Новеллы горной тайги

– Сам езжай на хрен!

Пилот выбрал ветку в полуметре от Вовы. Пила завизжала, впиваясь в каменное дерево. Полетели искры. «Завалю пилу!..» – тоскливо переживал Пилот. И вдруг увидел, что длинные Вовины ноги пришли в движение. Вскоре Вова сидел, обхватив колени руками, и ошарашенно глядел на Пилота. Выговорил онемевшими губами:

– Ты чё творишь, чувак!

Пилот заглушил пилу:

– Вставай! Поехали! И не чувак, а друг и спаситель…

Решили поднимать квадрики поштучно. Один ведет, другой страхует и отвешивает квадрик на камнях и уклонах. Дождь лил, град падал, сумрак съедал видимость. И потому нельзя было просмотреть впереди лучший курс. Натыкались и наезжали на крупные округлые уклонистые камни. Моментами по три колеса крутились в воздухе. Вова правил, а Пилот метался вокруг квадрика, прихватывая так, чтобы перевесить, не дать перевернуться. Вскоре поменялись – крупный Вова был лучшим противовесом.

Сначала один, а потом и второй квадрик оказались на перевале.

– Ну, типа ура!.. – выдохнул обессилевший Пилот.

– Ты, братишка, извини, – ответил Вова. – Сам не понял, что это было.

– Да, брось, шок он и есть шок.

– Место здесь страшное, не для людей, – глядя мимо Пилота, сказал Вова. – Никогда сюда не приеду.

Тут надо заметить, что Вова сдержал слово с лихвой. По возвращении в город он продал квадроцикл и больше никогда в «экстримах» не участвовал.

Меж тем сквозь них пролетела острая мысль: «А Витя где?!»

Эта звонкая мысль словно послала сигнал кому-то сильному, невидимому, и он решительно и быстро смахнул грозовую тучу за горизонт. Как будто с огромного окна штору сдвинул – усыпанная градом долина засверкала в розовых лучах вечернего солнца.

Два товарища обозревали долину, но третьего не видели. Достали рацию – вызов остался без ответа. Пришла очередь сигнала охотника, а попросту – ракетницы. Бахнули зеленой – у нас все в порядке. Через минуту увидели красную. Приметили место и двинулись в долину. После мощного ливня и растаявшего льда воронки и ямы заполнились влагой, а камни скрывали под водой свои истинные размеры. Пробирались медленно, переваливаясь и плюхаясь…

В вечерней благодати поднялись тучи зловредных кусачих насекомых, и над долиной повис их неумолчный нервный гул.

Витя сидел на краю болотного оконца, превращенного небесными водами в небольшое озерцо. В руках он держал кевларовый трос, который уходил под воду. Так, наверное, сидел бы братец Иванушка в зеркальной сказке, держа веревочку от утопившейся козы Алёнки. Из-под воды поднимались вялые пузырьки воздуха… Это утонувший квадрик посылал нам последний SOS…

…Одолев перевал, Витя шел по треку, но в сумраке стихии постоянно отклонялся, объезжая препятствия, пока не оказался перед озерцом. Полагая его плоской лужей, возникшей от дождя, Витя вознамерился смело ее пересечь. Ошибку осознал сразу – квадроцикл медленно начал тонуть. Витя заглушил мотор, перевел заднюю лебедку в ручной режим и размотал трос. Спрыгнул на бережок и стал ждать. Сначала – как глубоко погрузится квадроцикл, а потом – нас.

Со временем образовались две новости – плохая и хорошая: квадрик утонул полностью, а мы приехали своим ходом, целые и невредимые. Чуть спустя баланс качнулся в сторону позитива – молодое болотце хотя и скрылось под дождевой водой, но утонувший квадрик не присосало, поскольку дно имело каменное.

Зацепили утопленника двумя лебедками с двух квадриков и быстро достали. Потом сливали воду и сушили. Через час, в последних лучах заката, встали на свой трек – в обратный путь…

* * *

Окончив рассказ, Пилот, оглядел примолкших слушателей.

