Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

– Да, но…

Он, не дослушав, поднял руку и вышел. Я осталась одна!

Я хочу, чтобы вы поняли, что я ощущала и чувствовала тогда. Когда Федор оставлял меня без ласк любви, он выбегал за дверь и выл, как дикий зверь. Ему самому было невыносимо плохо от того, что он пытается проучить меня. Таким образом он приносил в жертву свое сердце, потребности, всё свое естество. Он рвал на себе волосы, метался от горя, из его глаз катились слёзы. Его хватало ровно на несколько часов, самое большее – на день, после этого он становился бледен, как будто его тоже всё время тошнило. Его руки тряслись, глаза лихорадочно блестели. Я была его болезнью.

Николай – абсолютная его противоположность. Своим уходом он выказал безразличие к моему телу, к страсти, которую не так давно испытывал. «Неужто пресытился?» Я со злостью хлопнула кулаком по столу:

– Ну уж не-е-ет! Ты не будешь надо мной так издеваться! Плыть нам еще долго, и я не позволю так вести себя со мной! Ты должен быть опьянен моей красотой, обязан постоянно желать меня! Деться с корабля тебе некуда, я достану тебя везде, буду зажимать в углах… что-то придумаю! Но я не позволю тебе пренебрегать мною, моими желаниями!

Тут в дверь постучали.

– Ну что же ты стучишь так робко? Заходи!

Я ожидала, что войдет Николай и начнет извиняться, поэтому развязно села прямо на стол. Но в комнату, в этот чертов салон, вошли два матроса. Увидев меня во всей красе, они застыли на месте.

– Барин сказал, – робко произнес один, – что вы изъявили желание…

– Что-о-о барин сказал? Желание?! – мне показалось, что я неправильно его поняла. Столь неслыханной дерзости я не ожидала даже от Николая. – И что, он вас прислал удовлетворить мои желания?! Я не ослышалась?! – матросы дружно закивали. – Вы что о себе возомнили?! Пошли во-о-о-о-н! – заорала я так, что меня, наверное, даже на мостике услышали.

Наглость поступка Николая не имела названия. Я от неожиданности чуть со стола не свалилась. Да, у них были красивые сильные тела, но в лицах, кроме тупости и покорности, не отражалось ничего! Матросы они были или еще кто, специально их держали «для этих дел» или нет, мне было не важно.

Они не сдвинулись с места:

– Не можем мы его ослушаться.

– Пошли вон! Вон! Вон! И скажите, что я жду его!

– Хозяин отдыхать лег.

– Ах, он устал?! – внутри меня всё кипело. – Ну, ничего, ничего! Сейчас я ему отдохну, я так ему отдохну, что он до конца поездки ни разу не утомится! – шипела я как змея. И видя, что матросы по-прежнему толкутся у двери, заорала. – Вон пошли! Я не пойму, вы оглохли, что ли?

– Мы не можем ослушаться барина. Пожалуйста, Наталья Григорьевна.

– Дмитриевна! – крикнула я.

Они пристыженно опустили головы, но повторили:

– Наталья Григорьевна…

Мои глаза раскрылись от удивления. «Да что же он за бес-то? Они стоят передо мной, как два болванчика… И не страшно им? И не стыдно?»

– Так вы желаете или нет? – смущенно переспросил один из матросов.

– Нет! Вас – нет!

– Как вам будет угодно. Мы будем неподалеку. Я – Иван, а это – Стани́слав.

– Стани́слав, что за имя такое дурацкое? – бурчала я себе под нос, нервно ломая пальцы, не в силах придумать, как мне достойно ответить на выходку Николая.

Они вышли, я попыталась выйти следом, но не смогла: они стояли у двери.

– Вам необходимо вернуться, Наталья Григорьевна. Приказ барина.

Я возвратилась в кают-компанию, в голове моей был хаос.

