Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной

– Ну как во что верить в твои-то годы? – усмехнулась я. – В любовь. Странны мне слова твои: девушка должна о семейном счастье мечтать, а ты вишь какая праведница…

– Для каждого у Господа своя дорога. У меня вот такая…

Она смущенно опустила глаза, и этот ее картинный жест показался мне фальшивым. И уже сложившееся хорошее впечатление от встречи с этой лекаркой стало развеиваться.

– Пойдем, Меланья, не будем задерживаться. Волосы ты и наверху подберешь. Я тебя с папой познакомлю: от меня и больше ни от кого он должен помощь принять.

Шурша сарафаном, она семенила за мной, и я спиной ощущала ее прерывистое дыхание, отчего-то чувствуя себя из-за этого незащищенной. Я успокаивала себя: «Приеду из города, пригляжусь к ней повнимательнее. Что-то меня настораживает в этой „благочестивой“ девахе: похоже, не так проста она, как хочет казаться. Ну да ничего, я ее быстро на чистую воду выведу. Жаль, что Вера наотрез отказалась приехать и ухаживать за папой… Вот бы кто точно сумел ему помочь».

Собираясь подняться на второй этаж, наверху лестницы я увидела Федора. Он уже успел привести себя в порядок и, сияя как медный таз, наигранно весело крикнул:

– Наталья, душа моя, ты ли это?

– Да, муж мой. – Я решила показать, что более не сержусь: выяснение отношений с ним сейчас могло помешать моим планам.

Он быстро сбежал по лестнице и с лицедейским пафосом расцеловал меня в обе щеки.

– Доброго утра тебе, женушка. Завтракала ли ты? Быть может, хочешь составить мне компанию в трапезной?

– Я уже поела, Федор. Меня ждут другие дела.

Он заглянул мне за спину и несколько удивился.

– А это кто, Наташ? Кажется, мне знакомы ее черты…

Меланья стояла, низко опустив голову.

– Ну же, барышня, глаза-то подними.

– Какая она тебе барышня?! – резко спросила я. – С ума что ли сошел? Это, между прочим, землячка твоя, из вашей глухой дыры приехала!

Я еле сдерживала себя, сама не понимая, почему так взвилась: «Как только язык его поганый повернулся назвать ее барышней?! Ослеп, что ли, девку деревенскую от барышни не отличает?! Или позлить меня хочет?! Так ничего у тебя, Феденька, не выйдет!»

Чуть повысив голос, я обратилась к Меланье:

– Ну, чего ты молчишь, как глупая коровушка? Видишь, барин к тебе обращается – ответствуй! Вы раньше встречались?

Она подняла наконец голову, робко взглянула на него и тут же опустила глаза. Федор удивленно произнес:

– Мела-а-а-анья?! Что она тут делает?

Фонтан злости поднялся в моей груди: «А-а-а, так вы еще и знакомы?!»

Я сделала шаг в сторону, с интересом наблюдая за ними. Федька подошел вплотную и поднял голову Меланьи за подбородок. Увидев это, я недовольно задышала чаще, а руки нервно заерзали, теребя платье. Негодование мое набирало обороты, но я не торопилась его изливать и с интересом ждала, что будет дальше. Они стояли и смотрели друг на друга.

– Как же ты сюда попала? Как твой брат? Как его здоровье? Уехал он куда, или по-прежнему проживает в нашей деревне? – засыпал он ее вопросами. – Что, замуж ты так и не вышла?

– Не вышла… Ну что вы, Федор Федорович, не извольте беспокоиться, всё хорошо, – ее противный смиренный голосок выводил меня из равновесия. Я уже совершенно не верила этой наигранной кротости. Их разговор меня жутко раздражал. На первый взгляд, ничего предосудительного в этой беседе не было: они только воспоминали общих знакомых. Но звенящие в душе колокольчики уже сливались в дружный тревожный хор, он гремел в моей голове, и, чтобы остановить его, я громко крикнула:

– Заканчивайте свою милую беседу! У нас есть более важное дело: мы направляемся в покои отца. Твоя землячка будет ходить за папой, не так ли, Меланья? – строго спросила я ее.