– Спровадил и успокоился, – скупо откомментировал Тракторист.

– Не полюбились люди Золотому Мужику, и вот теперь его зеркальный дух прогоняет людей из горной обители, – глубокомысленно резюмировал Эльф.

Пилот на него глянул внимательно, уточнил:

– Дух Вежедь в твоем понимании – неупокоенная душа Золотого Мужика?

– Мы – спасибо Вселенной – Золотого Мужика не лицезрели, мудреных бесед с ним не вели. И есть ли у него душа как таковая, вот именно что в нашем понимании, знать нам не дано. А возможно, и ни к чему.

Всех уже крепко морило в сон. Эльф отошел к костру перекурить перед отбоем. Тракторист сразу отправился в палатку: ему вставать первому – завтрак готовить.

А Пилот, перебирая в памяти моменты пройденных треков, наполнил кружку чаем…

Эпизод третий. Кто этот кто?

На тайгу опустилась непривычная тишина. Затихли кроны, куда-то сгинули комары. В лагере тоже наступила тишь – Тракторист и Эльф разошлись по палаткам. Пилот допил остатки чая и поднялся. Глаза привыкли к сумраку ночи. Не включая фонарь, он спустился к речке. Тохта струилась ровно, без плесков, словно оберегая редкую тишину. Пилот присел, опустил руку в холодную прозрачную, почти невидимую воду. Мягкие струи реки обхватили его руку, будто замерзшие ладони девушки, забывшей надеть варежки на ледяном ветру. Пилота наполнил неизъяснимый покой. Он долго не решался встать, пока в щеку вероломно не впился бесшумно подкравшийся комар.

Нехотя Пилот вернулся в лагерь. Он забрался в палатку и бухнулся на крепко надутый матрас. С наслаждением вытянул ноги. Умиротворенно подумал:

«Сегодня ночью бродить не буду. Кому надо, сами пусть приходят. Добрый гость не в тягость».

Пилот закинул руки за голову и стал слушать тихое пение лесных духов. Сначала запели тонкие, почти плачущие голоса, словно бы женские. Погодя вплелись голоса низкие, гудящие, словно бы мужские. Возможно, и не духи поют. Не концерт, однако, исполнителей никто не объявлял.

Бесконтрольное и сонное сознание Пилота невольно коснулось струн вселенской паутины.

Мелодия изливалась негромко, но непрерывно. Пилот чувствовал: не из глубин его памяти она льется, так духи поют – хор пограничников бескрайних миров. Они дыхание не перехватывают и музыкальных пауз не делают, оттого их пение больше напоминает переливы речных струн и водопадов, стоны ветра и шум прибоя… Но таких необыкновенных гармоний Пилот в природе не слышал. Завораживающие мелодии погружали Пилота в светлую волнующую грусть. Кто же композитор? Или – импровизация? Тему задает Вселенная? Отчего не представить себе музыкальное дыхание Вселенной как хор смиренных духов?..

– Ну что, сомлел, приятель? Я и сам люблю послушать, как духи поют.

Честное слово, Пилот даже не вздрогнул. Рядом стоял, нависая меховой тушей, давешний медведь. Вокруг посветлело, а палатка словно раздалась в размерах. Пилот приметил фонарик, который покачивался чуть выше медвежьей головы…

– Здравствуй… – вымолвил Пилот и невзначай подумал: «…приятель ушастый».

– Вот, в гости зашел, коли ты не против.

– Ты тут хозяин.

– Как догадался, что я не медведь? – спросил медведь.

– А кто?

– Сам сказал, – хозяин. В облике медведя явился пред тобою.

– Ты – дух Вежедь?

– Имя у меня иное, тебе его не осознать. Это и не имя даже, а символ, ключ такой ко мне.

– Так тебя ночью медведь на плато назвал.

