Встречный катаклизм

Федор Березин

Красные звезды. Встречный катаклизм

Посвящается моему отцу —

Дмитрию Федоровичу —

строителю Байконура

И сумбурные мысли,

Лениво стучавшие в темя,

Всколыхнули во мне —

Ну попробуй-ка останови.

И в машину ко мне

Постучало военное время.

Я впустил это время,

Замешенное на крови.

Владимир Высоцкий

Часть первая

Вселенная пузырится

Одни его лениво ворошат,

Другие неохотно вспоминают,

А третьи даже помнить не хотят,

И прошлое лежит, как старый клад,

Который никогда не раскопают…

…С налета не вини – повремени!

Есть у людей на все свои причины.

Не скрыть, а позабыть хотят они:

Ведь в толще лет еще лежат в тени

Забытые заржавленные мины.

Владимир Высоцкий

1

Ближний космос

Кто помнит советских космонавтов поименно?

Давно миновала та славная эпоха, когда профессия космонавта ассоциировалась со звездолетчиками «Туманности Андромеды», а поэт, сочинивший «Закурим, друзья, перед дальней дорогой», становился лично известен Никите Хрущеву. Пришли новые времена – прагматически-товарные, и покорители Вселенной уступили первенство в народном сознании высокогрудым певуньям, жующим жвачку под фонограмму. Да и много стало тех космонавтов, подвиг их бессмертный как бы размазался, обезличился. Канули в Лету моменты, когда весь мир задерживал дыхание, наблюдая возвращение в океан Земли капсулы с астронавтами, запылившими свою обувь в море Дождей; в пропасть истории канули месяцы, когда миллионы людей следили за путешествиями «Лунохода-1»… Сейчас хоть на Марс, хоть на Плутон запусти посудину с экипажем на борту – кроме специалистов, никто бровью не поведет… Но нет, все же могут быть исключения! Если не дай бог случится неприятность, сравнимая, например, с трагедией «Челенджера», и притом будет хорошо и эффектно заснята со стороны. Мой вариант – экспедиция в пояс астероидов, допустим, на Цереру, там авария и медленное умирание от удушья в течение пары месяцев, при этом ежедневная трансляция прощаний с родственниками и детьми. Вот это, пожалуй, может затмить некоторые сериалы на какое-то время. Ну а если в экипаже будет еще и женщина, это сразу привлечет к трагедии всеобщее внимание. Хорошо бы ей до полета быть биологом каким-нибудь, разводить хрюшечек либо белых мышат, а всего лучше – воспитателем детского сада. Можно крупным планом продемонстрировать былое место ее работы, подопечных-крохотулек – хомячков или детей. Зрители будут рыдать, киношники собирать взносы на памятник, придворные писатели бегать с идеями написания биографии томов в пять. Хорошо показать мамулю капитана корабля, стойко переносящую тяготы и мирно копающуюся в огороде перед скромным домишком. А затем можно, чтобы придать ситуации дополнительную остроту, найти волшебный способ добывания воздуха с поверхности этой самой Цереры (ясное дело, кислород надо заранее прихватить с собой)… Вот после всего этого космонавтов будут ждать с нетерпением, вырастет популярность новостных программ. Самая лафа для рекламы!

Теперь о деле. Ясно, почему начало функционирования международной орбитальной станции «Альфа» прошло без шумихи? Тихо и мирно стала она делать свою работу. Не спеша сменялись там экипажи и привинчивались новые отсеки-лаборатории; повседневно и буднично огибала она Землю-маму по законам Кеплера; притирались на ней друг к другу «дети разных народов»; посещали ее иногда конгрессмены, обеспечивая себе космические каникулы за деньги налогоплательщиков, а иногда миллионеры, но эти, правда, за деньги своих компаний. Поговаривали и о вояже президента, но до момента, когда будут говорить: «Наш президент в космосе уже был, а ваш?» – еще далеко.

Сейчас на «Альфе» работали: пять американцев, англичанин, двое русских, китаец и японец. В общем, славный дружный экипаж. В данный момент не все находились внутри: два штатовца разворачивали за бортом в вакууме большую антенну радиотелескопа. Почти весь остальной экипаж был занят созерцанием этого забортного конструирования на мониторах. Лишь два других американца проводили в модуле-лаборатории эксперимент, связанный с какими-то излучениями. Вообще-то, их опыт не касался непосредственно военно-геополитических вопросов, это был скорее эксперимент по физике вакуума, но тем не менее он имел гриф секретности.

