Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

– А что же он сказал? Неужто совета спрашивал? Наверняка стыдится…

Я, глубоко вздохнув, посмотрела на нее. Не хотелось мне больше куражиться над этой бедной девушкой, не хотелось смеяться над ней, унижать. Хотела я только одного: чтобы она поскорее вышла из этой комнаты и закрыла за собой дверь раз и навсегда. Больше не видеть ее, жалкую, словно побирушка. Ее жизнь была поломана, для меня это стало совершенно ясно. Да она и сама уже понимала.

– Аня, послушай, вот тебе добрый совет. Лучшее, что ты сейчас можешь сделать, это привести себя в порядок. Убрать волосы, переодеть платье и тотчас покинуть усадьбу. Поезжай домой, в Петербург, дожидайся его там. Не думай о нём! Ходи на балы, танцуй, веселись! Пусть вокруг тебя будет множество кавалеров. Не пиши ему, не ищи встречи! Он сам должен тебя найти, понимаешь? Сам!

Она подняла на меня глаза, полные слёз:

– Как же это можно, Наташа? Ведь я отдала ему самое дорогое, что у меня было. Как же я теперь к родителям вернусь? Как дяде об этом скажу? Он и так на меня косые взгляды бросает.

– Немудрено! Посмотри, как ты выглядишь! Отвратительно! Даже я на тебя подобные взгляды бросаю, а ведь на мне юбки, а не кюлоты. Ни один уважающий себя мужчина не посмотрит на тебя, головы не поднимет и в твою сторону не повернет. Я сказала, что тебе нужно делать, и это твой единственный шанс!

Слёзы потекли из ее глаз, и она, запинаясь, спросила:

– Ты всё же отобрала его у меня? Скажи честно! Ну пожалуйста, не ври. Ведь ты знаешь, горькая правда – она всегда лучше, чем ложь. Ложь, она ведь потом откроется, и правду принимать еще больнее будет. Пожалуйста, не убивай меня, Наташа, скажи правду! Ты забрала его у меня?

Я не успела открыть рот, чтобы как-то ее утешить, когда дверь стремительно распахнулась и в комнату вошел Николай. На нем был прекрасный дорожный костюм, который ему очень подходил, – замшевый, темно-коричневого цвета, сшитый ниточка к ниточке. Он был великолепен в этом одеянии. Его лицо сияло, глаза блестели, губы улыбались. Он смотрел на меня, не видя или не желая замечать Анну.

– Ну что, Наташа, ты готова? Едем!

Я нервно подскочила и снова затеребила перчатки, которые уже успела натянуть. Палец за пальцем я снимала их и надевала обратно. «Горе мне, горе! Молодая девушка… Зачем я так? А, Бог с ней! Сколько дур по этой земле ходит, не могу же я каждой свою голову на плечи приставить. Вперед! Бросок… Обратно, назад. Нет! Я не должна… – Я вдруг вспомнила Наденьку, Лизу, всех тех, кому причинила столько боли… – Я должна остановиться! Через Анну, через эту несчастную влюбленную девушку искупить хотя бы часть того, что я натворила. Не могу я сдвинуться… Шаг вперед – десять назад…» Он стоял в дверном проеме, протягивал ко мне руки и отчаянно не хотел ее замечать.

– Ну что же ты? Едем! Все готово, нас ждет экипаж. В путь!

– Ни слова! – ответила я. – Закрой дверь!

– Что-о-о? – бросил он мне в лицо. – Ты отказываешься?

Он резко развернулся и вышел.

– Не-е-ет! Не-е-ет! – замотала я головой.

«Да пропади оно всё пропадом: Надя, Лиза, Аня – всё! Бегом! Десять вперед, ни шагу назад! За ним, только вперед!»

– Аня-а-а, прости-и-и! Да, я забрала его у тебя! Да, у нас всё было! Ты такая дура! Последуй хоть одному моему доброму совету! Сделай, как я говорю. Пока-а-а… – это я кричала, уже несясь вниз по лестнице вслед за ним.

Я уж не помню, как мы оказались в экипаже. Лошади поднимали копытами тучи пыли, мы неслись вперед. Нам предстояло проехать много верст.

Николай молчал и неотрывно смотрел на меня. Мысли в моей голове мелькали с такой скоростью, с какой проносились за окном деревья. А двигались мы очень быстро.

Я успела заметить, что за графским экипажем следует и моя карета, чему несказанно обрадовалась: «Значит, будет возможность уединиться… барышне, в столь долгой дороге, это крайне необходимо».

