Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Конечно лучше, Даша, – согласилась я.

Она опомнилась и поспешила оправдаться:

– Я не имела в виду, что ты и Сергей Михалыч нам чужие, я просто не так выразилась! Мы же только добро от вас видели! Ты же знаешь, я каждый раз Бога благодарю, что графа Андрэ в мою жизнь послал, а потом тебя вот! Ты танцевать-то будешь сегодня? – спросила она без перехода и даже без паузы.

– Не знаю. Пригласят, буду.

– Пригласят! Сынок твой любит с тобой танцевать. И красивый, и хороший он у вас. Уважительный! Катька, та взбалмошная, слишком быстрая какая-то, резкая, – Даша полюбовалась на свою работу и, продолжая говорить, отправилась к Сундуку Сокровищ: – Стефана-то моего как Максим остановил! «Не пущу, – говорит, – мама просила не беспокоить». Я испугалась, думала, Стефан его ударит, не любит он, когда ему перечат, да Катька в слезах налетела, Стефану в руку вцепилась. А против Катьки он не устоит! С детства её раннего всё шепчется с ней о чём-то. Он с родной дочерью так не носится, как с Катькой твоей! – закрепив корону вокруг пучка, она заторопилась: – Красиво, Маленькая! Давай помогу платье надеть да побегу. Сама-то ещё не прибрана, и Анютке помочь с причёской надо.

– Благодарю, Даша. Ты беги, я сама платье надену.

– Да?.. Ну, тогда побегу.

Она ушла, а я натянула второй чулок, надела платье и туфли и, бросив на себя взгляд в зеркало, даже не улыбнулась – не хотелось. Сегодня меня не встретит восхищённый взгляд Серёжи. Сегодня и комплементы говорить некому. «Ох да к чёрту комплементы! Сегодня вся моя жизнь сломалась!» – я чуть было не сорвалась, не расквасилась, но закусив губу, проморгалась, продышалась и вышла из спальни.

Меня ждал самый долгий и трудный вечер в моей жизни.

Перед дверью сына, я ещё раз глубоко втянула в себя воздух, выдохнула и только потом постучала. Выждав несколько секунд, я потянула дверь на себя и услышала звуки, напоминающие возню.

– Максим, я могу войти?

– Входи… мама, – натужно откликнулся он.

– Пусти! – следом закричала Катя. Она билась в крепких руках брата, размахивая кулачками, молотила ими куда придётся и кричала: – Ты предатель… предатель! Пусти меня! Я не хочу… иметь с тобой дела!

– Катя, прекрати! Макс, отпусти её!

Максим разжал руки. Катя ещё раз замахнулась на него, но не ударила.

– Я доверять теперь тебе не смогу! – крикнула она. – И отцу тоже! – размазав слёзы по щекам, она бухнулась на пол и, обняв коленки руками, уткнулась в них лбом.

– Папе, – поправила я, опускаясь на пол подле неё.

Макс, отдуваясь и переступая с ноги на ногу, поглядывал на нас некоторое время, потом тоже сел на пол. Молчание нарушила Катя; по-прежнему пряча лицо в коленках, она спросила:

– Мама, как мы будем жить?

– Будем стараться жить, как и прежде жили, – ответила я.

Она вскинула голову, глаза её со слипшимися от слёз ресницами широко распахнулись, а губы брезгливо скривились.

– Ты… ты простишь ему другую семью?

– Я имела в виду, Котёнок, что случившееся не должно сделать нашу жизнь несчастной. Посыпать голову пеплом и страдать от горя в мои планы не входит, надеюсь, в ваши тоже, – спокойно сказала я и, переведя взгляд на сына, спросила: – Макс, ты подумал?

– Да, мама. Уверен, в главном я справлюсь – материальная сторона жизни семьи не изменится, независимо от того, какое решение примет папа. Я не справлюсь с управлением семьёй, авторитета у меня нет.

– Уважение, сынок, дело наживное, будешь ответственно относиться к роли главы семьи, со временем появится и авторитет.

