Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Катюша, помоги мне, – позвала я.

Заметно вздрогнув, Катя вскинула на меня испуганный взгляд.

– На стол, детка, накрывать будем, – пояснила я.

Она кивнула и поднялась. Когда она шла мимо Стефана, тот приподнялся и захватил её в кольцо рук, видимо, желая утешить, но Катя уклонилась и от объятий его, и от шёпота.

Я тем временем обежала глазами домочадцев – наша «дружеская» встреча с Серёжей, как я и думала, произвела впечатление. Василич потеряно метался глазами по лицам, ища хоть какого-то объяснения, но на его взгляд никто не отозвался: Стефан полными тревоги глазами смотрел вслед Кате, Павел предавался размышлениям, облокотясь на спинку стула одной рукой, другой задумчиво крутил стоявший перед ним стакан с водой, Михаил затаился, стараясь ни с кем не встречаться глазами, а Женя и Катерина преувеличенно старательно выравнивали концы скатерти по краям стола, готовя стол к ужину. Одной лишь Даше с вновь устроившейся под её крылом Анютой не было до происходящего дела, они шептались о своём.

– Катя, если не справляешься, иди к себе, – увлекая дочь в сторону кухни, сказала я.

– Одной ещё хуже.

– Тогда возьми себя в руки.

– Мама, как ты можешь быть такой спокойной?

– Предлагаешь устроить парад эмоций? Вокруг люди, и эти люди зависят от нас. Если и я впаду в ступор или зальюсь слезами, что будет? Как бы не было трудно, надо, детка, сохранять достоинство.

– Мама, не надо! – болезненно сморщилась Катя. – Зачем – я понимаю! Я спрашиваю, чем ты держишься, что тебе силу даёт? – она снова была готова расплакаться.

«До ночи не дотянем», – поняла я и свернула к кабинету. Едва я стукнула в дверь, Максим открыл её.

– Мама, уже иду!

– Сынок, папа приехал, переодевается. Вы нас не ждите, без нас ужинать начинайте.

Максим посторонился, освобождая нам проход, и сочувственно взглянул на сестру.

– Катька, вяло выглядишь, держись, сестрёнка!

Катя вновь сморщилась, подбородок её задрожал, но она храбро кивнула брату и, устремляясь мимо него в кабинет, нарочито бодро воскликнула:

– Мама, а давай в Кресло Правды сядем!

Огромный трон вместил нас обеих, Катя так ещё и ноги под себя поджала. Я взяла в руки её ладошку и задумалась, прямого ответа на её вопрос у меня не было и, чтобы не тянуть время, я так и сказала:

– Нет у меня ответа на твой вопрос, детка. По сути, ты спросила, откуда человек берёт силы, чтобы не сломаться в жизненной переделке. Полагаю, у каждого свой источник. Кто-то черпает силу в вере в Бога, кто-то в слепой надежде на лучшее, кто-то попросту инстинкту самосохранения следует. Я?.. Я, Катя, боюсь. Получается, что держаться мне помогает страх. Я боюсь потерять то, что у меня есть. Твой папа дал мне много больше, чем взял. Он подарил мне счастье любить. Он подарил мне тебя и Макса. Он подарил мне ещё детей, во мне растут Сашка и Андрей.

Широко распахнув глаза, Катя тихонько ахнула.

– Я решила не говорить до времени и вот… ты первая, кому сказала. Если я сейчас расквашусь, детки пострадают от обилия моих же негативных эмоций. Если я позволю себе обиду на их отца или гнев, я искалечу их восприятие мира – в них не будет понимания гармонии мужского и женского. Поэтому я выбрала смотреть на случившееся не из бездны отчаяния, а с горы любви. Мне, Катюша, надо вырастить малышей в лучших условиях, чем были у тебя и Макса, потому что рядом с ними не будет их отца. Для этого надо, чтобы в доме продолжали жить счастье и любовь. Я намерена набрать новых светлых людей в семью, но для начала надо сохранить то, что уже есть. Твой папа лучший мужчина в мире, восполнить его отсутствие невозможно, и мне придётся очень постараться, чтобы воспитать деток достойными его. В этом я рассчитываю на помощь мужчин семьи – Андрэ, Стефана и особенно Макса. Максим почти полная копия папы, надеюсь, несмотря на молодость, он будет любить младших брата и сестру, а в любви графа и Стефана я не сомневаюсь, – я улыбнулась, взглянув на притихшую потрясённую Катю, и спросила: – Слишком много на сегодня новостей, Котёнок?