Один из русских, находящийся уже третьи сутки в биологическом модуле и официально исследующий, как ведут себя вирусы СПИДа в невесомости, занимался прослушиванием разговора американцев-физиков, а также подсматриванием за ними. Информация в его биомодуль поступала по замаскированному восьмидесятиметровому световоду от микрокамеры, собранной в Казани из швейцарских комплектующих.

Китайцы и японцы также занимались какими-то своими азиатскими делами.

Словом, в ближнем и дальнем космосе царил мир.

2

Пловцы

Иногда морозной зимой я представляю себе перегретые солнцем пляжи, теплые коралловые моря, водичку – парное молоко, блаженство купального сезона. Однако все хорошо в меру. Когда вода без края, волны до горизонта и щекочущая нервы бездонность под ногами – купаться уже не так весело. А через несколько часов полоскания, когда солнечный диск по-тропически резво ныряет в пучину и граница между водой и воздухом исчезает, тогда горе натурам с необузданным воображением – вся пустота внизу населяется бесчисленными щупальцами и зевами зубастой, ненасытной плоти. Ставлю сто пиастров на бочку – слишком впечатлительным созданиям, оказавшимся один на один с океаном, не дотянуть до рассвета: шевелящаяся жуть из голов переселится в реальность – заморозит судорогой бицепсы, трицепсы, голени, а потом страх закупорит сердечные клапаны. И вселенная их схлопнется, коллапсирует внутрь.

Тем не менее быть тупым валенком в подобной нештатной ситуации тоже не советую. Самое надежное – эдакий промежуточный вариант – подвижный разум, прихлопнутый крышкой практицизма, достаточно тяжелой, дабы не сорваться от кипения мыслей. Плавание стилем брасс в течение часов трех-четырех кряду уверенно помогает отупеть в достаточной степени. Настоятельно рекомендую всем нуждающимся. В отличие от водки – полезно для организма.

Так вот, к чему все высказанное? Это только присказка, в действительности не было никакого промежуточного варианта с падающим в море солнышком – сразу вода по уши и темень туманом. И тогда из четырех десятков оказавшихся посреди ночи в воде, в неясной точке безбрежного моря-океана, без всяческих плавательных средств, включая круги спасательные, доски и пляжные топчаны, – до скоротечной зари тропиков дотянули только двое. Остальным не повезло, хотя настоящие акулы на них не охотились, а про тех, что жили в их головах, мы не ведаем.

Двоих полудохлых американцев подобрало на рассвете новозеландское рыболовное судно, предварительно едва не протаранив их носом. Им чрезвычайно повезло, потому как об их местоположении никто ведать не ведал и никаких спасательных работ в этом районе не планировалось. Еще им подфартило тем, что, выйдя поутру на палубу, старый капитан Ко Миноо решил плюнуть за борт, а не как обычно – на палубу под ноги.

Обоих спасли.

3

Полет по плану и без

– Ваша задача – произвести разведку в указанном секторе и передать информацию, вы меня хорошо поняли? – вот какая фраза завершила монолог начальника авиакрыла, перед тем как за спиной зарезанными монстрами взвыли двигатели и спрессованная мощь урагана подбросила «Харриер» вверх, в серо-голубую пустоту. И немножко замерло сердце, когда – Ричард Дейн не почувствовал, а догадался: устойчивая, вознесенная над волнами палуба оставила его один на один с железным преданным рабом, стремительным джинном, охватывающим его твердой скорлупой безопасности. И только щеки тряслись от стартовой вибрации и оттягивались книзу, а внутренности напрягались, как будто имели мышцы, – отвратительная плата за медлительность вертикального взлета.

А затем стало легче и было парение, но снова не осталось времени насладиться – все без остатка поглощала работа. Плановая и сверхурочная, подбрасывающая всяческие каверзы. Например, у него пропала связь с Центром управления воздушным движением, хотя он не высунулся из стокилометровой зоны его власти над миром. А когда Ричард Дейн вызвал его старшего брата – боевой информационный центр, тот тоже не отозвался. И тогда стало прямо-таки весело от удивления.