А пока мы сидели вместе, друг против друга, и восторженное волнение охватывало нас обоих.

– Ну что же ты молчишь? Расскажи мне что-нибудь, позабавь, – улыбался он.

Я подняла на него глаза и как будто посмотрелась в зеркало, увидела в нём свое отражение. Если бы я родилась мужчиной, то была бы, наверное, точно такой же: с этими красивыми глазами и волосами, длинной шеей и прекрасным торсом. И с таким же сволочным, отвратительным характером. Мы были с ним очень похожи, как брат и сестра, поэтому очень быстро притянулись друг к другу.

– Да вы сволочь, милостивый государь! – бросила я.

– Отчего же, дорогуша? – в том же стиле ответил он.

– Вы же растоптали невинную юную душу, плюнули, перешагнули и пошли дальше. Как же еще я могу вас назвать?

– Ну-у-у, – улыбнулся он саркастически, – не вам меня судить, дорогуша! Уж поверьте, я немало слышал о ваших похождениях от своих петербургских друзей. И о загубленных вами невинных душах тоже наслышан. Или думаете, я не интересовался вами? Давно мечтал встретиться, познакомиться поближе, еще до того, как увидел вас в Фонтанном.

«Э-э-э, – подумала я, – как же так? Двум гнилушкам в одной корзинке тесно… Ну и пусть! Пусть он такой же, как я!» Меня это даже забавляло, как будто у меня вдруг появился старший брат, и это мне льстило. Вглядываясь в него всё пристальнее, я как будто даже начала замечать внешнее сходство между нами. Мы безумно подходили друг другу, будто были сделаны из одного теста. Но от беспокойства всё же сосало под ложечкой… За кого я беспокоилась? За себя! Ведь я прекрасно знала, на что способна, на какие подвиги и на какие глупости. И меня останавливало лишь то, что я рождена женщиной, на мне юбки, и я стеснена правилами женского поведения в высшем обществе. У него не было юбок, для него не существовало правил. У него было всё, чего только можно пожелать! Молодой, красивый знатный повеса с огромным состоянием. Его ничто не останавливало! И если Федор был моим демоном, то тут, извините, надо было еще разобраться, сколько демонов сидит в этой прекрасной груди! «А не сожрут ли они меня? – засомневалась я на секунду, осознав наконец, чем вызвано мое беспокойство. – Надо же, какая встреча! Удивительно!»

Глава 149. Фрегат Victory

Три дня в дороге пролетели как один миг – в остроумных беседах, вспышках страсти, интересных путевых впечатлениях. Я на себе почувствовала все преимущества богатства и знатности!

И вот уже Петербург. Если бы я только пожелала отправиться домой… До Лигова было рукой подать. Но я не стремилась домой! Я хотела остаться с ним, со своим «братом». Так я и звала его все эти дни, не Николай, а «братик мой». Услышав это впервые, он разразился заливистым смехом, так же как и я отбрасывая голову назад. «Мамочки, как удивительно мы похожи, даже страшно…»

Наша карета остановилась у пристани, где на рейде качался шереметьевский корабль. Наконец-то мы достигли пункта назначения! Я увидела стоящие у причала большие торговые суда, баржи, лодки… Всюду сновали люди, кто-то громким голосом отдавал команды.

Многие товары – мебель, ценные породы дерева, посуду, одежду – привозили в Петербург из-за границы. Столичная знать желала обставлять свои дома диковинками со всего света. Морским путем получить желаемое было проще всего.

На Бирже возле порта привезенное хранили, здесь же заключали сделки. Тут и там маячили сторожевые будки, ведь товар нужно было охранять, и этим занималась специальная служба. Таможенники досматривали грузы, а негоцианты суетились вокруг и всячески угождали им, не желая разгневать грозных стражей порядка. Неподалеку купцы выбирали посуду, черепицу, голландскую плитку…

Николай отдал приказ, чтобы мой экипаж освободили от багажа, вымыли и вычистили с дороги и карету, и лошадей, а после незамедлительно отправили к отцу. Я оценила галантный жест по достоинству, но удивилась: выезд вполне мог подождать моего возвращения в графских конюшнях. Смеясь, я спросила об этом «братца», в шутливом тоне упрекая его в жадности: не объедят, дескать, тебя мои лошадки.

– А знаешь ли ты, милая сестренка, сколько времени нам предстоит провести в плавании?