– Да-а-а… – только и смогла промолвить я. «Хитер! Умен! Игрок! Ты бросаешь мне вызов? – мои мысли стали спокойнее. – Значит, следующий ход за мной! Ты не со зла, не ради моего унижения, а ради игры, для интереса…»

Негодование уступило азарту, и я включилась в предложенную игру. «Он хотел, чтобы я оценила его демарш? Отлично! Но только следующий ход мой! Предлагаешь поиграть? О-о-о! Только это уже не шахматы. Как назвать игру, которую ты мне предлагаешь, Николенька, даже и не знаю!»

Я крикнула:

– Эй, Стани́слав, или как тебя там? Иди сюда!

Дверь тут же отворилась.

– Да, Наталья Григорьевна, чего изволите?

– Подойди! – я сидела на краешке столика.

Он подошел.

– На колени!

Он упал ниц. Голова опущена, на меня не смотрит, руки на коленях. Ждет… как будто поза эта ему привычна. «Бедный, бедный мальчик…» Поставила ногу ему на плечо, толкнула – свалился на спину…

«Тело прекрасное. Не знаю, может быть, от вёсел, может, еще от какой-нибудь трудной работы, но он великолепен как Аполлон! Ну и пусть тупой, зато дико красив! – Я усмехнулась. – Ну, если барин делает мне такой подарок, отчего бы им не воспользоваться? Отказываться глупо! Грязно? – я слегка дернула плечиками. – Ну, может быть, чуть-чуть».

Я медленно встала со стола. Скинула рубашку, осталась нагой. Села сверху. Не смотрит в глаза… Рукой приближаю его лицо. «Не смотрит… Я так не могу! Нужно, чтобы смотрел!»

– В глаза смотри!

– Стыдно, барышня.

Я захохотала, откинув голову.

– Стыдно-о-о? Прекрати-и-и! В первый раз, что ли?

Молчит.

– Э-эй, Наташка! А ну-ка слезь! – услышала я окрик вошедшего Николая.

Я вздрогнула. «Да чего же ты хочешь? Зачем делаешь это со мной?» – стремительно пронеслось в моей голове. Я лишь пожала плечами, оставаясь сидеть верхом на треклятом Стани́славе.

– Эй! Чего молчишь-то? Слезай! Или прикипела?

Я быстро спрыгнула… и не стала одеваться. Тряхнула головой, волосы рассыпались, закрыв грудь. Предстала этакой морской русалкой, только без хвоста. Николай смотрел на меня в упор и ждал, что я буду делать дальше. Постояв какое-то время, я откинула волосы назад и медленно села обратно на стол, на всякий случай закинув ногу на ногу, чтобы не ввергать себя в полный стыд.

– Ну что? – томно спросила я. – Отдохнули, граф? Что-то вы быстро, я тут только во вкус входить стала. Стани́слав-то… совсем неплох. – Тут я резко сменила тон: захотелось побольнее уколоть «братишку». – Ты зачем сюда приперся? Сам посылаешь подарки, и сам же не даешь ими воспользоваться. Не понимаю!

– Да всё ты прекрасно…

– Не-е-ет!

– Сядь нормально!

– Это как?

– Как барышне подобает!

Я звонко рассмеялась, видя, как он злится:

– А я не барышня, я девка! Развратная и горячая! Нет больше барышни. Вся за борт стошнилась. Осталась только вот эта! Нра-а-авится? Бери! Не нравится – вон пошел!

Стани́слав бестолково лежал на полу, и как только я крикнула «Вон пошел», вздрогнул.

– А ты останься! Останься, Стани́слав.

«Что за имя такое? Нерусский, что ли?» – опять пронеслось у меня в голове.

Губы Николая задрожали, лицо побледнело, руки непроизвольно потянулись к моей шее. «Ох-х-х, вот и он! Вот он – настоящий! Очень рада видеть вас, сударь, готова заново с вами познакомиться!» Я протянула ему руку – не для поцелуя, а для рукопожатия, по-мужски.

Николай подошел ко мне, дернул за протянутую руку, и я полетела на пол. Споткнулась о проклятого Стани́слава и растянулась прямо у ног молодого графа. Он не торопился меня поднимать, но не был груб, не хватал за волосы, как мог бы сделать Федор, чтобы поднять меня одним рывком. Только присел на корточки и прошептал:

– Оденься. Я жду тебя к ужину.