– Мама, ты что, предлагаешь Максу стать главой семьи? – изумилась Катя.

– У тебя есть возражения, детка?

– Да это глупость! Макс слишком молод, в семье его за ребёнка принимают! Кто его будет слушать?

– Для начала я и ты.

– Я думала, дед или Стефан возглавит семью.

– Катя, кто обеспечивает финансовое состояние семьи, тот и глава.

– В таком случае, я тоже могу взять на себя обеспечение семьи и стать главой!

– Ты выдвигаешь собственную кандидатуру?

Она опустила глаза и буркнула:

– Нет!

– Тогда предлагаю вернуться к делу. Максим, ты напрасно в себе сомневаешься, твой папа многому научил тебя, сегодняшний случай со Стефаном это доказывает. Я горжусь тобой, сынок! – я протянула руку и вновь коснулась его щеки, но ощутив под пальцами ещё не знавший бритвы пушок, едва не всхлипнула: «Мой сынок! Рано, господи, как же рано я обременяю тебя такой ответственностью!»

Он перехватил мою руку и прижал её ладошкой к губам.

– Я люблю тебя, мама! Прости моё молчание, но я и сейчас не знаю, как я должен был поступить!

– Я тоже не знаю, Макс… не понимаю, зачем папа обременил тебя сведениями о своей личной жизни?

– Я узнал так же, как и ты, случайно! Помнишь, Катя, ты сказала, что Игорь будет рад, если подарить ему на день рождения сумку-почтальонку, ну, я ехал мимо торгового центра и вспомнил об этом, а там встретил папу с ребёнком и женщиной. Я и не понял бы ничего, если бы мальчик его папой не назвал. Это три месяца назад случилось. Папа обещал, что сам всё нам расскажет, как только проведёт процедуру установления отцовства.

– Он что, сомневается, что мальчик его сын? Ребёнку года три на вид. Вначале не сомневался, а теперь сомневается?

Максим кивнул и добавил:

– Он не считает их своей семьёй!

– Это ничего не меняет, – произнесла я излишне жёстко, – а впредь предлагаю договориться о скромности – я не хочу обсуждать с вами личную жизнь вашего отца! Извинения, сынок, я принимаю.

– Мама, ты разводиться будешь? – спросила Катя.

– Полагаю, да.

Максим покачал головой.

– Папа никогда не даст тебе развод.

– Вот как?

– Не даст, мама! Папа любит тебя! Прости, что лезу в ваши отношения, но я знаю – он тебя любит!

Я испытала дежавю. Когда-то Настя точно так же – упрямо и твёрдо глядя мне в глаза – утверждала о любви её отца. «Если они меня любят, что же они от меня бегут?» – тоскливо подумала я и вслух спросила:

– Катя, ты как?

– Справлюсь, мама.

– Я ещё не знаю, где ваш папа намерен жить, поэтому домочадцам объявим об изменениях завтра вечером. Сюрприз, так сказать, – усмехнулась я, – в завершении праздника! А деду…

– Мама, я восхищён твоим самообладанием!

– Я, сынка, и сама собой восхищена! – отшутилась я и договорила: – А деду я скажу сегодня.

«Возмутится, разволнуется, сразу самолёт закажет… – представила я возможную реакцию Андрэ, – и смягчить новость нечем».

– Мама, я к тебе часто за помощью обращаться буду, – предупредил Макс.

– Конечно, сынок, и ко мне, и к деду, и к папе, и к Стефану, и ко всем, кто сможет помочь. Просить помощи не зазорно, и ошибиться не зазорно. Зазорно не признавать свои ошибки, зазорно оправдываться, зазорно обвинять других в собственных промахах.

– Братка, прости, забудь, что я наговорила, – раскаялась Катя. – На мою поддержку и помощь тоже можешь рассчитывать.

– Благодарю, Катя. И за сегодня благодарю! – Макс хохотнул. – Зачётно ты помогла мне отстоять мамину дверь от Стефана!

Катя залилась смехом.