– Да-а-а, барышня, – кротко ответила она. – Работы грязной я не боюсь… всё сделаю, как скажете.

…О, Господи! Знала бы я тогда, что это сама грязь пришла в мой дом! А я, не распознав, ее впустила. Ничем не гнушалась она, идя к своей цели. Ну да, чего же грязи замараться бояться…

– Следуй за мной! – скомандовала я. Не помня себя, схватила ее за руку и потащила наверх.

Что это было, я и сама не понимала: никогда ранее я не позволяла себе голой рукой взять за руку служанку. А Федор с таким задумчивым видом смотрел нам вслед, что я даже решила поменять свои планы: «Похоже, Петечка, придется тебе еще немножко меня подождать. Не могу я сегодня оставить без присмотра своего мужа! Что-то не нравится мне в сем вертепе. Я должна во всём разобраться, чтобы развеять сомнения или утвердиться в их правоте».

– Барышня, мне больно, больно, – доносилось из-за спины.

Я остановилась и удивленно развернулась к ней.

– Больно? Отчего?

– Вы… вы так давите на мою руку, что даже пальцы побелели, я их уже совсем не чувствую.

Я в недоумении посмотрела на наши руки и только сейчас поняла, как сильно сжала кулак. Я тут же брезгливо разомкнула пальцы и раздраженно бросила через плечо:

– Не отставай, шагай за мной быстрее! Не может отец ждать тебя весь день.

– Да-да… – испуганно кивнула она.

Меланья шагала позади, след в след, и я чувствовала ее дыхание. Тогда оно еще не было зловонным и пропитанным ненавистью ко мне…

Отец спал. Я подошла и тихонько тронула его за плечо.

– Папа, папа, проснись!

Но отец даже не шелохнулся. Пребывая в возбуждении, я торопила события и, наклонившись, почти крикнула:

– Па-па!

Он вздрогнул, открыл глаза и без посторонней помощи сел, но силы быстро покинули его: он повалился спиной на подушки и шумно выдохнул, растерянно хлопая глазами:

– Фу! На-таш-ка! Ох-х-х… Фу…

– Пап, ну не волнуйся ты так. Я тебя напугала, извини. Смотри, кого я привела. Эта девушка будет за тобой ухаживать. Она молода и, надеюсь, сможет радовать твой глаз каждый день, когда ты будешь ее видеть. Ведь ты этого хотел?

Отец взглянул исподлобья и, видимо, хотел что-то сказать, но ему удалось произнести только «как»… Он запнулся, и речь его стала непонятной. Меланья подошла ближе и склонилась к его лицу, внимательно слушая, что он бормочет. Я оттолкнула ее.

– Ты всё равно ничего не поймешь!

– Ну зачем вы так грубо, барышня? Я всё понимаю: он спрашивает, как меня зовут. – И, обращаясь к отцу, ласково проворковала. – Здравствуйте, сударь. Я Меланья, приехала издалека, чтобы ухаживать за вами. Позвольте мне стать вашим другом и подставить свое плечо, чтобы вы смогли на него опереться. Я многому обучена и сумею побороть вашу боль и усталость.

Я сложила руки на груди, продолжая наблюдать. Отец смотрел на свою сиделку и слушал ее очень внимательно. Меланья обеими руками взяла его ладонь, и он не воспротивился. Я видела по его глазам, что он почему-то сразу проникся к ней добрым расположением. «Ну ладно, – подумала я. – Если она действительно сможет принести ему пользу, то почему бы и нет? Пусть остается в доме, я выделю ей комнату рядом с покоями отца, но буду пристально наблюдать за ней. Что-то здесь не так. Как-то странно Федор смотрел на нее… И почему это так сильно меня задело? Непонятно… Обычная деревенская девка, не чета мне, так почему она меня раздражает? С этим я еще разберусь – потом…»

Я поцеловала папу в щеку и поспешила удалиться. Распорядилась, чтобы прислуга приготовила Меланье комнату, показала дом и помогла во всём разобраться.