И опять ушел, но Стани́слава не забрал. Тот лежал, боясь вздохнуть или что-то сказать. Я медленно встала, прошлась туда-сюда. Злилась, и злость моя нарастала. Потом подошла и со всего маху пнула Стани́слава в бедро.

– Что растянулся? – кричала я. – Чего лежишь? Иди отсюда! Барышня тебя не хочет. Что, непонятно?! Развалился, ходить мешает! Спотыкайся тут об него!

Он вскочил и торопливо оправил одежду.

Я гаркнула:

– Пш-шё-о-ол!

– Спасибо вам! Спасибо вам, барышня! Спасибо!

Он кланялся, как болванчик, и пятился к двери. Я смотрела на него, недоумевая, откуда Николай их взял. И потом до меня дошло, мысли обрели ясность: «Да не предназначены они для утех! Просто матросы… Прислуга корабельная, как они там называются. Балуется граф, играет… Ну, ничего, ничего…»

Глава 152. Игра продолжается…

Я наскоро оделась и вернулась из салона в каюту, где ночевала. Комната была идеально убрана, впрочем, как всегда.

А на кровати лежали четыре прекрасных новых платья модных оттенков: бордо, «янтарь», «изумруд» и «розовый цветок». Я оглядела их и усмехнулась: «Да ты и впрямь не один день готовился к этой поездке. Шахматист… Игрок…» Ткани платьев были прекрасны. Пахли они лучшими французскими духами. К каждому были приготовлены туфельки и головные уборы. В раскрытых коробках стояли украшения, которые так и манили своим блеском.

Я не выбрала ни одного платья. Ни одного! Потом подошла к коробкам с драгоценностями и обвешалась всем, чем только можно. Надела первые попавшиеся туфли и вышла. Ведь ставки – ставки-то растут! И азарт растет! Мои глаза бешено сверкали.

Я уже почти дошла до столовой, когда меня посетила новая мысль. Я оглядела себя с ног до головы и подумала: «Нет! Нет-нет! Всё будет не так, я сделаю по-другому!»

Я кликнула служанку. Она возникла, словно из ниоткуда.

– Эй, как тебя там? Да не важно. Послушай, что я скажу.

Наклонилась и прошептала ей на ухо:

– Хочу форму мужскую, с сапогами! И примерно на мою фигуру! Пусть найдут самого плюгавого матроса на борту и разденут донага, всё с него снимут!

– Да где ж мы такого найдем?

– Я слышала, на кораблях бывают мальчики, кажется, они зовутся юнгами. Такого найдите! Наверняка у них есть чистое белье для смены, так вы мне его и принесите: кальсоны, сорочку, подвязки, чулки, кюлоты, треуголку, камзол, манишку, воротник – всё! И чтобы через пять минут! Бегом!

Вернувшись в свою каюту, ждала я, конечно, не пять минут, а гораздо дольше. Видимо, искали самого плюгавого, как я выразилась. Но наконец-то всё заказанное ворохом лежало у моих ног.

Я собрала волосы в высокий пучок, поснимала украшения и бросила их к платьям. Так странно получилось, что каждое из них упало в аккурат возле того наряда, для которого было предназначено. В моих руках осталась последняя нитка жемчуга, от которой я не смогла отказаться. Пришлось надеть ее на руку, чтобы ничего не было на шее. Я облачилась в мужской костюм. Видно, он и впрямь был с какого-то юноши, потому что пришелся мне почти впору, лишь сапоги оказались великоваты. «Ну ничего, – подумала я, улыбаясь, – как-нибудь дошлепаю». И пошлепала, радуясь в душе: «Ох, как же сейчас будет весело, Наташа! Как же будет хорошо!»

Я осторожно постучала в двери столовой.