– Так я испугалась, что Стефан тебя ударит! Думаю: «Ну всё, дядька Стефан, братка мой тебя сейчас отдохнуть положит прямо тут в коридоре, под маминой дверью!», а ты молодец, сдержался!

– Ну да, сдержался! Учиться мне ещё надо сдерживать себя! Если бы ты на его руке не повисла, мне потом стыдно было бы перед Стефаном!

– Ты мог ударить Стефана, сынок?

– Нет конечно! Вывел бы из строя и всё! Нехорошо получилось бы, ещё и Даша там была. Так что Кате, мама, я объявляю благодарность от лица главы семьи – и меня, и Стефана от стыда спасла!

– Ты с папой когда встретишься, спроси, как бы он в подобной ситуации поступил.

– Да, мама, – сразу сделавшись серьёзным, пообещал Максим.

– Ну всё, славные мои детки, пошла я дальше, – свернула я разговор и поднялась на ноги.

– Мама, я ещё не сказал главного, – остановил Максим. – Ты потрясающе выглядишь! – и хитро прищурившись, спросил: – Моя прекрасная мама, ты будешь сегодня танцевать со мной?

А вот этого я вынести уже не смогла. «Он «не сказал главного»! Господи, он «не сказал главного»! Только Серёжка мог быть столь же галантным, чтобы в условиях разрушающегося мира выделить в главное комплемент женщине! И вот теперь это сделал его сын. Мой сын!»

В глазах моих вскипели слёзы, не отирая их, я прошептала:

– Конечно, милый! Спасибо!

– Ой, пойду-ка и я приберу себя, – пряча тоже намокшие глаза, поднялась Катя, – а то, прям, замарашкой себя чувствую на твоём фоне.

Я распахнула объятие, всхлипнув, она порывисто прижалась ко мне.

– Ничего, Котёнок, ничего детка, мы справимся.

– Ты тоже плачешь!

– Плачу. Больно потому что. И тебе больно, знаю. Детка, что бы ни происходило, знай, папа любит тебя! Слышишь? И всегда будет любить!

– Можно я к тебе сегодня ночевать приду?

– Конечно, Катюша.

Катя оттолкнулась от меня и выбежала из комнаты.

– Сынок, будь с Катей мягче, – попросила я, – ей, с её разделением мира на белое и чёрное, сейчас особенно трудно, полутона она пока не признаёт.

Максим качнул головой, соглашаясь, и добавил:

– У неё вот-вот выставка работ отца Эдварда начнётся, открытие через две недели. Самая горячка сейчас.

– Я тоже надеюсь, что работа отвлечёт её. Макс, я буду в кабинете, позвоню в Париж.

– Мама, ещё одно! Ты лишаешься горничной, я могу заняться поиском кандидатуры.

– Чуть позже, Максим. Даша меня предупредила о своей отставке, но пока это разговоры. Скорее её желание, чем решение. Я сообщу, когда ситуация разъяснится. И ещё, сынок, я щенков хочу взять. Катя, думаю, согласится.

Макс самодовольно ухмыльнулся, но тотчас нахмурил брови и озабочено переспросил:

– Щенков?

– Ещё затылок себе почеши! – рассмеялась я. – Скрытности, сынка, тебе ещё учиться надо! Когда щенки будут?

– Через месяц. Папа договорился с хозяевами, что малышей при матери до двух месяцев подержат. Ты только не выдавай меня, хотели сюрприз сделать, а я раскололся!

– Не выдам. Радоваться буду абсолютно неожиданному подарку, зуб даю! – и я щёлкнула ногтем большого пальца о край верхнего резца.

С лаской во взгляде Макс укоризненно покачал головой.

– А ещё графиня! Видел бы тебя дед!

– Ну-у, графиней Наше Сиятельство сделались в пятьдесят пять, а до того голубыми кровями облагорожены не были. Дай поцелую, пока ты ниже меня.

Я склонилась к сидевшему на полу сыну, поцеловала его макушку, лоб, щёку, а напоследок прижалась губами к краешку рта. Он обнял меня одной рукой и сказал:

– Мама, сейчас тяжело, но я знаю, у нас всё будет хорошо.