Глава 217. Неудачная шутка

Я шла по коридору, и мысли мои витали далеко от дома, когда навстречу попалась свекровь. Я намеревалась пройти мимо, но она преградила мне путь.

– Ну что, Наташа, ты отвела ее к отцу? Как прошла первая встреча?

Я непонимающе взглянула на нее:

– Матушка, я тороплюсь, дайте пройти, пожалуйста. Нет у меня времени отвечать на ваши вопросы. Хотите всё узнать? Так ничто не мешает вам подойти к его двери и прислушаться да и узнать, что там происходит.

Фекла недовольно вздернула подбородок и с упреком заявила:

– Экая ты неблагодарная! Вот ведь злющая Наташка! Добро для тебя сделала… и для отца твоего. Почему ты этого не ценишь?

Уже удаляясь, я бросила через плечо:

– А добро ли?..

…Не вслушиваясь в то, что она ответила, я пошла дальше, совершенно не задумываясь над своими последними словами, так легко и быстро слетевшими с губ…

Я намеревалась переодеться и под благовидным предлогом – выбрать новые наряды – отправиться в город. В столице стали открывать модные лавки, куда из Европы привозили готовые предметы одежды для модниц, не желающих тратить время (или не имеющих средств) на поездку за нарядом за границу. Правда, товары там стоили безумно дорого, зато тут же трудились белошвейки, готовые подогнать роскошные обновки по фигуре.

В нашей комнате я обнаружила Федора. Он сидел на кровати, уставившись в одну точку, и нервно крутил пальцами пуговицу на сюртуке. Он даже не повернулся в мою сторону, так и сидел в задумчивости, пока я переодевалась. «Что это ты тут восседаешь? Шел бы, куда собирался». Чтобы закончить свой туалет, мне оставалось только позвать служанку затянуть шнуровку на корсете. Просить Федора не хотелось.

Я подошла ближе и слегка толкнула его.

– Федь, ты чего застыл? Опять столбняк? Или деревенские воспоминания нахлынули? Понять не могу, отчего у тебя вид такой печальный? Вспомнил, как коровам хвосты крутил, да и заскучал? Так может, тебе не грустить, а подхватить матушку да девку эту и прямиком в родную деревню отправиться? – юродствовала я, сама не знаю почему. Мне хотелось уколоть его, и как можно больнее.

Он перевел на меня взгляд, задумчиво вздохнул и, дернув меня за руку, усадил рядом.

– Чего ты несешь-то, Наташа? Какие хвосты? Али поговорить больше не об чем, кроме как о моей деревне?

Я усмехнулась:

– Ну как же? Вот вижу я лицо твое печальное, и терзают меня смутные сомнения… Почему это ты так загрустил, как только с этой девкой глазами встретился? Может, ты в ее глазах ту самую печку закопченную увидел да избу покосившуюся? Вот воспоминания и нахлынули… А что если ты на той печке не со мной одной леживал? А ну-ка, Федь, пока я тут с тобой присела, поведай мне о своей односельчанке. Я смотрю, ты об этой Милке гораздо больше осведомлен, чем мать твоя. Уверена, если бы она знала что пикантное, не преминула бы рассказать об том, с удовольствием причмокивая да во всех подробностях. Но почему-то молчит, старая… а ты расскажи.

…Не знала я тогда, что такой умысел был у его матушки – молчать. Но об этом позже…

– Как ты мою мать только что назвала?! – зло спросил он.

– А как? – я на самом деле не помнила, какое слово вырвалось из моего рта.

– Старая, ты сказала?

– Ой! Федь! Ну а что она, молодая, что ли? – воскликнула я. – Старая и есть! Я что вижу, то и говорю, и нечего на правду обижаться. Ну что, расскажешь, или нет?