Он с радостью подхватывал все мои шутки. У нас словно была одна голова на двоих. «Интересно как всё устроено…» – удивляясь такому совпадению, думала я.

– Не знаю. Быть может, несколько дней?

– Ха-ха, – бросил он в ответ, – несколько. Отсюда до французских берегов двадцать четыре дня пути!

– А-а-ах! – вздохнула я.

– И это на самом быстром фрегате – VICTORY, который принадлежит мне. Ты, душа моя, оценишь его совершенство, – Николай от сознания собственной важности даже голову выше задрал. – На каждую нашу потребу на корабле найдется специальный человек. И всё-всё, чего ты только пожелаешь, будет немедленно брошено к твоим ногам! Дни, что мы проведем в дороге, пройдут с наивысшим комфортом, и ты не пожалеешь о потраченном времени. Это будет прекрасное путешествие!

Наконец я ступила своей маленькой ножкой на палубу великолепного фрегата. Николай держал меня за руку и спешил показать всё, чем так безумно гордился. Точно так же, как я гордилась своими платьями и драгоценностями…

Мы неспешно шли, осматривая корабль, и я пребывала в полном восторге от увиденного. В центре кормы был прикреплен огромный герб Шереметьевых, поддерживаемый с двух сторон фигурами воинов. Богатая наружная отделка поражала многообразием форм и деталей, на моем пути встречались то фигура Посейдона, то наяды и тритоны…

– Нравится ли вам здесь, Наталья Дмитриевна? – я восхищенно вздохнула и кивнула, а Николай начал рассказ. – Это английское судно. Смею вам заметить, Британия – страна, где лучше всего строят корабли. Создавали его долго, и в отделке принимал участие сам Растрелли, царствие ему небесное. Такие гении – большая редкость на нашей земле. Вот, взгляните на фриз по знаменитому сюжету «Триумф Нептуна над Амфитритой», это творение десницы мастера.

Я когда-то читала этот древний миф о том, как Нептун добивался взаимности нереиды Амфитриты с помощью разных морских существ, и залюбовалась декоративной композицией, которая расходилась от носа по бортам корабля в виде сплошной горизонтальной полосы, и картинки ни разу не повторялись. Когда мы подошли к окончанию блистательного фриза, где два кудрявых мальчика приоткрыли рты от испуга и вцепились в стремительно несущихся коней колесницы Нептуна, я восхищенно вздохнула и захлопала в ладоши.

– Что, милая барышня, впечатляет?

– О, да! Это поистине прекрасно…

Мы отправились обходить корабль дальше, и Николай продолжил рассказ.

– Паруса сшиты из лучшего клявердука, специального парусного полотна. О, вы не представляете, как это восхитительно, когда паруса, поднятые и наполненные ветром, влекут корабль через открытое море. Милая, вы сможете любоваться и закатом, и восходом… это так красиво, когда на линии горизонта море сходится с небом! Пойдемте дальше, я всё вам покажу…

Помещения поражали роскошью отделки. Каюты были обиты красным деревом и палисандром, обставлены дорогой мебелью, украшены зеркалами и литой бронзой. На столиках стояли вазы с фруктами, некоторые просто для украшения: яблоки и груши там были восковые, но имели вид натуральных. Их «спелость» манила, мне сразу захотелось схватить их и вгрызться так глубоко, чтобы сок потек по моей прекрасной шее…

Николай ненавязчиво, но пристально наблюдал за мной и видел выражение моего лица… как я дивилась всему, как мне приятно было оказаться в этом кричащем роскошью великолепном месте. Оно словно было создано специально для меня. Каждая комнатка, каждый уголок этого фрегата как будто шептал: «Милая, милая Наташа! Только тебя нам и не хватало, одной тебя!» Всё было сделано для удовольствия, для услады: полы, покрытые пушистыми коврами, круглые кровати, шелковое постельное белье цвета шампанского, бледно-розовое и золотистое – совершенно удивительные краски!

Помимо матросов, которые расположились в кубриках самой нижней палубы (так пояснил мне Николай), на корабле было много прислуги. Стюарды с беспокойством расхаживали вокруг нас, заглядывая в глаза и пытаясь предугадать каждое желание.

Ничто не вызвало у меня отторжения или неприятия. Роскошь была во всём, и казалось, она изливается через край! О, да, всё это было мне по нраву!

Переполненная впечатлениями, я почувствовала необходимость отдохнуть, поэтому попросила разрешения прилечь в какой-либо из комнат – в той, которую он выберет для меня. Как вы можете догадаться, он отдал мне самую шикарную, ту, что принадлежала лично ему.