– Да пусть будет Вежедь. Неважно. Когда-то я так представился манси-махум. Что, дескать, сам я из саамов. А дом саама – вежа.

– Понятно… Еще ночной медведь сказал, что ты – зеркальный дух. А я таких видел и даже фотографировал.

– Знаешь, зеркального во мне ничего нет. Это мой отпечаток. Он изгибается между колыхающимися полотнами измерений. – Гостевой медведь беззвучно съежился в медвежонка, а фонарь над ним преобразился в зеркального духа. – В общем, это отпечаток мертвого меня. Для тебя понятнее скажу – душа от меня. Я существую в двух ипостасях. Тут у вас их называют живой и мертвой. – Зеркальный дух неуловимо обратился в фонарь. – Для тебя твоя душа – тоже смерть.

Пилот молчал, а медведь принял прежний матерый облик.

– А я тебя признал, – сообщил он, – ты в верховьях Ялпынг-Я на скалы залез. Стоял там, на камеру снимал. И увидел сияющие стержни. Потом показал в фильме «Платиновая Арфа». Рассуждал, что это взгляд обитателей солнц.

– Звезд… – рискнул поправить духа Пилот.

– Нет, в фильме ты сказал солнц – «дети солнц смотрят…»! Я же помню! – заспорил Вежедь.

Пилот усмехнулся – стало быть, сущность он живая, раз спорит из-за ерунды. Сказал:

– Смешно об этом спорить.

– Что значит «смешно»? – спросил дух.

– Ты же среди людей жил и не знаешь, что такое смешно?

– Увы, не ведаю…

– Видно, манси жили так, что не до смеху было…

– Расскажешь, что такое смешно. Ладно? – по-детски наивным тоном попросил Вежедь.

– Объяснять можно долго и без то́лку. Потому как слышал я, что у духов чувства юмора-то и нету.

– Если нет такого чувства, значит, так правильно! – твердо возразил дух.

– Не мне с тобой спорить, – согласился Пилот.

– А насчет обитателей солнц ты угадал.

– Вот как?

– Мы – такие как я – обитатели звезд. Изначально – сгустки, точнее, завитки яркой верткой энергии. В нас толика первородного разума. Люди (да, впрочем, и все здесь) тоже энергия. Только за́мершая в моменте настоящего, а поскольку этого момента тут у вас нет, то и вас во Вселенной нет.

– Ну вот все и разрешилось! – не без сарказма воскликнул Пилот. Но сразу сообразил – дух прав. Мгновение настоящего не существует. И, соответственно, нас во Вселенной нет. Вот потому и не видим никого, не контактируем. А как контактировать, если тебя нет? Для других, по крайней мере…

Пилот неуверенно сказал:

– А еще я давно подозревал, что мы, люди, Время не понимаем.

– Ваш язык и образ мысли не позволят понять ни Время, ни Вселенную.

– Мы словно в боковом кармане Создателя за подкладку завалились… – тихо проговорил Пилот.

Дух долго не отзывался. Наконец Пилот его услышал:

– Крутой концепт ты предложил! Пытаюсь осознать…

Пилот погордился немного и спросил:

– Так вы по рождению – плазма?

– Нет, не плазма – иное. Мы – текучая мгновенная энергия.

– Это я уже усвоил.

Пилот заглянул гостю в глаза:

– Не обременяет медвежий облик? Может, предстанешь в оригинальном виде?

– Будет жарко. Причем невыносимо. – Медведь прищурил один глаз. – Лучше пусть так – медведем.

– Ну хорошо, медведь так медведь, а по сути – текучая мгновенная энергия. Не затруднит раскрыть этот образ?

– Отчего же нет? – Вежедь согласно покачал головой. – Мы как сущности составлены изначальными эмбрионами энергии первородного разума.

– Громоздко, но понятно. Кроме первородности, пожалуй…

– Первородность и мне недоступна, потому объяснить не сумею.