Я кивнула и, чтобы вновь не расплакаться, понеслась в кабинет.

Андрэ, против ожидания, выслушал мой рассказ спокойно и лишь сухо спросил:

– Твой муж дал тебе какие-то объяснения?

– Мы ещё не виделись. Да и какие объяснения он может дать? «Извини, дорогая, я случайно ребёнка на стороне родил»?

– Как дети?

– Макс знал уже три месяца как. Тоже случайно их встретил и тоже в торговом центре. Катя… не знаю… поплакала, но скромно. Что у неё внутри творится, бог её знает! Боюсь я за Катю.

– Как ты сама?

– Я? Я, Андрей, словно замёрзла. У меня и слёз нет. И новая семья Сергея будто не стала неожиданностью, будто ждала. Да я и одна-то ещё почти не была, так, часок только. Больше думала не о случившемся, а о том, как жить дальше будем.

– Детка, я сегодня же вылетаю, завтра обниму тебя. Ночью одна не оставайся!

– Не останусь, Катя уже напросилась на ночлег.

– Вот и славно! И ты не одна, и она с тобой! Порасспрашиваешь её.

– Андрей, завтра у нас праздник, Машины пятьдесят пять празднуем, помнишь?

– Ну значит, с корабля на бал. В порту что-нибудь куплю в подарок.

Кончив разговор, я вышла в гостиную и… встретила восхищённый взгляд Стефана. «Неужели я просто не замечала?.. Неужели Стефан и вчера, и месяцы, и годы назад смотрел на меня так? – подумала я, смущаясь и помимо воли расплываясь в улыбке. Я вдруг вспомнила точно такой же его взгляд двадцатилетней давности, когда в торговом центре Подгорицы хулиганства ради я продефилировала перед ним в платье, которое собралась купить. Его восхищение тогда дорогого стоило. Его восхищение позволило мне – неуверенной в себе женщине, какой я тогда была, попав на своё первое светское мероприятие, чувствовать себя настоящей королевишной.

– Мама, ты прелестна! Ты восхитительна, моя юная мама! – поднялся встретить меня мой взрослый сын.

– Благодарю, сынок.

Принимая мой поцелуй, он шепнул:

– Я в кабинет, поработаю до ужина.

– И меня не забудь поцеловать, Маленькая! – заявил о себе Василич. – Я, вишь, и побрился к ужину! – он погладил себя по щеке и добавил: – Ох и красивая ты сегодня!

Я засмеялась и поцеловала его вначале в одну, а потом в другую щёку.

– Сладкие твои поцелуи, Маленькая, – подмигнул он, – завидую я Сергей Михалычу, ох и завидую!

«А вот Сергей Михалыч ищет поцелуи послаще», – тоскливо подумала я и отошла от него. А с дивана, бросаясь ко мне, уже вспорхнула Анюта, по-прежнему лёгкая, несмотря на беременность, прижалась ко мне животом и повторила вслед за Василичем:

– Лидия Ивановна, вы такая красивая!

– Здравствуй, Анюта. Самая красивая в семье у нас ты, девочка. Как ты себя чувствуешь?

– Да хорошо я себя чувствую! Устала только, скорее бы уже родить!

– Анютка в меня, – подала голос Даша, – и беременность легко носит, без токсикозов там всяких, и рожать будет легко, и ребёночка родит здорового. А муж захочет, так и другого выносит! Потому здоровая она у нас со Стефаном!

При первых же звуках пронзительного гласа матери Анюта судорожно на неё оглянулась и вновь повернулась ко мне с виноватым видом. Я ласково поцеловала её в лоб и сказала:

– Не торопи роды, девочка, всему своё время. Малыш сам знает, когда ему пора. Разговаривай с ним больше и наслаждайся свободой! Сейчас, Анютка, малыш привязан к тебе, а когда родишь, ты будешь привязана к малышу!