– Сколько можно ждать? Извини, я уже практически закончил трапезу, а твой ужин совсем остыл. Так что ты можешь воротиться в свою комнату и дальше корпеть над выбором нарядов. Иль ты опять ко мне голая заявилась? – и он рассмеялся.

«Какая же я умница! – подумала я. – Сообразила, что он предугадает мои действия! Вот ты и ошибся, Николенька», – возликовала я, радуясь своей сообразительности, и снова тихо постучала.

– Да что же это такое? Кто там такой робкий? Заходи уже!

Я не двигалась с места и постучала опять.

– Чёрт бы тебя побра-а-ал! – выругался он.

И я, услышав его тяжелые шаги к двери, с нетерпением ждала, что она вот-вот распахнется. Николай стукнул по двери с неимоверной силой, вымещая раздражение. Я стояла едва дыша, голова была опущена, треуголка скрывала мое лицо.

– Как ты посмел беспокоить меня?! В глаза смотреть, когда барин с тобой говорит! – заорал он, ведь явно не предполагал увидеть матроса. – Как посме-е-ел?!

Я услужливо склонилась перед ним низко-низко. Так, чтобы он как можно дольше не мог понять, кто перед ним.

– Чего тебе надо?! Или она с поручением прислала? С каким?

Я закивала.

– Чего язык проглотил? Или отрезал кто за болтовню? Ну, признавайся! С чем пожаловал?

Я отодвинулась от двери, давая ему возможность выйти.

– Странный какой! Да кто же это? Или она опять что-то затеяла? Ну да я быстро разберусь!

И он стрелой вылетел из столовой, а я осталась стоять на прежнем месте. Голова моя была всё так же опущена, руки сложены на груди.

Как только он скрылся, я прошла внутрь, цокая каблуками по паркету: столовая оказалась одним из немногих мест на судне, где не было ковров. Тошноту как рукой сняло, ничто меня больше не беспокоило, азарт бередил душу.

Я села на его место, хотя для меня было приготовлено удобное кресло, обитое расшитой вручную атласной тканью. Моя сторона стола была застелена белой кружевной скатертью, там лежали изящные женские приборы, стояли высокие бокалы, расписные тарелки – всё-всё, что необходимо было барышне, красивой молодой девушке, какой он, похоже, хотел видеть меня.

Но я села именно на его место: у меня было свое представление о нашем ужине. Стул ему был поставлен высокий, с подлокотниками. Чем-то он напоминал трон из красного дерева, только жесткий. Его часть стола не была застелена скатертью, на ней лежали серебряные приборы и стояли тяжелые стаканы для вина и воды. Тарелки и стаканы тоже были из серебра. Никаких излишеств. Осмотрев убранство, я подумала: это именно то, что надо.

Я не польстилась на его объедки, которые остались на тарелке. Ну не хватило мне духу полностью войти в роль. Взяла новое серебряное блюдо и приборы, положила на тарелку аппетитные кусочки мяса и сыра. Как ни голодна я была, есть старалась очень медленно, считая про себя: «Один, два, три…»

Не успела я досчитать до двадцати четырех, как дверь с грохотом отворилась, ударившись о стену. Как это было мне знакомо! Так же поступил бы Федор. Я усмехнулась про себя: «Будто снова дома оказалась». Николай влетел в комнату и огляделся. Ничего не понимая, тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение… и вновь ничего не понял. «Ха-ха, какой же ты игрок: в два счёта тебя вокруг пальца обвела! Хм…»

– Как ты смеешь сидеть на моем месте, матрос?! – взревел он. – Встать!

Я сидела. «Наверняка догадался, просто голову мне морочит. Как пить дать, морочит!»

– Встать, я сказал!

Я продолжала сидеть. Он схватился за кнут, который висел на поясе, и дважды щелкнул им в воздухе. Я сидела. Третий раз: «Щ-щ-щ-х-х…» – прямо над моей головой. Я отложила приборы и спрятала руки.

– Да что же ты, подлец, издеваешься?!

Подошел, сдернул с меня треуголку… и меня тут же выдали волосы.

– Я так и зна-а-ал!