– Тогда – про эмбрионы энергии.

– Видел, как отрываются крайние завитки пламени?

Медведь повернул огромную голову, и ткань палатки стала прозрачной, открыв взору Пилота догорающий костер.

– Смотри – крайние завитки отрываются от основного пламени и исчезают во тьме. А завитки моей энергии – не исчезают. Они рассеялись, разбежались по Вселенной. Вот из таких элементов я и состою. Я существо, вернее, я – композиция завитков энергии, одномоментно осознающих себя единой сущностью, даже если они находятся в разных точках Вселенной. Сила первородного разума помогает удерживать мою структуру единой. И она же помогает мне собраться в цельную субстанцию – энергетическую сферу. Если захочется очень.

Вежедь сделал короткую паузу. А Пилот торопливо прошептал:

– Да-да, я слушаю!

И дух продолжил:

– Мой разум двойственен. Он часть от изначального, и, пронизывая Вселенную, соединяет мои элементы в целое, даже если они находятся в разных измерениях. Но в то же время мой разум способен быть индивидуальным… Благодаря ему я могу собрать себя в одном месте.

И Пилот увидел, как фонарик над медведем вырос в большую сияющую сферу. На одно краткое мгновение. Видимо, для наглядности.

А Вежедь продолжал:

– Я и мне подобные не знаем покоя и расстояний, возникая то здесь, то там. По сути, мы живем в разных точках Вселенной одновременно.

– Я видел сияющие энергетические сферы в Пермской аномальной зоне. Они возникают и исчезают…

– Такие, как я, возникают как всполохи или сияющие сферы там, где есть родственная энергия. Мы возникаем и исчезаем… Но если захотел где-то задержаться, тогда надо принять форму замершей энергии.

– И скопировать представителя доминантного вида? Здесь – человека.

– Верно, мальчик.

Пилот не обиделся и даже спрашивать не стал, сколько духу лет. Проговорил задумчиво:

– Я слышал легенды о Золотой Бабе и Золотом Мужике.

– Да… фактуру доработать пока не удалось.

– Стало быть, «наблюдатели» – не вы?

– Не мы. Они, как сущности, ближе к вам. Только на вселенную старше. В их основе замершая энергия, но они научились ее преображать, трансформировать. Они не могут быть одновременно в разных местах. Но перемещаются быстрее скорости света, поскольку их пути лежат в Эфире.

Пилот приподнялся на локте и лукаво посмотрел в глаза медведю:

– Знаешь, у нас тут авторитетные ученые Эфир упразднили. Разъяснили толково, что в Эфире нет нужды, так что теперь у нас Эфира нет. И ничего, обходимся. Тебе не смешно?

Дух задумался и серьезно взглянул на Пилота:

– Да… какое-то странное ощущение… словно солнечный ветер меня будоражит. – По шерсти медведя пробежала короткая нервная дрожь. – Стало быть, вот оно – смешно…

– Тебе хоть нравится?

– Пожалуй, да… приятно.

– Чувствуешь разницу между смешно и не смешно? – Пилот вошел в роль наставника по земным радостям.

– Как между завтра и вчера… – помедлив, ответил Вежедь.

«Интересно, у него они какие – завтра и вчера?..» – И Пилот стушевался. Спросил растерянно, невпопад:

– Тебя здесь уже нет?

– Да. Я вернулся к своей звезде. А здесь оставил свою смерть. Вот она с тобой и беседует.

– Я беседую с твоей смертью?

– Мою посмертную копию ты называешь зеркальным духом. Возможно, для тебя будет проще назвать ее душой.

– Куда уж проще…

– Твое понимание смерти ко мне не применимо. Я не могу войти в состояние окончательного небытия. Кстати, я оставляю свою смерть везде, где побывал в форме замершей энергии. Для тебя это означает, что я никогда сюда не вернусь.

– Никогда – это по меркам Вселенной никогда? Или по человеческим? – уточнил Пилот.