– А дедушки и бабушки на что? – вновь вклинилась Даша. – Вчетвером, думаю, справимся с одним-то ребёнком! Правда, Стефан?

– Справишься! Сиськой тоже своей кормить будешь? – недобро покосился он на неё.

– А и что такого? Сейчас вон сколько разного для детей, и без сиськи можно вырастить.

– Дак, с сиськой-то малышу лучше, особливо ежели мальчик! – ввернул Василич.

– А тебе откуда знать, Василич, ежели ты своих не имел? – огрызнулась Даша, и в гостиной стало тихо.

Василич часто-часто заморгал и, пряча навернувшиеся на глаза слёзы, отвернулся. Стефан же взглянул на жену так, что та поёжилась.

Бить по больному по силам не каждому, а Даша сегодня превзошла многих. Она знала, что Маша трижды беременела, знала, что все три раза это была внематочная беременность, а при второй беременности Машу чудом спасли, но всё равно ударила.

– Рожать тебе недели через три? – спросила я Анюту, только чтобы разрушить давящую тишину.

– Через двадцать дней! – защебетала она охотно. – И со свадьбой мы тоже всё решили! Будем свадьбу играть через три месяца после родов, когда я в себя приду. Эдвард до родов предлагает, чтобы ребёнок, когда мы уже муж и жена, родился, но вы же знаете, я настоящую свадьбу хочу – и фата чтобы, и платье белое в пол!

Слова дочери вызвали у Стефана ироничную усмешку, и Даша тотчас развернулась к нему, изготовившись к бою.

– А в чём противоречие? – упреждая их разборки, вновь спросила я. – Брак вы можете зарегистрировать сейчас, а свадьбу потом сыграете.

– Это же затратно! – возмутилась Даша. – Регистрацию брака праздновать придётся, а потом ещё и свадьбу! Лучше уж за раз.

– Но Эдвард вполне успешный бизнесмен… – растерялась я.

– А и что, что успешный? Деньги и ему на голову не сыплются!

– Лидия Ивановна, Эдвард так и хотел! – бросилась на защиту жениха Анюта. – Он ещё два месяца назад предлагал зарегистрироваться и в свадебное путешествие поехать, хотел в Штаты, к своему отцу, ну, к тому, который художник, а мама не согласилась.

Я смотрела на Дашу и вспоминала юную горничную в доме Андрэ. Куда подевалась милая, быстроногая и ласковая девочка? На диване восседала грузная дама с ярким макияжем на всё ещё красивом лице, в излишне декольтированном туалете, возгордившаяся предстоящим родством и жаждущая управлять и дочкой, и будущим зятем.

Не так давно Маша мне поведала, что Даша попрекает Стефана тем, что он отказался от зарплаты семейного врача, коим, по сути, для семьи является. «Да я не в первый раз слышу, как Дашка вопит об этих деньгах, – приняв моё удивление за недоверие, сказала Маша и веско прибавила: – И не первый год! Потому что жадная! И не спорь! Все знают, что одеваться она норовит за твой счёт, только ты в магазин, она тут как тут со своей Анькой: «Маленькая, Анюте сапожки надо да платьице пора свежее прикупить», – передразнила она Дашу, – а сама и себе нахватает! А Стефан, между прочим, тысячами деньги домой приносит, да не рублей, а евро! А подарки она какие себе и Аньке на праздники да дни рождения заказывает? Ты ей одними подарками раз сто уже выплатила всю двадцатилетнюю зарплату Стефана!»

Выплеснув возмущение, Маша выразительно помолчала и, сменив тон, заговорила о том, зачем, собственно, и начала разговор: «Так это… что хотела сказать-то, вчера Дашка об Анькином приданном вопила. Она-де зарплату Стефана копила бы, и тогда Анька не шла бы замуж бесприданницей. Вот я и подумала, Эдвард за Анькой приданное, что ли, требует? За брюхо её нагулянное?»