Она молча кивнула, я привлекла её к себе и продолжала:

– Каков твой источник силы, Катя, я не знаю. Знаю только, что он у тебя есть. Через твою жизнь впервые пронёсся ураган. Ты сидишь на развалинах, оплакиваешь поруганные ценности, ищешь виновных в урагане, напугана и растеряна. Пришла пора расчищать завалы, детка.

– А с какого завала начать?

– Ну, например, с иллюзии о совершенстве твоего папы. Совершенные на земле не воплощаются, Катя, каждый имеет слабости и совершает ошибки, даже лучшие из людей.

– Значит, новая семья папы – это его ошибка?

– Я не знаю, Котёнок, вполне возможно, что его ошибка – это брак со мной.

– Тогда получается, что и я с Максом ошибка, и детки?

– Нет, Катя, не так. Не всё так однозначно, мир устроен много, много сложнее. Вы не можете быть ошибкой хотя бы потому, что пришли в воплощение, когда ошибка уже совершена. Иначе говоря, вы пришли на уже сложившиеся обстоятельства, а следовательно, ваши личные духовные задачи наиболее вероятно было решить именно в этих обстоятельствах. А ещё вы пришли для того, чтобы было легче исправлять ошибку нам. Для меня, например, это так. Вы – мой свет, моя опора, без вас… – я умолкла, почувствовав близкие слёзы, и не стала договаривать, что было бы со мной без них…

Преодолев слабость, я заговорила о том, что меня больше всего тревожило в этот момент:

– Катюша, доченька, я люблю тебя и хочу, чтобы ты отбросила прочь обиду на папу. Я много раз говорила и повторю вновь – человек всегда больше, чем его проступок. Папа для тебя – это ваши отношения, это ваша любовь друг к другу, а вовсе не его запутанные отношения с женщинами.

– А ты? Ты простишь его?

– Должна… и хочу простить. Но я ещё не выговорила обиду, не выплакала жалость к себе, и, боюсь, меня всё это ещё настигнет.

– Почему ты должна простить, я поняла, а почему хочешь простить?

– Потому что самое гибельное состояние человека – это состояние укоренившейся обиды. Хуже обиды только чувство вины.

– А если папа захочет вернуться, ты примешь его?

Я отрицательно покачала головой.

– Зачем? Я уже прошла этот путь, к чему повторяться?

– Ты не веришь, что он может измениться?

– Я сомневаюсь, что я та, кто ему нужен.

– А папа? Он тот, кто нужен тебе?

– Я люблю его. Я люблю его всем сердцем, всей душой, каждой клеточкой тела, и его измена моей любви не отменяет.

– Ты не права, мама, – задумчиво произнесла Катя, – силу ты черпаешь не в страхе, а в любви. А про детей ты ему скажешь?

– Нет, пока нет. Потом, конечно, скажу. И коль силу я черпаю в любви, я облачусь в доспехи любви, вооружусь любовью, повергну в прах обиду и вот тогда скажу! Катька, я есть хочу, пойдём ужинать, договорим ночью. Пойдём?

Мы вышли из кабинета, обнимая друг друга. Семья по-прежнему пребывала в молчании – сидя за общим семейным столом, каждый ублажал взгляд содержимым своей тарелки.

– Ужин похож на тризну, – шепнула я. – Катька, придётся публику веселить!