Я по-прежнему не поднимала головы. Он подхватил меня рукой за подбородок. Мои глаза смеялись.

– Что, думаешь – обставила меня?

Я рассмеялась:

– Скажешь, не-е-т? – и я захохотала еще громче.

– Пересаживайся, ну-у! Напротив.

Я не послушалась. Он брезгливо посмотрел на тот конец стола, что предназначался для меня, сухо рявкнул: «Ладно!», сел на мое место, сложил руки в замок и смотрел на меня, ожидая, что я буду делать дальше.

– Вина! Кто там есть? Принесите!

Принесли, налили. Я взяла тяжелый серебряный стакан, а он схватил тоненький, из венецианского стекла, бокал «флейта» на высокой ножке.

– Как он идет вам, ваше сиятельство! Безумно! К вашим тонким рукам…

Ни слова.

– Ну, и за что же мы с вами выпьем? За любовь? – весело спросила я.

– За ее отсутствие! – сказал он и чокнулся со мной так, что в мой серебряный стакан упал отколовшийся кусочек его бокала.

– Ну вот, теперь и не выпить.

Я с грустью поставила стакан на место. Ну ладно…

– Простите, что я нарушила вашу трапезу. Я совершенно не хотела этого делать. Просто те платья, которые вы для меня приготовили… Я не могу их надеть.

– Это отчего же?

– Они не достойны моей белой кожи, моего великолепного тела.

– Неужели? – искренне удивился он.

– Там царапается, тут кружево плохо подшито. Здесь натирает, то маленькое, а то – большое… – жеманничала я. – Мне в них неудобно!

От злости он не нашел даже, что ответить.

– Я сыта. Всего вам доброго.

Я встала и пошла к двери. Он сидел, и я чувствовала, как нога его подергивается под столом: слышно было, как позвякивали приборы. В конце концов он стукнул по столу кулаком, вскочил, в два прыжка догнал меня и дернул за руку.

Проклятье! Ему удалось схватиться именно за то место, где была намотана та треклятая нитка жемчуга. Она тут же порвалась и рассыпалась, чем выдала, что я всё же польстилась на его подарки. Это был прова-а-ал! Бусины падали и катались по полу, приведя нас в состояние легкого ступора. Как только последняя остановилась, он спросил:

– Камзольчик-то не великоват?

– Нет.

– И как ты после потного мужика вот это надеть осмелилась? – Он брезгливо ухватил двумя пальцами край камзола.

– Он чистенький, граф. Но даже если бы это было не так, я бы пережила ради такого случая. Ничего страшного, я потом помоюсь, а вот видеть ваше лицо, ваши резкие движения в гневе – это бесценно! Можно только ради этого три потные мужицкие фуфайки надеть.

Он улыбнулся, глаза потеплели и заискрились.

– Ва-банк пойти решила, сестренка?

– Да, братик, не всё же тебе шах и мат ставить. Разочек и мне можно.

– Ла-а-адно, принимается!

– Ну, коли принимается – запишите. А я что-то утомилась… Вы же покинули меня, а Стани́слав-то остался. Я и подумала: «Ну что он без толку валяется?» И воспользовалась. И, если честно, мне после всего хорошо бы ва-а-анну принять да поспать, – томно сказала я. – Потому что Стани́слав-то хоро-о-ош! Ой, как хоро-о-о-ш! Вам бы у него поучиться.

Кулаки его сжались.

– Так ты, зараза?.. Не может быть!

– Может-может! Идите, спросите у Стани́слава, граф.

Я вышла, а он остался. Не побежал. Не умолял. Пальцем меня не тронул. Ни один волос с моей головы не упал. «Вот это да-а-а… Вот это выдержка! Федьке бы у него поучиться! Вот это мужик! Здорово!»