Эдвард, конечно, никакого приданного за Анютой не требовал. Будь так, Даша уже бы решала вопрос со мной, как решала все свои материальные капризы и нужды. Про приданное она, скорее всего, на ходу выдумала, как обоснование для упрёка Стефану, но… на чужой роток не накинешь платок – услышали, вложили в слова свой смысл, и вот уже едва нарождающиеся отношения молодых тащат за собой шлейф торга. Даша должна бы понимать, что, чем скорее Анюта выйдет замуж, тем быстрее улягутся сплетни; что внуку её лучше родиться не у матери-одиночки, случайно забеременевшей от студентика из соседней общаги, а в полной семье, где у малыша есть и мама, и папа, но Даша опять что-то выгадывала. Маша права, равнодушный к деньгам, как, впрочем, и к любым другим материальным ценностям, Стефан всегда очень прилично зарабатывал и всё, что зарабатывал, отдавал жене. Даша же деньги складывала. Куда – никто не знает, банкам она не доверяла, равно как и инвестиционным инструментам, значит, складывала где-то дома.

К счастью, она не знает, что, несмотря на отказ Стефана от зарплаты, Серёжа всё равно открыл на его имя счёт, куда все эти годы каждый месяц перечисляет его зарплату, ещё и вкладывая эти деньги в различные финансовые инструменты. Сумма там накопилась немалая, и узнай Даша об этих деньгах, она и их приберёт к рукам. Когда-то пьяные родители забывали покормить маленькую Дашу, недостаток пищи в раннем детстве обернулся для Даши скаредностью в жизни взрослой.

– Анюта, замуж ты выходишь за состоятельного взрослого мужчину, – проговорила я наконец, – пусть он сам решит, как будет лучше и для тебя, и для малыша, доверься ему! А твоя мама просто побоялась отпустить тебя за океан. Ты у неё единственный ребёнок, и к тому же чудо какой красивый и умненький ребёнок!

Порозовев от смущения, Анюта ласково прижалась ко мне щекой и вдруг вскрикнула:

– Ой! Он пнул меня! Потрогайте, Лидия Ивановна! – она схватила мою руку и прижала к своему животу. – Слышите? Ой! Ещё раз!

– Слышу, Анюта, – рассмеялась я, погладила выпирающую пяточку малыша и не в первый раз украдкой взглянула на лестницу, ожидая Катю. Времени прошло уже достаточно, а Катя всё не появлялась.

Катя появилась спустя ещё полчаса, и во мне всё сжалось от жалости. «Долго же ты плакала, детка», – подумала я, наблюдая за тем, как, понурив головку, она спускается по ступенькам.

Но ступив с последней ступеньки в гостиную, Катя вздернула голову, да так и шла, ни на кого не глядя, ни с кем не здороваясь, пока не достигла меня и Анюты.

– Здравствуй, Анюта, – произнесла она, сделав попытку улыбнуться, и села с ней рядом. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, Катя, – ответила та, переводя растерянный взгляд с заплаканного лица Кати на моё и обратно, и участливо предложила: – Катя, у меня малыш шевелится, хочешь послушать?

Катя кивнула, скорее из вежливости, чем из интереса, но спустя несколько мгновений глаза её блеснули восторгом, и она прошептала:

– Шевелится… мама, он шевелится! Ой! Толкается! Это ножкой, да? – она наклонилась и обеими ладошками обхватила живот Анюты. – Анютка, а тебе не больно?

Все засмеялись, и девчонки начали шептаться. Я поднялась, поцеловала одну, потом другую в макушку и отправилась на кухню. Оттуда уже минут десять как-то уж слишком громко доносилось громыхание кастрюль.

Согнувшись над посудным ящиком, Маша расталкивала кастрюли по местам.

– Маша, добрый вечер, – поздоровалась я.

– Не добрый! – отрезала она.

– Что так? … Что-то случилось?

Она выпрямилась и, скосив набок рот, выдула воздух на чистый, не осквернённый ни единым выпавшим из кос волоском, лоб.

– Вначале ты мне скажи, завтра мой день рождения или не мой?

– Маша, я не понимаю…

– Нет, ты мне ответь!