Каюта оказалась весьма внушительных размеров. Шесть больших венецианских окон, обрамленных снаружи резьбой корабельного декора, выходили на кормовую раковину, а два были прорезаны в бортах. Неожиданно было увидеть на корабле мраморный камин, а рядом подставку для каминных принадлежностей из сверкающей латуни. Стены украшали панно, помещенные в резные рамы красного дерева, кое-где они чередовались с превосходными зеркалами. Потолок был затянут ярко красным дамастом, расшитым позументами и золотом, пол устлан персидским ковром. Из мебели имелись стол, кресло и рундук с выдвижными ящиками. Большая кровать была покрыта атласным покрывалом, обшитым бахромой. Черт возьми, даже занавеси, которые закрывали окна, были сделаны словно для меня! Они так странно смотрелись в комнате мужчины… Их следовало закрывать днем, чтобы в комнате становилось темно и можно было, лежа на кровати, представлять, что за окном звездная ночь, которая так и шепчет о запретных удовольствиях, которые здесь можно испытать.

Я с радостью плюхнулась на кровать, задев занавеси, и они чуть не соскочили с карниза. Николай, сдвинув брови, недовольно посмотрел на меня:

– Барышня, вы ведь не настолько бестактны, чтобы пренебрежительно относиться к роскошествам, кои здесь наблюдаете?!

Я не обиделась, ведь и сама сказала бы то же самое, аккуратно поправила штору и сказала:

– Ах, простите меня, сударь! Обязуюсь ничего здесь не сдвигать и не ломать.

– А это вам и не удастся, Наташа. Вся мебель закреплена. Да-да, не удивляйтесь. Хотел бы я на вас посмотреть, когда при большой волне или, хуже того, при шторме корабль сильно накренится – и на вас поедет стол, или кровать будет гулять по каюте. Не-е-ет, милая, здесь всё продумано до мелочей. Ну, довольно разговоров. Видите вон ту дверь? – я молча кивнула, – так вот, это ваша ванная комната. К вам будет приставлена служанка. Если захотите принять ванну, позвоните вот в этот колокольчик, служанка будет неподалеку и всегда поможет. Милая сестренка, ты должна чувствовать себя как дома, плыть нам ох как до-о-олго!

– Я и так как будто дома.

– Хм… Мне радостно это слышать. Я покину тебя, нужно отдать распоряжения.

Я остановила его:

– Граф, позволите ли вы мне написать несколько строк домой, чтобы отец не сошел с ума от беспокойства?

– Не волнуйся, Наташа, я предугадал это желание и еще из Твери, с почтовой станции, отправил гонца к твоему батюшке. И вот тебе ответ, только что доставили прямо в порт.

Он достал из-за пазухи небольшой запечатанный сверток, протянул мне и вышел. Я дрожащими руками вскрыла сургуч, развернула пергамент – в руках оказался мой собственный дневник, из которого выглядывал уголок письма. Я развернула листок, отчаянно боясь того, что увижу. Но как только начала читать, брови мои поползли вверх от изумления.

«Доченька, Наташа!

Ты такая умница! Желаю вам доброго пути и хорошо провести время при дворе французской королевы, ведь ты плывешь именно к ней. Отправляю вместе с этим письмом твой дневничок, чтобы ты могла показать ее величеству, что ни единого дня не провела без дум о ней.

Если ты останешься во Франции и решишь, что там тебе будет лучше, я поддержу это твое решение. Плывите!

Совет вам да любовь, мои милые голубки! Николай очень хороший, он тебя достоин. Какая же ты молодец, Наташа!

А за пса своего смердящего ты не беспокойся, его граф отправил в полк, на учения. Если ты надумаешь остаться во Франции, то я скажу ему, что тебя болезнь одолела, да такая, что ты прям забыла, как его зовут.

Милая Наташа, я так горжусь тобой!

Твой любящий отец,Дмитрий Валерьянович Ярышев»

Я отбросила записку и упала на кровать. «Ах, папенька, и ты туда же! Я надеялась, что в нашем доме есть хоть один порядочный человек… ан нет! Мне бы с самого начала догадаться, когда я только собиралась в путь. Вы спланировали мою поездку в Москву уже давным-давно… То-то ты в последнее время зачастил к Шереметьевым, папа! Вы все были в сговоре – и граф Петр Борисович, и отцы мои. В том сундучке, который ты со мной передал, я везла твое благословение, папенька… Ты ведь так хорошо знаешь меня, отец, каждую струнку моей души. Ты верно понял, что я не смогу отказаться от столь заманчивого предложения, и решил подарить мне этот глоток сладкого шампанского. Ну так что же… я с удовольствием выпью его за твое здоровье. Я люблю тебя, папа! Больше, чем кого-либо на этом свете. Спасибо!»