Максим поднялся и пошёл нам навстречу. Не видя сына за спиной, Серёжа тоже встал, но Макс опередил его, прошёл мимо, и Серёжа сиротливо остался стоять на месте. У меня сжалось сердце: «Что же ты наделал, Серёжа?»

– Что, сынку, домочадцы пребывают в печали? – спросила я шёпотом у Макса.

– Не получается завести хоть какой-нибудь разговор, я пытался.

Он вклинился между мною и Катей, обнял каждую за талию, приподнял и закружился вокруг своей оси. Катя невесело хохотнула:

– Ты, братка, как в «Золушке», на вопрос – что делать, предлагаешь танцевать.

– А что? Можем попробовать, я один, вас двое… танго на троих, а, мама? – и, не дожидаясь согласия, попросил: – Папа, нажми, пожалуйста, на кнопочку пульта, девчонки хотят танцевать.

Музыка полилась в гостиную почти сразу, но не танго, а некая фантазия на тему вальса. Довольно вяло, одна против другой, мы с Катей начали двигаться. Максим наблюдал за нами какое-то время, потом выхватил меня из дуэта и увлёк в кружение. Оставшаяся в одиночестве Катя нашла в себе силы не остановиться. Потом Макс сменил партнёршу, и теперь я танцевала свою тему, а Катя кружилась с братом. Незаметно мы увлеклись. Я видела, как Катя – горестная и слабая вначале, к концу танца превратилась в грозную и уверенную в победе воительницу. Кому она объявила войну, я не поняла. Я же танцевала о любви и тосковала об её утрате.

Серёжа не отрывал от нас печального взгляда. Он выглядел таким одиноким, что моё сердце вновь сжалось, и я вновь немо вопросила: «Что же ты натворил, Серёжка? Ради чего сломал и свою, и наши жизни?»

Встречая нас, он вновь поднялся. Катя замедлила шаг, робко взглянула на него и сказала:

– Папа, здравствуй.

Распахивая объятия, Сергей с видимым облегчением выдохнул:

– Здравствуй, Котёнок! Иди, детка, ко мне!

Долю секунды помедлив, Катя шагнула и упала ему на грудь. «О, детка, прости…» – «Папочка… мой папочка…» – услышала я их шёпот и тоже перевела дух – Катя пошла на контакт, а уж Серёжа найдёт нужные слова, чтобы её успокоить.

Я села на пустующий стул Андрэ, предоставив свой в распоряжение Кати. Усаживая дочь, Серёжа продолжал обнимать её одной рукой, ни на миг не отпуская от себя.

Едва я взяла в руку тарелку, как Маша вскочила и, перевесившись через Макса, начала двигать ближайшие блюда с закусками и салатами ближе ко мне.

– Маша, я достану… – вякнула я.

– Ешь, Маленькая, ешь! Вот пельмешки из краба, без лука, для тебя делала… блинчики с икрой… вот баклажаны по-грузински… хорошо получились…

Под её неусыпным оком я навалила себе полную тарелку и наконец-то принялась за еду. Стефан задумчиво наблюдал за мной. Утолив первый голод, я решила передохнуть, хотя капустный пирог с выглядывавшими на срезе грибками среди капусты так и манил ароматом и румяной корочкой. Словно угадав мои колебания, Маша дотянулась до пирога и, захватив кусок, плюхнула в мою тарелку. Стефан и на этот раз не упустил мой вожделеющий взгляд. «Вот уставился, и не моргнёт даже, не хватало, чтобы догадался раньше времени!» – с наполнившимся слюной ртом подумала я, не решаясь браться за пирог.

– Ешь, не вздыхай! – прикрикнула Маша. – Пирог вкусный, как ты любишь! Ты последний раз-то ела когда? За завтраком?

«Спасибо, Машенька, спасибо, милая моя, что дала объяснение моему аппетиту!» – возблагодарила я её про себя, а вслух – специально для Стефана – покорно, но вроде бы с неудовольствием буркнула:

– Я ем, Маша, ем.

