке, приобретённом гвардейским офицером, членом масонской достопочтенной ложи «Северное Сияние» и ложи усовершенствования «Друзья любомудрия» Верховного совета Франции, был основан православный Храм Христа Спасителя, превратившийся вскоре в один из важнейших духовных центров русского зарубежья. При храме существовала женская монашеская община, многие члены которой подвизались позднее в монастыре Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От. Здесь же действовал дом призрения для пожилых русских эмигранток.

Геракл прожил в этом промышленном пригороде Парижа несколько первых лет своей нелегальной миссии, снимая дешёвые квартиры у потомков белоэмигрантов, завербованных КГБ. Это было самое опасное время, когда он только вживался в новую роль, и ему приходилось кардинально менять привычки. Соотечественники здорово помогли быстро превратиться в обычного элегантного парижанина, рабочий день которого начинается с чашки утреннего кафе с сигаретой и свежими круассанами в маленьком кафе, а завершается за ужином с друзьями в ресторане и занятием любовью в постели с очередной подружкой. Тогда же пришлось расстаться с впитанными за чтением книг Александра Дюма романтическими мифами о рыцарской доблести и бескорыстии, приучив себя к традиционной европейской бережливости и разумному обращению с деньгами.

За прошедшие с тех пор годы Аньер-сюр-Сен внешне изменился не сильно, хотя здесь, как и на других парижских окаринах, появилось много больших неуютных социальных домов, в которых в основном обитали безработные иммигранты из стран Магриба, а улица Ба и набережная Доктор Дерво превратились в современные скоростные автомагистрали с километровыми тоннелями и виадуками.

2.

Погода выдалась не для сентиментальных прогулок. Небо заволокло свинцовыми тучами, моросил мелкий противный дождик, сильные порывы холодного северного ветра пронизывали насквозь. Но отступать было поздно. По сохранившей провинциальный вид тихой улице Ренана, где за высокими заборами скрывались старинные домики с мансардами и живописные палисадники, Геракл вышел на бульвар Вольтера. По нему спустился к Сене, на пути плотно позавтракав в маленьком уютном бистро.

Юная чернокожая официантка с копной африканских косичек, одетая в короткое пёстрое платьице, едва прикрывшее аппетитную попку и большую натуральную грудь, приветливо улыбалась, выставляя на стол обильную трапезу. Он заказал яичницу с ветчиной, омлет с плавленым сыром, овощной салат, запечённые в кожуре ломтики картошки, тартин (кусочки нарезанного багета), хрустящие круассаны, джем, йогурт, стакан свежевыжатого апельсинового сока и большую чашку кофе «американо». Пожилой, но симпатичный француз, сожравший всё это изобилие, не моргнув глазом и ни разу не икнув, показался ей похожим на придурковатого иностранца, хотя в отличие от большинства местных завсегдатаев говорил без акцента, а взглядом раздевал её, словно молодой кобельеро. Она охотно отдалась бы этому прожорливому старикану за умеренную плату и даже согласилась бы стать ненадолго его содержанкой, чтобы скопить немного денег на учебу.

Геракл, между тем, любуясь девчонкой, вовсе не думал о сексе. В нём пробудились доселе неведомые отцовские чувства. Неплохо было бы удочерить такую вот красотку, приодеть, дать хорошее образование, а потом выдать замуж за какого-нибудь не бедного, но порядочного паренька, зарабатывающего на жизнь интеллектуальным трудом.

Расплатившись по счёту, он оставил щедрые чаевые. Пересчитав деньги, размечтавшаяся официантка невольно вздохнула, сожалея об очередной упущенной возможности изменить незавидную судьбу. Будучи четырнадцатым ребёнком в бедной эмигрантской семье, она могла надеяться только на себя и на чудо в образе щедрого принца или дряхлого папика с толстым кошельком, который нетрудно развязывать умелыми ручками. Второй вариант представлялся более реалистичным.

Плотно поев, Геракл неторопливо продолжил путь по немноголюдному бульвару, застроенному вперемежку современными теснившими пространство громадинами высотой в восемь – двенадцать этажей с большими окнами, разной конфигурации эркерами, балконами, остеклёнными и открытыми лоджиями, и маленькими безликими двух – трехэтажными домиками девятнадцатого – начала двадцатого века, многие из которых сплошь были закрыты рекламными вывесками. Вокруг некоторых особнячков с красными черепичными крышами сохранились миниатюрные садики, обнесённые прозрачными металлическими оградами или глухими каменными заборами. Ближе к Сене контрастная застройка сменилась более плотной и однородной. Здесь преобладали относящиеся к концу девятнадцатого столетия доходные дома в четыре – пять этажей, отличавшиеся более разнообразными и насыщенными декоративной отделкой фасадами с французскими окнами, украшенными низенькими ажурными коваными решётками. Первые этажи представляли собой нескончаемую ленту нарядных магазинных и ресторанных витрин. Не вписывающиеся в стилистический контекст новые здания попадались редко. Но и они не выпячивались из общего ряда, скромно занимая территории нешироких частновладельческих участков, размежёванных еще при правлении Бурбонов.

Неброские, а в сумрачные дни откровенно унылые улицы парижских предместий Геракл любил чуть больше, чем респектабельные авеню исторического центра. Здесь сильней чувствовалась милая сердцам простых французов, прославленная в их гимне, воспетая в лирических шансонах свобода. И дышалось легче.

Вольнолюбие и безмятежность – вот, пожалуй, те две основные взаимосвязанные черты характера, которые отличают коренных парижан от жителей других европейских столиц. Возможно, кто-то заменит это определение одним словом – легкомыслие, но будет прав только ранней весной в преддверии буйного цветения природы. В остальные сезоны духовные наследники Мольера, Дении Дидро и Жозефа Гильотена, Виктора Гюго и Оноре де Бальзака, как прочие европейцы, бывают постоянно занятыми, всегда чем-то озабоченными, несносно деловыми и утомительно педантичными, но неизменно жизнерадостными, по крайней мере, с виду. Отпускное время не в счёт. В отпусках все люди меняются до неузнаваемости.