– Ну да… – как-то нехотя ответил Вежедь. – Просто не успею.

– То есть нам тут осталось не слишком долго?

– В ваших исчислениях, в общем-то, еще прилично. А для меня – не срок.

Пилот решил не сверять часы, чтоб оставаться счастливым. Спросил:

– Значит, ты все-таки тосковал?

– Знаешь, потянуло меня к моей звезде. А зависеть от нее не хочу. Вот и одолели меня внутренние метания. Беспокойный стал.

– Что-то вроде любви? – поддержал Пилот. – Эмоции, привязанности, стало быть, не чужды?

– Слушай, ваш вид столько любви и прочих эмоций излил во Вселенную, что теперь и нас – разумных – накрывает! – с укоризной и даже горячностью воскликнул Вежедь.

– У вас своих не было? Нашими пользуетесь?

– Вот ты и открыл свое предназначение.

– А то я не знал!

– Мы даже стали делить себя по полам.

– Ого – каламбур! Ты, уважаемый дух, делаешь успехи.

– Правда? У меня появилось чувство юмора?

– Ну-у… Пока нет… – Пилот чуть замялся и заверил: – Но скоро появится. Жди.

– Скорее бы, а то интересно, что это такое. Никак не получается его достать из Эфира. И не пойму я – эмоция оно или нет.

Пилот усмехнулся:

– Зато мне стало ясно, как получились Золотые Бабы и Мужики. А Золотые Дети есть?

– А вот это, уж поверь, народные байки. Сплетни называются.

– А вы обманывать умеете? – вдруг спросил Пилот.

– Зачем? Обманывают сильных, а вы – слабые.

– Попросить тебя хочу…

– Так я не шаман и не Дед Мороз.

– Ну, если сможешь, а?

– Так что надо?

– Чтобы на плато погоды были хорошие. А зимой снега побольше. А то на снегоходе по камням, знаешь, не айс… в смысле безрадостно.

– Ветер гремит, ветер плачет! Здесь редко будет иначе… – продекламировал дух Вежедь. – По мне он, кстати, плачет. Потому и не будет иначе.

Медленно угасал фонарик. Истаивал медведь. Больше Пилот ничего не услышал. Незаметно умолкли духи горной тайги. Густая мягкая тьма спеленала Пилота…

Зеркальный дух, как рыба, уходящая в глубину, оставил в ночном небе пару коротких мерцаний. И сразу поднялся, зашелестел в кронах холодный ветер…

…Утром Пилот сидел за кашей квелый, потерянный. Эльф участливо спросил:

– Опять к медведю ходил?

– Не-а… Он сам заявился, – вяло ответил Пилот. – И знаешь, хорошо мы с ним поговорили…

Интернат «Судьбе навстречу»

Пилот окинул тревожным взглядом болото, отделявшее его и его квадроцикл от брода через реку Ялпынг-Я. Там, за рекой, неблизкий путь до скромной деревенской цивилизации – почти 80 км. И на этом пути еще семь рек и пара болот. Имена рек Пилот складывал в скороговорку:

– А́нчуг, Тошемка, Вижай[5],

По́ма, Та́льтия, Сапса́ус, а за ними – Шегультан.

В междуречьях – пара ядреных болот. Одно Пилот прозвал Анчуг-штрассе, а другое – Вижайский тормоз. За спиной уже остались реки Тохта, Вапсос и Ялпынг-Гусья.

Пилота притягивали реки горной тайги и нравилось звучание их мансийских имен. Холодные горные принцессы прятали свою древнюю грусть в звонких перетоках кристальных струй. Всякий раз в предгорьях Пилот окунал в ледяной поток Ялпынг-Я разгоряченное лицо, пил ее воды и, наполняясь ими, осознавал: в вечном движении нет дома…

Товарищи – Эльф и Тракторист – задерживались. Они идут по треку на квадриках с прицепами – надо вывезти снаряжение из лагеря, который стоял в предгорьях хребта Ялпынг-Ньёр все лето. Коротенькие прицепы – на одной оси и больших колесах – сделаны специально для квадроциклов и замедляют движение по треку.