…В прошлую беременность, в первой её половине, я беспрестанно что-нибудь жевала. За столом опустошала тарелку за пять минут и, не морочась, придвигала к себе один из салатников, прямо раздаточной ложкой черпала из него и отправляла в рот.

Стефан, встревоженный слишком быстрым набором веса, хотел ограничить меня в еде и.. натолкнулся на сопротивление Маши.

– Какая такая диета? – вопросила она, разворачиваясь к нему и угрожающе уперев руки в бока. – Ты в своём уме? Смотри-ка, чего удумал, кушать беременной женщине запрещать! – Маша, не глядя, подвинула ко мне тарелку с куском хлеба, намазанным сливочным маслом, и положенным на это масло куском малосольной белуги, ласково пропела: – Е-ешь, Маленькая, е-ешь, детка! – и продолжала наступать на Стефана: – В ней ни жиринки до того не было! Она теперь хоть на женщину стала похожа – сама округляется и детей в себе растит! Ты помнишь, что детей-то в ней двое?

Стефан с молчаливым возмущением смотрел на меня, продолжающую меланхолично жевать, потом посмотрел на стол, уставленный тарелками с едой, и, в отчаянии махнув рукой, стремительно вышел из кухни.

– Ишь, к Сергей Михалычу побежал, – довольная одержанной победой прокомментировала Маша, – его вразумлять теперь будет! Ты не слушай, Маленькая, ешь сколько хочется, организм, он сам понимает, сколько ему надо! – она повернула голову в сторону двери и крикнула Стефану вдогонку: – Запрещать он ещё будет! Ты своей Дашке запрети, она у тебя скоро в двери проходить не будет!

– Маша! – промычала я осуждающе.

– Что Маша? Правду я говорю. Ешь-ешь, детка!

Жевала я и в спальне, куда Маша каждый день тащила и сласти, и сухофрукты, и свежую выпечку. Серёжа лишь весело поблёскивал глазами, наблюдая, как я отправляю в рот всё, что попадается на глаза. В жарком шёпоте, целуя мой набитый едой рот, он называл меня запасливым бурундучком…

Предаваясь воспоминаниям, я опомнилась лишь тогда, когда доедала второй кусок пирога, подложенный заботливой Машиной рукой. И если Маша умилялась моему аппетиту, то Стефан сделался очень задумчив. Я открыто посмотрела ему в глаза и поняла – всё, Стефан догадался! День ещё не кончился, а тайну я выболтала уже двоим!

Семья тем временем вернулась к привычным вечерним разговорам и решала важные и не очень, общие и личные проблемы. Даша спорила с дочерью, а точнее, попросту давила на неё, Анюта не очень храбро, но всё же сопротивлялась, защищаясь мнением будущего мужа. Максим и Павел обсуждали реорганизацию службы безопасности, от кого из двоих исходила инициатива, я за едой пропустила. Маша под рукой задремавшего Василича перестала наконец интересоваться мной и увлечённо обсуждала с Женей и Катериной уже заказанное на праздник меню.

Катерина мало изменилась за прошедшие годы – всё так же сметливы и быстры глаза, столь же проворны ноги и руки. Жизненную силу в неё вливают успехи внучки. У Марфы небольшое ателье по пошиву модной одежды, но девочка и талантлива, и настойчива и, думаю, со временем её ателье разрастётся, а сама она станет известным дизайнером. Мы с Катериной так и не стали близки. Она часто вспоминает мою маму, и, когда вспоминает, глаза её увлажняются слезами.

«Все эти люди – моя семья, моя опора, мой тыл, – думала я, – беспокоит меня только Даша. Какие бы планы на будущую жизнь она не строила, Стефан в дом Эдварда не поедет, Даша от мужа не откажется, а значит, и жить останется с нами. Но как же с ней теперь тяжело!»

Я встала, и Максим тотчас отвлёкся от разговора.

– Мама?

– Пойду чай заварю, сынок.

Обменявшись взглядами с Максом, Паша поднялся вслед за мной.