– Завтра твой день рождения, Маша.

– Вот! Мой, значит! А если день рождения мой, то и гостей каких хочу, тех и зову! И за столом этого вашего Эдварда я завтра видеть не хочу! Вот так! Или он, или я! – выставив ультиматум, Маша толкнула ящик ногой, отправляя его на место, и воинственно нацелила на меня подбородок.

– Что вдруг случилось? Эдвард обидел тебя?

– Да, он меня обидел! Он внучку мою бросил и тем меня обидел! Такую умницу, красавицу бросил ради этой вот, с чужим ребёнком в брюхе!

– Маша, ну что ты говоришь? – поморщилась я. – Девочка на руках у тебя росла! И потом, почему ты решила, что Эдвард Катю бросил?

– А как же? Эта вот и сказала: ради её Аньки нашу Катеньку бросил!

Я покачала головой.

– Маша, Катя сама Эдварду отказала ещё полгода назад. Помнишь, мы знакомиться к родителям Эдварда ездили?

– Ещё бы не помнить, я тот день ввек не забуду! Я насилу с ужином управилась, решила, что списывать меня пора, а потом Василич в больницу угодил!

– Вот в тот день Катя и отказала Эдварду.

– А что же эта бессовестная мелет?

– Я не знаю, что и кто мелет, Маша. У тебя «эта» и Анюта, и Даша.

– Да барыня наша новоявленная – Дашка! Хвасталась, что Эдвард её Аньку любит так, что на всё ради Аньки готов, ради Аньки и Катю бросил, и тёщу – её, то есть, – к себе в дом берёт!

– Любит, и хорошо! Пусть Анюта и Эдвард счастливы будут! А вместе с ними и Даша!

Маша пытливо посмотрела на меня.

– А чего тогда Катя плачет?

– Катя плачет совсем по другой причине.

– Что и не скажешь?

– Сегодня не скажу. А кто и кого бросил, ты завтра у Эдварда сама спроси, он тебе всю правду расскажет.

– И спрошу! – угрожающе пообещала она и с раздражением спросила: – Сергей Михалыч-то когда будет? У меня давно всё готово! До которого часу ждать будем?

– Не будем ждать, Маша, сейчас сядем ужинать. Пойду на стол накрывать.

Раздражение её сразу улеглось, и она растеряно спросила:

– Как же без Сергей Михалыча?

«Я и сама толком не знаю, как без него», – подумала я, выходя из кухни, и увидела Серёжу. Сердце моё ухнулось куда-то вниз, а через мгновение застучало с такой бешеной силой, что я остановилась. Усмиряя дыхание, я глубоко вздохнула и пошла навстречу, слишком рано протянув руку для приветствия.

– Здравствуй, Серёжа. Рада тебе.

– Здравствуй, Лида. Замечательно выглядишь!

– Благодарю, Серёжа.

Он взял мою руку и, склонив голову, медленно, один за другим, стал целовать кончики пальцев. На его волосах радужным праздником блестели капельки дождя. Я отняла руку и пригласила:

– Проходи, мы как раз ужинать собираемся. Поужинаешь с нами?

Он с усмешкой спросил:

– Я вижу, ты уже всё решила?

– Не я, Серёжа, я лишь следую твоим решениям, – мягко возразила я.

– Лида, нам поговорить надо.

– Поговорим, вечер только начался.

– Ты позволишь мне душ принять? Или ты уже и спальню от меня освободила?

– Нет, не освободила. Ты не сообщил, куда твои вещи отправить.

Мои слова его почему-то развеселили.

– Хочу напроситься в постояльцы, – заявил он, – позволишь мне пожить дома какое-то время?

– Конечно! Это и твой дом, Серёжа.

– Благодарю. Через пятнадцать минут я буду.

Я повернулась к домочадцам и поискала глазами Катю – чем бы ни была занята, она всегда бежала встречать отца со всех ног, но сейчас осталась подле Анюты и, низко опустив головку, рассматривала свои пальчики.