Ну а когда отказала система ориентации ТАКАН, он на короткий момент ощутил себя зеленым самоуверенным курсантом, на чью голову опрокинули ушат холодной воды первого проигрыша компьютерной программе-обучалке. Но он уже проверил себя, свои предыдущие действия, на сбой и аппаратуру джинна – тоже на сбой, и даже несколько растерялся – все он делал правильно. И джинн его поражал здоровыми рефлексами, а значит, причина была другая. И обобщая – хотя не его дело было обобщать и делать выводы, он должен был только вести своего джинна-коня куда следует – можно было связать эту причину с готовностью номер «один» и с тем, что с далекой теперь палубы «Рональда Рейгана» поднимались новые джинны. Теперь он знал, что послан не зря, что от добытой и переданной на авианосец информации зависит, куда разрядится эта копящаяся славная мощь (и разрядится ли?), не будет ли брошена в прошлое, оседая на шумную палубу, давясь начисто пружинами аэрофишинеров.

Да, он имел сейчас такую власть – обнаружить первым что-то, что вывело из дремы повседневности их АУГ – авианосную ударную группу. Что же это могло быть? Что могло помешать нормальному функционированию системы спутниковой ориентации? Что могло произвести все эти чудеса с исчезновением сигналов с командного пункта? Каждое из событий и само по себе могло значить многое, но в сочетании с тем, что за двадцать минут до его взлета пропала связь с дежурным самолетом радиолокационной разведки, а затем сгинули, растворились в молчании два дежуривших в «пятиминутке» «Томкета», могло значить только одно – враждебные действия.

И он летел, сознавая свою ответственность и гордость за поручение. Хотя связь отсутствовала, у него был исправный прибор – локатор переднего обзора. Недавно в расстилающемся туманном низу он нащупал им эсминец «Гурон». Он так и не воспринял его визуально, но автоматическая запросная система «свой – чужой» опознала, квалифицировала и доложила. И хотя сам пилот не обменялся с капитанским мостиком «Гурона» ни единой фразой, он знал, что на судне его тоже опознали, вплоть до серийного номера. И это было здорово, он ведал, какие противосамолетные вещицы расставлены по палубе канувшего в тумане корабля.

И даже эта необычная составляющая полета – молчание эфира – заполнение его, вместо степенных и уверенных голосов людей, знающих свое дело, шелестом, шорохами бессвязной космической пустоты – стала уже в порядке вещей, нашла свое место в нише сознания, начала учитываться в книге происшествий памяти как постоянный действующий фактор. И несказанно плотный туман внизу, эдакий сироп, пускающий корни и разбрасывающий мокрые ветви на окружающий мир, желающий покорить небо без реактивных двигателей, выталкивающий вверх свои монбланы невидимости, даже он начал отображаться в голове как вполне естественное явление – все, мол, бывает. И все это благодаря синхронности, четкости работы систем истребителя. Становилось даже жаль, что, мол, вот ничего и не случилось. Так, может, у тех, пропавших самолетов тоже всего лишь неполадки в работе связи? И разбираться в этом происшествии не ему, а людям более знающим? А ему, к сожалению, не придется даже включать свою сложную технику, подвешенную с боков, – все эти камеры широкого и точечного обзора, все эти инфракрасные объективы, все эти лазерные и радиофиксаторы с самонастройкой.

Вот тогда это и случилось. Ничего особенного, просто загорелся «желтый глаз» – индикатор, говорящий, что на родном «Харриере» сконцентрировался луч локатора. Не просто скользнул вдоль и унесся по бесконечной дуге, обгоняющей свет, а именно схватил в автоматическое сопровождение, потому как если бы не автоматика, то истребитель-разведчик только за счет своей скорости мог бы запросто выйти из луча.

Нет, Ричард Дейн не завалился набок, совершая разворот, не взмыл свечой вверх, демонстрируя неизвестности брюхо, не клюнул носом вниз, пытаясь сбить с толку эту, пока неопознанную автоматическую машину, излучающую радиочастоты, нет! Он просто включил некоторые из агрегатов, подвешенные к корпусу самолета, потому что истребитель «Харриер», кроме умения взлетать с небольшого пятачка, отличался еще тем, что все его вооружение цеплялось на внешних узлах. А после этого Ричард Дейн продолжил полет по прямой как ни в чем не бывало. Ведь для этого его и послали, для этого и подвесили многочисленные контейнеры, а не ракеты – его работа заключалась в сборе информации. А излучение локаторов не просто информация, а важнейшая информация.