Пилот приготовился ждать…

Осень уходила. Дожди перемежались ленивыми ночными снегопадами. Снег неуверенно ложился на палатки и квадроциклы, а Пилот поутру собирал его в ладони – умывался. К полудню свежая белизна обращалась холодной всепроникающей влагой.

Радовало одно: холодные ночи усмирили навязчивых насекомых, и сняв шлем, можно было не надевать кепи с москитной сеткой. Пилот натянул поверх балаклавы теплую флисовую шапку и откинулся на спинку мягкого кофра; закинул ноги на широкие крылья квадроцикла. Наколенники перестали поджимать колени, и Пилот расслабился. Глядя в осеннее небо, где на редких серых облаках играли-поигрывали карминные блики заката, он выбрал точку на сиреневом небесном полотне и не сводил с нее глаз. Сознание соединилось с небом, мысли покинули Пилота. Сквозь его память, как облака по вечернему небу, поплыли люди, слова и события, которые не случились с ним, но могли случиться, если бы он время от времени делал иной выбор…

* * *

…Пилот припомнил давнюю историю в деревне Черемискуль и дом-интернат для детей с отклонениями.

Стоял майский погожий день. Пилот стремился к озеру Окаянкуль, где в старой деревеньке Тихоноровке его дожидалась ветхая избушка, выкупленная на лето в качестве дачи. Деревня была из разряда умирающих. Разлученные двумя короткими улочками, несколько старух еще топили печи в обветшалых избах. Баба Аня даже корову держала и козу. А у бабы Нины Пилот арендовал избушку, оставшуюся от уехавших насовсем детей.

Еще зимой тяга к бездорожью и приключениям привела Пилота к озеру Окаянкуль, где он и обнаружил не отмеченную в навигаторе Тихоноровку. Деревня исключительно соответствовала своему имени. Крошечная, по самые трубы засыпанная снегом, она стояла на крутом берегу озера среди берез и сосен, схваченных искристым куржаком. Пилот невольно погрузился в созерцание пасторального пейзажа. Не сразу увидел, как осторожно и даже застенчиво над белым холмиком избушки появился шаткий сизоватый хвост дыма. Через полчаса Пилот стучал в калитку ожившей избы, а еще через полчаса ему отперла баба Нина…

…Едва дождавшись майского тепла, Пилот в нетерпении загрузил вишневую, подготовленную к бездорожью «Ниву» дачным скарбом и отправился в путь. Домик на берегу он снял зимой, и потому не покрытый снегами рельеф был ему незнаком. Пилот миновал деревню Черемискуль, и дорога с намеком на покрытие закончилась. Начался удручающего вида глинистый проселок, который вскоре соскользнул в расквашенную низинку. Пилот не сообразил заранее включить блокировку, и машина села на брюхо. Колеса глубоко проре́зали майскую грязь, напитанную талыми водами. Кое-как открыв дверь, Пилот вышел и осознал, что до ближайшего дерева лебедкой не достать. Даже с удлинителем. Невесело обдумывая свое положение, он уже собрался извлечь лопату, как за спиной раздался тихий хрипловатый голос:

– Дядё, поможем давай.

Пилот вздрогнул, оглянулся.

За спиной стояла группа подростков; возраста они были разного и по росту не построились. Вид подростков мог бы сильно травмировать морально неподготовленного эстета. Но Пилот был подготовленный.