– Да отстань ты! – в сердцах бросил он, сев ко мне спиной.

– О! Ну как же я теперь отстану? Ну куда же я теперь пойду-то от тебя, от такого красавца. Как же я смогу?

Что сверлило меня изнутри и не давало покоя? Я словно пыталась ухватить невидимую нить, но никак не могла этого сделать. Мне казалось странным и появление Меланьи, и поведение мужа. Нужно было усыпить его бдительность и вызвать на разговор. Как настоящая кошка, подкралась я к нему сзади на четвереньках, положила руки – мягкие лапки – ему на плечи и замурлыкала:

– Федь, ну если ты так соскучился по своей деревне, так давай вспомним, как мы с тобой провели нашу первую ночь. Знаешь, когда я там проснулась и увидела, что тебя рядом нет, я ведь подумала, что ты меня оставил: получил свое и больше не вернешься. Как же я ругалась тогда на себя… да и на тебя тоже.

Федор передернул плечами, сбрасывая мои руки. Эти слова задели его за живое, но он еще делал вид, что сердится:

– Да ты и сейчас ругаешься, как будто я тебя не люблю и снова от тебя ушел. Словно не пришел до сих пор в ту самую избу и не снял тебя с той самой закопченной печки. Сидишь там доселе и ругаешься на чём свет стоит.

«Смешно…» – легонько хлопнула я его по спине.

– Да нет же, Федь. Ну что ты глупости говоришь! Давай еще что-нибудь вспомним… – тормошила я его, смеясь. В меня словно бес вселился. Я теребила его, чувствуя, как каждое слово отзывается в нём сладкими воспоминаниями:

– Федь, а что, может, нам с тобой вдвоем туда поехать? – Федор вздрогнул и замер. – Хочешь ли ты снова со мной там оказаться? – я соскочила с кровати, встала перед ним и протянула руку. Федор смотрел на меня глазами глупого теленка и не верил своим ушам.

В голове тут же пронеслось: «Дура! Ты дошутишься! Что ж ты его провоцируешь? Ведь он сейчас сгребет тебя в охапку и увезет…»

Видя засветившиеся надеждой Федькины глаза, я постаралась выдернуть руку, но не тут-то было: он крепко держал меня и тянул к себе.

– Наташ, ты правду говоришь? А может, это наш шанс? Там, вдали от всех этих кошмаров, мы вновь испытаем былые чувства… и, быть может, заживем с тобой наконец-то как люди.

В моей голове застучало: «Ну, вот! Допрыгалась, доигралась… Так тебе и надо! На кого теперь ругаться?! На себя! Кто дура? Я дура! У кого мозгов нет?! Значит, самое место мне в той ободранной избе, на той самой печке!» И я, не понимая, что говорю, ляпнула:

– Федь! А поехали туда? Прямо сейчас!

Я не видела у него таких счастливых, светящихся глаз с того самого часа, когда он стоял со мной перед алтарем. Федор подхватил меня на руки и закружил по комнате, задыхаясь от нечаянно свалившегося на него счастья:

– На-та-ша-а-а! Лучшего и большего подарка ты не могла мне сделать! Снова всё будет как тогда…

Наконец он поставил меня на пол и, убегая, выдохнул:

– Ты собирайся, Наташенька, я сейчас…

Федор понесся вниз, оглушая дом своим криком, словно в радостной горячке:

– Собираемся, срочно собираемся в дорогу! Закладывайте самый удобный экипаж! Нет, дочку с собой не берем: мала еще, не выдержит, – он беседовал с кем-то, и с его уст одно за другим слетали приказания.

– Слава тебе, Господи, – прошептала я, – хватило ума хоть дочку в эту дыру не тащить!

– Мила! Изба моя, что на отшибе, стоит еще? Мы с Наташкой сейчас туда поедем, а вы нас тут ждите! И чтобы во всём порядок был! – радостными возгласами сотрясая дом, басил Федор. Потом он выскочил на улицу, и уже оттуда его голос разнесся по всему двору. Из окна я видела, как слуги ошалело смотрят на носящегося по двору Федьку.