Так он и летел, и «желтый глаз» то потухал, то загорался, отражая, конечно, не потерю его изображения в экранах неизвестных операторов, а просто выполнение каких-то защитных программ. Те внизу (он уже знал, что передающая станция находится на поверхности моря) страховались, боялись его или просто выполняли инструкции. И еще те внизу не отвечали на сигналы автоматического запросчика, а их локатор не идентифицировался, не сопоставлялся ни с чем известным. Становилось интересно.

Из состояния полной поглощенности своим научным подвигом Ричарда Дейна вывело новое происшествие. Судя по приборам, теперь он находился в перекрестии не одного, уже привычного, а вдобавок еще двух локаторов. И оба новичка сами перемещались, и очень быстро. Их бесшумный для человеческого уха рев, их не видимый для людей огонь набирал мощь. Все это квалифицировала, разбивала на дискретные части аппаратура, подцепленная под крыло. Это были маленькие, мощные штуковины, которые размещались только на военных самолетах. И неважно, кто это был, потому что их молчание в ответ на неслышный вызов системы опознавания, их спокойное игнорирование ее попыток диалога говорили все. Если бы Ричард Дейн летел на «Харриере» в варианте истребителя, если бы сейчас шла война, он бы уже не раздумывал. Он и сейчас не очень долго размышлял, просто уточнял расстояние, прикидывал возможность применения ими оружия. До них было уже сорок километров, когда он, подумав, решился на одно действие, не соответствующее его разведывательной миссии, – он включил габаритные огни, а затем выдал в их сторону короткий импульс бортовым локатором. «Я вас вижу, ребята, может, все-таки будем играть по принятым правилам? Сойдите с боевого курса, вы пойманы с поличным!» – вот что говорил его сигнал любому пилоту. Но им было наплевать.

И тогда он глянул на экран, оценивая ситуацию по отражению собственного луча, и похолодел: их уже было не двое, тех летающих незнакомцев, их было четверо. И новые двое шли с еще большей скоростью и имели совсем маленькие отражающие электромагнитную энергию поверхности. Это были не истребители-бомбардировщики неясной национальности, это были боевые ракеты «воздух – воздух».

И вот тогда он рванул своего боевого джинна вверх, подставляя брюхо бешеному потоку неощутимого ветра, и пошел прочь, в высоту, из этого противного тумана-молока. А еще он включил «лису» – один из небольших контейнеров под крылом, в котором покуда покоились законсервированные электрические чудеса, запутывающие аппаратуру наведения ракет.

Позади «Харриера» сыпались, засоряли атмосферу мельчайшие частицы фольги, только что пущенной под автоматический нож, режущий ее с точностью до десятых долей миллиметра. Техника всего лишь делала, что могла, соизмеряла длину рубящихся пластин с длиной волны, орошающей сейчас корпус самолета. Но знаете, сколько килограммов этой микровзвеси нужно было распылить в туманном мареве, дабы замаскировать четырнадцатиметровый корпус истребителя? Успокою ваше обиженное «я», сейчас этого не мог знать никто. Откуда можно было догадаться о чувствительности вражеских локаторов? Просто это был один из методов радиоэлектронной борьбы, один из самых простых и примитивных методов, между прочим. Другие были сложнее и тоже использовались. Был ли толк? Все может быть.