С этими радостными мыслями я сняла с себя дорожный костюм и с удовольствием вздохнула свободной грудью.

– А-а-ах, как же хорошо!

Глава 150. Морская болезнь

Глаза закрывались, и я погрузилась в сладкий сон, даже не подозревая, какое испытание ждет меня впереди.

От качки на большой беспокойной воде мне стало дурно, и я, бледная, худая, обессиленная, целую неделю провалялась с зеленым лицом и тазиком под кроватью. Не было никакой возможности справиться с приступами тошноты. Николай даже выдвинул предположение, что я беременна. Но я отвечала ему, зажимая рот одной рукой и показывая на него пальцем другой:

– От тебя – никогда! – и тут же бежала в уборную и отдавала ей всё, что съела за завтраком, обедом, ужином… сегодня, вчера, давно. Всё это выходило из меня такими фонтанами, что молодой граф брезгливо отдергивал руки.

– Ну ладно, ладно, полежи еще немножко. Скоро должно пройти! Я тебе обещаю.

Я грозила ему кулаком и пыталась промычать:

– Зачем ты втравил меня в эту поездку, злодей?!

Наконец, к началу второй недели, организм мой обвыкся, тошнить и шатать почти перестало. За это время походка моя стала очень смешной. Я ходила, широко расставляя ноги и стараясь удержаться на беспрестанно качающемся корабле.

В один из вечеров я выбралась из каюты на палубу подышать воздухом. Сидела в удобном кресле, чуть покачиваясь, смотрела на воду, лунная дорожка от взошедшего на небосклоне ночного светила манила меня вперед. Николай подошел, сел рядом и взял меня за руку.

– Ну что, Наташа, тебе получше?

– Когда ты со мной, мне почти хорошо. Ты совсем перестал меня посещать…

Мы не заметили, как перешли на весьма свободное обращение.

– Да ну, Наташка! – махнул он рукой. – Там у тебя такая вонь стоит… хоть бы окна почаще открывала. Сейчас отправил слуг, чтобы привели всё в идеальный порядок. Самую лучшую каюту тебе отдал, а ты ее изгадила. Ну что такое? Так долго ни одна барышня… – он осекся.

– Хм… Не беспокойся, Николенька, говори… Мне, право, интересно, сколько барышень побывало здесь до меня. И куда ты их катал на своей без конца шатающейся посудине? Все ли они выжили, или ты их уморил да за борт выкинул? И не мудрено! Я вот думала: еще чуть-чуть – и точно помру.

– Ну и язва ты, Наташка! Плавучий дворец посудиной называешь. Хорошо еще не сказала «дырявая»! А барышни, не скрою, здесь и до тебя бывали. Разные, власть имущие и невольницы, но такой как ты, Наташа, я не видел никогда. Ты мой бриллиант!

– Да-а-а?! – усмехнулась я, – язва, значит? Да мы похожи с тобой, как две капли воды. Чего удивляешься? А ты иди и в зеркало посмотрись, оттуда буду глядеть я. Ненадолго зажмурься и представь, что у тебя отросли длинные каштановые волосы, глаза из черных превратились в зеленые, и губы стали чуть побольше.

Он с удивлением посмотрел на меня.

– Об этом я как-то не задумывался… А ведь правда! Поэтому нас так влечет друг к другу, притянуло как магнитом?

Я засмеялась.

– Да! Потому что мы с тобой похожи, как два уродливых брата-близнеца.

– Почему же уродливых? – искренне удивился Николай. Посмотри, как мы молоды и прекрасны. Всё у наших ног. Неужели тебе не хочется протянуть руку и схватить…

– Боюсь обжечься, – ответила я.

Он задумался, глядя на воду.

– Попроси принести что-нибудь выпить… Водички с лимоном и мятой. А то тошнит, сил моих больше нет.

– Неужто опять тошнит? – брезгливо поморщился он. – Наташ, перестань, а то я тебя, ей-богу, домой верну. Мы так не доплывем!

– Доплывем! Доплы… – я зажала рот рукою, яростно борясь с приступом.

Николай засмеялся.