На кухне он достал из шкафа заварочные чайники и расставил их в линию на столе. Я насыпала заварку, он закрывал чайник крышкой и переставлял его в мойку. За много лет действия каждого из нас были уже отработаны до автоматизма.

– Сердишься? – наконец спросил он.

– Почему ты всегда опаздываешь?

– Сам не знаю. Мне и Сергей Михалыч про то не раз говорил.

– Кто рассказал Стефану о встрече в торговом центре?

– Я. Я шёл к себе, а он к гаражу подъехал. Ну я его подождал и по дороге к коттеджу рассказал. Он вдруг развернулся и пошёл к дому. Я крикнул, что ты просила тебя не беспокоить, а он только шагу прибавил, побежал почти. Я потом, когда уже к себе зашёл, понял, что будет, если Максим встанет у него на пути, ну и… опоздал.

– Ты понимаешь причину такого поведения Стефана?

– Сейчас, да. Он хотел убедиться, что ты в порядке.

– А когда он пошёл к дому, ты не понимал?

Паша тяжело вздохнул и грустно покачал головой.

– Может, я тупой, Маленькая? – вполне искренне спросил он.

– А может, ты недостаточно мотивирован исполнять свою службу? И если ты, как ты выразился, тупой, я заменю тебя «острым» начальником службы охраны! А ты будешь инструктором в тренажёрном зале, а в свободное время станешь помогать Василичу.

Нарушая установленный порядок, я сама взяла закипевший чайник и не спеша облила кипятком составленные в мойку заварники. Привалясь бедром к столу, Паша наблюдал за моими действиями и обиженно сопел.

– Максим молод, ему требуются поддержка и помощь, – не глядя на него, заговорила я снова. – Я прошу серьёзно обдумать, способен ты обеспечить надёжную работу службы охраны или нет. На раздумья у тебя сутки.

Паша надел на руку варежку и выставил чайники из мойки на деревянную подставку. Я взяла в руку другой булькающий кипятком чайник.

– Маленькая, давай я сам, – взмолился Паша.

Я поставила чайник на стол и, наблюдая за тем, как он наполняет заварники кипятком, сказала:

– Паша, я тебе благодарна, безмерно благодарна за многое. Я благодарна тебе за своё спокойствие, когда ты сопровождал Сергея в поездках, я благодарна тебе за детей. Ты блестящий инструктор самообороны, я знаю, оба моих ребёнка, обученные тобой, сумеют постоять за себя в сложной ситуации. Я благодарна тебе за то, что ты был со мной, когда я убежала в Алма-Ату. Всё это бесценно! Ты моя семья, Паша! Но в настоящих условиях мне требуется ещё одно, ты должен уметь на несколько шагов вперёд просчитывать действия других людей. Мне надо, чтобы ты не опаздывал.

– Я понял, Маленькая. Задача ясна.

Накрыв чайники фланелью, я только теперь взглянула ему в лицо и была приятно удивлена – Паша внутренне подобрался, взгляд его стал твёрдым и прямым, обиды не было и в помине.

– Есть один человек, – произнёс он, – мне его на той неделе рекомендовали. Боевой офицер, получил ранение. Комиссовать, не комиссовали, но на боевые задания не посылают, на бумажной работе держат. Савелием зовут. Молод, тридцать лет, хочет увольняться в запас. Я поговорю с ним завтра же.

– Благодарю, Паша, за понимание благодарю. И ещё, – я потянула его руку вниз, и он послушно наклонился. Обняв за шею, я шепнула ему на ухо: – Ты мне нужен, Паша.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза близко-близко. Наконец он кивнул и выпрямился, а я расслабилась – мой верный Паша и дальше будет мне помогать.

Оставив чай настаиваться, мы вернулись в гостиную. Там всё осталось по-прежнему, только Серёжа с Катей пересели из-за стола в самый дальний угол диванной зоны – устроившись головкой на груди отца, Катя что-то выспрашивала, Серёжа гладил её по плечу, но лица его я не видела, лицом он утонул в её волосах.