– Попоны, попоны для лошадей несите! Быстро! И, обернувшись к выскочившей за ним матери, скомандовал:

– Мама! Подарки для всех соберите, да побыстрее. Вы, матушка, не мешкайте! Э-э-х-х, Милка, – шутливо толкнул он выбежавшую на шум Меланью. – Посторонись, не путайся под ногами! Все прочь!

Народ забегал, засуетился. Я прошептала:

– Боже мой! Чего же я стою? Бежать немедленно, пока он за мной не вернулся!

Я заметалась по комнате. Подскочив к гардеробу, схватила ботиночки и начала их зашнуровывать, но пальцы не слушались. Махнув рукой, я понеслась вниз и чуть не слетела кубарем с лестницы, наступив на шнурок. Врезалась в одну из служанок так, что она не удержалась на ногах и плюхнулась на пол…

Схватив первую попавшуюся накидку, я выскочила через кухню на задний двор.

– Барышня! Барышня-я-я… Остановитесь! Куда же вы раздетая побежали?! Холодно нынче! Наташа! – доносились до меня крики Аксиньи.

Крадучись, как вор, я намеревалась попасть на конюшни, опасаясь только одного: столкнуться с Федором лицом к лицу. Ностальгические чувства, которые я вызвала своим дурацким предложением, заставили его перебаламутить весь дом. Если он узнает, что я передумала, радость разом обратится в ненависть, и он не раздумывая похоронит меня под дорожной каретой… а для верности еще попоной накроет. «Я не могу сейчас так бесславно умереть – мне жить надо! Потому как ждет меня впереди много удивительного и прекрасного! Как же быть?» И я, согнувшись в три погибели, начала обходить дом. Как вдруг совсем близко раздался громкий голос Федора. От страха я забилась между дровницей и сложенными одна на другую вязанками хвороста. Большим темно-бордовым комом сидела я там, ни жива ни мертва, дрожа от холода и страха быть обнаруженной. Но Федор прошел мимо, ведя под уздцы лошадь. Он не заметил меня! Я с облегчением выдохнула: «Это знак! Это мой шанс! Значит, сегодня я буду свободна! Пусть он едет без меня. Ведь он обязательно поедет! Если он задался какой-то целью, то обязательно к ней двинется, – так мне казалось. – Ему уже всё едино, буду я рядом или нет. Наверное, он и матушку с собой прихватит… О, это было бы просто замечательно, – мечтательно думала я. – А когда я вернусь, придумаю, как разрубить этот гордиев узел…»

Как только Федька скрылся из глаз, я подхватила юбку и кинулась на конюшню.

– Кеша! Лошадь мне оседлай, да побыстрее! – бросила я конюху.

Тот непонимающе развел руками:

– Так ведь барин экипаж закладывать сказывал… Зачем же вам ишо лошадь?

– Делай, что велю!

И белая кобыла по кличке Бланка, в переводе с испанского – «белая» или «светлая», тут же оказалась подо мною. Я не раздумывая направила лошадь не к главным воротам, а через деревню, где был еще один выезд из поместья.

Оказавшись на узкой проселочной дороге, ведущей через лес к тракту, я поняла, что спасена. Дав Бланке шенкелей, я во весь опор понеслась к заветной цели, совершенно не чувствуя холода. Сильным порывом ветра накидку сорвало, и она, вспорхнув, словно огромная птица, упала на землю. Незашнурованное платье съехало с плеч, но это было уже не важно. Мне казалось, что я, как и в прошлый раз, перед свадьбой, слышу вопли Федора, призывающего меня вернуться. «Наташа-а-а-а! Нет, только не это! Только не сегодня, не сейчас! Я убью-у-у-у тебя, Наташка…» Его душераздирающий крик вновь и вновь возникал в моей голове сквозь гул бешеной скачки и порывов ветра. Но я ни на секунду не задумалась над тем, чтобы вернуться: была почему-то уверена, что в этот раз убегу от него навсегда!