До его новых, любящих сюрпризы «друзей» было уже недалеко – двадцать километров. Они стремительно набирали высоту, ища встречи. Только зачем им было это надо, непонятно. Может, они очень хотели посмотреть агонию «Харриера» вблизи? Их ракетные посланцы, их боевые стрелы, резали воздух где-то впереди и шли все еще навстречу, потому что Ричард Дейн никак не мог завершить свой маневр изменения курса на противолежащий – так неповоротлив был его «Харриер». Текли секунды, он уже не знал, где небо, а где земля, так много раз он кувыркался и так хотел сделать эти трюки еще быстрее. Что значила его акробатика для искусственно эволюционизирующего железа, маленький мозг которого замыкала накоротко магнитная тень его самолета? В смысле потери боевого сопровождения – абсолютно ничего не значила. Но, несмотря на критическое положение, пилот Ричард Дейн продолжал фиксировать окружающую действительность. Он засек на пульте управления новую добавку к ландшафту (не к ландшафту, конечно, а к «стране зеркал» – стране радиоотражений) два импульса, два сигнала, два луча, два друга-товарища, метки-сигналы опознавания и сигналы-ответы – там за ним следовали свои родненькие «Томкеты». Попутно Ричард Дейн сделал одно дельце – он выскочил из этого упругого, растекшегося по округе тумана-молока.

Вот здесь в ярком свете дня он их увидел…

Далекие черные точки на сером фоне. Но он-то их опознал…

Это были «МиГи-29»!

Стало очень весело, исчезла неопределенность, и стала ясна дальнейшая тактика, потому что два его маленьких друга, любящие его «Харриер» больше собственной жизни, оказались совсем рядом. И теперь, учитывая, к какой марке приблизительно они относятся, можно было чистосердечно прогнозировать результат. Перед нажатием кнопки катапультирования он сделал только одну вещь – сбросил подвесные контейнеры с разведывательной аппаратурой.

4

Деловая рутина

Роман Владимирович Панин, старший лейтенант и контрразведчик, работал. Работа была сидячая и заключалась в перекладывании информации, содержащейся в разложенных на столе документах, с бумажного носителя на нейроны лобных долей головного мозга млекопитающего российского офицера. Работа была не тяжелая – не сравнить с толканием вагонеток вдоль шахтного тоннеля, однако и не совсем легкая – не детектив же он читал. Самое главное – она была скучна. Да, то, что было разложено перед ним, могло послужить материалом для детектива, но сколь жалок был бы этот детектив, сколь мелковат по сюжету и сколь обыден. Речь шла о спиртном, о каких-то незаконных бартерах, о неких акцизных марках, об уклонении от налогов и всякой подобной ерунде. Воистину, размышлял Панин, для того чтобы такая муть стала интересной, надо впасть в одну из крайностей: либо обратиться в бесчувственного муравья, либо иметь воображение, уносящее хозяина в неведомые дали и способное из мухи сделать слона. До чего довели ведомство, какой мелочовкой мы теперь занимаемся. Нет, понятно, что экономика определяет многое, но неужели уже не воруют военных тайн? Неужто уже все спрятанные некогда под сукно и испещренные грифами секретности разработки бывшей родины разворованы? Но даже случись расследование такого уровня, что толку? Вон, десять лет назад, раскопали дело сумасшедшей важности – продажу блоку НАТО целехонького и новехонького комплекса противовоздушной обороны, с ракетами, локаторами и двумя «КамАЗами» секретной литературы, и что? Ладно, никому из участников расследования медаль не дали, бог с ним, уже привыкли, но ведь главное – никто не наказан. Не то что головы, даже волосы не полетели, отстриженные где-нибудь в Матросской Тишине. А ведь все фамилии – вот они, подшиты. Ладно, не наказали за предательство, а ведь предали с потрохами безопасность не только своей страны – сейчас такими комплексами снабжены все бывшие республики и половина канувшего в Лету Варшавского Договора. Но хоть за головотяпство можно было наказать? Шестьдесят миллионов долларов отхватили, да и то не в карман государства – в собственный безразмерный. А цена тому комплексу, даже по себестоимости – полмиллиарда. А учитывая, что после пришлось срочно его дорабатывать – коды всякие и частоты менять, дабы снова сделать смертельно опасным для враждебной авиации, – вылилась та сделка в очередную гигантскую дыру в бюджете. И ведь даже пресса это дело ни черта достойно не осветила и упомянула ли вообще, с трудом вспоминается. Понятно, что обыватель наш задуренный больше интересуется, какого цвета трусы носит какая-нибудь рок-звезда, да и носит ли вообще. Но все же – обидно. Продано с потрохами за тридцать сребреников мирное небо сотен городов. И что? Всем по фигу! Абсолютно! Часовой на посту или даже сторож ограбление склада проспит, его все-таки накажут, а здесь – полный ажур.