– Ну, Наташка, совсем ты на меня не похожа! Ни капли не похожа. Я вот морской болезнью вовсе не страдаю.

– Только в этом и разница! – зло пробубнила я.

Он взял меня за талию, притянул к себе, повернув спиной, и держал так долго, что перехватило дыхание. И… о чудо! Меня перестало тошнить.

– Прекрасное лекарство, братишка! Больше никаких отваров, никаких пилюль, только это!

– Что «это»? – не понял он.

– Ваши объятия, ваше торопливое дыхание возле уха, ваши поцелуи на моей нежной шее – вот что мне нужно! И я сразу же приду в себя.

Он нежно развернул меня, боясь дышать, и долго разглядывал.

– Ты такая бледная, Наташа, но от этого стала еще краше. Ты просто создана для французского двора. Там барышни добиваются аристократической бледности всякими манипуляциями, а тебе всё задарма далось.

– Я читала, Николай, что бледность лица по всей Европе вошла в моду со времен английской королевы Елизаветы I. Более утонченной аристократки в мире не сыщешь. Думается мне, что ее величество, рыжая от природы и обладающая тончайшей кожей, относилась к своей внешности очень требовательно и специальными белилами скрывала какие-то изъяны на лице. А дурочки придворные за ней повторяли. И хотя в наши дни лицо никто уже не выбеливает, бледная кожа по-прежнему считается признаком высокого происхождения, аристократизма, изысканности и благородства.

– А ты, оказывается, много знаешь… так сразу и не скажешь. – Николай лукаво прищурился и, видя, как я поморщилась, рассмеялся. – Не злись, я пошутил. Ты необыкновенная, тебе, чтобы обладать аристократической бледностью, и делать ничего не нужно.

– Так уж и ничего? Стоило проболтаться, прокачаться на корабле неделю, и я уже стала первой французской красавицей. Вот смешно! Как нездоровый вид может быть эталоном красоты?

– Ну, не знаю, – пожал он плечами, – не нам с тобой в этом разбираться. Кто же поймет прихоти европейской моды?

– Пойдем.

Глава 151. Вызов

Я вложила свою руку в его, и он отвел меня в кают-компанию – так на корабле называют салон. Там стояли глубокие кресла для отдыха, карточный и бильярдный столы.

Замечу, что бильярд появился в России благодаря Петру I. С игрой он познакомился в Голландии и по возвращении приказал поставить стол у себя в приемной: «Дабы вельможи, дожидаясь аудиенции, не занимались пустобрехством, а время проводили с пользой». Каждый богатый и уважающий себя дом старался обладать подобным роскошеством, и я бы удивилась, если бы на таком помпезном корабле не было бильярдной.

Я ступила на мягкий персидский ковер. Туфелька провалилась в шелковые ворсинки буквально по щиколотку. Скинув обувь, я начала медленно кружиться по комнате. Пританцовывая, я продвигалась вперед, увлекая за собой Николая. Он включился в мою игру, нас охватил азарт. Части моей одежды одна за другой падали на пол. Николай не прикасался ко мне – я разоблачалась сама… Платье было достаточно свободным, без корсета, поэтому снять его оказалось легко. Вниз полетела одна юбка, вторая… Осталась одна тонкая рубашка, которая лишь символически покрывала мое тело, предательски выдавая всё то, что благородные барышни старательно пытаются утаить.

– Ты красивая, – бросил он.

– Знаю, – ответила я.

– И это мне тоже ведомо, – засмеялся он.

– Ну что, так и будешь смотреть?

– А почему бы и нет? Я видел столько красивых женщин, что могу сказать тебе честно: ну не прельщают меня женские прелести… настолько сильно, как тебе того хотелось бы.

– Ты пытаешься меня обидеть?

– Отнюдь, отнюдь. Я пытаюсь сказать: меня влечет то, что находится у тебя внутри, тот дикий зверек, который прячется в твоей голове! Твои свободные речи, твои легкие губы… они произносят слова, от которых хочется бежать далеко-далеко, на край света. Но с тем, чтобы обязательно вернуться к тебе и упасть в твои объятия.

Я шумно выдохнула:

– Ну так упади! Что же ты утомляешь меня долгими разговорами? Так мне станет легче, ей Богу, легче!

Он улыбнулся и посмотрел на меня, словно я ребенок, лепечущий невесть что.

– Наташа, неужели ты думаешь, что я буду потакать твоим желаниям? Ха-а-а… тебе самой не смешно? Ты вспомни себя. Ты же говоришь, что мы похожи.