Подгоняя лошадь, я мчалась что есть духу. Мне казалось, что хлещущий в лицо ветер сотрет из памяти и навсегда вырвет из моей жизни образ Федора, блеск его бешеных глаз, окрашенных красным цветом злобы и гнева.

Глава 218. «Лучшие подруги»

Я неслась вперед всё быстрее и быстрее. Глаза горели, азарт заставлял не думать о последствиях. Наверное, в своем безумии я была похожа на фурию.

Наконец я подъехала к главным городским воротам и только тогда смогла осознать: «Как же я смогу показаться в городе в таком виде?» Обернувшись, я усомнилась в своем сумасбродном решении. Уныло взглянув на дорогу, приведшую меня сюда, я вся съежилась и развернула лошадь в сторону дома…

Я стояла на перепутье, и мне казалось, что я делаю самый важный выбор в своей судьбе. Сначала я повернулась лицом к тому, кому принадлежала пред Богом и людьми, а затем к тому, кого вожделела… Мне хватило двух минут, чтобы понять, как я не хочу возвращаться к Федору! «Ну и пусть меня сочтут за городскую сумасшедшую или примут за падшую женщину, которая только что вырвалась из заведения и с бешеными глазами, простоволосая и расхристанная, несется непонятно куда. Какое дело мне до чужого мнения, когда решается моя судьба?» Я была уверена, что всё самое лучшее ожидает меня впереди, там, за городскими воротами. А в той жизни, что я оставила… в ней больше нет смысла. Я сделала свой выбор! И вновь вспомнила слова Катерины: «Ты должна быть ответственной за свой выбор! И последствия, которые он принесет, станут твоей наградой!» И я въехала в городские ворота за своей наградой!

Бланка шла шагом, но я не чувствовала ни отчаяния, ни страха, ни холода – мне было даже жарко. Я как всегда двигалась вперед в намерении получить свое. Без сожаления оставив всё, что было мною так любимо, я перестала ценить то, к чему стремилась и чего так неистово жаждала ранее.

Я прибавила ходу, пустив лошадь рысью, и в скором времени достигла дверей Настиного салона. Я стучала кулаками так сильно, что, распахнув двери, слуга испуганно уставился на подоспевшую на шум хозяйку.

– Ба-а-а, Наташка, глазам не верю, ты ли это? – Настя оторопело рассматривала меня с ног до головы. – Как странно ты выглядишь… Проходи скорее в мой кабинет да рассказывай, что с тобой приключилось.

Я прошла и отмахнулась от ее вопросов:

– Ах, Настя, оставь… я потом тебе всё расскажу.

Но Настя не унималась:

– Что-то случилось? Он выгнал тебя?!

Она в ужасе прижала ладонь к губам. Я отмахнулась:

– Ну куда он меня выгонит из моего же собственного дома?! Что ты глупости говоришь, – воскликнула я. – Сама убежала.

Настя всплеснула руками и ахнула:

– Так он же прибьет тебя! Дуреха!

– Тебе незачем за меня волноваться, – сказала я раздраженно. – Оставь свои страхи! Лучше с платьем помоги, а то я уже устала: оно всё падает и падает…

Настя развернула меня спиной к себе и даже языком прицокнула:

– Удивительно, как оно совсем не свалилось! Кто тебе так шнуровку затягивал? Или ты со всех ног улепетывала из дома, а платье на ходу надевала? – засмеялась Настя.

– Ты почти угадала, моя прозорливая подружка, но об этом позже. Затяни шнурки!

– Посмотрите-ка на нее, – возмутилась Настя, – по какому праву ты мне приказываешь… как девке дворовой?

– Я пошутила, Настенька.

– Шутки у тебя, Наташка, всегда дурные были. Так и быть, помогу. Но! При одном условии: ты мне всё-всё после этого расскажешь.