Не принято сейчас прошлое добрым словом вспоминать, но как удержаться, продолжал размышлять Панин. Где были бы сейчас те разбогатевшие взяточники после такой доблестной сделки? Уж поверьте, не сразу бы они попали на освоение Колымы. Сиживали бы они поначалу в подземных лабиринтах Лубянки и распухшими от воткнутых иголок пальцами подписывали бы признания в сотрудничестве с Интеллидженс сервис, или МОССАДом, или абвером, или со всеми сразу. А статьи-то какие им бы подсунули – любо-дорого взвесить термины на языке: «шпионаж», «космополитизм», «очернение выдающихся достижений…», «распускание слухов, порочащих…», «расхищение», «участие в заговоре», «попытка отравления главы государства ртутью посредством разбивания градусников» и, наконец, просто и со вкусом – «вредительство».

Панин снова обратился к разложенным бумагам. Водка без акцизов, ну-ну. Ничем же не хуже официально оформленной, даже чище – сам попробовал из интереса, – тем более, экспертные оценки прилагаются. Как мелко, черт возьми.

Да, была ранее масштабность. Были люди в наше время…

5

Заплыв

Когда Ричард Дейн обрел в полете устойчивость, подброшенный кверху расширяющимся куполом, он осмотрелся. Момент развала на части его собственного «Харриера» он не смог наблюдать: во-первых, не успел, а во-вторых, купол закрыл всю небесную сферу. Зато он видел, как из тумана вынырнули родные «Томкеты», и видел, как они произвели недолгие выкрутасы – акробатический этюд с опасным финалом. Видел этот финал – короткие вспышки и темные облачка плесени. Были «Ф-14», да сплыли. А потом он нырнул в белесый туман. А еще позже – в обрезанные ножницами тумана морские просторы, и стало холодно. И стало нужно делать только одно – плыть.

И длилось все очень долго, и он все плыл. Не для того, чтобы куда-то добраться: он что, Тур Хейердал – пересекать океаны? Так, дабы согреться. Согреться да отвлечься. Потому что странные мысли лезли в голову, оплескиваемую соленой водицей.

А испугался он только раз. Серьезно испугался, гораздо больше, чем перед попаданием в самолет российских ракет. Это когда из тумана, из обрезанного горизонта теперешнего бытия, выползла чудовищная, черная стена железа. Она длилась вширь, обоими концами теряясь в никуда, и длилась вверх, загораживая невидимое небо. И сердце забилось чаще, и он уже собрался пустить в верхотуру сигнальную ракету из непромокаемого контейнера. Собрался зажечь шашку-дымовуху, но что-то сдержало, хотя что это могло быть – такое гигантское и движущееся, кроме родного тела авианосца «Рональд Рейган»? Цвет, цвет корпуса – вот что заставило замереть, пожалеть о красной, вызывающей раскраске самонадувающегося спасательного жилета. А стена шла и шла мимо, в каких-то десятках метров. И там, наверху – задирая голову, он уже различал край, – там не было людей, правда, даже если бы захотел, он бы не увидел их отсюда.

Он очухался, когда закачался на искусственной волне, такой большой, что задавила беспокоящие его природные образования, и ветер стих, остановленный левиафанским корпусом. И тогда Ричард Дейн закричал, призывая громадину остановиться, обратить внимание на тонущую, желающую жить букашку. Он кричал долго. Порой ему казалось, что кто-то там отзывается на его старания и сейчас ринется в небо вертолет-спасатель. Но случилось иное: сверху свалился, выпрыгнув из ниоткуда, рев садящегося на палубу самолета. Мелькнул и растаял, рубанув воздух, убил все на свете звуки в округе.

И Ричард Дейн остановил свой крик-мольбу, свою СОС-импровизацию, свои попытки зажечь капсюль не от звона в перепонках – он четко разглядел опознавательные знаки на крыльях «МиГа». Это были знаки давно похороненной страны, существующей в истории, а не в реальности. Это были опознавательные знаки с серпом, молотом и красным кумачом. Это был не российский авианосец, это было гораздо хуже.

Если бы Ричард Дейн мог нырнуть, он бы сделал это, но ему очень мешал спасательный жилет.