Радостная лёгкая капель прорвалась сквозь монотонный гул голосов и, дрожа, повисла на самой высокой ноте. Я оглянулась. Склонившись к клавишам фортепьяно, Максим искоса, весело смотрел на меня. Он сел за инструмент и похлопал рукой по скамье, приглашая присоединиться, а следом гостиная наполнилась звуками бушующего шторма. Присев подле сына, я завороженно наблюдала за его длинными, летающими по клавишам пальцами и слушала. Музыка гремела раскатами грома, завывала ветром, барабанила каплями дождя и тяжело шелестела намокшей листвой. Со спины подошла Катя и шепнула на ухо:

– Папа ждёт тебя в кабинете.

Я похлопала по перекрещенным на своей груди рукам дочери, слышу, мол. Катюша опустилась на ступеньку музыкального подиума и положила голову на мои колени. Захваченный гармонией им же самим создаваемых звуков, Максим невидяще посмотрел на нас, шторм под его пальцами постепенно стихал и наконец угас совсем, рассыпавшись лёгкой капелью, какой в самом начале Макс привлёк моё внимание.

– Даже самый грозный шторм неминуемо прольётся спасительным дождиком? – спросила я, улыбаясь.

– Вслед за которым миру вновь откроется сияние солнца! – подхватил он. – Да, мама! Именно это я и хотел сказать! – Максим рассмеялся, ладонью обхватил мой затылок и, притянув к себе, звонко чмокнул меня в щёку.

В нём было так много отцовского, сегодня я замечала это на каждом шагу!

– А ещё, мама, у меня к тебе два вопроса, и один непростой, – уведомил Макс.

– Слушаю, милый.

– Я нашёл объявление девушки-выпускницы детского дома. Мне текст понравился: «Ищу работу в семье добрых людей». Здорово, да?

– Здорово. Завтра за праздничным столом самое время продемонстрировать соискательнице нашу семью.

– Согласен.

– Странная ты, мама, – лениво возразила Катя, – ты работодатель, а демонстрировать собираешься себя. Это соискатель должен заинтересовать собой работодателя.

– Девочка это уже сделала, Катюша, Максим обратил внимание на её объявление. Но у неё есть требование, о котором она честно заявляет. За семейным столом она без вербальных заверений сделает вывод о наличии в семье доброты, либо… – я наклонилась и поцеловала Катю в нос, – либо об отсутствии оной, а потом мы поговорим, чем мы можем быть полезны друг другу.

– Ещё, мама! Приятно! – засмеявшись, потребовала Катя.

Я стала целовать её ноздри, кончик носа, ямку над верхней губой, расспрашивая:

– Как приятно? … Так? … Или так?

В конце концов она обхватила меня за шею и звонко чмокнула в губы.

– Вот так! Так приятно! – и захохотала, вновь упав головой на мои колени.

Мы с Максом переглянулись – разговор с отцом Катю действительно успокоил.

– Итак, Максим, теперь на очереди «непростой» вопрос?

– Да. Мама, я хочу заменить начальника службы охраны.

Катя подняла голову и в изумлении уставилась на него.

– Братка, ты что, с ума сошёл? Павел служит у папы всю жизнь, маму за сестру считает. Он наша семья, Макс!

– Я говорил с Павлом о реорганизации службы охраны, и у меня создалось впечатление, что он не владеет вопросом, попросту не понимает, о чём речь!

– У Павла кое-как законченное среднее образование и почти полное отсутствие абстрактного мышления, – согласилась я, – он как боевая машина умеет просчитывать ситуацию только в прямом бою. Вне боя Павел расслаблен и физически, и ментально.

– Мама, ты что, всерьёз рассматриваешь бредовое предложение Макса? Почему тогда папа Павла не заменил, если он так плох?