У тощего длинноногого парня глаза навыпучку глядят в разные стороны, рядом топчется крепыш с оттопыренными ушами, на его лице застыла неприятная гримаса… У толстого, раздутого как колобок мальчишки на опухшем лице не глаза, а щелки, точно он еще и не просыпался. У всех полуоткрыты рты и встрепаны волосы… И, конечно же, у самого мелкого подтекала слюна. Одеты-обуты в драные ватники и резиновые сапоги, да все, похоже, одного размера. С краю стоял пацаненок и вовсе без сапог – не полагались, видимо, – он прибыл к месту происшествия в калошах на босу ногу.

– Ребята, вы откуда?

– С интерната! – выкрикнули несколько голосов с такой утвердительной интонацией, как будто «дядё» не понимал очевидных вещей.

Пилот посмотрел в направлении машущих рук и увидел поодаль от деревни серое здание силикатного кирпича, обнесенное невысоким забором. Несколько вразнобой изъятых досок делали его похожим на штрих-код.

«Картина ясная…» – подумал Пилот и энергично хлопнул в ладоши.

– Так помогайте!

Подростки разбились на две примерно равные группы и встали по разным сторонам авто. Одни начали толкать, упершись в дверцу багажника, а другие – в капот.

Пилот в немом недоумении наблюдал, как, сосредоточенно пыхтя и глубоко увязая в грязи, два коллектива толкают машину навстречу друг другу. Сбросив оторопь, он вскричал:

– Стоп! Стоп! Стоп!

Обе бригады остановились, воззрившись на «дядё».

– Вы, парни, встаньте все на одну сторону! – скомандовал Пилот и добавил. – Честно – так лучше будет.

Две группы подростков с крайне сосредоточенным видом обошли машину по разным сторонам и, точно упертые ослики, возобновили процесс встречного движения.

Пилот некоторое время не вмешивался, постигая алгоритм их действий. Пробурчал с усмешкой:

– Аллегория человечества… Жаль, камеры с собой нет.

И следом его осенила идея – надо переманить часть парней на корму. Тогда они пересилят передних, и те отойдут сами. Он подошел к группе у капота и предложил крайнему пацану:

– Ты, братишка, иди назад потолкай, а я тебе подарочек дам.

Пронзительно странный взгляд пацана пробуравил глаза Пилота. Видимо, уверившись, что тот не обманет, пацан оторвался от капота и переместился назад. Пилоту удалось смутить еще несколько неокрепших мальчишечьих душ, и перевес позади авто стал значительным. Тогда Пилот сел за руль и завел двигатель; включил пониженную и блокировку. Дело понемногу пошло. Расчет оправдался – под давлением ползущего авто поредевшая группа у капота расступилась, а пацаны на корме стали толкать эффективнее.

Расстояние до деревьев сократилось, и Пилот ушел разматывать лебедку. Вернувшись, обнаружил, что ребята стоят у машины, переговариваются и сплевывают.

– Ну, чего скучные такие? Помогли ведь! Спасибо!

Одинокий голос гнусаво вымолвил:

– А подадочек?..

Пилота как током ударило: «Блин, совсем забыл, что наобещал!»

Началась раздача подарочков. Пилот отдал все: банки с соком и шоколад, ручки, карандаши, отвертки и даже брелок с ключа снял…

Ода́ренные по двое, по трое брели в сторону интерната. Остался один, тот самый, кто первый поверил в подарочек. Парнишка смотрел в глаза Пилоту и молчал. «Какой странный пронзительный и одновременно ускользающий взгляд…» – подумал Пилот, разглядывая мальчишку. Русые, давно не стриженные волосы небрежно трепал ветер. В зеленых влажных глазах не было жалостливого просительного блеска. Лицо худое, губы бледные. На плечах висела большая – на мужика – телогрейка. Достигая колен, она скорее походила на нелепое пальто. Штаны, напротив, короткие – между их краем и калошами – тонкие, как у куренка, щиколотки.

Пилота протянул неприятный холодок: «Что ж я ему дам? Все ведь раздал!..» Спросил:

– Тебя, парень, как зовут?

– Вентиль, – скупо ответил пацан.

– Это что за имя такое? Никогда не слышал.