– Всенепременно, Настенька, подружка моя дорогая, открою тебе свои секреты… – елейно пропела я, про себя ругая ее последними словами.

Настя расцеловала меня в обе щеки и принялась шнуровать платье:

– Наташа, ты и впрямь моя лучшая подруга. Я тебя больше всех люблю…

Я не верила ни одному слову, но покорно выслушивала ее лесть. Мне было не справиться одной с этим треклятым платьем, а ей непременно хотелось выведать, что же со мной произошло, вот и обменивались мы с ней лживыми любезностями.

– Настенька, готово?

– Конечно, Наташа.

Взглянув друг на друга, мы рассмеялись, прекрасно сознавая, что каждая бессовестно лжет.

– Настя, ты же меня ненавидишь, так зачем в лицо улыбаешься? Какая я тебе подруга? Ты ведь меня с детства терпеть не можешь, всегда завидовала.

– Наташа, ты слишком много о себе возомнила. Чему завидовать-то? Носу твоему вздернутому? Или плечам конопатым?

Такого я не ожидала даже от нее. Как можно было сказать такое о моей мраморной коже?!

– Что-о-о?! – заорала я. – Ты только что мне платье поправляла. Хоть одну веснушку ты там видела? Врушка бессовестная!

Я схватила ее за плечи и с силой толкнула на диван. Плюхнувшись, Настя оторопело завопила, видя, что я надвигаюсь на нее.

– Наташка, ты что, как в пансионе мутузить меня будешь? Ну не надо! Ты же знаешь, что я слабее тебя и не смогу дать достойный отпор.

Но я уже не слышала ее и налетела как фурия. Настя, закрываясь руками, верещала:

– Наташа, у меня ведь прическа… Ой, не надо ее портить!

Я колотила ее, приговаривая:

– Ах ты лживая! Ах ты завистливая! Я всё про тебя знаю! Говори, куда ты его спрятала? Где он? Ты специально его от меня скрываешь, своего самородка?! Он мне каждую ночь снится!

Настя с силой оттолкнула меня и заорала:

– Да ты припадочная, что ли?! О ком речь?

Я опять налетела на нее.

– А-а-а, – верещала она, – да слезь ты с меня, дуреха! Отойди! Какие самородки? Какие сны?! Ничего не понимаю!

– Всё-о-о, всё ты понимаешь! – колошматила я ее. – Ты его от меня спрятала!

– Кого-о-о? Окстись! Да отойди ты! – прокричала она уже со слезами. – Что ты руки свои ко мне тянешь? Убери! Ей Богу, выгоню тебя из заведения!

Я отскочила от дивана и, шумно выдохнув, отбросила прядь волос, упавшую на лицо.

– Ха-ха! Силенок не хватит меня отсюда вытолкать! И у крыс твоих облезлых тоже. Пусть только попробуют ко мне прикоснуться… Всех со свету сживу!

– Не плюй мне в лицо! – крикнула Настя. – Отойди, я сказала! – она еще раз оттолкнула меня. – Чего тебе надо? Что ты сюда приперлась, да еще в подружки ко мне набиваешься! Лживая ты, лживая! В пансионе лживая была, такая же и осталась!

– Замолчи! – топнула я ногой и уже спокойно подошла к ней. – Настя, ну хватит, а то прямо как в детстве… Помнишь, как мы с тобой дрались? Я тебе одну косичку выдернула, и ты потом боялась родителям показаться. И две недели в пансионе безвылазно просидела, думала, что она отрастет, но не тут-то было. Пришлось и вторую в уровень подстричь.

Мы засмеялись, вспоминая детство.

– Будто назад, в прошлое попали. И такая приятная nostalgie…

Настя погрозила мне кулаком, давясь от смеха.

– Ух, Наташка! Как огрею тебя сейчас чем-нибудь потяжелее…

Она подошла к зеркалу, поправляя растрепавшиеся волосы.

– Ты не представляешь, как я с детства хотела тебе в лоб дать! – опасливо глядя на меня, сказала Настя.