– Папа решал многие вопросы сам, Котёнок, без участия Павла. Макс, я уже говорила с Пашей, дала ему сутки на обдумывание, но он принял решение быстрее и уже завтра сделает предложение другому человеку. А Пашу, думаю, вполне устроит должность моего личного водителя. Ещё Паша замечательный наставник боевых искусств, а ещё ты можешь «официально» назначить его инструктором по физической культуре. И звучит вполне достойно, и зарплату за исполнение двух должностей можно повысить.

– Нет, мама, – покачал головой Максим и лукаво улыбнулся, – я Павла назначу не водителем, а твоим личным телохранителем. Он расценит это как повышение.

– Пусть так! – рассмеялась я. – Умно, сынок! Ты удовлетворена, Катя? Ты правильно, детка, сказала, Паша – наша семья, и я не просто привязана к Павлу, я его люблю! – я потрепала её по щеке и, вставая, распорядилась: – Я пойду к папе, а ты подавай чай, мы с Пашей его уже заварили.

Перед дверью в кабинет я остановилась, страшно было войти туда. Не зная, о чём намерен говорить Сергей, я дала себе обещание сохранять тот дружелюбный тон, что так удался мне при встрече. Придав лицу безмятежность, я стукнула в дверь и отворила её, не дожидаясь приглашения.

Серёжа сидел за рабочим столом, уставившись на переплетённые пальцы рук и, кажется, стука не слышал.

– Серёжа! – окликнула я.

Он поспешно встал и вышел из-за стола.

– Где сядем, Лида?

Он постоял, пока я с ногами забиралась на кресло, и сел сам, оперся локтями на колени и вновь уставился на сцепленные кисти рук. Наконец он поднял глаза на меня.

– Ты ни о чём не спросишь?

Я покачала головой.

– Лида, это не мой ребёнок. Несколько часов назад я получил уведомления о результатах экспертизы от трёх из пяти лабораторий, точнее, уведомления пришли ещё ночью, а я прочёл их только после нашей встречи в торговом центре, – он невесело улыбнулся и добавил: – Такая вот ирония судьбы. Официальные документы я получу в течение трёх дней.

– Странно слышать от тебя сетования на судьбу.

Он поморщился.

– Я по-прежнему не верю в судьбу, но когда теряешь контроль над событиями и опаздываешь всего на день… – увидев мою усмешку, он прервался и спросил: – Ты мне не веришь?

– Математика не сходится. Экспертиза, насколько я знаю, занимает недели две, а Максу о своих сомнениях в отношении мальчика ты сказал ещё три месяца назад.

– Больше! – он помрачнел. – Первое сомнение пришло ко мне больше полугода назад, запомнил, потому что на следующий день мы улетали с тобой на остров. Я не мог решиться на экспертизу… если мальчик мой сын, а я устраиваю какие-то экспертизы…

– Как бы то ни было, это ничего не меняет, Серёжа, – мягко сказала я, – дело ведь не в ребёнке.

– Да, я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала – у меня нет другой семьи. Моя семья – ты и наши дети.

Он помолчал, ожидая моей реакции, но мне сказать было нечего. Тяжело ворочая словами, он начал снова:

– Я виноват, Лида. Я прошу прощения за боль, которую причинил тебе и детям. Я не сдержал данного тебе слова…

– Я принимаю твоё покаяние.

В его глазах на миг мелькнула и тотчас угасла надежда, усмехнувшись, он спросил:

– Ты играешь со мной, Девочка?

– Серёжа, ты такой, какой есть, это я не та, кто тебе нужен.

– Почему ты решила, что ты не та, кто мне нужен?

– Потому что ты испытываешь потребность в других женщинах. Или, быть может, для тебя важен риск в отношениях: узнает – не узнает, простит – не простит. В любом случае это не для меня. Серёжа, я прожила с тобой счастливую жизнь. Я была счастлива каждый день нашей жизни, я была счастлива даже тогда, когда мы ссорились. Ты подарил мне семью и детей, ты сумел подарить мне саму себя! Твои подарки столь велики, что измены на их фоне выглядят ничтожно малыми неприятностями.