Придя в свою каюту, я одним движением скинула всё, что лежало на кровати, вниз, превратив роскошные наряды в кучу разноцветного тряпья. Сверху высыпала всё, что стояло в коробках, все драгоценности. Были там, конечно, уникальные, великолепные вещи. «Ну и ладно, потом посмотрю!» Одним движением скинула камзол и рубаху, с облегчением избавилась от своего маскарадного наряда. Мыться, если честно, уже не было сил, но я не смогла иначе. Дождалась, пока принесут горячей воды, наскоро ополоснулась и плюхнулась в кровать. «Сейчас – спать! Я так устала от этих впечатлений! Он за короткое время сто-о-олько мне их дал, что у него еще учиться и учиться! Но я обязательно что-нибудь перейму».

Я закрывала глаза, погружаясь в сон. Губы мои улыбались, душа была спокойна. Прежде чем заснуть, я очень плотно зашторила окна, чтобы, когда солнце встанет, оно меня ни в коем случае не разбудило. Не готова я была просыпаться очень рано.

Не знаю, сколько я находилась в царстве Морфея, но, открыв глаза и отдернув тяжелые занавеси, увидела вокруг темноту. Я по-прежнему была одна. Встав, зажгла несколько лампадок. Комната озарилась их тусклым светом. И я увидела на горе вещей сложенный вчетверо листок бумаги, где знакомым мелким почерком было написано лишь несколько слов: «Жду тебя в банях».

– В банях он меня ждет, – буркнула я. – Ну и пусть! Никуда я не пойду, дальше спать буду.

Легла… накрылась. Снова вскочила, проклиная всё и вся, зашторила занавеси. Лежу. Сна ни в одном глазу. Правый бок… левый… живот… спина… не могу уснуть! В ноги подушку, на ноги подушку… Ничего не получается: лежу, смотрю в потолок.

– Не пойду к нему, пусть сам идет!

Душно. Занавески открыла… закрыла. Жарко, снова открыла. Вскочила. «Пойду, попрошу горячего чаю с молоком. Быть может, так быстрее усну? Одеться надо. Платье, что ли, дареное надеть? Нет-нет, нет! Гнать эти мысли от себя! Гнать! Гнать! Платье, потом бани, потом – без платья… Нет! Надену рубашку и халат».

Шаг за шагом ступая по коридорам, я вдыхала приятный морской воздух, он даже ночью становился всё теплее. Села в гостиной, позвонила в колокольчик. Раз звоню, два – никого. «То проходу нет от этих оглоедов: „Барышня, барышня! Чего вам? Чаю? Кофею? Что вы хотите? Одеться? Конфетку?“ – Тьфу! А тут сижу, названиваю – и никого. Все как будто повымерли. Ни одной живой души. Рука устала телепать этот проклятый колокольчик. Никого! Специально, гад, издевается! Видать, всех отправил да сказал им, чтобы, если барышня чего хотеть будет, ни на одну ее просьбу не откликались, не прислуживали».

– Эх, – вздохнула я, – ну что же мне делать? Что придумать?

Вокруг темно, одна тусклая свечка в углу горит. Схватила ее и пошла искать кухню, вспоминая, где она здесь находится. И вдруг услышала свое имя:

– Ната-а-аша-а-а! После мужицкого костюма помыться не хочешь? Обещаю, я тебя пальцем не трону, можешь за свою честь не волноваться, – его тон был насмешлив, и мне захотелось ответить тем же.

– С чего бы это мне вдруг волноваться? Я просто не желаю с вами в одном месте мыться, граф, лучше себе ванну попрошу налить. Вы мне вот что скажите: где это ваши бестолочи шляются? Ни одной души найти не могу, никто чаю не предложит.

– А чего тебе предлагать-то? Это за барышнями ухаживают, за нежными да красивыми. За графинями, за Орловыми. А за каким-то мужиком непонятным – нечего! Чего вокруг него суетиться? Без толку. Может, он вообще не с этого корабля… Расхаживает тут, паразит, как у себя дома… Кто за таким ухаживать-то будет? Я вот и приказал: как поймаете его – тотчас за борт!

И дверь закрыл.

– А-а-а-а, – взревела я белугой. – Я больше не могу-у-у! Да когда же мы доплывем?! Ты мне всю душу вымотал, все нервы истрепал. Я больше не могу, честное слово! Папа, если бы ты только знал, куда меня отправляешь, ты бы никогда…

«Хотя нет, – подумала я, – отправил бы. Специально! А может, это всё ваш коварный план? Может, вы каждый эпизод обсудили и дурацкую инструкцию составили, как меня извести? Он, видать, ее читает и по пунктам все эти безобразия исполняет. А если так… Наташа, что если ты догадалась верно?»

Обозленная, я подбежала к его двери и начала по ней колотить. Как только Николай отворил, я тут же кинулась на него с кулаками.

– Ты-ы-ы! Ты! Ты всё знал, всё продумал. Ты в сговоре с моим отцом! Я тебя ненавижу! Высади меня! Я поеду домой по суше.

Он усмехнулся:

– А чего ж по суше-то? Я вон тебя в лодку посажу – и греби. Два весла дам! Чего струсила? Камзол мужской напялила, и с веслами справишься. А батюшке твоему отпишу, чтобы встречал в ближайшем порту.

Он настолько обескуражил меня этим простым ответом, что я прыснула от смеха, а взглянув в его беззлобное лицо, и вовсе начала хохотать. От избытка эмоций я опустилась на пол, не в силах остановить истерику. Он сел рядом и, вытирая мокрые глаза, обнял меня. Наконец-то вволю насмеявшись, мы выдохнули и поглядели друг на друга. Смотрели долго, не отрываясь.

– Ну что? Ты по ласке моей соскучилась? – сказал он, нежно гладя меня по волосам. – Обидно? Неприятно тебе, да?

– Нет! Весело мне с тобой. Мне кажется, это déjà-vu, я это где-то уже видела прежде, словно проживала в какой-то из своих жизней. Мы с тобой как в том театре, где пьесу играют, но все заведомо знают, чем она кончится.

– И чем же?

– Не скажу!

– Ты знаешь?

– Знаю! Но я нисколечко… нисколечко, слышишь, на тебя не обижаюсь. Мне интересно с тобой, весело.

Я не стала благодарить за поездку, падать ему в ноги. Просто сказала то, что чувствовала в тот момент, чистую правду.

– Ты удивительная, Наташа. Любая другая давно бы за борт бросилась. Или давай себе французскими ножами вены чирикать. А ты нет. Ты пытаешься меня понять, продумать, предугадать, это большого труда стоит. Сложные мозги нужно иметь, чтобы меня просчитать и переиграть. Не тело твое, не красота влечет меня, покрасивее видел, поверь…

– А-а-а! – чуть не заревела я от обиды.

– Тс-с-с… А внутри у тебя есть нечто особенное, чего у других нет. Именно это меня и влечет. Ты удивительная, Наташа, второй такой нет!

И он поцеловал меня. «Наконец-то», – подумала я. Он словно услышал мои слова и сквозь поцелуй начал улыбаться.

– Неужели я так будоражу твое сознание? – И он, лукаво улыбаясь, встал. – Во мне же нет ничего такого, я обычный. Наверняка ты тоже красивее видела. И жених твой, видать, какой-то особенный, раз ты за него замуж собралась. Ну, матерый, видел я его. Но ведь он чем-то другим взял тебя. Чем? Можешь сказать?

– Нет, не могу, – ответила я. – И не спрашивай о нём больше. Не смей!

– Ну хорошо. Придет время, если захочешь, сама расскажешь. Ну подойди же, чего сидишь-то? Встань.

– Не командуй тут! Раскомандовался!

Но, словно нехотя, начала вставать.

– Подойди, я жду.

Я подошла. Он действительно ждал меня и не мог отвести глаз. Свет был чуть красноватый. Где-то журчала вода, видимо, набиралась купель. Запах каких-то трав еще больше пьянил голову. Я осталась с ним, и эта ночь была нашей лунной дорогой… Наверное, я так распалила его своими играми, что он долго не мог насытиться мною. Когда я была уже совсем обессилена, он не отпускал меня из объятий и, прижимая, шептал: